СОГЛАСНО ОФИЦИАЛЬНОЙ ДАТЕ НАЧАЛА ИСТОРИИ НОРВЕЖСКОЙ ИСЛАНДИИ, где-то в X в. некий исландец по имени Ари Марсон
«отправился в плавание в океан к берегам Хвитраманналанда (Земли Белых Людей), который некоторые называют Ирланд Микла (Большая Ирландия), лежащий в океане на западе неподалеку от Винланда Плодородного, который, как говорят, находится в шести днях пути от Ирландии[115]. Ари не смог возвратиться из той страны и был крещен там.
Первым эту историю нам рассказал купец Храфн Лимерикский, который прожил долгое время в Лимерике, что в Ирландии. Торкел Геллирсон говорил, что эту историю рассказывали исландцы, которые слышали ее от ярла Торфинна Оркнейского, утверждая при этом, что Ари пользовался в Хвитраманналанде всеобщим уважением и хотя так и не смог вернуться, однако был окружен там почетом».
«Анналы Гренландии», норвежская хроника XI в., развивая эту тему, добавляет:
«В южной части Гренландии, как рассказывают, есть немало поселений, пустынных земель, необжитых участков и глетчеров; там же находятся Скрелингс, затем Маркланд, а еще дальше — Винланд Плодородный. Еще дальше за ним лежит Альбания —, которую также называют Хвитраманналанд. Туда в старину плавали из Ирландии. Ирландцы и исландцы очень уважали Ари, сына Мара (Марсона), и Торкатлу из Рейкьянесса, при котором долгое время не было никаких восстаний и мятежей и который стал вождем в той стране».
Кем же был этот загадочный Ари Марсон? Ответ на этот вопрос требует весьма обстоятельного экскурса в генеалогию норвежцев, который может показаться чрезмерно скрупулезным, однако он совершенно необходим, чтобы со всей достоверностью установить аутентичность удивительных приключений Ари на далеком западе.
Так, знаменитая хроника сообщает нам, что Ари Марсон был потомком Ульфа Косого, одного из отцов-основателей Норвежской Исландии.
«Ульф… занял весь Рейкьянес между Годфьордом и Гоатфеллом. Он взял себе в жены Бьоргу, дочь Эйвинда Восточного и сестру Хельги Тощей. Их сыном был Атли Рыжий, который взял в жены Торнбьоргу, сестру Стейнхольфа Коротышки. Их сыном был Map Рейкнолльский, женой которого была Торкатла, дочь Хергилса Хнаппраза. Их сыном и был Ари (далее следует подробное описание приключений Ари на дальнем западе, с которыми мы уже знакомы)… Ари взял в жены Торгерду, дочь Альфа Дальского, и их сыновьями были Торгилс, Гудлейф и Иллуги. Такова была родословная Рейкнессингов».
Предки Ари были людьми могущественными и пользовались в Исландии самой лучшей репутацией. Благодаря им он имел тесные родственные связи с одними из наиболее видных личностей в истории острова, в том числе и с Эйвиндом Восточным и Аудой Глубокомысленной — этой гранд-дамой, одной из основателей Исландии.
Кроме того, та же родословная связывает его и с будущими поколениями. Так, Торкел Геллирсон приходился Ари внуком. Сам же Торкел был дядей Ари Торгильсона, автора знаменитой книги «Hslendingabok», а возможно также, и «Landnamabok», которые, вместе взятые, составляют основное ядро сведений по истории Исландии.
Торкел Геллирсон жил в первой трети XI в., немало поплавал по свету и был хорошо информированным. Известно, что он поведал своему племяннику, Ари Торгильсону, немало сведений и фактов, вошедших впоследствии в его исторические хроники, в том числе — в этом можно не сомневаться — и интереснейшую историю о том, как его дед, Ари Марсон, окончил свои дни в далекой Альбании, название которой, кстати сказать, представляет собой всего лишь латинизированную форму названия Альбы.
Правдивость сведений Ари Марсона сомнений не вызывает, и достоверность рассказанной им истории столь же неопровержима, как и достоверность большинства текстов той эпохи. И тем не менее большинство историков склонны игнорировать или вообще отвергать ее. Ведь если признать истинность истории об Ари Марсоне, это означает, что европейцы были далеко не первыми европейцами, «открывшими» Северную Америку.
Эрик Рауда (Рыжий) и Ари Марсон — оба родились примерно в середине X в. Оба выросли на западном побережье Исландии. Они были родственниками благодаря женитьбе Ари на Торгерде, которая приходилась Эрику старшей кузиной. Они наверняка хорошо знали друг друга. Более того, они могли быть и друзьями, даже несмотря на то, что Ари принадлежал к старинному и богатому роду, давно обосновавшемуся в Исландии, а Эрик был из семьи поздних переселенцев и мог полагаться только на свои собственные силы и честолюбивые амбиции.
Зимой 980/981 г., когда Эрик ввязался в кровавую вражду с Торгестом, в Исландию из Норвегии прибыл христианский миссионер. Это был известный епископ Фредерик, которого сопровождал небезызвестный солдат удачи по имени Торвальд Конрадсон, который выполнял при клирике роль телохранителя.
Торвальду часто приходилось защищать своего епископа. Дело в том, что люди, выступавшие с проповедью Белого Христа в языческой Исландии, очень редко встречали радушный прием. Перед ними не только закрывалось большинство дверей, но на них очень часто поднимали руку, в том числе и с оружием. Тем не менее Ари Марсон, который к тому времени успел стать лидером одного из крупнейших кланов Рейкнессинга, решил сблизиться с миссионером.
Хотя сам Ари тогда еще не был готов принять христианство, его сын Гудлейф крестился и стал ревностным адептом другой миссионерской конгрегации, которая сыграла серьезную роль в деле обращения Исландии в новую религию.
В числе прочих наиболее влиятельных людей своего округа Ари был приглашен на тинг[116]981 г., на котором рассматривался вопрос о вражде между Эриком и Торгестом. Ари практически наверняка выступал на тинге на стороне Эрика, ибо тот приходился ему родственником. Когда же Эрик был объявлен вне закона, он предпочел отправиться в изгнание в Гренландию, и Ари вполне мог сопровождать его в плавании, сулившем викингам неплохие перспективы обогащения.
Хотя дата прибытия Ари в Альбанию нам неизвестна, мы можем реконструировать временные рамки, в пределах которых это могло произойти. Так, нам известно, что Торфинн Сокрушитель Черепов, ярл Оркнейских островов, знал о взятии Ари в плен. Между тем сам ярл умер в 988 г. Известен нам и тот факт, что Ари провел зиму 980/981 г. в Исландии. Поскольку вести о захвате Ари вряд ли могли дойти до ярла Торфинна раньше чем спустя два года после самого события, я прихожу к выводу, что Ари стал пленником в Альбании между 981 и 986 гг., что совпадает с периодом изгнания Эрика и его пребывания на Гренландии.
Остается лишь удивляться, почему Ари пользовался таким уважением у альбанов, захвативших его в плен. Почему вместо того, чтобы попросту перерезать ему горло, они подарили ему жизнь и, более того, позволили стать одним из наиболее видных людей в своем обществе? По всей вероятности, это объясняется его прохристианскими настроениями. Ведь в хронике подчеркивается, что он крестился в Альбании.
Итак, по неизвестной нам причине (любовь к женщине-альбанке? Ненависть к кровавым обычаям норвежской культуры?) Ари фактически стал альбаном.
Саги, в которых упоминается Ари Марсон, помогают определить местоположение Альбании/Хвитраманналанда, которая, как четко указывают источники, представляет собой один и тот же географический объект. Так, «Анналы» подчеркивают, что к югу от Гренландии лежат несколько больших земель. К их числу относятся и западное побережье залива Баффина и Гудзонова залива[117].
Так, мы узнаем, что к югу от страны скрелингов, которая представляла собой остров Баффин и северную часть полуострова Лабрадор, расположен Маркланд (Земля лесов), поросшая густыми дебрями часть Лабрадора. А к югу от Маркланда лежит Винланд (Земля трав), который, по мнению большинства специалистов, по всей вероятности, следует отождествить с восточной или северо-восточной оконечностью Ньюфаундленда[118].
«Еще дальше за ним (Винландом) лежит Альбания, которую также называют Хвитраманналанд».
Обратите внимание, что Альба/Альбания лежит дальше за Винландом, а не к югу от него. Переводчики расходятся во мнении относительно точного значения этого указания. Некоторые переводят «чуть позади от», другие склоняются к прочтению «несколько дальше», а третьи «немного позади». Однако, независимо от конкретного варианта прочтения, совершенно очевидно, что Альба, как и Винланд, находилась на Ньюфаундленде.
Это подтверждает карта, созданная в самом начале XVII в. исландцем по имени Йон Гудмонсон, который во время работы пользовался более ранними картами, к сожалению, давно утраченными. Так вот, на этой карте непосредственно к югу от пролива Бель-Иль Гудмонсон изобразил огромный массив суши, который можно отождествить только с Ньюфаундлендом. На этом массиве всего одна надпись: АЛЬБАНИЯ. Таким образом, карта Гудмонсона не только показывает нам, где, как считалось в те времена, находится Альба, но и позволяет датировать более ранний оригинал карты, отнеся его к эпохе до XII в., поскольку в более поздние времена название Альбания на скандинавских картах уступило место Винланду — в честь знаменитого плавания Лейфа Эриксона.
Даже несмотря на то, что норвежские картографы в последующие века указывали местоположение Альбы все менее и менее точно, европейские купцы и мореходы наверняка знали, где она находится. Так, в «Landnamabok» рассказывается, что некий Храфн, норвежский мореплаватель, живший в Ирландии, первым побывал на землях, где некогда оказался в плену Ари, а из контекста со всей очевидностью следует, что он услышал эту весть от торговцев, которые собственными глазами видели Ари в Альбании. Рассказ «Анналов» еще более конкретен. В нем категорически утверждается, что ирландцы и исландцы видели Ари в Альбании. Под «ирландцами» в этом контексте могли иметься в виду торговцы из английских портов, которые совершали плавания далеко на запад. Что же касается исландцев, то это могли быть члены экипажа корабля, капитаном которого был небезызвестный Гудлейф Гудлаугсон, с которым нам еще предстоит познакомиться в ходе дальнейшего повествования.
Весной 1997 г. Роберт Резерфорд, художник-любитель, прислал мне репродукцию своей картины, написанной им на восточном побережье Ньюфаундленда, неподалеку от селения Купидс. Резерфорд запечатлел на своем полотне величественную панораму, открывающуюся с вершины Спектакл Хед, занимающей доминирующее положение в окрестностях Купидс. На переднем плане красовались несколько сооружений, имевших весьма необычный вид и напоминавших дозорные вышки-башни.
— Они выглядят совсем как твои пирамидки-близнецы, — отвечал он, когда я позвонил ему. — Они сразу же привлекли мое внимание, когда я впервые приехал в Купидс. Я не видел ничего подобного ни на Ньюфай[119], ни где-либо в Канаде. Зато они очень напомнили мне неолитические колонны на Оркни и Шетланде.
По словам Гиневры Уэллс, представительницы исторического общества Купидс, эти три башни, отстоящие друг от друга на какие-нибудь несколько ярдов, пострадали от безрассудства человека куда сильнее, чем от буйства стихии. У туристов ведь вошло в обычай, побывав у какого-нибудь древнего сооружения, захватить с собой камешек от него — в качестве сувенира «на память».
Самая большая из башен, имеющая форму слегка заостренного цилиндра диаметром около пяти футов, возвышается на высоту четырех футов, где ее диаметр уменьшается до четырех футов. Общая же высота сооружения сегодня достигает семи футов, но первоначально оно было несколько выше, возможно — восемь футов или даже несколько больше. Подобная двухцилиндровая конфигурация, имеющая несколько странный вид, встречается у нескольких вышек, расположенных за Полярным кругом, и, возможно, она заключала в себе некую весть для путников издалека.
Вторая по величине башня имеет около четырех футов в диаметре. Примерно до половины высоты она имеет цилиндрическую форму, а затем приобретает выраженно конический вид, причем ее диаметр сокращается до двух футов при высоте порядка семи футов.
Наконец, третья из вышек имеет не более шести футов в высоту и около трех — в диаметре. Имея коническую форму, она производит впечатление либо незаконченного, либо, наоборот, частично перестроенного сооружения.
Древние дозорные вышки неизвестного происхождения зорко охраняют окрестности селения Купидс на берегу залива Консепшн Бэй возле Ньюфаундленда.
По всей вероятности, камни для постройки (по большей части плоские) доставлялись на вершину с довольно значительного расстояния. Ближайший источник камня, отлогий каменистый склон, находится примерно в трехстах футах отсюда и к тому же гораздо ниже уровня пирамиды, так что добраться к ней можно, только проделав весьма трудный и даже опасный путь. Что касается камней пирамиды, то они покрыты толстым слоем лишайников и производят впечатление седой древности.
Никто не может сказать ничего определенного о происхождении, времени возведения и назначении этих странных «пирамидок». Местные жители утверждают, что «они всегда стояли здесь». «Всегда» — это и впрямь весьма почтенное время для окрестностей Купидс, которое является одним из самых ранних, если не самым ранним поселением европейских переселенцев послеколумбовой эпохи в Северной Америке. Официально считается, что его основал в 1610 г. Джон Гай от имени и по поручению Лондонского и Бристольского общества торговцев-предпринимателей. Однако существуют упорные слухи, что семейство по имени Дейвз обосновалось в этой бухте еще в 1550-е гг.
В отличие от большинства подобных предприятий, основанных в XVII в. англичанами на Ньюфаундленде, так называемая Сифорест Плантэйшн (или Плантация приморского леса, как не без эффектности назвал Гай свое детище) поначалу не предназначалась для роли прибрежной станции для освоения морских богатств. Она была задумана как островок фермерского рая, призванный продемонстрировать всем, что Новонайденная Земля[120]способна прокормить прилежных земледельцев.
В поисках наилучшего места для своего проекта Гай обследовал бОльшую часть восточного побережья острова. И наконец нашел то, что так долго искал, в бухте Куперс Коув в заливе Консепшн Бэй, названной так потому, что у кулеров (бондарей, делавших бочки для засолки рыбы) вошло в обычай устраивать здесь летом большой торг, благо в окрестных лесах по берегам бухты было особенно много деревьев твердых пород.
Купидс, как стали впоследствии называть это место, обладал исключительно благоприятными условиями для фермерского хозяйства, включая и полосу равнинных лугов, не имеющую себе равных на восточном Ньюфаундленде. Эти естественные оазисы, простирающиеся почти на четыре мили к югу отсюда, получили вполне тривиальное прозвище — Грассез (Травы), и на них и в наши дни пасутся стада коров. А что касается садов и огородов с Купидс, то они не имеют себе равных по урожайности на всем восточном Ньюфаундленде. Итак, Купидс явился вполне естественным выбором для поселения аграрного типа.
И хотя Купидс, по всей вероятности, был постоянно заселен на протяжении последних четырех веков, на страницах научной и специальной литературы мне нигде не приходилось встречать хотя бы упоминания об уникальных здешних башнях-вышках. А уникальность их действительно не вызывает сомнений. Любой современный мореплаватель, знающий об их существовании, но не имеющий под рукой ни карт, ни каких-либо иных средств ориентации, сможет найти их без особых трудностей и проблем. Вот и моряк, тысячу лет назад искавший бухту Купидс, мог найти ее с такой же легкостью, как и наши современники, если, конечно, на ней в те времена уже стояли пресловутые башни.
Земледельцы-альбаны, в чьих руках оказался Ари Марсон после своего краткого и неудачного плавания к берегам Кроны, уже давно собирались покинуть эти места. И вот теперь они решили не терять больше времени понапрасну. Почти сразу же после того, как кнорр с викингами Эрика Рауды скрылся из виду, они спешно снарядили два больших корабля, которые лежали в укромном месте на берегу фьорда.
Разумеется, среди них были и такие, кто предлагал не брать с собой Ари на новые земли, а оставить его здесь — понятно, предварительно перерезав ему горло. Его спасло лишь то, что убийцы, подступив к нему, неожиданно для себя обнаружили у него на шее небольшой серебряный крестик. И Ари, хромая от кровоточащей раны в бедре, оставленной стрелой альбана, поплелся на борт, и вскоре его привязали к шлюпке.
Нагруженные скарбом выше бортов небольшие суденышки альбанов вышли в море в полночь. На борту ютилось три дюжины человек, так что там едва нашлось место для пяти коров, здоровенного быка, трех пони, дюжины овец да нескольких собак. Да, пожитки не слишком богатые для переселения на новые земли.
Поначалу удача явно улыбалась эмигрантам. Через Лабрадорское море они переплыли без всяких проблем. Увидев на траверзе пики Торнгатского хребта, они направились на юг, к вышкам-башням, указывавшим путь в гавань Окак.
Войдя в гавань, переселенцы обнаружили, что она буквально охвачена бурной деятельностью. По голубой поверхности моря, словно паучки-водомерки, сновали дюжины мелких суденышек, круживших вокруг большого и грузного английского купеческого корабля, стоявшего на якоре посреди бухты. Рядом с «купцом» покачивались на воде пять кораблей добытчиков «валюты»; команды промысловиков наперебой торговались, а капитан «купца» тем временем в каюте на корме вел переговоры с местными вождями, обсуждая с ними перспективы плавания на юг — в Альбу.
Когда в гавань вошли два судна с Кроны и уткнулись носами в прибрежный песок, вокруг них собралась целая толпа тунитов и альбанов. Увидев норвежца, которого связанным вывели на берег, многие начали кричать, требуя немедленно побить его камнями, но большинство хотело, чтобы его судьбу решил священник. Главная проблема здесь заключалась в том, что на Альбе на Западе был всего-навсего один священник, да и тот находился теперь далеко на юге, на Великом острове, и вполне мог остаться там на долгие месяцы.
Тут в спор вмешались люди, захватившие Ари в плен. Они как раз собирались плыть на Великий остров и вполне могут захватить с собой и норвежца. К тому же одна из женщин, вдова с четырьмя детьми, начала проявлять к нему нескрываемый интерес…
И вот в начале августа из бухты Окак отправилась в плавание небольшая флотилия судов, взявших курс на юг. Она состояла из английского купеческого судна, трех кораблей местных добытчиков «валюты» (на одном из которых и плыли иммигранты) и двух недавно подошедших с Кроны кораблей.
В двух днях пути от Окака флотилию, которая уже собиралась обогнуть северную оконечность губы Гамильтон Инлет, поймал в свои грозные лапы налетевший с запада шторм. Судам добытчиков «валюты» и английскому «купцу» удалось найти укрытие среди прибрежных островков, а два судна с переселенцами из Кроны, капитаны которых плохо знали здешнее побережье, были выброшены на берег.
Им было не суждено присоединиться к своим спутникам. Несколько последующих дней и ночей у них ушло на то, чтобы попытаться перебраться на южный берег залива на бревнах от разбившихся кораблей, но сильные течения упорно сносили их к югу. Сильные волны нередко захлестывали маленькие суденышки, перегруженные людьми, домашним скотом и всевозможными пожитками. Когда же ветер наконец утих, люди увидели, что течение уносит их в неведомую даль под мертвенным покровом непроглядного тумана.
Все живое на борту уцелевших кораблей промокло не то что до нитки, но до костей. Смрад от воды, накопившейся в трюме, сделался почти нестерпимым. Там не осталось ни корма для скота, ни крошки съестных припасов для людей. Более того, капитаны не имели ни малейшего понятия о том, где они находятся и куда плыть дальше. Они ждали, пока солнце наконец пробьется сквозь густую пелену туманов, чтобы можно было счислить широту. Им и впрямь не оставалось ничего другого, как ждать, пока рассеется туман и поднимется попутный ветер.
На пятнадцатые сутки плавания солнце наконец поднялось высоко над головами. Залатанные паруса наполнил свежий северо-восточный бриз. Капитаны, судя по солнцу, поняли, что достигли широты, на которой, как им говорили бывалые люди, расположено новое поселение альбанов. И они взяли курс на запад.
На рассвете следующего дня они увидели огромный массив суши, лежащий далеко к югу, а далеко на западе, за сверкающей поверхностью открытого моря, — тоже землю, протянувшуюся до самого горизонта.
Корабли сблизились, и капитаны устроили нечто вроде совещания. Вполне возможно, что возвышенные земли могут оказаться мысом пролива Стрейт оф Свифт Уотерс (Пролив тихих вод), который, как они знали, вел во Внутреннее море. Им не оставалось ничего другого, как отправиться на разведку. К тому же и людям, и скоту было необходимо как можно скорее сойти на берег, чтобы отдохнуть и подкрепиться.
После этого корабли двинулись на юг, и вечером того же дня путешественники высадились на берег. Отдохнув и отоспавшись несколько дней, переселенцы продолжили плавание на юго-запад, до тех пор, пока не убедились, что это вовсе не пролив, а поистине грандиозный залив. Не зная, как им поступить дальше, они обогнули мыс, лежавший перед ними, и направились на север вдоль западного побережья.
На следующий день они оказались в устье бухты, которая, казалось, предлагала эмигрантам все, чего только можно пожелать на новой родине. Здесь шумел густой лес, полный кленов, берез и прочих экзотических деревьев. Мореплаватели направились в устье бухты и высадились на берег на густом сочном лугу, росшем, надо полагать, на богатых аллювиальных почвах, каких большинство альбанов никогда прежде не видело. А к югу от этих мест зеленели широкие равнины, густо поросшие благоухающими травами.
Здесь было вволю всевозможной пищи и для людей, и для скота. На каждом шагу в изобилии встречались разнообразные ягоды и даже дикий виноград [121]. Воды этой неглубокой бухты изобиловали рыбой, лобстерами, съедобными моллюскоми и гребешками. Лососи так и кишели в этой реке, которая впадала в устье бухты, вытекая из расположенного неподалеку озерка, где во множестве водилась форель. В конце концов, что еще, способное затмить это великолепие, может предложить Альба на Западе?
Дни текли за днями, и путешественники наслаждались дивными красотами природы, вдыхая бодрящие запахи лесов и благоуханные ароматы склонов, усеянных плодами и ягодами. И даже когда стаи перелетных гусей, парившие высоко в небе, напоминали им, что лето на исходе, путешественники медлили, со дня на день откладывая отплытие. В конце концов все закончилось тем, что они решили остаться здесь на зимовку. Поиски Альбы было решено отложить до следующего лета.
Пока дети пасли скот на поросшем сочными травами плато и коровы с овцами мирно нагуливали жир для предстоящей зимы, мужчины и женщины работали не покладая рук, возводя убогие домишки в устье бухты. И хотя большинство из этих домиков были возведены по привычному образцу, в качестве вертикальных опор в них вместо камней использовались столбы, подпиравшие дерновые стены и служившие подпорками для каркаса крыши, поверх которого укладывались те же блоки дерна.
Зимой, которая, кстати сказать, оказалась настолько мягкой, что коровы выжили и даже могли пастись на пригретых солнцем лужайках под открытым небом, мужчины обследовали окрестности найденной бухты. На северо-западном побережье залива они обнаружили немало глубоких бухт-фьордов, но ни одна из них не шла ни в какое сравнение с теми удобствами и изобилием земных даров, которыми обладала их собственная бухта.
Одна из групп разведчиков, проделав долгий путь на запад, вышла к берегам некоего водоема, который они поначалу приняли за огромный пролив, но затем, обойдя его побережье, поняли, что перед ними еще один изолированный залив.
Немалую важность имело и то, что им никак не удавалось обнаружить никаких следов присутствия человека — альбанов или туземцев, в прошлом или совсем недавно. Усталой полусотне эмигрантов с Кроны стало казаться, что они и впрямь обнаружили уголок рая на земле, где еще не ступала нога человека.
Когда же наступила весна, эмигранты посеяли бывшие у них семена на жирных землях в устье бухты. Они решили не искать другого парадиза и поселиться в этой бухте. Отныне их новый Иерусалим был здесь.
В начале лета один из кораблей с минимально необходимой командой отправился в плавание для установления контактов с другими альбанами, если таковые существуют. Корабль возвратился на удивление рано, еще до наступления осени. Команда обнаружила устье пролива Стрейт оф Свифт Уотерс, пересекла его и достигла Окака. Там они сторговались с местными жителями, выгодно обменяв меха на коров и быков.
Прежде чем оставаться на вторую зимовку на новом месте, эмигрантам осталось закончить одно-единственное дело. Каждая свободная пара рук занялась сбором, сортировкой и переносом плоских камней на вершину гряды, защищавшей поселение от ветров с севера. Там группа строителей под присмотром старейшин возвела три дозорные башни. Башни эти, хорошо видные с любого судна, приближающегося к бухте с северо-востока, несли вполне определенную весть:
— МЫЗДЕСЬ!
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
АЛЬБА НА ЗАПАДЕ
После того как два судна эмигрантов с Кроны погибли возле Гамильтон Инлет, остатки небольшой флотилии продолжили свой путь. Спустя десять суток после выхода из бухты Окак три корабля добытчиков «валюты» и английское купеческое судно достигли устья залива Таскер Бэй. Здесь их маленькая компания поредела. Один из кораблей добытчиков «валюты» решил зайти в залив, чтобы навестить людей своего клана, обосновавшихся на берегах Ту Гуд Понд. Остальные суда миновали широкое устье, повернули на юг, взяв курс вдоль океанского побережья полуострова Порт-о-Порт, и вошли в просторную акваторию залива Сент-Джордж. Затем они бросили якорь, укрывшись за островом Флат Айленд в глубине залива.
Остров Флат представлял собой изогнутую песчаную косу протяженностью около семи миль, на которой раскинулись естественные луговины — поистине идеальные пастбища, на которых паслось множество овец, коров и пони. Якорная стоянка, как с удовлетворением отметил капитан купеческого судна, была, пожалуй, лучшим укрытием на всем юго-западном побережье Великого острова.
Переселенцам на бортах промысловых кораблей было приятно услышать, что полоса пахотных земель в этих краях протянулась на добрых тридцать пять миль вокруг устья залива, а урожайность этих земель далеко превосходила все, что им доводилось слышать до сих пор.
Прекрасные земли были всего лишь одним из щедрых даров этих мест. Лето в здешних краях было долгим, жарким и солнечным, и в то же время дождей выпадало довольно, чтобы напоить всевозможную растительность. Зимы же не шли ни в какое сравнение с суровыми и долгими зимами на Кроне; к тому же здесь имелись практически неисчерпаемые запасы древесины и даже месторождения угля, выходившего прямо к поверхности.
Что касается древесины, то она всегда считалась особо ценным товаром на островах северной Атлантики. А здесь, неподалеку от залива Сент-Джорж, хвойные и лиственные леса мягких и твердых пород дерева росли в таком невероятном обилии, о котором переселенцы не могли прежде и мечтать.
Эти земли изобиловали пищей всякого рода. В теплое время года местные ручьи и речки, впадающие в залив, буквально кишели алозами (шэдом), сероспинками (элевайфами), угрями, форелью и лососем. А мойва водилась в заливе в таком несметном множестве, что на отмелях, где ее косяки метали икру, плавали целые груды икры, доходившие людям до колен. У самой кромки берега вихрем проносились косяки сельдей и кальмаров, от которых вода начинала бурлить; а огромную треску, гонявшуюся за живцом, можно было бить острогой прямо с прибрежных валунов, не замочив ног.
Столь же богаты живностью были и глубинные районы. Здесь в изобилии водились олени карибу, зайцы-беляки, белые куропатки и прочая мелкая дичь. В лесах часто встречались медведи-барибалы, а по берегам нередко бродили огромные белые медведи. Рыси, нутрии, норки, куницы, бобры, лисицы и волки не просто водились здесь в несметном множестве, но и были не слишком пугливы, ибо пока что не имели опыта общения с человеком и не успели понять, кто же является их самым грозным врагом.
А еще здесь было море…
Соседние устья заливов Сент-Джордж и Таскер Бэй были родным домом для моржей-секачей, больших и малых китов, дельфинов и, разумеется, всевозможных видов рыб. Добытчики «валюты», занимавшиеся промыслом в этих водах, всего за несколько недель могли без труда наполнить свои трюмы добычей. Необходимость отправляться в дальние плавания, иной раз — за тысячи миль, на что уходили год, а то и два, теперь, казалось, безвозвратно отошла в прошлое.
Короче, преимуществам Альбы на Западе поистине не было числа. И далеко не последним среди них была свобода от страха в любой момент подвергнуться нападению со стороны врагов. Альбаны и туниты давно научились ладить и мирно уживаться друг с другом. Теперь альбанам предстояло научиться контактировать и с беотуками, которые жили в большей изоляции, чем туниты, и найти подход к ним было значительно труднее. Между этими тремя народами время от времени неизбежно возникали конфликты и случались даже кровопролития, но в целом все они уживались на общем для всех острове достаточно мирно.
Угроза нападения норвежцев осталась где-то далеко. К тому же если их черные корабли-кнорры когда-нибудь придут на разведку в эти края, им будет не так-то легко отыскать путь в новую Альбу — Альбу на Западе.
На протяжении трех веков альбанов оттесняли все дальше и дальше на запад, по ту сторону свинцово-серых вод Атлантического океана. И вот теперь изгнанники, кажется, нашли свою землю обетованную.
МОЯ ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА В ЗАЛИВ СЕНТ-ДЖОРДЖ СОСТОЯЛАСЬ В 1965 г. Мы путешествовали тогда вместе с Гарольдом Хорвудом, известным автором из Ньюфаундленда. Нам хотелось испытать все трудности походной жизни: жить под открытым небом, спать в палатке, кипятить чай на костре, а на завтрак ловить форель в ближайшем ручье. К тому же мы проводили немало времени, общаясь с людьми особой категории, социальный статус которых можно сравнить разве что с цыганами. В здешних краях их называют джакатарами.
Эти люди — народ по большей части низкорослый и шустрый, темноволосый и смуглый. Говорят они на странной смеси французского и английского, сдобренного щепоткой слов на языке микмак[122]. Некоторые из джакатаров промышляют ловлей лобстеров, угрей, трески и сельди. Другие занимаются сельским хозяйством, проводя львиную долю своего времени во внутренних районах. Они охотятся, водят по горам и долам на правах гидов группы разного рода охотников-любителей, выслеживающих карибу, или нанимаются в проводники к любителям рыбалки, обещая им показать места, где лучше всего ловится лосось в ручьях, как здесь принято называть реки независимо от их реальной величины.
Кроме того, большинство из них держат одну-двух коров, несколько овец, пару выносливых низкорослых лошадок и свору собак-водолазов. Места их обитания могут считаться фермами разве что по названию.
Джакатары были народ выносливый. Питеру Барфиту, известному также под именем Пьер Бьюпатри, когда мы с ним познакомились, уже исполнилось девяносто четыре. Он долго и обстоятельно рассказывал о своем детстве, вспоминал о замечательных подвигах джакатаров — охотников и «меховщиков», которые отправлялись на промысел в дальние края, надолго — иногда на несколько месяцев — покидая свой дом.
— Думаю, меха составляли львиную долю ваших доходов, не так ли? — поинтересовался я.
Питер покосился на меня, как мудрец на несмышленого юнца.
— Если так, то вы ошибаетесь. Да, конечно, меха были для нас серьезным подспорьем, но основную прибыль мы получали от продажи говядины и баранины экипажам шхун, этим америкашкам и французишкам, которые приходили в наши воды, чтобы порыбачить у побережья весной и по осени. Они, бывало, прямо — таки изголодаются по свежему мясу…
Разумеется, я знал, что в предыдущем поколении едва ли не каждая семья на Ньюфаундленде держала корову и полдюжины овец, но мне никогда и в голову не приходило, что на этих скалистых берегах можно производить говядину и баранину, что называется, в промышленных масштабах. И мне подумалось, что Питер, скорее всего, преувеличивает.
В следующий приезд я решил получше выяснить обстоятельства дела и обнаружил, что он скорее недооценивал масштабы поставок мяса, чем завышал их. После завершения в 1898 г. строительства трансостровной железной дороги фермеры, жившие в окрестностях залива Сент-Джордж, производили львиную долю свежей говядины, продававшейся в столице острова, городе Сент-Джордж, и в большинстве селений в его окрестностях. Мне рассказывали, что иногда в загонах на пристани в Сент-Джордже скапливалось до трехсот голов крупного рогатого скота. А еще я узнал, что еще в начале 1940-х гг. на берегу залива Сент-Джордж существовала обширная равнина, сплошь покрытая пастбищами, но затем в годы войны ее засыпали щебнем и забетонировали, превратив в стратегическую воздушную базу ВВС США. В результате было уничтожено не меньше десятка ферм, а ведь на некоторых из них насчитывалось по нескольку сотен голов скота.
В мягком климате, установившемся в X в., скотоводы и вовсе считали эти места настоящим раем. Они не только свели леса на обширных площадях, чтобы расчистить плодороднейшие земли для посевов. Даже в наши дни на берегах лагун, в дельтах рек и ручьев и даже на насыпях, косах и песчаных островках существуют просторные естественные пастбища, общая площадь которых превышает двенадцать тысяч акров.
Мы с Клэр, обследуя в 1966 г. земли этого округа, обнаружили в окрестностях долины Кодрой остатки некогда самой продуктивной сельскохозяйственной зоны на всем Ньюфаундленде. Нам встретились яблони, груши, сливы и вишни, изнемогающие под тяжестью плодов; в огородах наши взоры поразило обилие всевозможных овощей; нам встретилось множество свиноферм и птицефабрик, а вдоль так называемого Хайленда (южного берега залива) раскинулись не только тучные пастбища для скота, но и нивы, на которых колосились пшеница и ячмень.
Но остров Флат Айленд, который долгие века служил средоточием сельскохозяйственной деятельности на юго-западе Ньюфаундленда, увы, более не существовал. Еще в начале 1900-х гг. Санди Пойнт, как называлось поселение на острове, насчитывал более трехсот жителей, что делало его самым крупным населенным пунктом на западном побережье Ньюфаундленда. А когда в эти места приехали мы с Клэр, поселение было покинуто жителями вот уже больше тридцати лет, и, как поведал нам седой старик, прогуливавший своего пса вдоль берега, виной всему были колеса.
— Когда появились железные дороги, а затем и автомагистрали, стало все меньше потребности в судах для перевозки пассажиров и грузов, в первую очередь — соленой рыбы в Сент-Джонс, в Канаду и Бостон (США). Когда я был подростком, в здешней бухте на якоре, почти впритирку друг к другу, стояло столько судов, что по их палубам можно было перебраться с одного берега Флат Бэй на другой.
Мои родичи всегда жили в Санди Пойнт. А когда мы уехали отсюда в 1962 г., мы покинули его одними из последних. Вскоре многие дома рухнули или были попросту смыты приливными волнами. И в конце концов здесь останутся разве что надгробные камни на кладбище.
Когда началось возведение Санди Пойнт? Вот этого я вам, сэр, не скажу. Некоторые говорят, что люди там жили еще до потопа.
А почему бы нет? Во всяком случае, это было очень давно.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В ПОИСКАХ АЛЬБЫ
КОГДА Я РАБОТАЛ НАД КНИГОЙ «ВИКИНГ НА ЗАПАД», меня более занимал вопрос о том, куда же, собственно, плавали норвежцы, в чем мотивы и