Жене
Москва. Октябрь. Пятьдесят седьмой.
Там моросящий дождик за окном осенний, бесконечный.
Не сплю. Оделся, уж идет второй,
Я выхожу из дома, весь в терзаниях сердечных.
Мне двадцать три, мне очень плохо на душе.
Ночь. Постоянный дождь. Мне собеседник нужен.
Я вышел на Тверскую, нет машин уже,
А те, что редко проезжают, все шуршат колесами по лужам.
Тоска. Один. Хотя я не совсем один.
Не замечаю я, что молодость со мною.
Напротив Долгорукий на коне и книжный магазин,
Я на Тверской курю, а он с протянутой ко мне рукою.
Нет человека, тот, что в двадцать три,
Который не мечтал, что он любимый.
Но нет любви, один, как перст, в ночи,
И где любовь, в которой можно утонуть неразделимой?
Надежды ноль. О, Боже! Помоги
Скорей уйти от одиночества, о, Боже!
Фонарные огни, и дождь шумит в ночи.
Чу! Где‑то каблучки стучат, похоже.
Затягиваюсь сигаретой, в теле дрожь. А может быть она?
И вдруг передо мною в пелене дождя вдруг появилась
Тонюсенькая девушка под зонтиком одна.
Откуда? Отчего? И как виденьем чудным воплотилась.
Нет, не видение. Внезапно завязался разговор,
Что припоздала, и метро закрыто, а живет в Жуковском.
Вот и гуляет Я, смотря в глаза, сказал в упор,
Что может быть пойдем ко мне, ведь поздно.
Я, потеряв, нашел любовь.
Моя жена Риточка Фингер. Фото 1987 г.
И вдруг я понял, что пришла любовь.
От женских хитростей обманных, ну, ни грамма.
Открытый взгляд, ни капельки жеманства,
взволновал мне кровь,
Наивность в девушке, доверчивость сквозили без обмана.
Мы оба руку об руку пошли ко мне
И пол бутылочки наливки, что была, распили.
Уж третий час пошел, куранты в башне там в Кремле,
Сопровождающие жизнь мою, пробили.
Она сказала, что уж спать пора, постель стелить.
Ведь завтра надо электричкой за город и на работу,
Разделась, молча жестом позвала,
Потом сказала: «Раздевайся и ложись,
тебе я почитаю что‑то».
Я лег, и о забытом впопыхах спросил,
Как звать ее, она об имени своем сказала,
И я сказал, какое имя странное носил,
Потом я утонул в стихах Есенина и Мандельштама.
Потом своей красивой грудью вдруг прижалася ко мне,
И поцелуем страстным и горячим наградила.
Любовь разверзлась, и мы оба в тишине
Любили друга друг, пока меня не утомила.
А утром протянул я руку, чтоб дотронуться до счастья моего,
И что случилось, до сих пор не понимаю.
Рукою только простынь скомкал, не было ее.
Когда ушла и как? Я до сих пор не знаю.
Страдал ужасно я. Ведь до нее, до встречи с ней
Знавал я многих женщин, так случилось,
И только ночь я был счастливейшим из всех людей,
Я позабыл о всех о них, что было – позабылось.
Я много месяцев искал ее и вновь, и вновь,
Но в адресных бюро о ней не знали.
И получилось так, я потерял любовь,
И думал, встречу я ее едва ли.
И вдруг, о, Боже мой, она нашлась.
Чрез пару лет другое имя‑отчество имела.
Мы вместе пятьдесят. Она мне матерью, женой пришлась.
Я счастлив, я вернул, что потерял тогда, и счастью нет предела.
16.01.2010
Моя мама. Фото 1923 г.
Жила самостоятельно в г. Аленштейн. Германия.
Не ценим
Памяти мамы
Всем людям на земле, кому за шестьдесят,
Так хочется вернуться в детство.
Но вот нельзя – билета нет назад,
А как же хочется у маминой груди согреться.
Как ленту жизни прокрутить назад,
Но не в кино, а вправду, в самом деле,
Чтоб снова мама крикнула во двор,
«Быстрее кушать, пирожки поспели!»
За этот зов сейчас бы отдал жизнь,
Но никогда его я не услышу снова,
Ведь нет тебя давно на свете – много лет,
И нет успокоительного маминого слова.
Пусть мать стара, пусть слабенька она,
Подумай, сын и дочь: пока она с тобою,
Ты можешь жить спокойно, радостно всегда,
Несокрушимая стена стоит там, за твоей спиною.
Ну, как насмешкой жизненной звучит…
Ну, почему не ценим в молодости счастье
Простого зова матери: «Иди домой!»
Забота материнская спасает от ненастья.
Чрез череду туманных, вдаль ушедших дней
Прямым укором и непоправимою ошибкой вижу,
Что иногда был холоден я к матери своей,
И что зовет меня домой, я больше не услышу.
05.07.2009
Звучание романса
Жене
Романс – звучание твое так заставляет волноваться.