СЕЛЕНИТОВЫЙ ЗВЕЗДОСЛОВ
Магия бездн
Полынно светлеется месяца клык.
На месяце призрачный райник стоит.
Когда обморокою месяц повит,
По райнику бродят отпетые души –
Так лунная скорбь нас снедает и глушит,
И мысли седеют, как дряблый старик.
Луна в Скорпионе (Книга Путник)
Диссонируя в тритоне,
Скрипка фосфор льёт со дна.
Одержимо в Скорпионе
Проявляется Луна.
И летит остервенело
В серебре поверх холмов,
Точно смерть в покрове белом,
Рвя косою тучи в кровь.
Устлан лунный путь гробами.
К ней взмолись и не дыши.
За безумия вратами –
Бездны тёмные души.
Liber Librae (Книга Громник)
«И егда отверзе третию печать, слышах третие животное глаголющее: гряди и виждь. И видех, и се, конь ворон, и седяй на нем имеяше мерило в руце своей».
Откровение, 6: 5 – 6
Когда сгустился месяц жатвы, –
Яко песочные часы,
Поисточились суеклятвы,
Восшед на Судные Весы.
В подзимник сумрачный, в костричник
Прогрохотал во весь опор
На вороне-коне Опричник,
Несущий Мерой глад и мор.
В великом множестве погнулись
Под настом злачные плоды.
В землетрясеньях содрогнулись
Высоких виселиц ряды.
В них гирями болтались трупы:
Всяк – колокольный злой язык.
И с той же Мерой, в снег укутан,
Палить сошёл Архистратиг.
Когда клешнями жмёт Венеру
Возлюбленную Скорпион,
Во дни владычества сей Меры
Явиться странный обречён.
Ягоды Canis Lupus
I. Canis
Киноцефальная Горгона
С отрубленною головой!
Твой глаз мерцает с небосклона
В руке Персея восковой.
Впитав полынь твоей отравы,
И сняв с тебя твою главу,
Рука его Рукою Славы
Оборотилась наяву.
Ты всех свирепей звёзд, но всё же
Признанья отблески сквозь боль
И лавры сквозь волчец подножный
Приоткрываешь нам, Алголь!
II. Lupus
Чёрная жёлчь расплескалась в полнеба.
Мог ликовать Ликаон:
Зевсу сожрав тороватую требу,
Длакой взамен наделён.
С неба косится и щурится люто
Волчий багрянистый глаз.
Сеет над мирной Аркадией смуты
Разбушевавшийся Марс.
Длаку Центавр с Ликаона сдирает –
Стоящий мех для вина!
Вздета на пику волынка тугая,
Лилией обнесена.
С громом в иссохшую пустошь Ликайос
Рушит потоки воды.
Но дерзновенно сверкает: «Не каюсь!»
Волчьей зеница звезды.
Сизигия III. Сон разума
«Целую ночь беспокоился невидимыми злыми духами, которые не давали мне ни времени, ни места к собранию расточённого моего разума».
М. Д. Чулков, «Пересмешник или Славенские сказки» (1766 – 1768)
Колются ели в душе моей,
Колются изнутри;
Свитками в сгустках теней
Топчутся нетопыри.
Пеплом осыплюсь снежным,
Воронопадом с небес;
Выдавлю вежды смеженные,
Пролью из глазниц на Лес,
Чтобы увязнуть в саване
Гиблом и вызволить сны,
Где серебром рыдания
Давится лик Луны.
Колются ели в душе моей,
Душу взбивают в болотную жижу.
Пламень полынных моих свечей
Всё голубеющим в снеге вижу…
Монегарм
«Волк поглотит солнце, и люди почтут это за великую пагубу. Другой же волк похитит месяц, сотворив тем не меньшее зло».
Снорри Стурлусон, «Видение Гюльви», Младшая Эдда
В бледном зеркале Луны
Монегарм глядит в меня,
С зазеркальной стороны
Одержимостью маня.
Засосёт в тягучий омут.
В ноздри – снежная пыльца.
И осколками обронит
Слёзы зеркало с лица.
Тошно взвоет Лунный Пёс,
Проницав насквозь и вдоль,
Погружая в свой гипноз
И влача в свою юдоль.
Сизигия IV. IX лунный день
«…луна, похожая на смерть в белом саване, мчалась за чёрными разорванными тучами, разбрасывая бледный, серебряный свет по дороге, устланной гробами…».
П. Карпов, «Пламень»
Наливаются искусы
На девятый лунный день.
В душах рыщут волки бусы,
Ясность втаскивая в тень.
Полдень, с полночью меняясь,
Повергает в сумрак свет.
И, в невежестве не каясь,
Ухмыляется стилет.
Колокольный звон, в тумане
Мнясь воззванием из бездн,
Ослеплённых в морок манит,
В их безглазых чувствий лес.
Из бучил нетопырями
Выспрь выпархивают сны,
Что войдут в соитье с нами
На девятый день Луны.
* * *
Луна на колокольню взобралась,
Дорогой крестной выкатилась в ночь.
Из платья облаков приобнажась,
Плечом качнула: доли не пророчь.
С горища[1] отозвался мутный лик,
Клубящеюся дымкою обмётан,
Со странным смехом выставил язык
И сгинул в хлябях лестничных пролётов.
Един двоичен в лицах
…Так дважды-слепо в бездыханных сферах
Полуслепой сбивался звездочёт,
Пока Луна свой лик лилово-серый
Пронзала зряче тяготой его.
В себя вжигала все его стигматы,
Его виной желанно виновата…
…И одинокая Луна
В своём ущербе поседелом
Упала в зеркало без дна
И побледнела…
Задумчиво чертила – безвозмездно –
В полдневный час тенями по земле
И полувзором, пролитым воскресно,
Ждала прозренья в косной полумгле…
И, чтобы всякий раз себя понять,
С Луною станет заполночь гулять:
Разделены рожденьем окаянно –
В одно самозакланием слиянны…
IX. ЛУНАРХ. ДИПТИХ
Рождество Лунарио
«В характере много лунного, нежного, мечтательного; для жизни, для дел – бесплодного; но удивительно плодородного для культуры, для цивилизации… что-то меланхолическое, даже при ясности и спокойствии вида и жизни; меланхолическое безотчётно и беспричинно. “Мировая скорбь”, “Weltschmerz” – здесь коренится…».
В. В. Розанов, «Люди лунного света»
Двадцать три года спящий
Из двадцати восьми.
Будто во сне ходящий
Под клобуком из тьмы.
Ломаные проулки,
Плавленый ватный воск,
Свалка поверх шкатулки –
Вогнанный в череп мозг.
Слёзы, глаза в угаре.
Выкину нынче – что?
Угол ножа Чезаре
Скалится чёрным ртом.
Кажется, до рассвета
Мальчику куковать,
Чтоб, не найдя ответа,
Дальше продолжить спать.
Брось меня, Калигари.
Знаю, не бросишь, жид!
Ярость, опять в угаре…
Труп мой во сне лежит
Куклой смертельно-белой
С буро-вишнёвым ртом,
Чьё голубое тело –
Твой роковой фантом.
Треснул вальсок шарманки.
Цветик увял давно.
После повальной пьянки
Вместе взлетим на дно.
Трезвости лучезарной
Я предпочёл бы крест.
Твой на щеке Чезаре
Стигму отверзнул перст,
Что серебристой арией
Пудры подёрнул снег.
Вот я в твоём Лунарио
Дымчатом блеске век.
Сердце твоё завьюжено
Будь, чтоб поспеть ко мне:
«Вместе с тобой нам, суженый,
Прочь от причин – к луне!»
Анарх
«Кто же этот Ван дер Люббе, может, изверг глупый? Коммунист? Иль не нашедший воли анархист?
Это люмпен-пролетарий, негодяй отпетый; деклассирован и брошен властью против нас…
Ван дер Люббе – провожатый вашего фашизма. Он – паяц, способный вызвать плач и глупый смех».
В. Марковский, «Свершение»
В голове тоннель – лабиринт – взрывпакет Господень.
Языки колокольные матерятся площадно в виски.
Что за тайну на грифельном дне затаил колодец
При вокзале ночном? Под мостом над отрыжкой реки?
Заревые плакаты впоролись вспышками в нервы,
В синюю душу – кирпичные големы городов.
И дрожащие, как у пьяницы, руки неверно
Тетиву из бикфордовых вьют в лихорадке шнуров.
Прожектор, лапающий на ощупь,
Напомнит, быть может, про шансонетку с панели,
Которая никогда ни на что не ропщет,
В последний свой рай возносясь, как глупышка Ганнеле.
Опалённый февраль – Три Зимы – как сирена: «Любит?!»
В голове с факелóв мировой разжигает пожар.
И от севера вниз Огневёрт, Слепострел Ван дер Люббе
Искрой спички седлает с землёй под ногтями драккар.
Из-под сивого бреда туман, как чернильный кагор, исползает,
Паутиною нить Ариадны иссякла под ним.
Вскользь по лестнице – стёкла вразлёт, как вороньи стаи.
И туман не туман – без огня не бывает дым.
Фалды пламени прыснули кочетами над столицей.
И слепое прозренье хохочет в забитых камнями глазах.
Герострат, горсть презренья истории брызнувший в лица,
В чернозём – гильотины короной – увенчан Анарх.
* * *
Возжечь бы свечи от луны,
Лиловым бархатом обить.
И наплывают воском сны
В твою притихшую обитель.
Иконы ликами сошлись,
Осыпались на зеркала,
И тени въяве повелись
В их отражениях дотла.
В заветных трещинах ночи
Колдует фосфором полынь
Иль пишет книгу у свечи,
Свечи, зажжённой от луны.
* * *
На соволикую луну
Каков мой неотвязный взгляд,
Бездонно каплющий ко дну
В её ликующий обряд,
В себя вонзающий копьём
Расколотый по хлябям лик
И окаймляющий её
В облатки бусин ежевик.
Настой полынный на росе,
Кругами стягиваясь, спит
И взор, затерянный совсем,
Слезой медовою слепит.
Кружит спирально ведьмин круг
В колец разлётах годовых,
Рассеивая ситом вьюг
Крупу позёмок меловых.
Усни и ты. И лунным дном,
Ларцом неизречённых тайн
До сумерек далёким днём
Ещё в перстах моих растай.
Но лишь чернила ночь прольёт,
Роняя россыпями вниз
Монистами звенящий лёд,
В мой взор, как зеркало, вглядись.
* * *
Ласково в тишине
Свешивается луна…
В дрёме предсонья и сна
Что-то разбилось собраться…
Полнит из мглы пустота…
Слёзы о сбывшемся ронит мечта,
Наискось тенью скользнув по стене,
Чтобы остаться…
…Только б уснуть,
Ближе беззвучней, безвременней…
Тише…
Только б уснуть…
В медленный путь
Отплывает, бледнея, луна…
Млечная, как лепесток опечаленной лилии,
Слышишь? –
Шепчет она…
Камерный концерт для клавесина с межзеркальем
Adagio
Обволакивает синь
Звёздно-матового звука.
Поглощает клавесин
Нежно-бархатные руки.
Ошалелая сирень
В этой музыке разлита.
Входит в сумеречье день
И сливается с сюитой.
2.
Звук клавишей на слух неуловим.
Зернится, истекая синевой.
Снег к вечеру укроет с головой,
Лиловым пледом станет им двоим.
Сквозь дымчатость в сведённых зеркалах
Совпали токи, время перемкнув.
Трепещет ночь, к источнику примкнув,
С водой, закостеневшею в камнях.
Синеет серых перьев перелив,
Смышлёно постигая Тишину.
Смиренной обращённостью ко дну,
Он только так божественно красив.
Allegro animato
В заломленности бледных рук –
Недужных лилий отраженья.
В час новолунья, милый друг,
Дели со мной мои виденья.
В лампадной комнате зеркал
Из льдин клубящихся осколков
Со мною пей луны фиал,
Преопьяняясь, хочешь сколько.
Я ж, ликом к лику зеркала
Сводя, жестоким буду очень,
Чтобы затем целить дотла.
Целить по праву первой ночи.
* * *
Вечер тих, просветлённо печален.
Он задумчив и теплится зыбко.
И ему всколыхнуться едва ли.
Он размерен, как бледная скрипка.
И при ней, за шитьём и холстами,
Ты, часы проводя, разве знаешь,
Что сейчас вот – своими перстами –
Мне несметные раны сшиваешь…