Мне перед нашим спасителем стыдно, я извиняюсь, — а он только посмеивается так, с закрытым ртом: «хм-хм-хм»… И ведёт… в жизни я не видел, чтобы так водили! Как будто это не «жигуль» допотопный, а какой-то, не знаю, гоночный турбоавтомобиль. Из улицы в улицу бросает… вжж, вжж… скорость и точность необычайные. Ну, ночь, конечно, движения почти нет, — но всё-таки… Центр пролетели за пять минут. Туман ему нипочём; где фонарей нет, всё равно ведёт так, как будто кругом белый день. Светка не врубается, в чём дело, бьётся, пару раз пыталась из машины выскочить. Я её держу, прижал, как котёнка, она аж пищит… Придумал наскоро объяснение: что её на улице оглушили какие-то извращенцы, затащили в подворотню, раздели… а я тут проходил мимо, случайно заметил их и разогнал. «А одёжка моя где? — Да они её порвали в клочья, пока сдирали. Пришлось в одном ночном кафе за страшные деньги купить запасную штору…» Понятно, белыми нитками всё шито, — но других-то вариантов у неё не было, поверила.
Тем временем этот старикан замечательный довёз нас до моего дома. И торможения такого я не видел: без инерции! Почти что на полном ходу — стал на месте, знаете, как сваю вбил… Я лезу за бумажником, он опять смеётся: «Хм-хм-хм… Что вы! Человек человеку должен помогать. Если бы я в беде оказался, вы что, прошли бы мимо?..» Банальные, в общем, вещи. Но улыбка такая… не могу подобрать определение. Лицо тёмное, но просто светится изнутри. В общем, застыдился я этого своего желания — заплатить. Руку ему только пожал: сухая, мягкая, но чувствуется — захотел бы, раздавил бы мою, как яйцо…
Наконец, вышли мы. Светка уже на своих ногах; босая, прыгает от холода. А он — раз! — пулей с места. Был «жигуль», и нет его. Как растворился в тумане…
ХII.
Давным-давно Николай не приводил к себе девушек, — а с тех пор, как в его жизнь вошла Агнесса, честно говоря, и не тянуло. Поэтому ничего, кроме консервированной крови, а также водки — для приготовления «кровавой Эржебет», в его холодильнике не было. Доставив в своё логово Свету, сунул её под горячий душ, вытер досуха, потом дал тёплые носки. Из одежды — относительно подошла старая, назначенная к ношению дома ковбойка Стычинского; получилось забавное клетчатое платье длиной ниже колен.
Усадив девушку на диван, он дал ей в руки «ленивчик» и велел смотреть телевизор. Сам же помчался в круглосуточный гастроном, купить съестного.
Пока бегал Стычинский, всего через дом, душу сверлила тревога: ждал от девчонки любых выбрыков. Что, если, повинуясь своим искажённым рефлексам, захочет уйти, — вот так, в ковбойке на голое тело, без обуви? С неё станется…
Ещё по дороге насиловал свою память, пытаясь сообразить: откуда столь кстати взялся этот водитель «жигулей»? Лицо его не всплывало, не хранилось ни в одной из мозговых ячеек. Друг дома? Родственник? Случайно ли подвернулся со своей машиной? В очередной раз упёршись в тупик, плюнул и решил: терпеть. Рано или поздно — сама придёт разгадка.
К счастью, никаких фокусов в его отсутствие Светка не выкинула. Когда вернулся Николай с колбасной нарезкой, хлебом и кефиром, — гостья сидела на диване и жадно смотрела музыкальную программу. Он тоже глянул: полуголая певица голосила, принимая позы, подходящие для кресла гинеколога. Девушке это явно нравилось, она даже ёрзала в такт и восклицала: «Вау!..»
На хлеб и колбасу Света отреагировала бодро, она уже успела здорово проголодаться. А вот кефир был отвергнут со смехом:
— Ты бы ещё детскую смесь приволок, деятель! Покрепче ничего в доме нет?..
Нехотя Стычинский налил треть стакана водки; она вылакала единым духом, бросила в рот кусочек корочки — и мечтательно проговорила:
— Ну, травки у тебя, конечно, днём с огнём…
— Этим не балуюсь, — строго сказал Николай. — Универмаг откроется, куплю тебе какие-то шмотки. Ешь, что дают.
И тут Светлана, подняв линяло-голубые, почти бесцветные глаза, сказала нарочито детским, невинным голоском:
— А я, короче, вспомнила. Всё вспомнила, блин. Они меня, суки, наверное, траванули чем-то, — но теперь я вспомнила…
Повернув стул спинкой вперёд, Николай сел напротив.
— Ну, и как же ты туда попала?
— А ты как?
— Ладно, ладно, я первый спросил.
— Водки дай ещё! — сорвалась она на визг.
— Напьёшься, вообще лыка вязать не будешь. Давай рассказывай, потом дам.
Проследив, как хозяин выключает телевизор и ставит бутылку обратно в холодильник, девушка вздохнула — и начала говорить…
Словарь Светкин был беден крайне; к тому же, непривычный к работе, отравленный ум не справлялся с построением самых простых фраз, загрязняя их бесчисленными «блин» и «короче». Но именно эта невнятица и заставляла Николая вспоминать всё то, о чём, во время их мучительного полусближения, столь связно и изысканно-гладко повествовала Агнесса.
Особняк с комнатой для садистских и кровавых ритуалов был центром сборищ местной группы вампиров двух высших ступеней. Все они таковы, сильная, богатая, глубоко законспирированная часть нашего (а то и мирового) общества. Он, Стычинский, боявшийся даже муху убить и подчас работавший сутками, чтобы достать денег на консервированную кровь, — выродок, изгой, какая-то живая нелепость в дружном вампирском роду. Должно быть, для того, чтобы, постоянно убивая, а на другом уровне — и похищая чужие тела, затем прятать следы своих преступлений; чтобы безнаказанно делать это веками (веками!), нужны огромные средства, — прежде всего, на подкуп властей. Николаю, с его начитанностью и ярким воображением, вдруг представились напудренные, в париках следователи из chambre ardente*, суровые усачи в мундирах — чиновники тайной её величества канцелярии при Бироне; мусульманские кадии, европейские крючкотворы и отечественные Порфирии Петровичи... всем, всем им давали на лапу единокровные! А Особые, должно быть, и на лапу не давали, — сами напяливали тела превосходительств и преосвященств…
Каждому ново-преображённому (не все же мы из состоятельных семей) вампирский орден наверняка даёт что-нибудь на обзаведение, на хорошее жильё с прислугой и бронедверями, на чёрно- зеркальные джипы, на щедрые взятки, — словом, на образ жизни, приличный и необходимый постоянным и ежедневным убийцам. Иначе на ком-нибудь одном, засыпавшемся, давно погорела
бы эта чудовищная ложа, грибницей пронизавшая все страны, — особенно, вероятно, мегаполисы, где легче и промышлять, и скрываться. Надо думать, для вампиров особенно лакомы высокие должности, посты, дающие неприкосновенность, командные высоты в банках, в международных корпорациях, в правительствах. Чем богаче и выше, тем неуязвимее...
Слушая Агнессу, Николай впервые подумал о том, кто, возможно, нередко красуется на трибунах под осеняющими знаменами держав; кто сходится на сверхтайные совещания в каком-нибудь Билдербергском клубе или в ещё более мощных незримых организациях... Может быть, после разговора о судьбах Земли владыкам тоже приводят какую-нибудь одурманенную Светку?..
Но под конец всё той же, похожей на сладкую пытку, встречи у него дома — вампиресса рассказала иное. Ещё более кошмарное.
Благодаря чертам своего характера, на протяжении столетий люди пополняли не одну субрасу, а две. Если законченные себялюбцы и эгоцентрики начинали подъём по ступеням вампиризма, вплоть до ранга Особых, — то создания иного, беспомощного склада становились природными жертвами вампиров. Есть такая порода людей, нерешительных, беззащитных, даже при крепком телесном сложении и развитом уме — не смеющих дать отпор насильнику, мучителю, хаму. Что в этом больше виновато, природа или воспитание, сказать трудно. Главное другое: эти субъекты никогда не пытаются преодолеть свой страх, своё слабодушие. У них дряблая воля и всегдашнее ощущение обречённости (самая гибельная из людских иллюзий). Как доказывает существование расы вампиров, дух человеческий первичен и лепит плоть по себе. Таким образом, из людей, имеющих определённый душевный строй, пассивно-терпеливые и покорные судьбе особи
* С h a m b r e a r d e n t e — буквально, «пылающая комната», суд по особо тяжким преступлениям в Париже при Людовике XIV. Был прозван так из-за того, что собирался в помещении, обтянутом чёрной тканью и освещенном только факелами.
превращаются в отдельный подвид Homo, уже со своей, несколько иной биохимией и физиологией. Вероятно, у них меняется состав крови, белков, ещё какие-нибудь показатели. По крайней мере, вампиры хорошо чуют их — и используют для своих нужд в первую очередь. Фактически, обращают в рабство, «ловят кайф» от их мучений. Такие существа зовутся — едомые.
Писатели — народ чуткий, они выводят наружу тайное. Тысячу раз на сцене поставлена и экранизирована «Золушка» Шарля Перро, вариант — Евгения Шварца; все наперебой сочувствуют бедной падчерице, конечно же, не замечая, что речь идёт о семье, состоящей из двух субрас. Злая
мачеха и две её дочки-бездельницы живут за счёт физически могучего, но покорного мужа, тиранят его, изгаляются над безропотной дочкой своего кормильца. Те двое, безусловно едомые, всё сносят и не жалуются.
Однажды, задолго до своего преображения и, тем более, до знакомства с Агнессой, Николай
набрёл в электронных сетях на исповедь некоего мальчика. Точнее, на письмо, которое сохранил кто-то из взрослых — пользователей интернета. Повинуясь неосознанному предчувствию,
Стычинский приберёг этот текст. Теперь стало понятно, чьи это признания.
«Меня зовут Ваня. Мне семь лет. Я очень люблю свою маму Катю и папу Вадима, а если честно, я их люблю и боюсь. Они меня всегда бьют, но я не понимаю, почему, в чём я виноват...
Знаете, у меня нет друзей. На переменках я сижу в классе и играю карандашиками. Со мной никто не хочет дружить. Я всегда пытался подойти к кому-нибудь и подружиться, но они толкали меня и кричали: «Пошёл вон, уродец!» А знаете, почему уродец? У меня на лице был большой шрам от удара папы, и я всегда ходил в одном и том же. В синих растрёпанных джинсах, лёгкой красной маечке и поношенных ботиночках. Я не сильно горевал, потому что любил всех.
В этот день после школы я пошёл в раздевалку, взял свою старенькую осеннюю курточку и пошёл на улицу. Зима… Метель. Я дрожал от холода и еле шёл. Тут сзади кто-то кинулся на меня и
засунул головой в сугроб. Я слышал, как они говорили: «Урод ты! Никому ты не нужен!..» Потом ударили по ногам, по рукам, по спине — и ушли. Я плакал… не потому, что было холодно, а потому, что у меня нет друзей. Но я по-прежнему всех любил.
Потом я пришёл домой. Мама накинулась на меня и начала таскать за волосы: «Где ты был?! Что за вид? Идиот ненормальный! Не будет тебе обеда, вали к себе в комнату!» Я молча пошёл к себе и сидел. Я привык, когда меня бьют… Я так и заснул… в мокрой одежде и голодный.
Потом я начал плохо учиться, ничего не понимал… Папа бил за это, и очень сильно; один раз так ударил по рукам, что мой пальчик онемел и не двигался… с тех пор так и остался. Из-за этого меня в школе ещё больше дразнили.
Проходили дни, и вот однажды у меня заболело сердечко. Мама и папа ничего не делали, всё как обычно. По ночам — знаете, что я хотел? Я очень-очень хотел, чтобы мое сердечко не болело… потому что я не хотел огорчать этим маму и папу… я их очень любил, честно, очень!
На следующий день в школе нам задали на уроке нарисовать рисунок: «Моя мечта». Все рисовали машины, ракеты и куклы, а я нет. Потому что я не хотел это… я хотел хороших маму и папу... И я нарисовал семью. Мама, папа и их сыночек, радостно играющие в настольную игру. Я рисовал и тихонько плакал… ведь это моя мечта...
Когда настала моя очередь показывать классу рисунок, все надо мной смеялись Я пошёл к доске и сказал: «Моя мечта — это семья… Меня бьют и не любят… Я вас прошу, не надо издеваться… Я хочу, чтобы и меня, как вас, мамочка обнимала и целовала… Я каждый раз после школы стою в сторонке и смотрю, как вас забирают родители и радостно идут домой. А я никому не нужен, я знаю… У меня нет пальчика, и я некрасивый, хромой и страшный. Но я не виноват, честно- пречестно. Я очень люблю своих родителей и не хочу их ничем огорчать…»
В один день я получил двойку по русскому языку. Я боялся идти домой… маму бы огорчил. Но в другое место мне некуда идти, и я поплёлся домой. Мама узнала про двойку, и началось всё с начала... Она схватила меня за больной пальчик и кинула на пол… Я ударился ножкой об табурет. Потом ударила два раза по голове, и я ничего не мог поделать... После битья я лежал на полу, на боку и не мог встать. Пальчик не чувствовал и ножку тоже. Мама ушла куда-то и оставила меня…»
Далее шли ещё более душераздирающие эпизоды. Придя домой, отец отлупил двоечника так, что тот попал в больницу. Там Ваня и лежал себе тихо, всех в душе любя и благословляя, — родители же, конечно, и не думали навещать его. В конце концов, юный мученик отправился в рай. Кроме означенной исповеди, он оставил после себя тот самый школьный рисунок и записку. Содержание её предсказуемо: «Мамочка и папочка! Простите, что я такой некрасивый, глупый и хромой. Простите, что вы не любили меня… простите. Я не хотел огорчать вас... Я знаю, что виноват. Я вас очень лю...» «Дальше не было продолжения, — сообщает сетевой биограф Ванечки, — сердце мальчика остановилось...*»
Над сими откровениями Стычинский думал долго. Первое впечатление, конечно, однозначно: несчастный затравленный мальчишечка, изверги-родители и тупой обезьяний класс. Да, все эти детали присутствуют. Но они не исчерпывают картины.
«Маечка», «ботиночки», «пальчик», «сердечко»… Сплошные диминутивы — уменьшительно-ласкательные формы! Невольно вспомнишь давний полублатной «шансон» Петра Лещенко: «А мне,
бедному мальчонке, цепями ручки и ножки закуют»!.. Жалость к самому себе у Ванюши просто зашкаливает, — зато ни одной попытки постоять за себя, утвердить справедливость. А эти бесконечные повторы на тему: «я всех люблю, но сам такой жалкий и уродливый, что меня вполне заслуженно бьют и презирают»?.. Тут не то, что «смирение паче гордости»; тут истерическое, напоказ, наслаждение собственным ничтожеством.
Теперь-то Стычинскому стало понятно: росла-подрастала «вампирья сыть, кровяной мешок»; человечек, с детских лет извращённо блаженствовавший от своей участи жертвы. И родители, и соученики попались подходящие, без пяти минут кровососы. Вся Ванечкина жизнь была терпеливым, скорбным ожиданием. Как русский третьеразрядный актёр классических времён, он
только и жил, что ради выхода на сцену с поклоном и хрестоматийной репликой: «Кушать подано!» Я подан кушать, я, едомый… Но — не дождался того дня, когда у мамы Кати и папы Вадима вырастут клыки…
Любая рабыня-баба, поднимая из блевотины своего «пьющего и бьющего», волоча его на себе и обмывая, чтобы в благодарность получить кулаком по зубам, делает первый шаг к судьбе «живого блюда»…
Есть абсолютно кошмарный, выходящий за пределы всего, доступного уму, но при этом такой забытовлённый и понятный родительский вампиризм. Нет, это не история с Ванечкой и его пальчиком, его тиранило обычное хамло. Но вот сюжет, давно вычитанный Николаем: лишь теперь ясен его «межрасовый» смысл…
В году 1721, в немецком городе Любеке родился Кристиан Фридрих Хейнекен, возможно, самый невероятный ребёнок в истории человечества. И один из самых несчастных… Десяти месяцев от роду Кристиан начал говорить и повторять каждое услышанное слово. В семье часто читали вслух Библию; годовалый малыш знал и помнил все основные события из пяти первых книг Священного Писания, а к двум годам развил память до того, что мог воспроизвести все факты библейской истории. К тому времени он уже отлично читал и писал.
В возрасте трёх лет чудо-дитя уже хорошо знало мировую историю и географию (естественно, в парадигме своего времени), а также вовсю изучало латынь, французский, математику, биологию. Позднее Кристиан взялся за историю религии и церкви. На любую из этих тем он свободно поддерживал разговор со взрослыми собеседниками.
И вот, тщеславные родители мальчика, художник и архитектор Пауль Хейнекен и его жена, владелица магазина художественных изделий и алхимик Катарина Елизавета Хейнекен, стали делать всё возможное, чтобы о маленьком гении узнало как можно больше народу. Его заставляли много писать, встречаться с разными знаменитыми людьми, выступать в аудиториях; Кристиана возили по Европе. Он пользовался огромным успехом, о трёхлетнем феномене писали газеты.
Однажды датский король Фридрих IV велел доставить мальчика в Копенгаген, чтобы лично убедиться в правдивости рассказов о Кристиане. Хейнекен прочёл перед королём и придворными несколько лекций по истории. По преданию, он отказался от участия в королевском обеде под предлогом того, что ничего не ест, кроме каши. Поражённый Фридрих наградил карапуза орденом и прозвал его «Миракулум» (в переводе с латыни — «чудо»).
* Подлинный текст из интернета.
Но, увы, Кристиан был очень слаб физически; подолгу держать перо или выступать перед людьми становилось для него непосильной нагрузкой. Он испытывал сильнейшие боли в мышцах и суставах, страдал бессонницей и отсутствием аппетита. Позднее злосчастный гений стал невероятно чувствителен к звукам, тихая нота казалась ему оглушительным рёвом. Кристиан постоянно плакал и требовал тишины… Пошатнулась и психика. Помешавшись на чистоплотности, он всё время просил, чтобы его помыли и переодели…
В июне 1725 года состояние мальчика резко ухудшилось, на лице выступили опухоли. Но даже при этом родители, вампиры второй степени, заставляли Кристиана принимать посетителей! По заказу одного из гостей, чуть шевеля губами, он перечислил на память пятьдесят сортов рейнских вин…
Спохватившись, Хейнекены взялись лечить сына: поздно… Умирающий ребёнок был предельно мудр и кроток, словно в него вселилась душа старого философа. Однажды, когда, согласно предписаниям медиков той поры, его ноги окуривали дымом тлеющих трав, он произнёс: «Vita nostra fumis…» («Жизнь наша догорает…»). Кристиан с видимым спокойствием предсказал день собственной смерти: 27 июня 1725 года. Ему не исполнилось и пяти лет…
Бедный Миракулум скончался со словами: «Боже Иисусе, забери мой дух…» Ещё две недели гроб с Кристианом стоял открытым, к нему приезжало множество известных людей, вельмож, правительственных чиновников. Отец при этом важно разыгрывал роль церемониймейстера; родители малыша тщательно записывали имена и ранги приезжавших, а потом ещё много лет хвастались этим списком…
Ах, если бы этот случай был единственным и касался только старины! Читал Стычинский и другое: как в 1970-е годы юную гениальную художницу Надю Рушеву, тонкую и слабую, будто былинка, родители заставляли рисовать целые дни, упивались её ранней славой – и требовали ещё, ещё шедевров… Нет до сих пор лучших иллюстраций к Пушкину, к Булгакову, чем Надины… Надя умерла в семнадцать лет.
Симбиоз вампиров с их жертвами, во всех его формах, длится незнамо сколько тысячелетий.
…Нет, конечно, — изголодавшийся кровосос вполне мог напасть и на обычного человека, такая кровь тоже годилась. Моральным, первых ступеней, вампирам тоже пригождались любые встречные, — лишь бы спасовал, взглянул с испугом… Но в качестве постоянного и гарантированного источника пищи — так сказать, человекообразного скота — всегда были под рукой едомые, или младшие братья и сёстры (так назвала их Агнесса). По всей видимости, они составляли ядро толпы, с крестами и иконами шедшей просить царской милости девятого января 1905 года — и получившей в ответ град пуль... Да, вторая, «пищевая» субраса участвовала в качестве пассивной, страдающей массы во многих исторических событиях и даже зачастую решала исход последних. Не иначе, как добровольные страдатели сделали возможными власть психопатов вроде Калигулы, империю Гитлера или расчленение Советского Союза...
Наслаждались ли эти странные мазохисты своими муками и смертью? И да, и нет. Несомненно, герои эротического мифа, хищная дама в кожаном бикини, сапогах, с бичом и её послушный, радостно унижающий себя партнер — были символом содружества двух субрас, хотя это понимали только посвящённые. Но символ, как всегда, не охватывал всей сложности оригинала. Младшие братья были корыстны; без этого, вероятно, они бы и не вершили своё многовековое служение. Не
исключено, что с годами из-под ангелоподобия Ванечки тоже выползла бы корысть. И кто знает, как именно повела бы себя Золушка, став принцессой и хозяйкой государства?..
От вампиров зависело, высосать ли всю кровь у очередной жертвы или удовлетвориться несколькими глотками. (Кстати, услышав об этом, Николай уже не в первый раз усомнился: да вправду ли хотел той давней ночью лишь «окрестить» его заблудший братец, не искал ли Русик-«Назарчук» просто сытного ужина? Судя по действиям, искал. Не повезло, сильная добыча попалась. А потом уже, в кругу единокровных, корчил из себя «крёстного отца»…) В последнем случае, едомый оставался в живых, и на него начинал волшебным образом действовать укус. Жертва медленно, но верно становилась насильником. Со всеми вытекающими последствиями: с
принадлежностью к самому закрытому и самому привилегированному в мире сообществу, с деньгами, роскошными апартаментами, бронеджипами, атлетами-охранниками. Было вполне реально, подольстившись к кому-нибудь из кровососов, заслужить его благоволение — и от одного сжатия клыков самому стать суперменом; счастливцем, коего лишь веселят чужие муки! В
надежде на это и жили «младшие братья». Ставка была безумно высока, но и возможный выигрыш громаден: азартнейшая лотерея в истории! Велика вероятность — погибнуть от вампирьих клыков; однако есть шансы на чудесное превращение...
Агнесса не говорила о том прямо, но Николай почувствовал, что и у единокровных высшей ступени, похитителей тел, есть свои, никем не принуждаемые «доноры». Ему не раз приходилось слышать стенания людей, в той или иной мере неудачливых, придавленных обстоятельствами, — зачем-де они родились на свет и как хорошо было бы вообще исчезнуть. Не умереть, смерть почти всегда связана со страданием, а именно так: «вот она была, и нету»… Встречались другие варианты. Скажем, одна знакомая Стычинского, режиссёр телевидения, — она вела передачи праздничных богослужений из церквей заповедника, — дама пылкая, набожная и экзальтированная, по какому-то, уже забытому Николаем, поводу заявила, что без колебаний отдала бы своё тело, чтобы спасти от смерти гения. Пусть бы при этом бесследно исчезла её личность. Вот, если бы, например, после дуэли на Чёрной речке душа Пушкина смогла переселиться в её мозг… Николай тогда ещё удерживался от смеха, представляя себе записного бабника Александра Сергеевича в коротеньком и пухлом теле неистовой Лины. Но, в целом, вопрос был крайне серьёзен. Если человек способен отказаться от своей самости или даже от самой жизни, с ним точно не всё в порядке…
Теперь Стычинский постиг, что именно. Фанатичная Лина, как и некоторые другие, то ли превращалась в особь жертвенной субрасы, в едомую, то ли уже, на момент их знакомства, завершила метаморфозу. Так бабочка выходит из куколки.
Да что там Лина! В его, Николая, собственной семье жили представители двух субрас. Русик, формирующийся вампир, и Нина Матвеевна, мама, готовая ради него на любые муки и даже на уничтожение себя. Вспомнилась кошмарная сцена: он, Мика, с кухонным секачом над спящим пьяным братом — и мама, заслоняющая собой нелюдя. Волосы разлетаются, глаза горят нехорошим огнём. «Убей лучше меня!..» Ударил бы, — она бы не уклонилась, в полной уверенности, что спасает обожаемого. Который к той поре успел выбить маме несколько зубов.
Интересно, бывают ли добровольные жертвы «на предъявителя»? Например, та же Нина Матвеевна, женщина волевая и властная, растекалась в бесформенную массу лишь перед Валерусиком. Входят ли едомые в свой самоотречённый (но с подсознательным курсом на выгоду) союз с любым вампиром — или только с определённым? А могут ли представители «пищевой субрасы» сами становиться вампирами — по отношению к ещё более слабым? Вопросы, вопросы… «Вопросы требуют ответов», как сказал старина Гэндальф.
…Разве мама, не тем будь помянута, не пыталась, в определённой степени, «вампирить» по отношению к нему самому, Николаю, а особенно — к отцу его? Бабушка Броня, хотя и считала недостойным себя копание в чужом белье, намекала не тот террор, который устраивала Нина Матвеевна Петру Филипповичу, притом охотно пользуясь всем тем, что он мог дать… Господи, да будь мама жива, — с какой готовностью она подставила бы своё горло клыкам «Назарчука»! И вовсе не с тем, чтобы умереть. Нет! Преобразиться; жить всегда, не старея, рядом с обожаемым сыном, и вместе с ним, на п а ру, высасывать кровь жертв, упиваться их болью и страхом. А потом, когда-нибудь, и надевать на себя всё более юные тела… Не это ли, в действительности, предложил Мефистофель Фаусту?!
Николаю становилось не по себе, когда он начинал проникать, может быть, в главный секрет симбиоза двух субрас: полная самоотдача, по сути, граничит с абсолютным эгоизмом! Да, конечно, несчастный Кристиан-Миракулум или Надя Рушева были агнцами, приведёнными на заклание. Но если бы они выжили и стали взрослыми?..
После откровений Агнессы, вплоть до сегодняшнего дня, Стычинский задумывался и над другим: не может ли быть усмотрена корысть «потребляемого» в ситуации, когда Особый похищает его тело? Ну, по аналогии с поведением жертв кровососов, стремящихся получить преображающий укус? Да, — как ни странно, и здесь видно стремление к выгоде! «Ходячие блюда» сверхвампиров мыслят и действуют в чём-то так же, как люди, исповедующие карму*. Ты, слабый, зависимый, получаешь новое воплощение, тело могучего, безжалостного существа, хищника! Потеря личности? Но с ней легко мирится любой, кто верует в сансару**. Тем более, что вместе с утратой памяти «младший брат» теряет и болезненные воспоминания о своей прежней ущербности…
«Знаете, иногда мне кажется, что я была бы намного счастливее, будь я простой деревенской бабой. Рожала бы себе детей, корову доила…» Это — сделанные Николаю признания нашей отечественной кинозвезды, Елены Горобец. Она была готова к тому, чтобы исчезнуть. А рядом с Еленой кружил Дима, элегантный муж — вампир второй ступени, и она из кожи вон лезла, чтобы
занял приметное место в кино. Черты едомой проявлялись у актрисы, дыра зияла в её личностной броне. И в эту самую дыру запустила свой… какой?.. ну, скажем, энерго-информационный присосок милейшая Агнесса. Не вселилась в чужой организм, как хитрые инопланетяне из фильмов-триллеров, а всосала его в себя. Эффузия. Современной науке недоступно…
Из нелепого, спотыкающегося рассказа Светки стало совершенно ясно: девушка — типичнейшая и законченная младшая сестра. Впрочем, это можно было заподозрить ещё по её поведению в маршрутке… Ну, разумеется, — она была «подкуренная», её легко «склеил» на улице
«клёвый мэн на классной тачке» (уж не братец ли Русик?). Обещал «крутую вечеринку» и всё такое. Кормёжка от пуза, «брендовая» выпивка. «Ну, я думала, трахнут, от меня не отвалится; так, может, и бабок дадут!..» А там уже, в особняке, ей кое-что объяснили. Чтобы вела себя тихо и послушно. Возможно, будет немножко больно, — зато она получит очень долгую жизнь и войдёт в общество самих богатых, самих влиятельных людей на свете. Сбудутся любые мечты… Потом ей дали бокал очень вкусного вина, и Светка «поплыла»…
Договорив, девушка значительно покосилась на стакан из-под водки. Но, видя, что хозяин не реагирует, — спросила со злостью и вызовом:
— А зачем ты, блин, вообще... вытащил меня оттуда? Одному себе забрать хочешь?
Стычинский не сразу сообразил, что ответить, — настолько ошарашил его вопрос, особенно
вторая часть, предполагавшая в нем подлого и скрытного кровопийцу. Но, переведя дух, он все же сказал:
— Мне ты не нужна, — ты нужна себе. Я хотел, чтобы ты жила. Не мог позволить тебя убить, ясно?
— Ни х.. тебе не ясно, мудила! — Взбеленясь, Светка ударила острым кулачком по столу. — Я себе не нужна... такая, как я есть. Мы себе такие вообщене нужны...
Николай лишь горько вздохнул в ответ, она же продолжала, распаляясь:
—Ты думаешь, блин, я хлипкая? Да мне в вагоне, в сортире аборт делали… Выжила бы, короче! И стала бы вампиром…
Внезапно тон её сделался заискивающим:
— Налей водочки, блин… ты же обещал!
Выпив, Светка закусила кусочком колбасы, зажмурилась, сморщилась, громко потянула носом — и, уставив на Стычинского уж вовсе безумные, белые, как у варёного карпа, глаза, спросила не своим, хрипло-басовитым, вкрадчивым голосом:
— А ты что, совсем не пьёшь?
— Ну, чего ж... Бывает, водку с кровью. Могу составить тебе компанию.
— С кро-вью, с кро-вью, — веско, размеренно произнесла Светка, и что-то блеснуло в её мёртвом взоре. Девушка примолкла, всматриваясь в лицо Николая, окидывая взглядом его мощную, в майке, фигуру. И тем же новым, низким голосом, сквозь который будто прорывался рокот внутренней стихии, негромко сказала:
— Значит, и ты вампир.
По причинам, вполне понятным, на прежних встречах Николай не сообщал девушке о своей необычной природе. Однако теперь, после ночи в особняке и его неосторожного признания, деваться было некуда. Отвернувшись, он кивнул.
* К а р м а — в религиях Юго-Восточной Азии, причинно-следственный закон, согласно которому праведные или греховные действия человека определяют его будущие воплощения и судьбу в них.
** С а н с а р а — последовательность рождений и смертей, предопределённая кармой.