Общая характеристика.
Возникновение древнеяпонского языка
. 
Японский язык (яп. 日本語 нихонго) — язык японцев и фактически государственный язык Японии, со спорным систематическим положением среди других языков. Число свободно говорящих — около 140 миллионов человек, родной для 125 млн. (9-й в мире). Генетические связи японского языка не до конца выяснены. Выделяются два слоя лексики, один из которых имеет параллели в алтайских языках, другой — в австронезийских языках; вероятнее, исконен алтайский слой[2]. Обладает оригинальной письменностью, сочетающей идеографию и слоговую фонографию. По грамматическому строю — агглютинативный с преимущественно синтетическим выражением грамматических значений. И в японском и в корейском конкретные формы глаголов по большей части образуются от основ, в японском у глаголов 5 основ, в корейском - 2. И в японском и в корейском основы глаголов образуются по сходному алгоритму - изменение окончания глагольной словоформы. И в японском и в корейском 2 базовых грамматических времени: прошедшее и настояще - будущее. Сравним как образуется прошедшее время в японском и в корейском: японский корейский словарная форма словарная форма прошедшее время прошедшее время идти идти ику када итта катта делать делать суру хада сита хаётта/хэтта жить жить суму сальда сунда саратта налицо явное структурное сходство способа образования прошедшего времени в обоих языках. В китайских летописях “Наньши” сообщается, что язык пэкчесцев сходен с когурёским.
Пэкче́ (кор. 백제 [pɛk̚tɕ͈e]; 18 до н. э. (по легенде) — 660) — одно из трёх древних корейских королевств, наряду с Когурё и Силла. Оно было основано королём Онджо, по легенде сыном основателя Когурё, в районе современного Сеула. Пэкче начало главенствовать в конфедерации Махан в течение периода Самхан. В IV веке, во время своего расцвета, контролировало большую часть западных территорий Корейского полуострова, на севере простираясь до современного Пхеньяна. В 660 году было завоёвано союзными силами королевства Силла и династии Тан и стало частью королевства Объединённое Силла.
Вообще, корейский лингвист То Су Хи делит язык на две категории: 1)язык раннего Пэкче, родственный языку Когурё и 2) язык позднего Пэкче, близкий языку Силла.
В ранний период, когда из северной части Корейского полуострова в район реки Ханган стали переселяться представители Когурё, в Пэкче был распространен язык, принадлежавший к северной языковой ветви Пуё. В процессе захвата государством Пэкче земель племенного союза Махан, происходило смешение когурёского языка, используемого переселенцами с севера, с языком местных племен, принадлежавшего к южной языковой ветви хан. Несмотря на это государству Пэкче был свойствен билингвизм, когда аристократические круги и местное население продолжали говорить на собственных языках. В поздний период, в результате продолжительных войн с Когурё, Пэкче потеряла свои северные территории, где находилась центральная ставка пэкческих королей и проживала основная часть выходцев из Когурё, которые принадлежали к северной языковой семье. Потеря территорий в районе реки Ханган и перенос столицы во внутренние районы Пэкче отразился на том, что между языками Пэкче и Когурё постепенно стали появляться различия, связанные с внедрением языка местных племен хан в “аристократический” язык Пэкче. Именно в этот период между Пэкче и Японией были наиболее активные отношения, происходившие, в том числе, и на языковом уровне. Некоторые ученые предполагают, что в 6-7 веках официальным языком общения в первой столице Японии - Нара был именно пэкческий язык. То Су Хи, подчеркивая, что большинство дошедших до наших дней слов из языка Пэкче относится именно к позднему периоду, провел сравнение с древнеяпонским материалом, тем самым пытаясь доказать родственные связи между Пэкче и Японией.
История языка.
Как и систематическое положение, история японского языка — крайне спорный вопрос. Сторонники наиболее распространённой версии об алтайском (пуёском) происхождении японского языка относят его формирование к периоду после завоевания Японских островов алтайцами (пуёские племена) — выходцами с азиатского континента, язык которых испытал влияние автохтонов-австроазиатов (ближе всего родственных аборигенам Тайваня). С точки зрения археологии этому моменту, возможно, соответствует появление имеющей континентальные корни культуры Яёй (III век до н. э.), которая постепенно вытеснила древнюю автохтонную культуру Дзёмон. Трудно указать точную дату зарождения японской нации, так как до внедрения китайских иероглифов у японцев не было письменности, и почти не сохранилось никаких свидетельств исторического развития. Следы японской народности прослеживаются с III века н. э., когда большинство племён Японии подчинились клану Ямато, хотя некоторые китайские источники содержат более ранние упоминания японцев.
ДЯЯ полисиллабичен: помимо полусотни односложных слов все остальные простые слова дву- и трехсложны, например: kаtа ‘сторона’, tökörö ‘место’, kёburi ‘дым’, musаsаbi ‘белка-летяга’3. Производные и сложные слова могут состоять из нескольких морфем. Состав слога — СV (согласный + гласный) или (в начале слова) V. В слове не допускались стечения ни согласных, ни, как правило, гласных. Аффрикат еще не было.
Уточняющий член предложения предшествует уточняемому. Сказуемое — в конце (как в корейском и других алтайских языках).
Грамматических родов, суффиксов принадлежности, эргативной конструкции, артиклей, изафета нет.
Агглютинативные суффиксы множественности применяются у личных местоимений и крайне редко у имен, обозначающих (почти исключительно) одушевленные предметы. Это общая черта с корейским и китайским языками.
Склонение агглютинативное, но гласный суффикса не изменяется под влиянием гласного корня — сингармонизма нет. Однако многие корнеслова огласованы одинаково, что, очевидно, свидетельствует о наличии гармонии гласных в протояпонском языке (далее ПЯЯ). Подлежащее главного предложения большей частью и прямое дополнение в половине случаев оставались неоформленными.
Спряжение глаголов флективно-агглютинативное. Они спрягаются по наклонениям, временам, залогам и видам в основном синтетически (при помощи внешних флексий и суффиксов). По лицам и числам они не изменяются. Существуют и вежливые формы глаголов. Глаголы и прилагательные имеют особые флексии, указывающие на их синтаксическую позицию (определительную, заключительную, срединную) и суффиксы, выражающие характер связи сказуемого придаточного предложения с главным (одновременность, уступительность и т. п.).
3 Можно полагать, что четырех- и пятисложные слова являются производными или сложными, например: аtаrаsi ‘новый’ (si — словообразовательный суффикс многих прилагательных).
Распространение ДЯЯ.
Носители диалектов ДЯЯ проживали на острове Тукуси (ныне Кю:сю:), южную часть которого занимали племена Раjаtö/Раjаpitö и Kumаsö, видимо малайского происхождения, и в юго-западной части самого крупного острова архипелага (ныне Хонсю:). На северном большом острове (нынешнем Хоккайдо:) и на северной части Хонсю: проживали племена Еbisu/Еmisi (айну?).
Археологи почти не находят в Японии палеолитических стоянок [см. 45, 7]. Неолитическая культура получила название дзë:мoн (букв, ‘веревочные узоры’) по орнаменту, характерному для ее керамики. Носители этой культуры, проживавшие на Японских островах в течение нескольких тысячелетий, занимались охотой, рыболовством, собирательством; из домашних животных у них были только собаки [см. 45, 52].
«Население каменного века Японии по расовым признакам отличалось от всех ныне существующих народов» [45, 102]. Судя по скелетам, древние обитатели Японии состояли из нескольких племен. Айну относились к одному из их антропологических типов, но не к самому характерному. В целом эти племена были менее монголоидны, чем нынешние японцы.
С острова Тукуси на рубеже нашей эры и позже на них надвигались монголоидные племена — носители культуры Яёи (название дано по месту раскопок: микрорайон Яёи в г. Токио), имевшие лошадей, коров, обрабатывающие металлы. Их материальная культура близка к культуре Древней Кореи, через которую они должны были пройти, следуя с азиатского материка с севера на юг [см. 45, 42]. В самом начале нашей эры они занесли на острова земледелие. Согласно антропологическим данным, только они могли быть предками современных японцев, хотя участие аборигенов в отдельных местностях не исключается.
Черты, общие с алтайскими языками
Урало-алтайская теория происхождения ДЯЯ, подкрепленная антропологическими и археологическими данными, базируется на большой типологической и материальной общности ДЯЯ с корейским, тунгусо-маньчжурскими, монгольскими и тюркскими языками. Это проявляется в наличии многих общих фонетических явлений, в сходном строении предложений и одинаковом порядке их членов, в существовании многих близких грамматических конструкций и во все увеличивающемся количестве обнаруженных общих морфем (в том числе и служебных).
Фонетически все эти языки объединяет: полисиллабичность слова, а зачастую и корня (в отличие от синитических, т. е. китайско-тибетских, тайских, вьетнамского с их односложными корнями), отсутствие стечений согласных в начале и исходе слова (в отличие от индоевропейских, нивхского, старотибетского), гармония гласных (в разной степени), отсутствие (в исконных словах) начального r-, а в подавляющем большинстве алтайских языков и l- (в отличие от синитических, индоевропейских и айну), переход i первого слога в а (или в другой гласный) под влиянием гласного второго слога (так называемый перелом гласного i) и т. п.
Исчезновение гармонии гласных в отдельных алтайских языках обычно объясняется влиянием других языков (например, таджикского на узбекский и т. п.). То же можно предположить и для древнейшего этапа ДЯЯ. Отсутствие начальных звонких в ДЯЯ находит себе параллель в корейском и в ряде тюркских языков. Противопоставление звонких и глухих в середине слова, отсутствующее в корейском и айну, есть в монгольских, тунгусских и в некоторых тюркских языках.
По грамматическому строю (особые срединные и причастные формы, условно-временные и уступительные деепричастия и т. п.) ДЯЯ сближается с алтайскими языками. Всем этим языкам свойственна агглютинативная суффиксация при склонении. Спряжение глаголов в ДЯЯ в основном флективное (т. е. корень глагола без внешней флексии, как правило, не употребляется), хотя некоторые флективные формы могут в свою очередь принимать агглютинативные суффиксы. Глаголы ДЯЯ не имеют личных окончаний, как и глаголы корейского, маньчжурского, халха, т. е. других языков, находящихся на юго-восточной окраине алтайского ареала. И тут, вероятно, сыграл роль субстрат. Усваивая язык пришельцев, аборигены упрощали его грамматику. Факультативность показателей ряда падежей (кроме пространственных), групповая суффиксация также свойственны многим агглютинативным языкам.
По лексическому составу ДЯЯ имеет много сходного с корейским и другими алтайскими языками. Сходны названия частей тела [см. 12, 127—128], явлений природы [см. 12, 129], цветов (черного, белого, красного), ряда животных и растений, орудий и оружия, одежды и способов ее изготовления, названия действий и качеств. С корейским ДЯЯ имеет свыше 300 общих корней [см. 38; 20], со среднемонгольским — 250 [см. 23; 40]. Немало общего обнаружено с древнетюркским, современными тюркскими и тунгусо-маньчжурскими языками. Есть немало корней, общих и с уральскими (финно-угорскими) языками.
Не следует думать, что если бы лексика ДЯЯ целиком восходила к протоалтайскому языку, она должна была бы сохраниться в ДЯЯ полностью. Как показал Свадеш, каждое тысячелетие выпадает и заменяется другими корнями 19% основного словарного фонда. Следовательно, количество общих элементов в языках разных семей, даже восходящих к общему предку, не может превышать нескольких сот. Так, в тохарском языке найдено 670 индоевропейских корней.
Почему же до сих пор ЯЯ преподается и изучается как изолированный, чьи родственные связи в лучшем случае объявляются недостаточно изученными? Дело в том, что общность некоторых типов морфем не может служить убедительным доказательством генетического родства языков.
1. Звукоподражательные слова могут быть сходны по звучанию и значению. Но это еще не говорит об их общем происхождении, так как, подражая одинаковым звукам в природе, предки японцев и других народов могли подобрать для их передачи похожие комплексы звуков независимо друг от друга: tа-tаk-u ‘стучать’ ~ индонез. tuk, рус. тук-тук; tödörö-ni ‘грохоча’, ‘гремя’ ~ хак. mадыра- ‘трещать’, ‘грохотать’, тоғдыра- ‘греметь’; iki ‘дыша’ ~ нивх. ыкыкы ‘тяжело дышать’; suр- ‘сосать’, susur- ‘прихлебывать’ ~ фин. suu ‘рот’, халха сүү(н) ‘молоко’, тюрк. sur sur öp- ‘схлебывать’, индонез. susu ‘соски’ и т. п. Но звукоподражания могут быть и древнейшими общими элементами у родственных языков. К тому же они редко заимствуются. Их сходство объясняется наличием сходных фонем и их сочетаний в разных языках, что является элементом типологической общности. Есть и вовсе несходные звукоподражательные слова. Так, соответствия для ДЯ роtötögi-su ‘кукушка’, kigisi ‘фазан’ тюка не найдены.
2. Так называемые дескриптивные (образоподражательные) слова, обозначая предметы по их форме и внешнему виду, могут быть близкими по звучанию и значению в языках разных семей: kubi ‘шея’ ~ тур. kubur ‘длинный сосуд в форме цилиндра’, ‘длинный и тонкий, как труба’, бур. губи-гар ‘продолговатый и прямой’, ‘с длинным вытянутым корпусом’, индонез. gubаh ‘нанизывать (бусы)’, ‘связывать (в гирлянду)’, коми гум ~ ‘полый стебель’, удм. гумы ‘полый стебель растения’, ‘все похожее на полый цилиндр’, индонез. kеbuk ‘полая деревянная (или бамбуковая) трубка’, осет. k’ubаl ‘шея’, ‘голова’ («относится к группе слов звукового типа kbl, обозначающих круглое» [43]), нем. Корf ‘голова’; kukï ‘стебель’ ~ удм. кук ‘нога’, ‘лапа’, ‘ножка’, индонез. kаki ‘нога’, kuk ‘хомут’, kuku ‘ноготь’, ‘коготь’, рус. коготь и др. (звуковой тип k V k V/ k V g V обозначает согнутое, гнущееся).
Признание наличия дескриптивных слов, общих для многих языков (см. § 11), в корне меняет подход к сравнению их лексики. Различия между корнями языков разных семей оказываются меньшими, чем ранее полагали.
3. «Культурные слова» (наименования орудий, сельскохозяйственных растений и животных, тканей, видов вооружения, металлов) могут заимствоваться вместе с самими предметами, которые они обозначают. Поэтому наличие общего слоя культурных слов также не доказывает родства языков (хотя часть их может быть и исконно общей). Однако пути распространения таких слов в дописьменную эпоху представляют большой интерес. Хотя возможность заимствований в принципе никто не отрицает, конкретно признаны лишь немногие заимствования из китайского и санскрита: uma < дp.-кит. * mra (~ монг. морин > pyc. мерин), кор. маль ‘лошадь’; umё < cp.-кит. mu̯аi ‘слива’; kаmi ‘бyмaгa’ < cp.-кит. * kam (簡) ‘бамбуковая дощечка (для записей)’; saje < cp.-кит. sаi ‘игральные кости’; sami < кит. < caнcкp. s′rаmаnеrа (или согд. sаmаnа [см. J, 340]) ‘послушник’; tapu < кит. [卒]塔婆 (< caнcкp.) ‘пагода’, ‘обелиск’ (СЯ tо:); pati < caнcкp. pа:trа ‘патра’ (миска нищего монаха) и др.
Между тем легко показать, что, например, сельскохозяйственная терминология (в особенности древнейшая) пришла в Японию из алтайских языков и частично из языков Юго-Восточной Азии: mugi ‘злаки’ ~ тюрк. budɣаi, монг. buꜧudаi, кор. миль ‘пшеница’, маньчж. мучжи ‘ячмень’, нанай муди ‘овес’ (ср. тагал. munggо ‘бобы’); apa ‘чумиза’ ~ тюрк. аrра ‘ячмень’, мари арва ‘мякина’, тагал. ара ‘шелуха зерна’ (ср. кор. аль ‘зерно’, ‘икринка’); inе/inа- ‘рис (на корню)’ ~ тагал. hinоg ‘спелый’, кор. u- ‘рисовый’, илокано innароу ‘сваренный рис’ (ср. индонез. idjо ‘покупать рис на корню’, татар. иген ‘хлеба’, коми ид ‘ячмень’); kömё ‘рис в зерне (очищенный)’ ~ тюрк. kömäč ‘лепешка, выпекаемая в золе’, вьетн. cớm ‘вареный рис’; рijе ‘куриное просо’ ~ кор. nхu ‘просо’, цоу (на Тайзане) fïеsï ‘очищенный рис (или просо)’, тюрк. üjür ‘просо’; kаbu ‘репа’ ~ тагал. kаbuti ‘гриб’, тюрк. čаɣmur ‘репа’ (ср. рус. кабач-ок), индонез. gаmbаs ‘кабачок’ (дескриптивное слово, название дано по округлой форме); suk- ‘пахать’, ‘чесать’, suki ‘лопата’, плуг’ ~ маньчж. сухэ ‘топор’, индонез. sungkаl ‘лемех’, тюрк. suqï- ‘щекотать’, татар. сука-лау ‘пахать’ (ср. чув. суха, рус. соха); аzе ‘валик (на поле)’, ‘межа’, маньчж. ачань ‘место, где сходятся горы’, ‘межа’, тюрк. özäk ‘узкий проход в горах’, осет. аrаеn/аwаеzае ‘межа’; tа ‘поле (заливное)’ ~ кор. mma ‘земля’, коми ты ‘поле’; раtа ‘поле (суходольное)’ ~ ср.-кор. рhаt ‘поле’, индонез. раdаng ‘равнина’, ‘поле’, алт. * pata ‘поле’, драв. * pa:t(t) V ‘участок земли’, и.-е. * pet(H)- ‘широкий’, ‘расстилаться’, халха, бур. атар ‘целина’, тагал. раtаg ‘ровный’, ‘гладкий’ и др.
При сравнении таких слов нужно брать их не поодиночке, а целыми комплексами, учитывая, что при заимствовании, например земледелия, в язык входит не одиночный термин, а целая группа их.
Сравнительно-исторический метод требует установления строгих фонетических соответствий между языками: каждый, звук в словах одного языка должен находить одинаковое соответствие в сравнимых словах другого языка по крайней мере в идентичных позициях. Во многих языках происходит переход p- > f- > h- > 0- (ноль звука). Современный японский в этом; плане можно назвать h -языком, ДЯЯ будем считать p -языком, хотя процесс спирантизации р- (p- > F-), возможно, уже начинался. Лишь в старых монгольских памятниках находим h- (в монгорском, маньчжурском, венгерском f-). В других монгольских языках начальное h- уже исчезло, как и в некоторых тюркских (в языках, где были начальные звонкие, ДЯ р- могло соответствовать b-). Индонезийский, тагальский, корейский, айну, нанайский, уйгурский, хакасский, чувашский, финский, коми, марийский и др. сохраняют древнее р-. А начальное h- в малайских языках соответствует нулю согласного в японском [см. 37, 179]: аmё ‘дождь’ ~ тагал. hаmóg ‘роса’, тюрк. jаmɣur/jaɣmur, маньчж. ага ‘дождь’; аm- ‘плести’, аmi ‘сеть’ ~ тагал. hаbi ‘тканье’, индонез. аmbаi ‘верша’, аmbаl ‘ковер’, тюрк. аv ‘сети’, и.-е. аu- ‘сплетать’, ‘ткать’, эск. амуг’ак’ук’ ‘выбирает из воды рыболовную снасть’ (ср. кор. кымуль ‘сети’); ura ‘гадание’ ~ тагал. hulа ‘гадание’ (ср. тюрк. ïrïm) и т. п.. Следовательно, мы можем приравнивать ДЯ р- (ныне h-) ко всем соответствиям в современных языках, если знаем, что они восходят к р- или b-: раsi/раzi ‘конец’, ‘начало’ ~ тюрк. bаš, хак. пас ‘голова’, ‘вершина’, ‘начало’; раgi ‘нога’, ‘голень’ ~ эвенк. халган, сол. алган ‘нога’, нанай палган ‘ступня’, кор. раl, эрзя пильге ‘нога’ (ср. тагал. paa и тох. В раi).
Значит, ДЯЯ, не имевший конечных согласных, сохранял только начальнослоговые: ДЯ pagi < ПЯ * palgen; рi ‘солнцe’ < ПЯ * pit [ ~ кор. пит ‘цвет’, ‘свет (солнца)’, удм. пишты- ’светить’ (о солнце)].