I
Когда часы с кукушкой пробили в столовой шесть, Шанто потерял последнююнадежду. Он с трудом поднялся с кресла у камина, где грел свои скованныеподагрой ноги. Уже два часа ждал он жену, которая после пятинедельногоотсутствия должна была сегодня привезти из Парижа двоюродную племянницусупругов Шанто, десятилетнюю Полину Кеню, взятую ими на воспитание. - Ума не приложу, - проговорил Шанто, приоткрыв дверь в кухню. - Боюсь,Вероника, что с ними случилось несчастье! Служанка, дюжая девица лет тридцати пяти, большерукая и мужеподобная,снимала в эту минуту с огня баранину, явно пережаренную. Грубые щеки девушкипобледнели с досады, но она не высказывала своего недовольства. - Хозяйка осталась в Париже, не иначе, - сухо ответила она. - А вседела, которым конца не видно, - от этого весь дом вверх дном! - Нет, нет, - возразил Шанто. - Во вчерашней телеграмме сказано, чтовсе формальности с девочкой окончательно улажены... Сегодня утром госпожаШанто должна была приехать в Кан и остановиться у Давуана. В час отходитпоезд, в два он прибывает в Байе, а к трем карета дядюшки Маливуара должнадоставить госпожу Шанто в Арромайш, и если даже Маливуар не сразу заложилсвой рыдван, она все равно могла приехать сюда около четырех, самое позднее- в половине пятого... От Арроманша до Бонвиля километров десять, не больше. Кухарка, не сводя глаз с жаркого, слушала все эти расчеты и качалаголовой. После некоторого колебания Шанто прибавил: - Сходила бы ты на угол посмотреть, Вероника! Она взглянула на Шанто и еще больше побледнела от сдерживаемого гнева. - Это зачем?.. Ведь Лазар уже потащился им навстречу! Чего ради еще имне грязь месить? - Видишь ли, - пробормотал Шанто, - я уж и за мальчика беспокоюсь...Его тоже все нет. Что там ему делать, на дороге, целый час? Вероника замолчала и, сняв с гвоздя старую черную шаль, закутала еюголову и плечи. Когда же хозяин последовал за нею в коридор, она грубосказала: - Ступайте уж назад к вашему камину, не то завтра весь день будете вытьот боли. Выйдя на крыльцо, она с силой хлопнула дверью, надела свои сабо икрикнула в пространство: - Ах ты господи боже мой! Сопливая девчонка, приехать "не успела, а ужвсех в доме на ноги подняла! Шанто успокоился. Он давно привык к выходкам Вероники, котораяпоступила к ним пятнадцати лет, в год женитьбы своих хозяев. Едва затих стуксабо служанки, Шанто, словно вырвавшийся из-под надзора школьник, поспешилна другой конец коридора и стал у стеклянной двери, откуда открывался вид наморе. Здесь этот приземистый, румяный человечек с брюшком на минутузадумался, устремив на небо свои голубые выпуклые глаза; коротко остриженныеволосы покрывали его голову, словно белоснежная ермолка. Ему только чтоисполнилось пятьдесят шесть лет, но частые приступы подагры состарили егораньше времени. Забыв о своих тревогах и глядя вдаль, он думал о том, какбыло бы хорошо, если б маленькой Полине удалось покорить сердце Вероники. Ну, а он-то чем виноват? Когда парижский нотариус написал, что кузенКеню, овдовевший за полгода до этого, умер и в завещании назначил Шантоопекуном своей дочери, у него не хватило духу отказаться. Оно, конечно,кузены друг друга почти не знали, семья была рассеяна по разным городам.Отец Шанто основал когда-то в Кане торговое дело - промышлял лесом, которыйвывозили с севера; сам-то он был южанином и раньше в качестве простогоплотника исходил всю Францию вдоль и поперек; а бедняга Кеню после смертисвоей матери поселился в Париже, где впоследствии один из его дядюшекпередал ему во владение колбасную лавку возле самого рынка. Шанто встречалсяс кузеном Кеню всего раза два-три, когда болезнь вынуждала его бросать делои ездить в Париж советоваться со знаменитыми врачами. Тем не менее Шанто иКеню уважали друг друга. И покойник, возможно, мечтал о том, чтобы его дочкажила в здоровом приморском климате. К тому же ей в наследство достанетсяколбасная лавка, так что девочка никак не будет в тягость. Словом, г-жаШанто охотно дала согласие и даже вызвалась заменить мужа, избавив его отутомительной, опасной для него поездки; она одна отправилась в Париж, самабегала повсюду и хлопотала со свойственной ей энергией; ну, а Шанто толькотого и надо, чтобы жена была довольна. Но почему же их обеих все нет и нет? Шанто посмотрел на небо, и прежниеего страхи вернулись: западный ветер гнал большие, черные, как сажа, тучи;клочья их тянулись далеко над морем. Надвигалась мартовская буря, когдаблизко равноденствие и море в часы прилива яростно бьется о берег. Подъемводы только что начался; пока на горизонте виднелась лишь узкая полоскабелой пены; широкое и сегодня особенно пустынное взморье со скалами итемными водорослями, голое пространство, покрытое лужами и пестревшеечерными пятнами, навевало гнетущую тоску, которую еще усиливали сумеречныетени от бешено мчавшихся туч. - Может статься, ветер вывернул пролетку в канаву, - пробормотал Шанто. Его снедало желание видеть, что происходит за стенами дома. Он отворилстеклянную дверь и, как был, в матерчатых туфлях, ступил на посыпаннуюгравием террасу, с высоты которой он мог оглядеть селение. Редкие дождевыекапли, занесенные вихрем, били ему в лицо; яростный ветер развевал полы егосиней суконной куртки. Но Шанто не уходил; стоя без шапки, согнувшись иоблокотясь на перила, он старался рассмотреть дорогу, проходившую внизу. Онапролегала между двумя утесами, казавшимися двумя половинами огромной скалы,которую когда-то рассекли топором, отчего и образовалась расщелина, обнаживземлю на несколько метров; здесь ютились хижины Бонвиля, - штук двадцатьпять - тридцать. Каждый прилив грозил смести их с этой узкой каменистойполоски и разбить о стены ущелья. Слева находилась небольшая пристань -песчаная коса, по которой рыбаки волокли с десяток лодок, подбадривая другдруга криками. В селении едва насчитывалось двести жителей; жили они морем,жили очень плохо, но цепко, с тупым упорством моллюсков держась за своюскалу. Над этими жалкими кровлями, через которые каждую зиму перекатывалисьволны, виднелись одни утесы; на середине склона, справа от ложбины, гдевилась дорога, стояла церковь, а слева - дом Шанто. Все это и составлялоБонвиль. - Какова погодка! - крикнул кто-то. Подняв глаза, Шанто узнал священника, аббата Ортера, коренастогочеловека с внешностью крестьянина; его рыжих волос не выбелили даже прожитыеим полвека. Аббат развел огород возле церкви, на кладбищенской земле, исейчас рассматривал всходы салата, зажав между ног полы сутаны, чтобы ее незакинуло вихрем ему на голову. Шанто, стоя против ветра, не мог говорить:слова его не долетели бы до собеседника - и потому только приветственнопомахал рукой. - Правильно делают, что вытаскивают лодки на берег! - кричал ему аббат.- Часам к десяти будет потеха! И так как порыв ветра в конце концов закинул ему подол сутаны наголову, аббат спрятался за церковью. Шанто обернулся, пригнувшись, чтобывыдержать натиск бури. Лицо его залило дождем. Он окинул взором свойизглоданный морем сад, трехэтажный кирпичный дом в пять окон, ставникоторых, хоть и были закреплены, казалось, вот-вот оторвутся. Когда ветерутих, Шанто снова нагнулся и стал глядеть вниз на дорогу; но тут появиласьВероника и всплеснула руками. - Как! Вы здесь?.. Сейчас же идите обратно, сударь! Она повела его по коридору, распекая, словно ребенка, пойманного зашалостью. Не угодно ли? Завтра он совсем разболеется, а кому, как не ей,придется ходить за ним? - Ты что-нибудь видела? - смущенно спросил он. - Разумеется, ничего! Хозяйка, верно, где-нибудь остановилась ипережидает. Он не решился сказать ей, что следовало бы поискать хозяйку подальше отдома. Теперь его особенно тревожило отсутствие сына. - Вся деревня высыпала на улицу, - заговорила она опять. - На этот разбоятся по домам сидеть... Дом, где Кюш живет, еще в сентябре дал трещину,сверху донизу, а Пруан, который ходил сейчас звонить к вечерне, клянется ибожится, что завтра от этого дома ничего не останется. В эту минуту высокий юноша лет девятнадцати, одним прыжком перемахнувчерез три ступеньки, взбежал на крыльцо. У него был большой лоб, совсемсветлые глаза, продолговатое лицо обрамлял темный пушок. - Слава богу, Лазар вернулся! - с облегчением проговорил Шанто. -Бедный мой мальчик, ты весь мокрый! Молодой человек повесил в передней свой плащ, насквозь промокший отливня. - Ну, как? - спросил отец. - Да никак! Никто не приехал, - ответил Лазар. - Я дошел до Вершмона,ждал там под навесом у гостиницы, все смотрел на дорогу, котораяпревратилась в поток грязи. Ни души!.. Я побоялся, что ты станешьбеспокоиться, вот и вернулся. В августе Лазар окончил канский лицей и, получив степень бакалавра,восемь месяцев слонялся без дела, потому что не мог выбрать себе профессию;пристрастился он только к музыке, чем приводил в отчаяние мать. Она уехалакрайне недовольная: сын отказался сопровождать ее в Париж, где она надеяласьподыскать ему место. Каждый в доме жил по-своему, затаив глухое раздражение,которое усиливалось от необходимости жить семьей. - Но раз я уже предупредил тебя, - продолжал юноша, - я могу пойтидальше им навстречу до Арроманша. - Нет, нет! - воскликнул Шанто. - Ночь на дворе. Не может быть, чтобымама не дала нам знать. Я жду телеграммы... Постой! Как будто подъехалэкипаж! Вероника отворила дверь. - Это кабриолет доктора Казэнова, - объявила она. - Разве он долженприехать?.. Бог ты мой! Да ведь это хозяйка! Все поспешили на крыльцо. Большой пес, помесь ньюфаундленда ссенбернаром, спавший в углу передней, выскочил с яростным лаем. Затем,привлеченная шумом, на пороге показалась белая холеная кошечка, но когда онаувидела грязь на дворе, по спинке ее пробежала брезгливая дрожь, и кошкачинно уселась на верхней ступеньке крыльца, чтобы наблюдать за происходящим.Из кабриолета с девической легкостью выскочила дама лет пятидесяти. Она быланевысокого роста, худощава, черноволоса, без малейшего признака седины; ееприятное лицо несколько портил крупный нос, свидетельствовавший очестолюбивом характере. Пес одним прыжком очутился возле хозяйки и, положив ей лапы на плечи,пытался лизнуть в лицо. Та рассердилась: - Убирайся, Матье, пусти меня! Несносный пес! Ну, будет этому конец? Вслед за собакой с крыльца сбежал Лазар и, переходя двор, крикнул: - С вами ничего не случилось, мама? - Нет, нет, - отвечала г-жа Шанто. - И беспокоились же мы! - проговорил отец, следуя за сыном, несмотря наветер. - Но что же все-таки произошло? - О, нас все время преследовала неудача, - отозвалась она. - Во-первых,дорогу так развезло, что от Байе мы ехали часа два. Во-вторых, в Арроманшеодна из лошадей Маливуара сломала ногу. Замены у него не было, и я ужбоялась, что придется там заночевать... Но доктор нас выручил, любезнопредложив свой кабриолет, а Мартен, молодец такой, довез до самого дома. Старик-инвалид, с деревянной ногой, в прошлом служил во флоте матросом;когда-то морской хирург Казэнов сделал ему операцию, а потом Мартен сталкучером доктора. Сейчас Мартен привязывал лошадь. Г-жа Шанто прервала свойрассказ: - Мартен, помогите же девочке сойти! Никто до сих пор о ней не вспомнил. Верх экипажа был опущен, из-поднего виднелась только траурная юбка и маленькие руки в черных перчатках,сложенные на коленях. Однако девочка не стала дожидаться, пока кучер ейпоможет, и легко спрыгнула сама. Налетевший ветер раздувая ее платье, из-подчерного крепа, которым была повязана шляпка, выбились каштановые пряди. Онаказалась крупной для своих десяти лет. У нее были пухлые губы, круглое белоеличико без румянца, как это бывает у парижских детей, выросших в комнатахпри магазине. Все смотрели на нее. Вероника, подошедшая поздороваться схозяйкой, остановилась поодаль; вид у нее был холодный и ревнивый. Но Матьене последовал ее примеру, он бросился к девочке и стал лизать ее в лицо. - Не бойся! - сказала г-жа Шанто. - Он не злой. - Да я и не боюсь, - кротким голосом отвечала Полина. - Я очень люблюсобак. В самом деле, она совершенно спокойно переносила назойливые нежностиМатье. Ее омраченное печалью личико осветила улыбка, и девочка чмокнула псапрямо в морду. - А людей ты не хочешь поцеловать? - спросила г-жа Шанто. - Поди-касюда! Вот это твой дядя, раз уж ты меня зовешь тетей... А вот твой кузен,большой сорванец, далеко не такой разумный, как ты! Девочка не испытывала никакой робости. Она перецеловала всех, длякаждого нашла ласковое слово, с изяществом маленькой парижанки, уже знакомойс тонкостями учтивого обхождения. - Благодарю вас, дядя, что вы берете меня к себе... Вот увидите, кузен,мы с вами будем друзьями. - До чего ж мила! - в восхищении воскликнул Шанто. Лазар удивленно смотрел на нее. Он представлял ее совсем маленькой,пугливой и глупенькой девчонкой. - Да, да, очень мила! - повторила г-жа Шанто. - А если б вы знали,какая она храбрая! Пока мы ехали, ветер дул нам прямо в лицо, а водяная пыльслепила глаза. Верх коляски трещал, словно парус, и я думала, что он вот-воттреснет. А ее это только забавляло, только смешило. Но что же мы здесьстоим, зачем мокнем? Дождь ведь опять пошел! Она обернулась, ища Веронику. Та стояла в стороне, надутая; увидев это,г-жа Шанто насмешливо проговорила: - Здравствуй, милая, как поживаешь? Ты потом, наверное, разговоришься,а пока сходи-ка за бутылочкой вина для Мартена... Чемоданы мы не моглизахватить с собой. Маливуар привезет их завтра рано утром. Она вдруг осеклась и в тревоге пошла назад к кабриолету. - Моя сумка! А я уж испугалась, подумала, не выпала ли она по дороге... То была большая старая сумка из черной кожи с потертыми краями. Г-жаШанто ни за что не хотела доверить ее сыну. Наконец все направились к дому;однако новый порыв ветра, от которого перехватывало дыхание, остановил их усамых дверей. Кошка с любопытством наблюдала борьбу людей с ветром. Г-жаШанто спросила, как вела себя Минуш в ее отсутствие. Кличка эта сновавызвала улыбку на серьезном личике девочки. Она наклонилась и погладилакошку, которая тотчас, задрав хвост, стала тереться об ее подол. Когда же семья Шанто взошла на крыльцо и оказалась в надежном убежище,в сенях, Матье снова громко залаял, возвещая, что все в сборе. - Ах, как здесь хорошо! - сказала мать. - Право, я уж думала, что мыникогда не доедем... Да, да, Матье, ты славный пес, но оставь нас в покое!Пожалуйста, Лазар, заставь его замолчать, он меня совсем оглушил. Но пес не унимался, и вступление хозяев в столовую происходило под этотбурный аккомпанемент. Впереди шла Полина, - новый член семьи, позадишествовал Матье, не переставая лаять, в сопровождении ощетинившейся Минуш,взволнованной этим шумом. Мартен уже успел выпить на кухне залпом двастакана вина и, пожелав всем спокойной ночи, ушел, стуча своей деревяннойногой. Вероника поставила разогреть остывшую баранину. Затем снова появиласьв столовой и спросила: - Можно подавать? - Еще бы... Уже семь часов! - сказал Шанто. - Придется толькоподождать, пока госпожа Шанто и девочка переоденутся. - Но я не привезла вещей Полины, - заметила г-жа Шанто. - К счастью, мыне промокли насквозь... Сними пальто и шляпу, детка... Да помоги же ей,Вероника! И башмаки сними... У меня есть все, что нужно... Девочка села, а служанка стала перед нею на колени. Г-жа Шанто вынулаиз сумки пару войлочных туфелек и сама обула девочку. Затем Вероника снялаботинки с хозяйки. Та снова порылась в своей сумке и достала свои домашниетуфли без задников. - Значит, можно подавать? - еще раз спросила Вероника. - Сейчас... Полина, пойди на кухню, вымой руки и лицо. Мы умираем сголоду, поэтому чистоту наведем на себя окончательно потом. Полина явилась к столу первая; тетка все еще стояла над умывальнымтазом. Шанто занял свое место у камина в большом кресле, обитом, желтымбархатом. Привычным жестом он растирал себе ноги, боясь нового припадка.Лазар резал хлеб, стоя у стола, на котором уже больше часа ждали четыреприбора. Оба немного смущенно улыбались девочке, не зная, о чем с нейговорить. А она спокойно рассматривала комнату, уставленную ореховоймебелью, буфет, полдюжины стульев, висячую лампу из полированной меди и пятьгравюр на фоне темно-коричневых обоев: "Четыре времени года" и вид Везувия;они особенно занимали Полину. Вероятно, покрытые белыми царапинами панели,подделанные под дуб, застарелые жирные пятна на паркете, неопрятный вид этойобщей комнаты, где протекала вся жизнь семьи, вызвали в Полине сожаление опокинутой накануне нарядной мраморной колбасной. В глазах девочки мелькнулапечаль; казалось, она почувствовала на мгновение, что за бесхитростным уютомновой для нее обстановки таятся скрытые горести. Наконец, внимательноосмотрев старинный барометр в деревянном футляре с позолотой, она остановилавзгляд на странном сооружении, которое помещалось в стеклянном ящике,оклеенном по краям узкими полосками голубой бумаги, и занимало всю каминнуюдоску. Можно было подумать, что это игрушка - миниатюрная модель деревянногомоста необычайно сложной конструкции. - Работа твоего двоюродного деда, - сказал Шанто, радуясь, что нашласьнаконец тема для разговора. - Да, отец мой был сначала плотником... Этолучшая его работа, которую я свято храню. Шанто не стыдился своего происхождения, а его жена терпела громоздкуюигрушку на камине, хотя мост этот ее раздражал, постоянно напоминая о том,что она вышла замуж за сына рабочего. Полина уже не слушала дядю; увидев заокном необъятный простор, она перебежала на другой конец комнаты иостановилась у окна; муслиновые занавески на нем были приподнятыколенкоровыми подхватами. С самого отъезда из Парижа Полина неотступнодумала о море. Она мечтала о нем, в вагоне то и дело спрашивала тетку, неоткроется ли море за одним из встречных холмов. Очутившись наконец наморском берегу в Арроманше, она не могла вымолвить ни слова, широко раскрывглаза и затаив дыхание; а по дороге от Арроманша до Бонвиля она, несмотря наветер, поминутно высовывалась из коляски и смотрела на море, вдоль котороголежал путь. И вот снова море; здесь оно всегда будет с нею, как будто оно еесобственное. И она не спеша окинула его взглядом, словно вступая в своивладения. В свинцовом небе сгущалась тьма; вихрь бешено гнал тучи, Во мгленадвигающихся сумерек можно было различить лишь призрачную белизну растущегоприлива. Полоса пены все ширилась, похожая на развертываемую белую скатерть,которую набрасывали на отмели, покрытые водорослями; нежный и вкрадчивый,баюкающий прибой заливал утесы, словно лаская их. Но издали доносилсянарастающий шум волн, там пенились громадные гребни; мрачная тень легла уподножия утесов над пустынным Бонвилем, притаившимся в наглухо запертыхдомах. У прибрежных камней валялись покинутые лодки, похожие на огромныхрыб, извергнутых морем. Дождь окутывал селение дымкой тумана, и только водном углу церковь отчетливо выделялась на фоне белесого неба, затянутоготучами. Полина молчала. Ее сердечко снова тревожно забилось. У нее замерлодыхание, она прерывисто вздохнула, как если бы ей не хватало воздуха. - Ну, что? Пошире Сены, правда? - спросил Лазар, остановившись за ееспиной. Он не переставал удивляться этой девчонке. С первой же минуты еепоявления большой, нескладный юноша испытывал странную робость. - О да! - еле слышно ответила она, не оборачиваясь. Лазар хотел назвать ее на "ты", но удержался. - Вам страшно? Она с изумлением посмотрела на него. - Да нет, почему же? Вода ведь сюда не доберется. - Ну, этого никто не знает! - сказал он, уступая желанию посмеяться наднею. - Бывает, что волны перекатываются через церковь. Но Полина расхохоталась. Девочка умела рассуждать, поэтому на шуткуответила звонким, здоровым смехом, - ее, как разумного человека, рассмешиланелепая выдумка. Она первая обратилась к юноше на "ты" и, схватив его заруки, точно собиралась затеять какую-то игру, проговорила: - Ах, кузен, ты меня считаешь совсем дурочкой! Разве ты бы осталсяздесь, если бы волны перекатывались через церковь? Лазар тоже рассмеялся и пожал детские ручки Полины; они стали друзьями.В это время в комнату вошла г-жа Шанто. Ее обрадовал веселый смех, и,вытирая вымытые руки, она сказала: - Познакомились? Я так и знала, что вы друг с другом поладите. - Подавать, сударыня? - прервала ее Вероника, показываясь на порогекухни. - Да, да... Только сперва зажги лампу - ничего не видно. Действительно, ночь надвигалась так быстро, что в столовой было совсемтемно, ее освещали только красноватые отсветы камина. Пришлось опятьотложить ужин. Наконец Вероника опустила висячую лампу. Накрытый столоказался в ярком кругу света. Все сели. Полина поместилась между дядей икузеном против тетки. Г-жа Шанто вскоре опять вскочила со свойственной этойхудощавой пожилой женщине непоседливостью. - Где моя сумка?.. Погоди, детка, я сейчас достану тебе твой бокал...Убери стакан, Вероника. Девочка привыкла пить из своего бокала. Она вынула серебряный бокал, на котором уже образовались вмятины,вытерла его своей салфеткой и поставила перед прибором Полины. Сумку онаположила на стуле позади себя. Вероника подала суп с вермишелью, предупредивс недовольной миной, что он слишком долго кипел. Никто не выразилнеудовольствия, все были очень голодны. Ложки так и мелькали. Затем кухаркаподала вареное мясо. Шанто, большой любитель поесть, едва притронулся кнему, ожидая жаркого из баранины. Но когда блюдо поставили на стол, всевозмутились: баранина жесткая, как подошва, ее нельзя есть! - Будто я сама не знаю, - спокойно промолвила Вероника. - Онапережарилась, не надо было вам опаздывать! Тем не менее Полина весело разрезала жаркое на мелкие кусочки и саппетитом жевала его. А Лазар вообще никогда не замечал, что у него натарелке, и способен был принять ломтик белого хлеба за курятину. Но Шантомрачно созерцал поданное ему жаркое. - Что у вас еще, Вероника? - Жареный картофель, сударь. Шанто в отчаянии откинулся на спинку своего кресла. - Хотите, принесу вареной говядины? - предложила кухарка. Грустно покачав головой, Шанто отказался. Лучше уж хлеб, чем вареноемясо. Боже, какой обед! В довершение всего из-за непогоды и рыбы не купишь!Г-жа Шанто, евшая очень мало, с состраданием смотрела на мужа. - Бедненький! - вырвалось у нее. - Жаль мне тебя... Я было припаслатебе на завтра подарок; но раз уж ты сегодня вечером остался голодным... Она открыла свою сумку и достала паштет в горшочке. У Шанто разгорелисьглаза. Паштет из гусиной печенки! Запретный плод! Любимое лакомство,строго-настрого запрещенное врачом! - Но вот что, - продолжала жена, - я разрешаю тебе только одну тартинкус паштетом... Будь осторожен, иначе никогда больше не получишь. Шанто дрожащими руками схватил горшочек. Ему часто приходилосьпереносить такое жестокое испытание, - страх перед приступом подагры боролсяс желанием вкусно поесть, но жадность почти всегда побеждала. Уж оченьвкусно! Лучше он потом потерпит боль. Вероника видела, как Шанто положил себе большой кусок паштета, и,возвращаясь в кухню, проворчала: - Хорош, нечего сказать! А уж как потом выть будет! Слово "выть" звучало естественно в ее устах, она так простодушно егопроизносила, что хозяева не обижались. Шанто поистине выл, когда у негоначинался приступ подагры; все это знали, и никому не приходило в головуделать Веронике выговор за непочтительность. Под конец обед прошел очень весело. Лазар, подшучивая над отцом, отнялу него горшочек с паштетом. Когда подали десерт - сыр и печенье, - в комнатуворвался Матье, радостно встреченный всеми. До сих пор он дремал где-то подстолом, но, почуяв печенье, встрепенулся. Каждый вечер пес появлялся вобеденный час, отряхивался и обходил стол, умильно заглядывая каждому вглаза. Лазар обычно оказывался щедрее всех. Но сегодня, обходя вторичностол, Матье остановил свои добрые человечьи глаза на Полине, словно угадав вней верного друга животных и людей. Он доверчиво положил свою огромнуюголову на колени девочки, глядя на нее в упор кротким и умоляющим взглядом. - Вот попрошайка! - воскликнула г-жа Шанто. - Пошел, Матье! Ну можно либыть таким обжорой! Пес мгновенно проглотил кусочек печенья, протянутый Полиной, и, положивснова голову на детские колени, просил еще, не сводя глаз со своего новогодруга. Полина смеялась, целовала собаку; ее потешали висячие уши Матье ичерное пятно над левым глазом, резко выделявшееся на его белой шерсти,густой и волнистой. Но тут произошел забавный эпизод: ревнивая Минуш легковспрыгнула на стол; мурлыча и выгибая спину, она, словно бодливый козленок,все норовила угодить головой в подбородок девочки. Это была ее обычнаяманера ласкаться. Полина ощутила на своем лице ее холодный нос и острыезубки. Минуш переступала с лапки на лапку, словно пекарь, который меситтесто. Полина была в полном восторге: слева кошка, справа собака! Они от неене отставали и бессовестно пользовались ее добротой, а она была готоваотдать им всю свою долю сладкого. - Прогони ты их! - сказала тетка. - Они тебе ничего не оставят. - Ну так что ж, тетя? - искренне отвечала девочка, которая радовалась,даже отдавая последнее. Обед кончился. Вероника принялась убирать со стола. Увидав пустой стол,пес и кошка, не выразив благодарности, ушли, облизнувшись в последний раз. Полина подошла к окну, стараясь разглядеть, что делается снаружи. С тойсамой минуты, когда подали суп, она наблюдала, как за окном темнеет, какпостепенно сгущается непроглядная тьма. Теперь перед ней всталанепроницаемая стена. Небо, море, селение, даже церковь - все потонуло вкромешном мраке. Не испугавшись шуток кузена, Полина все-таки искала глазамиморе; ее мучило желание узнать, до какой высоты может подняться вода. Но онаслышала только возрастающий гул, и в вое ветра, в шуме ливня ей чудилсячей-то пронзительный, мощный голос, который с каждой минутой грозит всеяростней. В хаосе мрака не видно было ни проблеска, ни даже белизны пены,только слышался бешеный штурм волн, гонимых бурей из бездны. - Черт возьми! - проговорил Шанто. - Как быстро поднимается вода! Иведь еще часа два будет прибывать. - Если бы ветер дул с севера, - прибавил Лазар, - Бонвилю пришлось быхудо. К счастью, ветер с другой стороны. Полина обернулась и стала слушать; большие глаза ее были полнысострадания и тревоги. - Ну, мы-то в безопасности, - заметила г-жа Шанто, - а другие пустьразделываются, как знают... У каждого свои горести... Хочешь чашку горячегочая, дитя мое? А потом пойдем спать. Вероника убрала со стола и накрыла его старой красной скатертью вкрупных цветах; здесь проводило вечера семейство Шанто. Каждый занял обычноеместо. Лазар на минуту вышел и вернулся с чернильницей, пером и целымворохом нотной бумаги. Он сел у лампы и принялся переписывать ноты. Г-жаШанто, с самого приезда не спускавшая с сына нежного взгляда, сказала вдруграздраженным тоном: - Опять за музыку! Неужели ты не можешь провести с нами хоть этот вечерпо случаю моего приезда? - Мама, я ведь никуда не ухожу, я здесь с тобой! Ты отлично знаешь, чтоэта работа не мешает мне разговаривать. Ну-ка, попробуй, заговори со мной очем-нибудь, - я сразу отвечу! И он упорно продолжал работать, занимая своими бумагами половину стола.Шанто, удобно расположившись в кресле, уронил руки на колени. Матье дремал укамина, а Минуш, одним прыжком оказавшись на столе, принялась умыватьсялапкой и вылизывать себе шерсть на животе. От висячей лампы веяло уютом, иПолина, смотревшая полузакрытыми улыбающимися глазами на свою новую семью,не могла дольше противиться сну: ее томила усталость, разморило тепло. Такона и заснула, озаряемая мягким светом лампы, уронив голову на скрещенныеруки. Тонкие веки, словно шелковая завеса, прикрыли ее глаза. Она дышалалегко, равномерно, полуоткрыв детские губы. - Она не в силах больше сидеть, - проговорила г-жа Шанто, понижаяголос. - Надо ее разбудить. Мы ее напоим чаем и уложим спать. Наступило молчание. Слышались только завывание бури и скрип пера, - этописал Лазар. В доме царила глубокая тишина, привычный, дремотный покой.Каждый вечер одно и то же, на том же месте - жизнь тягучая, как жвачка. Отеци мать долго смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Наконец Шантонерешительно спросил: - Ну, а что в Кане? Хорошим балансом закончит год Давуан? Она сердито передернула плечами. - Да, нечего сказать, хорошим! Я ведь и раньше говорила, что тебе лучшене затевать этого дела! Теперь, когда девочка уснула, можно было свободно беседовать. Ониговорили вполголоса и сначала хотели только обменяться новостями. Но,увлекшись, забыли о Полине, и мало-помалу выплыли все семейные неурядицы. Отец Шанто, бывший плотник, торговал лесом, доставляемым из северныхобластей Франции; он вел дело со смелостью человека предприимчивого иготового на риск; после его смерти Шанто застал фирму основательноподорванной. Сам он был человек не очень деятельный, осторожный рутинер, апотому удовольствовался тем, что спас положение, восстановив порядок, изажил прилично на небольшой, но верный доход от дела. В жизни Шанто былтолько один роман и вскоре закончился браком. Он женился на учительнице, скоторой познакомился в доме приятеля. Эжени де Ла Виньер была сиротой,дочерью разорившегося дворянина из Котантена. Выходя замуж за Шанто, онанадеялась, что он разделит ее честолюбивые мечты. Но Шанто, получивший лишьнеполное образование в пансионе, куда его поместили довольно поздно, боялсявсяких широких замыслов. Планам властолюбивой жены препятствовала косностьмужа. Когда у них родился сын, г-жа Шанто связала с ним все свои мечты обогатстве, отдала его в лицей и сама каждый вечер следила за его занятиями.И вдруг новое несчастье разбило все ее расчеты. Шанто с сорока лет сталстрадать подагрой, и приступы болезни становились до того мучительными, чтоон заговорил о продаже дела. Для нее это был бесславный жребий: житьгде-нибудь в глуши, урезывая себя во всем, не имея возможности впоследствиипомочь сыну в начале его карьеры и предоставить ему ренту в двадцать тысячфранков, о которой она для него мечтала. Тогда она решила по крайней мере сама заняться продажею склада. Делоприносило ежегодно десяток тысяч франков, и семья жила на них довольношироко, так как г-жа Шанто любила устраивать приемы. Теперь она нашланекоего Давуана, который предложил следующую комбинацию: он купит у Шантолесной склад за сто тысяч франков, но уплатит пока только пятьдесят тысяч;оставляя в его руках остальные пятьдесят тысяч, Шанто станут компаньонамиДавуана и будут получать половину чистой прибыли. Давуан казался человекомпредприимчивым, можно было надеяться, что, даже не расширяя дела, он сможетежегодно выплачивать Шанто пять тысяч франков; а проценты с пятидесятитысяч, вложенных в ценные бумаги, под обеспечение недвижимого имущества,равны трем тысячам; таким образом, ежегодная рента составит восемь тысячфранков. Имея такие доходы, можно терпеливо ждать, пока сын сделает карьеруи даст родителям возможность сменить свое бесцветное существование на нечтолучшее. Так и поступили. За два года до этого Шанто по случаю купил уобанкротившегося клиента домик на берегу моря в Бонвиле. Вместо того, чтобыперепродать его, как думала раньше г-жа Шанто, она решила поселиться вБонвиле и жить там, хотя бы до первых успехов Лазара на жизненном поприще.Отказаться от своих приемов, зарыться в глуши было для г-жи Шанторавносильно самоубийству; но она уже уступила Давуану весь свой дом, итеперь пришлось бы где-нибудь снимать квартиру. Она решила делатьсбережения, упорствуя в своем замысле - с триумфом вернуться впоследствии вКан, когда Лазар обеспечит себе видное положение. Шанто все одобрил. Ну, аего подагре придется привыкать к морю; кроме того, двое из трех врачей, скоторыми он советовался, были столь предупредительны, что заявили, будтоморской воздух должен благотворно подействовать на общее состояние больного.И в одно майское утро супруги Шанто, оставив четырнадцатилетнего Лазара влицее, окончательно переселились в Бонвиль. Со времени этого геройского самоотречения прошло пять лет, а дела шливсе хуже. Давуан пустился в крупные спекуляции, постоянно требовал ссуд,подвергал риску прибыль, а в итоге год заканчивался с убытком: В Бонвилесупруги Шанто жили на три тысячи франков в год, еле-еле сводя концы сконцами, так что пришлось продать лошадь и Вероника сама должна была ходитьза огородом. - Знаешь, Эжени, - осмелился заметить Шанто, - если меня надули, тоотчасти по твоей вине. Но она уже не признавала за собой никакой ответственности. Ей хотелосьзабыть, что союз с Давуаном - дело ее рук. - Как? По моей вине? Разве больна я? Не будь ты болен, мы бы теперь,возможно, стали миллионерами, - сухо ответила она. Всякий раз, как у жены в раздражении вырывались подобные слова, Шантоопускал голову, смущенный и пристыженный тем, что в его костях гнездитсявраг семейного благополучия. - Надо подождать, - пробормотал он. - Давуан твердо рассчитывал наудачу. Если сосна повысится в цене, мы получим целое состояние. - Ну и что с того? - вмешался Лазар, продолжая переписывать ноты. -Ведь мы и сейчас не голодаем... Напрасно вы волнуетесь. А по мне, такплевать на эти деньги! Г-жа Шанто снова пожата плечами. - Ты бы лучше не плевал на них и не тратил времени на пустяки. Подумать только, она сама научила его играть на рояле! Теперь один виднотных листов приводил ее в отчаяние. Последняя надежда ее рухнула: сын,которого она мечтала видеть префектом или председателем суда, вздумалсочинять оперы! Теперь он, как и она в свое время, будет бегать по урокам впогоду и в непогоду. - Вот отчет Давуана за последние три месяца... - снова заговорила г-жаШанто. - Если дела и дальше так пойдут, к июлю мы будем его должниками. Она положила свою сумку на стол и, вынув из нее документ, протянуламужу. Тот взял, повертел в руках и, не читая, положил на стол перед женой.Вероника подала чай. Наступило длительное молчание. Чашки оставалисьпустыми. Минуш, прикорнув возле сахарницы, жмурилась с блаженным видом.Матье, лежа у камина, храпел, как человек. А за окном по-прежнему шумелприлив, и рокот моря могучим басом вторил тихим звукам засыпающего дома. - Не разбудить ли ее, мама? - спросил Лазар. - Я думаю, ей так неудобноспать. - Да, да... - прошептала г-жа Шанто, уйдя в свои мысли и не спускаяглаз с Полины. Все трое посмотрели на спящую девочку. Дыхание ее стало еще тише; присвете лампы белое лицо и розовые губы напоминали букет цветов. Толькодлинные каштановые волосы, растрепавшиеся от ветра, бросали тень на еенежный лоб. Г-жа Шанто мысленно перенеслась в Париж, перебирая в памятимножество хлопотливых дел, которыми ей недавно пришлось заниматься, иудивляясь тому, что с таким жаром отнеслась к роли опекунши. Богатаянаследница невольно пробудила в ней интерес, хотя безукоризненная честностьг-жи Шанто исключала всякие задние мысли насчет вверенного ей состояния. - Когда! я вошла в эту лавку, - медленно начала она рассказывать, - надевочке было черное платьице; она стала меня обнимать и плакала навзрыд.. -О, лавка отличная, - колбасное дело, кругом мрамор, зеркала, и помещаетсяона как раз напротив рынка... Застала я там еще служанку, - небольшогоросточка, краснощекая, здоровая девица; она еще до прихода нотариусараспорядилась опечатать все вещи и преспокойно продолжала отпускать кровянуюколбасу и сосиски... Адель мне и рассказала о смерти нашего бедного кузенаКеню. Полгода назад, когда скончалась Лиза - его жена, - Кеню стали мучитьсильные приливы крови к голове. Он все хватался за шею, словно галстук хотелс себя сорвать; и вот однажды вечером его нашли без сознания, с посиневшимлицом; он лежал, уткнувшись в банку с салом... Его дядя Градель умер точнотак же. Она замолчала. Снова наступила тишина. На лице спящей Полины мелькнулаулыбка, мимолетный отблеск светлого сна. - Ну, а с доверенностью все улажено? - спросил Шанто. - О, да... Хорошо, что твой нотариус предусмотрительно оставил местодля подписи уполномоченного; я не могла бы заменить тебя, женщины в такихделах не пользуются юридическими правами... Ты знаешь из моего письма, чтототчас по приезде я отправилась к тому парижскому нотариусу, от которогопришла выписка из завещания, где ты назначен опекуном. Он тут же перевелдоверенность на имя своего старшего клерка, - он говорил, что это частоделается, - и делу был дан ход... У мирового судьи я предложила включить всемейный совет трех родственников со стороны Лизы: двух молодых кузенов -Октава Муре и Клода Лантье, затем еще одного родственника - Рамбо, которыйживет в Марселе. С нашей стороны, со стороны Кеню, я выбрала пл