Love is madness
https://ficbook.net/readfic/6727577
Направленность: Слэш
Автор: Северный-ледовитый. (https://ficbook.net/authors/423303)
Фэндом: EXO - K/M
Пейринг или персонажи: Чанёль/Бэкхён
Рейтинг: NC-17
Жанры: Ангст, Hurt/comfort
Размер: Миди, 48 страниц
Кол-во частей: 4
Статус: закончен
Описание:
Любовью здесь и не пахнет, Бэкхен понимает это очень четко. Привычка, удобство, комфорт - называйте как угодно, только не пытайтесь прикрепить ярлык сладкой парочки.
Бэкхен любит. Его - нет.
Посвящение:
Всем, у кого стоит на больные отношения.
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Примечания автора:
Thirty Seconds To Mars – Love Is Madness (feat. Halsey)
___
Фанфик, который смог:
13.04.18
№15 в топе «Слэш по жанру Ангст»
№23 в топе «Слэш по жанру Hurt/comfort»
I never said that I would be your lover
Любовью здесь и не пахнет, Бэкхен понимает это очень четко. Привычка, удобство, комфорт — называйте как угодно, только не пытайтесь прикрепить ярлык сладкой парочки.
Бэкхен любит. Его нет.
Все просто, как школьная аксиома: не нужно ничего доказывать, не имеет смысла. Лучше просто смириться и принять правила игры. Быть рядом с трепетно-любимым человеком в качестве удобного варианта на ночь — не самый плохой расклад. По крайней мере, он может касаться широких плеч и знает вкус этих губ. А на большее он никогда не рассчитывал.
Бэкхен сверлит взглядом очередную девочку, которая буквально прилипла к объекту его ночных фантазий. Смотрит, как крепкая рука уверенно покоится на аппетитной девичьей талии — «я не гребанный педик, понял». Чужие слова сейчас вызывают лишь слабую усмешку.
Бэкхен терпеливо выжидает, когда красавица уйдет в очередной раз попудрить носик и срывается со своего места.
— Встретимся сегодня? У меня предки уехали.
— Я просил тебя не подходить ко мне здесь? — в его голосе сквозит сталь, а костяшки пальцев сильно выпирают из-под кожи — обидчики знают, какой у него удар. К сожалению (или к счастью), применить его на Бене он не может. Или просто не хочет: Чанель до сих пор не может определиться. — Я просил?
Популярность. Простое слово, которое может поднять тебя на вершину мира, с которой упасть, на самом деле, проще простого. И все у Чанеля было идеально до того момента, когда он впервые попробовал переспать с парнем. С этим прилипалой Беном, у которого взгляд преданного щеночка, у которого необычайно прелестные руки, губы и тонкий стан.
Чанель уверяет себя в том, что это помутнение рассудка, но каждый чертов раз сходит с ума от узости чужого тела, учащенного дыхания и протяжных, звонких стонов.
Просто блять.
— Я остаюсь сегодня у нее.
Бэкхен слушает слишком внимательно, ловит каждую интонацию. Он хотел бы, чтобы с ним говорили по-другому, но правила игры давно известны, и не ему их менять.
Да, нельзя подходить на людях.
Да, никто не должен знать.
Бэкхен почти привык быть скелетом в шкафу, постыдной тайной, так что это даже не слишком задевает. Куда больше он переживает из-за этой девчонки, красивой — даже он, далеко не ценитель женской красоты, это понимает, — и куда более удачливой, чем он сам.
— Если что-то изменится, ты знаешь, где я живу, — ему самому стыдно из-за своей зависимости от Пака, щеки заливаются лихорадочным румянцем, но ничего сделать он не может.
Бэкхен обязательно прекратит все это. На следующей неделе или через месяц — он обещает себе это каждый раз, как они с Чанелем видятся, — сердце перестанет учащенно биться при виде парня, желания усмирятся сами собой, и он найдет себе нормального бойфренда. Того, кто не будет скрываться, злиться и зажимать симпатичных девочек на вечеринках. А пока он только с надеждой смотрит на парня и кивает:
— Ладно, увидимся как-нибудь. Пока.
Да, именно об этом Чанель и говорит: взгляд побитого щеночка, который продолжает любить хозяина и надеяться на что-то. И это не единственное, что так выводит его из себя. Этот маленький, тощий недомерок… весь будто создан из чего-то хрупкого, нежного, приятного. Боже, лучше бы он был тупым качком, каких в универе хоть отбавляй, но не этим, не этим, блять.
В шесть вечера Чанель говорит Чжиын, что не сможет остаться у нее.
В шесть сорок пять Чанель выкуривает на остановке около дома Бэкхена четыре сигареты разом, то и дело пялясь на железную дверь его подъезда.
Просто нахуй.
В семь ровно он стоит напротив квартиры парня, переминаясь с ноги на ногу, как неловкий школьник, который боится постучать в дверь к девочке, которая нравится. Но проблема в том, что Бэкхен не девочка. И совершенно ему безразличен.
Выдохнув, Чанель стучит кулаком в дверь.
Да. Он останется у девушки в следующий раз. На следующей неделе или через месяц. Точно. Непременно.
— Значит, все-таки не вышло с ней? — Бэкхен с усилием берет себя в руки, голос звучит почти ровно. Нужно научиться делать вид, что ему тоже похуй, что это просто хороший секс и ничего больше. Тогда, может быть, станет немного легче.
— Проходи, — Бен пропускает Чанеля в квартиру и закрывает дверь. — Ты голоден? У меня есть пицца.
Не на вселенское счастье в чужих глазах при встрече рассчитывал Чанель, когда из каких-то там побуждений (и алкоголя в крови) решил пару месяцев назад переспать с парнем, который к нему — заметно, — неровно дышит. Лучше бы, на самом деле, он этого никогда не делал. Почему? Да потому что отвязаться от всего этого будет очень, очень сложно.
— Я не голоден, — возможно, звучит грубо, но, боже, как же ему хочется, чтобы Бэкхен перестал. Просто перестал вешаться на него, как глупый влюбленный мальчишка. Просто перестал ждать его, разговаривать с ним. Просто перестал.
— Прекрати строить из себя великодушного хозяина квартиры. Я к тебе не на чаепитие пришел, если ты забыл.
Звучит слишком резко даже для Бэкхена, и радость тут же куда-то уходит. Он действительно забыл, увлекся своими мечтами, а эти слова отрезвляют, хлещут ледяной водой. Бэкхен снова улыбается, только теперь неискренне, надеясь показать, что ему плевать. Кивает в сторону спальни — мол, проходи, не будем медлить.
— Просто я думал, что не нужно торопиться. Ладно, пойдем.
В комнате Бэкхен сразу же лезет в рюкзак за смазкой и резинками. Как это жалко бы не звучало, но он действительно всегда готов встретить Чанеля. Вот и сейчас стягивает футболку и больно кусает губы, чтобы не сморозить очередную глупость, над которой парень только посмеется.
— Не смотри на меня так, — приказывает Чанель, кидая джинсовку куда-то на пол. — Кажется, я не должен напоминать, чьей инициативой было все это дерьмо, — футболка падает на пол бесформенным комком. Чанель легко толкает парня на кровать и нависает следом, безэмоционально глядя в глаза напротив, и лишь потом мягко прикасается губами к чужой шее.
— Мне не смотреть на тебя вовсе? — иногда Бэкхен, как умеет, огрызается. Рано или поздно непроходящая боль надоедает, он срывается, но замолкает так же резко, как и закипает. Боится, что Чанелю надоест все это дерьмо, и тот уйдет. Ведь Чанель прекрасно обойдется без влюбленного в него идиота, а вот Бэкхен без Чанеля — вряд ли.
Контраст между словами и прикосновениями действительно заводит, и Бэкхен тихо стонет от легкого поцелуя. Ему нужно ничтожно мало, крохи, чтобы продолжать это чертово безумие. Он вскидывает бедра, тесно прижимаясь к парню, и да, в постели он действительно старается, понимая, что только этим может зацепить Чанеля. Вот и сейчас скользит губами по чужой скуле, зарывается пальцами в волосы. Ему — здесь и сейчас, — хорошо, и наплевать, что это скоро закончится.
— Можешь не смотреть. Мне без разницы, — Пак никогда не мелочится, и оставляет на чужой коже багровые засосы, которые со временем станут напоминать микрокосмос с оттенками синего, фиолетового, лилового.
Бэкхен не смотреть не может. Он каждую встречу буквально пожирает Чанеля взглядом, запоминает каждую черту и одинокими ночами дрочит на этот образ. Ничего большего ему не остается — только редкий секс и бурные фантазии. Поэтому сейчас Бэкхен не сводит глаз и стонет от каждого поцелуя.
Слишком громкий, слишком навязчивый и влюбленный, слишком не-идеал Чанеля. Иногда он ненавидит себя за это, но сейчас ему плевать.
Он тянется к чужому ремню, торопится, расстегивая и стягивая джинсы вместе с бельем. Бэкхен голодный, нетерпеливый и трахается так, будто он только что открыл секс. Прижимается к чужим губам, утягивает в глубокий поцелуй, не прекращая касаться такого прекрасного для него тела: ладонь тут же плотно обхватывает чужой член и ласкает его.
Чего уж греха таить: возбуждать Бэкхен умел мастерски. Не умел бы, Пак с ним и не трахался бы. Его тонкие пальцы, нежная кожа, прерывистые стоны — все это заводит с нереальной скоростью, и он мягко толкается в чужую ладонь, мыча что-то в поцелуй.
Пальцами зарывается в волосы Бена, после собирает их в кулак и слегка натягивает — дурацкая привычка, от которой вряд ли он сможет когда-нибудь избавиться.
— Растяни себя, — и вновь это мало чем похоже на простую просьбу. Чанель вообще не может просить — только приказывать. — Давай, малыш.
Малыш. Боже, уровень его кретинизма достиг апогея.
Малыш. Бэкхена ведет от этого голоса и от этих слов, он смотрит расфокусированно, зрачок почти полностью топит радужку. Нельзя так желать человека, вестись на любые его предложения, поддаваясь и подставляясь, но он только так ощущает себя хоть сколько-нибудь нужным для Чанеля.
Комната заполняется приторным запахом клубничной смазки, Бэкхен широко разводит стройные ноги, и, не сводя взгляда с идеального, по его мнению, лица, кружит тонкими пальцами вокруг колечка мышц. Не торопится, дразнит, явно наслаждаясь чужим нетерпением. Ласкает себя нежно, как мог бы его ласкать Чанель, но тот всегда слишком резкий и страстный — наверное, именно это и зацепило Бэкхена.
Тонкие пальцы все продолжают оказываться внутри своего хозяина, и Чанель просто не может отвести от этого зрелища взгляд: слишком прекрасно; слишком эротично; слишком, мать вашу, сексуально, крышесносно, умоподрочительно. Это совершенно не похоже на влажные прелести девушек, и это, наверное, главная особенность Бена. Он не девушка, да. Но, черт, как же он его заводит…
Схватив чужую руку за запястье, Чанель отводит ее в сторону и прижимает к кровати. Смысла мучить себя больше нет. Ему хочется. Хочется прямо сейчас завладеть этим телом, и брать, брать, брать его.
Шире разведя стройные ножки в стороны, Чанель зубами вскрывает фольгированный пакетик и натягивает латекс на член, после тут же пристраиваясь головкой ко входу и медленно начиная входить. Медленно, постепенно, чтобы не сделать больно ни себе, ни ему. Хотя его безопасность должна волновать Чанеля меньше всего на свете.
Бэкхену нравится, как Чанель смотрит на него. Это не любовь, да, но достаточно и этого горячего, неприкрытого желания в чужих глазах, заставляющего делать все, что потребуют. Бэкхену откровенно плевать, выглядит ли он пошло или бесстыдно: пока парень смотрит на него так, он будет продолжать.
Слишком медленно, слишком осторожно. Чанель не мудак, он бережет их обоих, но Бэкхен нетерпелив и голоден, у него нет никого, кроме этого парня, и в редкие встречи с ним он старается урвать как можно больше. Вот и сейчас плавно ведет бедрами, пытаясь принять больше и глубже, наплевав на первоначальные боль и дискомфорт.
— Давай, — не говорит, просит, сверкая глазами, и тут же срывается на стон, глубокий и протяжный. Бэкхену хорошо, мир сужается до пределов этой комнаты, и он не может оторваться от чужой теплой кожи, скользит ладонями по крепким плечам. — Глубже, Чанель.
Пак двигается размашисто и резко, порой чуть замедляясь, зная, как ведет с этого парня под ним. Он знает все его чувствительные точки, знает все моменты, когда может сделать до одури приятно. Знает, и порой совершенно ими не пользуется.
Подхватив Бэкхена под коленками, Чанель лишь шире разводит его блядские ноги в стороны, продолжая размеренно и глубоко трахать его, порой рыча и сжимая светлую кожу до красных отметин, как напоминание о том, что он — единственный, кто может прикасаться к нему.
Бэкхен, кажется, сходит с ума при первом же толчке, плавится в коктейле из боли и наслаждения, царапает короткими ногтями спину парня и снова стонет до хрипоты и раскаленного горла, совершенно наплевав на то, что соседям, наверное, сегодня не уснуть.
Чанель чертовски идеален, этакий бог, сошедший на грешную землю только для того, чтобы окончательно разъебать и без того расшатанную психику Бена. То, как он двигается, как берет его, заполняет собой — все это заставляет сладко жмуриться и выгибаться на скомканных простынях, предлагая еще больше. Бэкхен предлагает всего себя, до последней клеточки, плавно вскидывает бедра, сжимается вокруг твердого члена. Ему нужно еще больше удовольствия для себя и для Чанеля.
Бэкхена не хватит надолго: он это прекрасно знает, как и то, что кончить с Чанелем он может не один раз. Слишком ведет его с каждого движения, с каждого грубоватого касания — потом Бэкхен будет прятать эти синяки и засосы под толстовками, словно постыдное клеймо.
Бэкхен тянет руку к собственному изнывающему члену — сил ждать совсем нет, ласково касается влажной головки, и кажется, ему осталось всего-ничего до первого крышесносного оргазма.
— Руки.
В его голосе сквозит сталь, уверенность и едкое безразличие. Да, ему все равно, в какой-то степени. Но разве он не тот, кто сможет довести парня до оргазма просто так? Разве нужно прикасаться к себе, прекрасно зная, что еще пары жестких толчков вполне достаточно для того, чтобы кончить с его именем на губах? Как всегда это делал Бэкхен. Как всегда будет делать, пока это дерьмо в их жизни не закончится по обоюдному согласию.
— Я сказал убрать руки, Бэкхен, — Чанель честно старается не грубить, но иначе просто не выходит, и его слова подкрепляются резким толчком внутрь возбужденного тела, а потом еще и еще, выбивая из парня под ним весь воздух из легких.
Чанель никогда не просит — приказывает, и порой это злит. Порой возбуждает еще сильнее, до мелькающих темных пятен перед глазами, и Бэкхен покоряется. Он покоряется всегда, сдается на милость, прекрасно зная, что иначе — никак. Цепляется за плечи, царапает их, на самом краю сознания с удовольствием отмечая, что завтра очередная Чжиын или кто-нибудь еще заметит эти алеющие следы.
Бэкхен теперь не касается себя, но выгибается еще сильнее, будто старается заслужить хоть какую-то ласку от парня.
Чертов Пак Чанель. Бэкхен должен был давно его возненавидеть, разлюбить, только вот все глубже погружается в эту бездну односторонней любви и вечного ангста.
— Блять… — очередной резкий толчок выбивает весь воздух из легких, заставляет распахнуть рот в царапающем горло стоне. Слишком хорошо, слишком горячо, слишком сладко. И Бэкхен не может с этим справиться, повторяет чужое имя как заведенный, поддаваясь под толчки еще сильнее. Ему остается совсем немного, и он не говорит — стонет об этом. — Блять, Чанель, я больше не могу…
И Чанель не может тоже, потому что все это — слишком. Слишком замечательно, слишком возбуждающе, слишком горячо: у него крыша едет от того, как этот парень отдается ему каждый чертов раз, прекрасно зная, что сам Чанель не испытывает к нему ничего. Ни любви, ни симпатии, ни так необходимой порой нежности. И это делает из Пака еще большего мудака, чем он есть на самом деле.
Его движения бедрами резкие и грубые: впрочем, точно такие же, как он сам.
Выйдя из разгоряченного тела, Чанель переводит дыхание и во все глаза смотрит на тонкий стан Бена: его бледная, почти фарфоровая кожа, выпирающие, но такие потрясающие и сочные, несмотря на худобу, бедра.
Просто нахуй.
Схватив парня за плечи, Чанель все так же резко переворачивает того на живот и, не удосужившись поставить в коленно-локтевую, входит в плашмя лежащее тело, сминая в ладонях аппетитные ягодицы, разводя их в стороны и с нескрываемым удовольствием наблюдая за тем, как плоть пропадает в растраханной дырочке.
Замечательно, мать вашу.
Бэкхен горит под чужим взглядом, полыхает румянцем щек, но прикрываться не спешит. Он далеко не дурак, и прекрасно понимает, что секс — единственное, чем он может зацепить парня. То, как он отдается, совершенно наплевав и на внешний вид, и на гордость, и на самого себя, то, как постоянно просит больше и глубже — это вряд ли не тешит самолюбие Пака. И это будет продолжаться снова и снова, пока кто-то не отступит, не сдаст свои позиции.
Бэкхен не собирается. Он сверкает глазами, улыбается распухшими губами и словно посылает вызов — кто сегодня не выдержит первым?
Голос уже почти пропал, Бэкхен больше хрипит, чем стонет, прячет пылающее лицо среди подушек. Поза не слишком удобная, и он старается подняться на локтях и прогнуться в пояснице, выставив аппетитную задницу. Не для себя старается, для Чанеля, прекрасно помня, что когда-то ему нравилось именно так.
Блядство.
Когда это все началось? Как избавиться от этой совершенно ненормальной зависимости? Бэкхен нихуя не знает, злится на самого себя и обещает, что когда-нибудь он закончит все это.
А пока он будет сжимать в себе чужую плоть так тесно, выбивая дыхание из легких, принимать глубже и глубже. Получать и дарить удовольствие.
Прижавшись к потной спине грудью, Чанель начинает мягко целовать изящную шею, вновь вбиваясь в Бэкхена, и вести руками по талии, сжимая ее, насаживая парня на себя до основания, до хриплых стонов, до звонко бьющегося сердца.
— Надеюсь, малыш Бэкхен понимает, что он — лишь способ охуенно снять напряжение? — шепчет он в аккуратное ушко, проходясь ладонями по впалому животу и прикасаясь к чужой возбужденной плоти, сжимая ее у основания. — Надеюсь, малыш Бэкхен уже давно перестал думать о том, что у нас что-то получится, м?
Бэкхен едва ли не скулит, когда разгоряченная плоть покидает его тело. Пальцев всегда мало, с ними все не так, и Бэкхен нетерпеливо вертит бедрами, просит без лишних слов, одним телом, совершенно забыв о стыде. Впрочем, это совсем не то чувство, которое нужно брать с собой в постель. В сексе Бэкхен требовательный и жадный, и Чанель дает ему все, что необходимо — еще одна причина, по которой от этих блядских недоотношений отказаться не получается.
Чужие слова заставляют сжаться сердце в тугой комок боли. Боже, ну зачем сейчас? Будто Чанель намеренно хочет причинить боль, раздербанить сердце в конец. Бэкхен молчит с минуту, путается в этом странном контрасте — так хорошо физически и по-адски больно где-то внутри, а потом все же размыкает губы.
— Надеюсь, ты понимаешь, что никто тебе не даст всего этого? Ни с кем тебе не будет так охуенно?
Бэкхен еще многое может сказать. Например, что у этой Чжиын даже по лицу видно, что в постели она полный ноль. Настолько заботится о себе, о своем внешнем виде, что забывает о партнере. Бэкхен молчит, кусает подушку и хочет поскорее закончить все это.
Чужие пальцы мешают получить разрядку. Бэкхен тянется к руке Пака, цепляется за запястье и впервые не просит, а требует:
— Убери руку.
К черту все. Боль внутри разрастается, и Бэкхен знает, что утихнет она не скоро. Может быть, никогда.
— Ого, как мы умеем, оказывается. У моего котенка есть зубки? — спрашивает с тихим смешком, послушно убирая руку и резко входя в разгоряченное нутро. — Может, пошипишь еще на меня? — спрашивает ласково, запуская ладонь в чужую шевелюру и вжимая голову парня в подушку, ускоряясь и переходя на бешеный темп, прекрасно чувствуя, что еще немного — и точно кончит.
Бэкхен упрямо сжимает губы, чтобы не сказать что-то еще, над чем Чанель только посмеется. Ему не понять. Никому не понять.
Любовь для Бэкхена — не приторная сиропная хрень, о которой пишут в книжках, снимают в кино или поют песни.
Любовь — это выжженный дотла ад.
Любовь — это прогулка босиком по битому стеклу, где каждый новый шаг несет за собой еще большие страдания.
Бэкхен чувствует, что попал в ловушку, в капкан, откуда нет выхода. Разве что вскрыться, самовыпилиться из системы, но он всегда презирал суицидников. Слишком просто. Слишком не для него.
О такой любви не хочется ни петь, ни говорить. С ней нужно бежать к мозгоправу, к друзьям, которые стукнут по плечу и скажут: «Очнись, Бэк, у тебя проблемы со здравым смыслом». Вот только он о своей любви молчит, хранит ее тайну где-то глубоко внутри.
О такой любви не мечтается, о ней даже думать страшно.
Бэкхен и не думает. Отдается процессу, кончает при очередном толчке — бурно, срывая голос в особенно громком стоне. Задницу сводит в сладкой конвульсии, Бен не может ни говорить, ни соображать нормально — слишком хорошо ему сейчас, и он где-то не здесь, не в реальном мире, где его угораздило влюбиться в мудака Чанеля.
Чанель кончает практически следом, хрипя что-то нецензурное и до красных отметин сжимая чужие бока, все продолжая вбиваться в порядком растраханное и разгоряченное тело.
Да, Бэкхен прав. Такого больше не будет ни с кем. Так больше не будет отдаваться никто. И, что самое страшное — Чанелю кажется, что он становится зависимым. От чужого голоса, щенячьего взгляда, тонких рук, ароматного тела — все это становится слишком важным, слишком нужным.
Пора избавляться от этого немедленно.
Покинув тело и тяжело дыша, Чанель валится на спину, бездумно глядя в потолок и пытаясь прийти в себя после столь прекрасного оргазма. Тело становится свинцовым, и ему никуда не хочется идти: лишь остаться здесь, в этой маленькой квартирке, накрыться одеялом и уснуть до следующего утра, но…
Нет. Он никогда не остается на ночь. Он никогда.
Не глядя на Бена, вообще делая вид, что его не существует, Чанель совершенно не хотя встает с кровати и поднимает с пола вещи. Завязанная узлом резинка лежит где-то в ногах — нужно не забыть выбросить, — и Чанель все больше чувствует себя мудаком.
— Ты в порядке? — вырывается на автомате, и он жмурится, мечтая провалиться сквозь землю.
Бэкхен утвердительно кивает на вопрос. Очередная маленькая ложь.
Он ни хрена не в порядке с того самого момента, как впервые увидел Чанеля. Думал, что любви с первого взгляда не бывает, что все это разводка для малолетних девиц, но сам тогда замер, нелепо улыбаясь и понимая, что по-прежнему уже не будет. И хуже всего то, что никто не виноват: ни он сам со своей болезненной любовью, ни Чанель, которому откровенно плевать. Любовь не выбирают. Она просто случается.
Бэкхен еще помнит, как это — когда тебя любят, заботятся и ценят. Поцелуи просто так, совместные посиделки, шутки. Не просто секс, пусть и безбашенный, по-животному горячий, а отношения. У Бэкхена был парень. Был. А потом вся эта блядская шутка стервы-судьбы, и он все проебал.
И проебался сам.
Бэкхен тянется за покрывалом, кутается: после жарких объятий комната кажется слишком холодной.
— Можешь остаться, — он говорит подчеркнуто безразлично, но они оба прекрасно понимают, что это игра. Блеф. — Не беспокойся, с обнимашками лезть не буду. Я вообще сегодня спать не собираюсь: нужно подготовиться к завтрашнему тесту.
Будто ему все равно, будто от согласия Пака не зависит его идиотская, несбыточная мечта: совместное утро, и может быть, даже завтрак.
Можешь остаться как маленькое позволение, будто Чанель мечтал об этом все это время и, наконец, его мечта сбылась. Как глупо.
Можешь остаться — и Чанель усмехается, проводя руками по волосам. Как же, черт возьми, глупо.
— Тогда, надеюсь, хорошая оценка мне обеспечена? — он не наглый, просто ситуацией пользоваться нужно, даже необходимо: у Бэкхена голова на месте, поэтому в отличном результате даже сомневаться не стоит.
Возможно, он совершает очередную ошибку, но…
Чанель, отбросив на пол так и не надетую футболку, вновь валится на кровать, заинтересованно глядя на затылок парня.
— Будто я хоть раз действительно беспокоился о том, что ты можешь лезть ко мне обниматься, — деланно безразлично заявляет он, натягивая на себя одеяло. Холодно.
Любовь к Паку дает слишком много побочных эффектов: Бэкхен слишком редко улыбается, живет в вечном напряжении, пишет контрольные за двоих и все реже появляется на людях. Видеть, как Чанель обнимает Чжиын, флиртует с ней — слишком больно. Наверное, когда-нибудь он сможет привыкнуть. Когда-нибудь, но не сейчас.
Бэкхен натягивает на себя одежду, утепляется, кутаясь в толстовку. Холод разрастается и внутри: так всегда бывает после секса. Сказка закончилась, все вернулось на свои места, и он для парня теперь не больше, чем знакомый.
— Думаю, ты будешь беспокоиться, если я сделаю это при твоих друзьях или девушке, — Бен стреляет острым взглядом.
Вряд ли он когда-нибудь на такое решится, но подразнить Чанеля иногда бывает приятно. Маленькая слабость, в которой он отказывать себе не хочет.
— Только попробуй, Бэк, — спокойно говорит Чанель, вскакивая с кровати и подходя к парню, хватая того за тонкую кисть. — Я сотворю с тобой такое, что говорить будет просто невозможно. Физически. Морально, — шепчет на ушко, а после прикусывает мочку. — Это не угроза, Бэкхен. Всего лишь предупреждение. Хорошо, малыш?
Бэкхен на мгновение каменеет, вслушивается в угрозы, а потом дергается, уходя от прикосновений. Боль, по крайней мере душевная, давно стала привычным состоянием, так что все эти предупреждения не страшат.
— Зато перед всем этим я здорово повеселюсь, глядя на лица твоих друзей.
Потянуться за книгами, разложить их на столе и уткнуться в изучение ни черта не интересных параграфов. Бэкхен старательно делает вид, что присутствие Чанеля его нисколько не волнует, что все как обычно.
И все же Чанель впервые остался у него.
Боже.
Бэкхен не хочет надеяться, но вера в чудо прорывается сквозь здравый реализм. И это гребанный идиотизм, потому что хэппи-энд — это явно не про них.
Находиться в чужой квартире оказывается как минимум непривычно и как максимум странно и жутко некомфортно. Какого вообще черта он остался, отодвигая на задний план свои принципы и жизненное правило номер один: не оставаться до утра?
Этот человек, что сейчас спокойно себе готовится к тесту, рушит все то устоявшееся, что есть в жизни Чанеля. А сам Чанель просто берет и поддается.
Впрочем, фантомом ходить по чужой квартирке оказывается забавно: он, кажется, успел пересмотреть все фотографии на стенах и в рамках, провести пальцами по всем корешкам (чистым, что удивительно!) книг на полках, опрокинуть вазу и чудом не разбить ее. Правда, задетый пульт от телевизора все же пострадал: вылетели батарейки, крышка ускользнула куда-то под диван.
— Я достану и сделаю, не смотри на меня так, — закатывает глаза Чанель, выполняя свое обещание. Спустя пару минут целый пульт уже снова покоится на журнальном столике.
Не исследованной остается кухня, куда он и идет. Нет, правда, чужие квартиры — жутко интересно.
— Дева Мария, Бэкхен, что за гадость ты ешь?
Как ни странно, Бэкхен не слишком беспокоится из-за присутствия Пака в своей квартире. На него снисходит странное спокойствие, все эмоции будто приглушены. Он очень долго ждал этого дня, а теперь даже не радуется толком, принимает как данность. Ну да, Чанель. Ну да, ночует у него дома. Будто так все и должно быть.
— Я спонсирую все фаст-фуды в районе, — кричит Бэкхен. У него правда нет времени на готовку, кухня не его территория, и он закупается пиццами и гамбургерами. Удивительно, как только он не располнел после всей этой дряни. Спасает только то, что и ест он редко, едва ли не раз в сутки. У него действительно нет времени. Он забивает день учебой, дополнительными курсами, сомнительными подработками и встречами со знакомыми. Все, что угодно, лишь бы времени на мысли о Чанеле не оставалось. Срабатывает плохо, но он продолжает безумный график, надеясь что когда-то чудо все же случится.
— Могу и тебе заказать что-нибудь.
— Я, конечно, люблю порой поесть всю эту дрянь, но каждый день делать это просто теряет весь свой смысл, — озвучивает свои мысли Чанель, задумчиво проходя в спальню парня и вновь плюхаясь на кровать, закидывая руки за голову и пялясь в потолок. — Мне приготовить что-нибудь? — сука. — Нет, не так. Я приготовлю себе что-нибудь? Не хочу до завтрашнего утра сидеть голодным или питаться бургерами с пиццей. Гастрит — по твоей части, но не по моей. Так что? Позволишь оккупировать на некоторое время кухню? В обмен даже разрешу попробовать что-нибудь. Может быть, — хмыкает. — Правда, получается у меня не очень, но зато не отравим… шься. Не отравишься. И я не отравлюсь, — потому что никаких мы не существовало, не существует и не будет существовать. Никогда.
Это все звучит настолько странно, даже смешно, что Бэкхен не может сдержать улыбки. Чанель слишком подбирает слова, будто боится подарить надежду на что-то большее. Хотя вряд ли он заботится о его чувствах.
— Не парься, я не рассчитываю на романтический ужин. Можешь приготовить что угодно, если найдешь хоть что-то годное в холодильнике. Если нет, то ты наверняка видел магазин рядом с остановкой. А пока не мешай мне, иначе мы завтра оба завалим тест.
Учеба — это отмазка.
Бэкхен прячется за тетрадью, чтобы скрыть слишком довольное лицо. Все даже лучше, чем он себе представлял.