13 мая 1945.
1 Из огорода, на котором зацветают все грядки, Иисус проникает в просторнейшую кухню, где стряпают две старшие Марии (Мария Клеопова и Мария Саломея), приготовляя ужин.
«Мир вам!»
«О! Иисус! Учитель!». Обе женщины оборачиваются и здороваются с Ним, одна с хорошей рыбиной в руках, которую она потрошит, другая, все еще держа котел, полный варящихся овощей, который она сняла с крюка, чтобы посмотреть, до какой степени они готовы. Их отцветшие добрые лица, разгоряченные от огня и от работы, светятся радостью и словно бы делаются моложе и красивее от их счастья.
«Еще немного и готово, Иисус. Ты устал? Наверно голоден», – говорит Мария, Его тетя, которой присуща простота обращения родственницы и которая любит Иисуса, я думаю, сильнее, чем своих собственных сыновей.
«Не более обычного. Но, конечно, съем с удовольствием те славные кушанья, что вы с Марией Мне приготовили. И так же поступят остальные. Вон они подходят».
«Твоя Мама в верхней комнате. Знаешь?! Симон пришел… О! я по-настоящему довольна в этот вечер! Ну, не совсем, потому что… Ты знаешь, когда я смогу быть довольна вполне».
«Да, знаю». Иисус привлекает тетю поближе к Себе, целует ее в лоб, а затем говорит: «Знаю о твоем желании и о твоей безгрешной зависти по отношению к Саломее. Но настанет день, когда ты, как и она, сможешь сказать: „Все мои сыновья принадлежат Иисусу“. 2 Пойду к Маме».
Он выходит и поднимается по внешней лесенке, заходя на террасу, расположенную над доброй половиной дома, тогда как другую половину занимает просторная комната, откуда доносятся сильные мужские голоса и – с перерывами – мягкий голос Марии, тот звонкий девичий голос, что не потускнел с годами, тот самый голос, которым Она произнесла: „Вот, Служанка Божья“ и которым пела колыбельную Своему Младенцу.
Иисус бесшумно приближается и улыбается, поскольку слышит, как Мама говорит: «Моя обитель – это Мой Сын. И Я не чувствую печали, оттого что нахожусь не в Назарете, кроме тех случаев, когда Он далеко. А если Он рядом со Мной… о! Я уже ни в чем не нуждаюсь. К тому же, Я не опасаюсь за Свой дом. Там есть вы…»
«О! Глядите: там Иисус!» – вскрикивает Алфей, сын Сары, который, находясь лицом к дверям, первым видит появление Иисуса.
«Да, Я здесь. Мир всем вам. Мама!». Он обменивается со Своей Матерью поцелуями в лоб. Затем поворачивается к нежданным гостям, которыми оказываются Его брат Симон, Алфей, сын Сары, пастух Исаак и тот Иосиф, что был подобран Иисусом в Эммаусе после вердикта Синедриона.
«Мы пришли в Назарет, и Алфей нам сказал, что нужно идти сюда. Мы пошли. Алфей же пожелал нас сопровождать, и Симон тоже», – поясняет Исаак.
«Я не мог поверить, что иду сюда», – говорит Алфей.
«И мне тоже захотелось Тебя поприветствовать и немного побыть с Тобой и с Марией», – заканчивает Симон.
«И Я очень рад побыть вместе с вами. Я правильно сделал, что не остался на той стороне, как хотели жители Кедеша, где Я очутился, идя из Гергесы к Мерону, а потом обходя озеро с другой стороны».
«Ты пришел оттуда?!»
«Да. Я явил Себя в тех местах, где уже бывал, и даже дальше. Дошел до Гискалы».
«Каков путь!»
«Но каков урожай! Знаешь, Исаак? Мы были гостями рабби Гамалиила. Он оказался очень добр. А потом Я встретил главу синагоги с Живописной Воды. Он тоже придет. Доверяю его тебе. А потом… а потом… Я приобрел троих учеников…» – Иисус улыбается откровенно счастливо.
«Кто они?»
«Один старичок из Хоразина[a]. Однажды Я оказал ему благодеяние, и этот бедняга, настоящий израильтянин без всяких предрассудков, чтобы выказать Мне свою любовь, обработал для Меня свою местность так, как превосходный пахарь обрабатывает почву. Второй – ребенок, немногим старше пяти лет[b]. Смышленый, отважный. К нему Я тоже обращался, когда первый раз был в Вифсаиде, и он запомнил это лучше, чем взрослые. Третий – давний прокаженный[c]. Я исцелил его около Хоразина в один из теперь уже далеких вечеров, и потом оставил. И вот встречаю его, проповедующего обо Мне, в горах Нефтали. А в подтверждение своих слов он показывает то, что осталось от его ладоней, исцеленных, но частично уменьшенных, и свои исцеленные, но деформированные ступни, на которых он, тем не менее, проделывает такой путь. Люди по тому, что от него осталось, понимают, насколько он был болен, и верят его словам, приправленным слезами благодарности. Мне было легко там говорить благодаря тому, кто уже сделал Меня известным и привел других к вере в Меня. И Я смог сотворить много чудес. Вот на что способен один по-настоящему верующий…»
Алфей внимает без слов, непрерывно кивая головой в знак согласия, тогда как Симон опускает голову при подразумеваемом упреке, а Исаак откровенно ликует, радуясь за своего Учителя, который рассказывает о чуде, только что совершенном над малышом Илии.
3 Однако ужин готов, и женщины вместе с Марией накрывают в этой комнате стол, приносят блюда, а затем удаляются вниз. Остаются одни мужчины, и Иисус возносит, благословляет и раздает порции.
Но едва они начали есть, как поднимается Сусанна и говорит: «Пришел Илия со своими слугами и большими подарками. Он хотел бы с Тобой поговорить».
«Сейчас приду, или лучше – пусть поднимается сюда».
Сусанна уходит и вскоре возвращается со старым Илией в сопровождении двоих слуг, несущих громадную корзину. Сзади с любопытством подсматривают женщины, за исключением Девы Марии.
«Бог да пребудет с Тобой, мой Благодетель», – здоровается фарисей.
«И с тобой, Илия. Заходи. Чего ты хочешь? Внуку все еще нездоровится?»
«О! он в превосходном здравии. Прыгает по огороду, как козленок. Но я сначала был так растерян, так смущен, что не выполнил своего долга. Хочу выказать Тебе свою признательность и прошу не отвергать той малости, что я Тебе предлагаю. Немного пищи для Тебя и Твоих близких. Это продукты с моих полей. И еще… я хотел бы… хотел бы просить Тебя быть завтра у меня на трапезе. Чтобы еще раз сказать Тебе спасибо и воздать почести среди моих друзей. Не отказывайся, Учитель. Я ведь понимаю, что Ты не любишь меня, и если Ты исцелил Елисея, то только по любви к нему, не ко мне».
«Благодарю тебя. Но в подарках не было необходимости».
«Все известные и ученые люди принимают их. Это обычай».
«Я тоже. 4 Но охотнее всего Я принимаю лишь один дар, Я его даже ищу».
«И что это? Скажи. Если смогу, я подарю его Тебе».
«Ваше сердце. Ваше помышление. Подарите Мне его. Ради вашего блага».
«Да я его Тебе посвящу, благословенный Иисус! Можешь ли Ты в этом сомневаться? Я был… да… был виноват перед Тобой. Но теперь осознал. Еще я узнал о смерти Доры, который оскорбил Тебя… Почему Ты улыбаешься, Учитель?»
«Кое-что вспомнил».
«Я подумал, Ты испытываешь недоверие по поводу моих слов».
«О! нет. Знаю, что тебя взволновала смерть Доры. Еще больше, чем чудо этим вечером. Но не страшись Бога, если ты в самом деле осознал и если в самом деле хочешь отныне быть Мне другом».
«Вижу, что Ты действительно пророк. Я, это правда, больше боялся… шел к Тебе больше из страха, что меня постигнет наказание, такое же как Дору, чем из-за самой беды. И этим вечером я сказал: „Вот. Наказание пришло. И еще более жестокое, потому что поразило не саму жизнь этого старого дуба, а его привязанность, радость его жизни, ударив по молодому дубку, в ком было мое блаженство“. Я понимал, что это будет справедливо, как и в случае Доры…»
«Понимал, что будет справедливо. Но так и не поверил в Того, кто благ».
«Ты прав. Но теперь не так. Я понял. 5 Так Ты придешь завтра в мой дом?»
«Илия, Я уже решил отправиться на рассвете. Но чтобы ты не подумал, будто Я с тобой не считаюсь, задержусь на день. Завтра буду у тебя».
«О! Ты действительно благ. Буду всегда это помнить».
«До свидания, Илия. Спасибо за все. Эти фрукты прекрасны, и эти сыры, должно быть, нежнейшие, а вино, наверняка, отличное. Но все это ты мог раздать бедным во имя Мое».
«Есть и для них, если хочешь, в самом низу. Это подношение предназначалось Тебе».
«Тогда мы завтра раздадим его вместе, после или до трапезы, по твоему желанию. Спокойной тебе ночи, Илия».
«И Тебе. До свидания», – и он уходит со своими слугами.
Петр, со всевозможными гримасами на лице вынимавший все то, что вмещала корзина, чтобы возвратить ее слугам, кладет на стол перед Иисусом кошелек и говорит: «Наверное, это первый раз, когда этот старый сыч подает милостыню».
«Это так, – подтверждает Матфей. – Я был скупым, однако он меня превосходил. Он удвоил свое имущество с помощью ростовщичества».
«И все же… если он одумается… Это же неплохо, не так ли?» – говорит Исаак.
«Конечно, неплохо. И похоже, это именно так», – кивают Филипп и Варфоломей.
«Старый Илия обратился! Ах! ах!» – Петр довольно смеется.
6 Двоюродный брат Симон, все время пребывавший в задумчивости, говорит: «Иисус, я хотел бы… я хотел бы стать Твоим последователем. Не так, как они. Но хотя бы, как те женщины. Позволь мне присоединиться к моей матери и к Твоей. Все приходят… я, я, родственник… Я не претендую на место среди этих. Но хотя бы так, в качестве хорошего друга…»
«Да благословит тебя Бог, сын мой! Сколько я ждала от тебя этих слов!» – восклицает Мария Алфеева.
«Приходи. Я никого не отвергаю и никого не принуждаю. Я даже не требую всего от всех. Принимаю столько, сколько вы можете Мне дать. Хорошо, что женщины не будут все время одни, когда мы отправимся в незнакомые им области. Спасибо, брат».
«Пойду скажу Марии, – говорит мать Симона и добавляет: – Она внизу, в Своей комнатке, и молится. Она будет этому очень рада» …
7 …Быстро наступает вечер. Чтобы спуститься по лестнице, в сумерках теперь уже темной, зажигают масляную лампу и расходятся спать, кто направо, кто налево.
Иисус выходит и идет на берег озера. Селение совершенно успокоилось, опустели улицы, опустел берег, озеро обезлюдело в этот безлунный вечер. Только звезды на небе и шепоток прибоя на каменистой отмели. Иисус забирается в вытянутую на берег лодку, кладет руку на борт, опускает на нее голову и так замирает. Думает ли Он, молится ли – не знаю.
Очень осторожно к Нему подходит Матфей: «Учитель, спишь?» – спрашивает он тихо.
«Нет, думаю. Иди сюда ко Мне, раз уж ты не спишь».
«Ты мне показался расстроенным, я последовал за Тобой. Ты не доволен сегодняшним днем? Ты затронул сердце Илии, приобрел Симона Алфеева в качестве ученика…»
«Матфей, ты же не простец, как Петр и Иоанн. Ты хитер и ты образован. Будь еще и искренен. Ты сам был бы счастлив от таких достижений?»
«Ну… Учитель… Они все-таки лучше меня, а Ты мне сказал, в тот день, что очень счастлив оттого, что я обратился…»
«Да. Но ты действительно обратился. И был искренним в своем поступательном развитии к Добру. Пришел ко Мне без всяких затруднительных размышлений, пришел по велению души. Илия не так… и даже Симон. Первый тронут лишь поверхностно: потрясен человек Илия. Не Илия-дух. Тот все такой же. Спадет его волнение, вызванное чудесами с Дорой и с его внучком, и опять будет Илия вчерашний и всегдашний. Симон!.. Симон – он тоже пока только человек. Если бы он увидел, что Меня вместо того, чтобы восхвалять, оскорбляют, он стал бы Меня жалеть и, как всегда, покинул бы. В этот вечер он услышал, что какой-то старичок, какой-то ребенок, какой-то прокаженный умеют то, чего он, родственник, не умеет; увидел, как передо Мной склонилась гордость фарисея, и решил: „Я тоже“. Но такие обращения под воздействием человеческих соображений – это не то, что может Меня осчастливить. Они Меня, скорее, подавляют. 8 Побудь со Мной, Матфей. На небе нет луны, но по крайней мере сверкают звезды. В Моем сердце в этот вечер одни только слезы. Пусть твое общество будет звездой для твоего грустного Учителя…»
«Ну, Учитель, смогу ли… куда мне! Ведь я все такой же великий неудачник, ни на что не годный жалкий человек. Я слишком много грешил, чтобы суметь Тебе понравиться. Я не умею говорить. Я все еще не умею произносить новых, чистых, святых слов, оставив свой прежний язык мошенника и сластолюбца. И боюсь, никогда не буду способен говорить с Тобой и о Тебе».
«Нет, Матфей. Ты мужчина со всем своим тягостным человеческим опытом. Поэтому именно ты, вкусивший грязи, а теперь вкушающий небесный мед, сможешь описать оба этих вкуса и дать им подлинную характеристику, и разобраться, разобраться сам и помочь разобраться себе подобным, и сейчас и в будущем. И они тебе поверят как раз потому, что ты человек, бедный человек, по своей воле становящийся тем праведником, о котором мечтал Бог. Позволь Мне, Бого-Человеку, опереться о тебя, представителя человечества, которое Я люблю до такой степени, что оставил ради тебя Небо и ради тебя умру».
«Нет, не надо умирать. Не говори, что Ты умрешь за меня!»
«Не за тебя, Матфей, но за Матфеев всего мира и всех времен. Обними Меня, Матфей, поцелуй своего Христа за себя и за всех. Облегчи Мою усталость непонятого Искупителя. Я избавил тебя от усталости грешника. Осуши Мои слезы… поскольку это моя горечь, Матфей, – быть понятым столь немногими».
«О! Господь, Господь! Конечно! Конечно!..» – и Матфей, сев рядом с Учителем и обняв Его одной рукой, утешает Его своей любовью…
[a] Исаак, сын Ионы, см. главу 61.4
[b] Иоиль, см. главу 50.3 – 50.4
[c] Авель, см. главу 63