Подобная концепция объясняла отсутствие в языке пираха обозначений цвета и чисел — подобные абстракции в принцип непосредственного переживания не вписывались. Вместо рекурсий пираха оперировали простыми утверждениями, описывая то, что видели сами. Теория Эверетта полностью объясняла отсутствие у пираха материальной культуры, мифов о Сотворении мира и историй о чем-то, что происходило в далеком прошлом. Такая необычная форма культуры развилась у них как идеально подходящая к среде обитания и полностью отвечала их потребностям — эти люди существовали в настоящем, погруженные в непосредственную реальность, и были совершенно счастливы. Это помогало им психологически быть выше всех сложностей существования. Поскольку они не нуждались ни в чем, выходящем за пределы непосредственного переживания, не было и слов для описания чего-либо подобного.
Теория Эверетта стала плодом многолетнего погружения в культуру пираха. Сложившись, она пролила свет на многие вещи, казавшиеся необъяснимыми. К их пониманию невозможно было прийти и даже приблизиться, наблюдая за туземцами со стороны, даже если такое внешнее наблюдение длилось бы месяцы и годы.
Вывод, в которому пришел Эверетт и который вызвал брожение в среде специалистов, занимающихся вопросами лингвистики, гласил, что культура оказывает воздействие на развитие языка, переоценить которое трудно, и что языки отличаются один от другого гораздо сильнее, чем представлялось до сих пор. Хотя общие черты у всех языков человечества несомненно есть, однако и речи не может быть ни о какой универсальной грамматике, значение которой перевешивало бы значение культуры того или иного народа. Прийти к такому выводу, подчеркивает Эверетт, можно исключительно благодаря годам обстоятельной работы в «полевых условиях». Те, кто, сидя в кабинетах, делают обобщения на основании универсальных теорий, не видят целостной картины. Чтобы разглядеть индивидуальные черты и отличия, необходимо погрузиться в культуру народа, стать его частью. Поскольку это, как правило, требует слишком серьезных усилий, основополагающая роль и важность культуры в формировании структуры языка и познании мира до сих пор не оценена в полной мере.
Те, кто, сидя в кабинетах, делают обобщения на основании универсальных теорий, не видят целостной картины. Чтобы разглядеть индивидуальные черты и отличия, необходимо погрузиться в культуру народа, стать его частью.
Чем глубже погружался Эверетт в жизнь пираха, тем больше она меняла его самого. Он не только убедился в несостоятельности передовых теорий в лингвистике, но и разочаровался в своем миссионерском служении. И то и другое было попыткой навязать пираха чужие ценности, чужую жизнь. Эверетт видел, что проповедь Евангелия и обращение пираха в христианство может полностью разрушить их собственную культуру, складывавшуюся тысячелетиями, идеально подходящую к условиям жизни и делающую их счастливыми людьми. Размышляя об этом, он сам утратил веру в христианство и в конце концов оставил Церковь. Встретившись с чужой культурой и глубоко восприняв ее, Дэниел понял, что не готов говорить о превосходстве какой бы то ни было идеи или системы ценностей. Подобное представление, считает он, есть не что иное, как иллюзия, возникающая из-за поверхностного, стороннего взгляда на действительность.
Для многих исследователей в ситуации, близкой к обстоятельствам Дэниела Эверетта, естественной реакцией было бы полностью положиться на знания и представления, приобретенные за время обучения. Это означало бы внимательно наблюдать за пираха, как и делал Эверетт в самом начале, вести подробные записи и пытаться втиснуть жизнь незнакомого племени в рамки имеющихся лингвистических и антропологических концепций. Такой исследователь публиковал бы статью за статьей в престижных научных журналах и в результате получил бы солидную должность в каком-нибудь академическом институте. Но в конечном счете он так и остался бы сторонним наблюдателем, а значительная доля выводов оказалась бы лишь подтверждением априорных догадок. Бесценные сведения о языке и культуре, которые удалось обнаружить Эверетту, остались бы попросту незамеченными. Можно только предполагать, как часто подобное уже случалось в прошлом и сколько тайн туземных народов было утрачено из-за такого поверхностного подхода.
Отчасти подобное тяготение к стороннему взгляду со стороны объясняется предвзятым мнением, если не сказать предубеждением многих ученых. Изучение предмета извне, утверждают они, позволяет сохранить объективность. Но о какой объективности может идти речь в ситуации, когда исследователь смотрит сквозь призму множества условностей, допущений и готовых теорий? Реальность пираха можно было познать, только непосредственно участвуя в их жизни. При этом наблюдатель не скользит по поверхности и не воспринимает происходящее сугубо субъективно. Ученый способен участвовать в событиях изнутри, но при этом сохранять логику и трезвость научного мышления. Эверетт ведь не слился с пираха, не стал одним из них, а держался достаточно отстраненно, чтобы сформулировать принцип непосредственного переживания. Чтобы решиться на такой шаг, как жизнь внутри племени, ему потребовалось немалое мужество. Он постоянно подвергался физической опасности, разделяя с пираха жизнь в джунглях. Отстаивая свою позицию, он был вынужден вступить в нешуточную конфронтацию с другими лингвистами, со всеми вытекающими из этого последствиями, включая проблемы с будущим устройством на преподавательскую работу. У Эверетта произошел и кризис веры, он глубоко разочаровался в христианстве, которое так много значило для него в молодости. Но он пошел на все, движимый желанием познать реальность. Двигаясь таким нетривиальным путем, ученый сумел овладеть фантастически сложной языковой системой и, проникнув в сущность культуры пираха, сделать неоценимые выводы как относительно ее, так и относительно роли культуры в целом.
Важно понять: нам не дано постичь в полноте то, что переживают и испытывают другие люди. Мы всегда остаемся по эту сторону, заглядывая внутрь, и именно это порождает столько недоразумений, конфликтов, непонимания. Но интеллект человека во многом определяет-
ся деятельностью зеркальных нейронов, дающих нам возможность поместить себя на место другого, влезть в чужую шкуру и представить их переживания. Постоянно находясь рядом с людьми и пытаясь проникнуться их ощущениями, мы достигаем большего понимания, начинаем смотреть на мир с их точки зрения, но это требует и больших усилий с нашей стороны. Для нас настолько естественно приписывать другим людям свои взгляды, воззрения и системы ценностей, что мы порой и сами не замечаем, что делаем это. Если же речь идет об изучении другой культуры, необходимо активизировать все наши возможности к эмпатии и жить жизнью этих людей — только так можно преодолеть естественную страсть к проецированию своего опыта на других, только так можно пробиться к реальности их ощущений и переживаний. Для того чтобы это произошло, мы должны преодолеть врожденный страх перед другими и их непохожестью на нас. Нужно без предубеждения войти в их верования и систему ценностей, узнать их мифы, познакомиться с их мироощущением. Постепенно деформирующая линза, через которую мы их сначала увидели, начинает выпрямляться, изображение выправляется и проясняется. Глубже проникая в инаковость других, чувствуя то, что чувствуют они, мы можем постичь, что именно делает их другими, и лучше познаем человеческую природу. Это относится к целым народам, отдельным людям и даже авторам книг. Как однажды написал Ницше: «Стоит тебе начать мысленно мне противиться, как ты перестаешь ощущать мое состояние и, следовательно, слышать мои доводы! Тебе должно стать жертвой той же страсти».
Для нас настолько естественно приписывать другим людям свои взгляды, воззрения и системы ценностей, что мы порой и сами не замечаем, что делаем это.
7. Синтезируйте все формы знания — Универсальный человек Иоганн Вольфганг Гёте
Иоганн Вольфганг Гёте (1749-1832) рос в унылом доме в немецком городе Франкфурте. Отец его пытался сделать карьеру в политике, но не преуспел, и, видимо, это сказалось на его характере. Был он человеком желчным,
сухим, требовательным. Возможно, желая восполнить собственные неудачи, отец Иоганна постарался дать сыну исключительно широкое образование. Мальчика обучали искусствам, наукам, он знал несколько языков, умело владел шпагой и прекрасно танцевал. Но жизнь под неусыпным отцовским надзором казалась Иоганну невыносимой.
Покинув наконец родительский дом и переехав в Лейпциг, где ему предстояло обучаться в университете, шестнадцатилетний Иоганн Вольфганг Гёте был счастлив так, будто вырвался на волю из тюрьмы. Вся сдерживаемая энергия, горячность, непоседливость, тяга к женщинам и приключениям вырвались из-под спуда, и юноша пустился во все тяжкие.
Он вел жизнь светского хлыща, одевался по последней моде, не пропускал ни одной красотки. Гёте интересовали не только увеселения Лейпцига — он приобщился и к интеллектуальной жизни, его нередко можно было встретить в каком-нибудь кабачке рассуждающим о философии и подобных материях с однокашниками и профессорами. В юноше проснулся дух бунтарства — он высказывался против христианства и отстаивал языческую религию древних греков. Как вспоминал один из профессоров: «Почти все сходились тогда во мнении, что у него не все дома».
Серьезно влюбившись, Иоганн растерял последние крохи самообладания. Письма, которыми он забрасывал друзей, весьма тревожили их. Юноша то воспарял до небес, то впадал в отчаяние, а в своем отношении к избраннице переходил от обожания к подозрениям. Он совсем перестал есть. Многим казалось, что Гёте впал в настоящее безумие. «С каждым днем я качусь вниз все быстрее, — писал он сам другу. — Еще три месяца, и мне конец».
В 1768 году, в разгар всей этой истории, Гёте внезапно потерял сознание. Очнулся он весь в крови — с ним случилось легочное кровотечение. Несколько дней юноша был на грани жизни и смерти. Его выздоровление казалось врачам настоящим чудом; боясь рецидива, они уговорили Иоганна переехать домой во Франкфурт, где он провел несколько месяцев прикованным к постели.
Оправившись от тяжкого недуга, молодой Гёте почувствовал себя другим человеком. Две мысли теперь владели им — впоследствии они продолжали заботить его до самого конца жизни. Во-первых, Гёте считал, что обладает своего рода внутренним духом, которого он назвал даймоном. Этот дух являл собой инкарнацию всей его неуемной, кипучей, демонической энергии. Он мог становиться разрушительным — именно это и произошло в Лейпциге. Но можно было и возобладать над ним, направить энергию даймона на что-то созидательное. Как бы то ни было, энергия была настолько мощной, что заставляла Иоганна бросаться из одной крайности в другую, совершая резкие переходы от духовности к чувственности, от наивности — к цинизму. Юноша все больше укреплялся в мысли, что даймон был духовной силой, приданной ему при рождении и воздействующей на его жизнь. От того, как он управится со своим даймоном, будет зависеть, долгой ли окажется его жизнь и удастся ли воплотить свои чаяния.
Во-вторых, в столь раннем возрасте оказавшись на пороге смерти, Иоганн ощутил ее присутствие физически, и это чувство преследовало его долгое время. Возвращаясь к нормальному существованию, юноша был поражен тем, как это удивительно — слышать биение своего сердца, сознавать, что обладаешь легкими, мозгом, что все это действует четко, как часы, независимо от сознания. Гёте воспринял это как указание на существование некой жизненной силы, пронизывающей отдельные организмы и исходящей не от Бога (Гёте всю жизнь оставался язычником), а от самой природы.
Пойдя на поправку, Гёте подолгу гулял, любуясь природой. То же острое чувство восторга и удивления жизнью теперь возникало при виде деревьев, трав, животных. Что за сила направляла их развитие, чтобы сделать идеально приспособленными к условиям среды жизненными формами? Что за внутренний источник энергии заставлял их расти и развиваться?
Будто узник, чудом избежавший смертной казни, Иоганн с безудержным интересом пытался понять, что представляет собой эта жизненная сила. В результате ему пришел в голову сюжет, основанный на старой немецкой легенде об ученом (Фаусте), жаждущем проникнуть в тайны жизни; в обмен на душу Фауста дьявол (Мефистофель) предлагает ему свою помощь. По условиям сделки, как только Фауст испытает мгновение полного счастья и сочтет, что ему больше ничего не нужно от жизни, он должен был умереть, а дьявол получал бессмертную душу ученого.
Гёте начал делать первые наброски этой драматичной истории. В диалогах между Фаустом и Мефистофелем ему слышались отголоски собственных внутренних голосов, этих его сверхъестественных сущностей, беседующих между собой.
Через несколько лет Гёте завершил юридическое образование и занялся юриспруденцией. И снова, как в Лейпциге, его даймон, казалось, одержал над ним победу. Заурядное существование стряпчего было Гёте ненавистно, как и вообще все условности, царящие в обществе и ведущие к конфликту людей с их истинной природой.
Свои бунтарские мысли Гёте выплеснул на страницы романа в письмах, изданных под названием «Страдания юного Вертера». Сюжет был навеян как собственными переживаниями, так и кончиной близкого друга, покончившего с собой из-за несчастной любви; персонажи имели отдаленное сходство со знакомыми Гёте, однако главным было не это, а идеи и размышления автора. Провозглашая превосходство высоких чувств над благоразумием и рассудительностью, Гёте призывал вернуться к чистой жизни, близкой к природе.
Роман вызвал бурную реакцию в Германии и за ее пределами, став предшественником движения, получившего впоследствии название европейского романтизма. На
утро после выхода романа Гёте проснулся знаменитостью. Казалось, книгу его прочитал каждый. Подражая отчаявшемуся Вертеру, сотни молодых людей совершали самоубийства.
Гёте не ожидал подобного успеха и был застигнут врасплох. Внезапно он оказался в центре внимания, стал одним из наиболее известных писателей своего времени. Затаившийся было даймон поднял безобразную голову. Гёте вновь захватил круговорот балов, вина, женщин. Вернулась частая смена настроений. Гёте чувствовал, как в нем зреет отвращение — к самому себе, к тому миру, в котором он снова оказался. Кружок царивших в этом мирке литераторов и интеллектуалов раздражал неимоверно. Самодовольные, чопорные, они были так же далеки от мира природы, реального и естественного, как и юристы. Репутация успешного писателя связывала Гёте по рукам и ногам.
В 1775 году, спустя год после публикации «Вертера», Гёте получил от герцога Веймарского предложение стать его личным советником. Герцог был горячим поклонником его сочинений, к тому же задался целью собрать при своем довольно заурядном дворе писателей и художников, чтобы придать ему блеск. Гёте понял: для него это уникальная возможность изменить жизнь, шанс, который больше может не представиться. Не лучше ли распрощаться с литературой, устремив свою кипучую энергию на политическую деятельность и науки? Так наконец он приручит своего непокорного даймона. Предложение было принято, и, не считая одной поездки в Италию, всю оставшуюся долгую жизнь Гёте провел в Веймаре.
Он взялся было за модернизацию местного правительства, но вскоре понял, что герцог слаб и распущен, все вокруг разъедено коррупцией и любые попытки реформ приведут к краху. Гёте сосредоточенно углубился в геологию, ботанику, анатомию. Время, когда он писал стихи и романы, ушло в прошлое. Теперь он часами сидел за столом, изучая образцы из все растущей коллекции минералов, растений и костей.
Погружаясь в изучение наук, Гёте невольно замечал странные связи между ними. В геологии изменения земной коры происходили очень медленно, за невероятно долгие периоды времени — слишком долгие, чтобы их можно было заметить на протяжении жизни одного человека. Растения пребывали в постоянном развитии, от простого зародыша в семени до цветка или дерева. Вся жизнь на планете находилась в движении, из одной жизненной формы вырастала другая. В конце концов Гёте пришел к радикальной догадке, что и люди развились из других, более примитивных жизненных форм, — именно таков путь всего существующего в природе.
В ту эпоху одним из основных аргументов против теории эволюции считалось отсутствие у человека межчелюстной кости. Такая кость имеется в челюсти всех позвоночных, включая приматов, но в черепе человека ее в то время идентифицировать не могли. На этом основании делался вывод, что человек не мог произойти от обезьяны, а создан иным образом, по воле Бога. Убежденный, что все в природе взаимосвязано, Гёте с такой гипотезой смириться не мог. Он провел свое исследование, скрупулезно сопоставляя кости множества разных животных, и в результате сумел обнаружить зачатки межчелюстной кости в верхней челюсти человека, неопровержимо доказав тем самым связь с другими формами жизни.
Подход Гёте к науке был необычен для его времени. Взять хотя бы идею о том, что должно существовать некое архетипическое растение, объединяющее в себе формы и развитие всех растений. Исследуя кости, Гёте любил сравнивать между собой разные виды животных, пытаясь обнаружить черты сходства отдельных частей их скелета, например позвоночника. Он был буквально одержим идеей сходства и связи всего живого, являвшейся отголоском фаустовского желания познать суть жизни. Гёте чувствовал, что разгадка всех явлений природы заключена в самих этих явлениях, в их собственной структуре, и остается только уловить ее, познать с помощью органов чувств или интеллекта.
Современники не принимали Гёте как ученого, и только спустя десятилетия было признано, что, возможно, он стоял на пороге открытия теории эволюции, а другие его исследования стали предшественниками таких появившихся позднее направлений науки, как морфология и сравнительная анатомия.
В Веймаре Гёте стал, казалось, другим человеком — благоразумным и рассудительным, ученым и философом. Однако в 1801 году новый приступ болезни едва не свел его в могилу. Чтобы полностью восстановить здоровье, потребовалось несколько лет, но к 1805 году Гёте, наконец, понял, что силы возвращаются, а с ними вернулись ощущения, забытые со времен юности. Тот год ознаменовался поразительным, фантастическим подъемом творческих сил; начавшись у Гёте в пятьдесят с небольшим, он продлился почти до семидесяти. Даймон, столько лет подавляемый, снова вырвался наружу, но на сей раз его удалось направить в созидательное русло, на работу. Стихи, романы и драмы изливались на бумагу словно сами собой. Гёте вернулся к «Фаусту», написав за этот период большую часть произведения. Его дни напоминали безумную мешанину разных занятий — утром он писал, днем ставил эксперименты или вел наблюдения (которыми внес вклад в химию и метеорологию), вечерами вел с друзьями беседы об эстетике, науке или политике. Казалось, этот человек не знает устали и переживает вторую молодость.
Гёте пришел к выводу о том, что все формы человеческого знания суть проявления одной и той же жизненной энергии, существование которой он интуитивно ощутил в юности, оказавшись на пороге смерти. Проблема большинства людей, размышлял Гёте-философ, состоит в том, что они воздвигают вокруг предметов и идей искусственные стены. Трезвый, реальный мыслитель видит связи и улавливает суть жизненной силы, действующей в каждом отдельном случае. Почему люди упираются в поэзию или искусство, не связанные с наукой, зачем сужают свои интеллектуальные интересы? Ум создан для того, чтобы находить связи между предметами, соединять их, как ткацкий станок соединяет нити в полотно. Если жизнь существует как единая органическая сущность и расчленить ее, не утратив ощущения целостности, невозможно, то и мышление должно стремиться стать равным этому целому.
Семидесятилетний Гёте рассуждал о том, что национализм Запада умирает, скоро он останется в прошлом, а Европа в один прекрасный день сформирует союз подобный Соединенным Североамериканским Штатам, — -
Друзья и знакомые Гёте в тот период замечали за ним странные вещи — он любил рассуждать о будущем, о том, что ждет человечество через десятилетия и века. В Веймаре, читая много литературы по экономике, истории и политике, он серьезно дополнил свое образование. Такой широкий кругозор в сочетании с выдающимися интеллектуальными способностями позволили Гёте подняться на недосягаемые высоты. Он развлекался, предсказывая исходы исторических событий и повергая в шок очевидцев, когда прогнозы сбывались в точности. За годы до Французской революции Гёте предсказал падение династии Бурбонов, интуитивно почувствовав, что монархия лишилась доверия и поддержки народов. В качестве наблюдателя Гёте принимал участие в сражениях прусской армии с повстанцами и, став свидетелем победы французской революционной армии при Вальми, воскликнул: «Отсюда и с сегодняшнего дня начинается новая эпоха всемирной истории». Провидец говорил о наступлении эры демократии.
Семидесятилетний Гёте рассуждал о том, что национализм Запада умирает, скоро он останется в прошлом, а Европа в один прекрасный день сформирует союз подобный Соединенным Североамериканским Штатам, — такой путь развития он приветствовал. О самих Соединенных Штатах Гёте говорил восторженно, предсказывая, что в будущем эта страна постепенно расширит свои границы до размеров целого континента и станет великой мировой силой. Он размышлял и о возможности телеграфии, которая сумеет соединить людей по всему земному шару, так что последние новости будут доноситься до любого уголка в течение часа. Будущее он называл эрой скорости, но высказывал опасения, что все это может привести к ослаблению человеческого разума.
п» такой путь развития он приветствовал. О самих Соединенных Штатах Гёте говорил восторженно, предсказывая, что в будущем эта страна постепенно расширит свои границы до размеров целого континента и станет великой мировой силой.
Он размышлял и о возможности телеграфии, которая сумеет соединить людей по всему земному шару, так что последние новости будут доноситься до любого уголка в течение часа. Будущее он называл эрой скорости, но высказывал опасения, что все это может привести к ослаблению человеческого разума.
Даже в возрасте восьмидесяти двух лет у Гёте, уже ощущавшего близость кончины, разум оставался все таким же острым. Как-то он признался, что жалеет, что нельзя прожить еще восемьдесят лет, — сколько новых открытий можно было бы сделать, опираясь на богатый жизненный опыт!
Пришла наконец пора завершить дело, которое он откладывал столько лет, — дописать финал «Фауста»: герой переживает мгновение счастья, дьявол забирает его душу, но Божественные силы даруют Фаусту прощение и возносят из ада. Возможно, Гёте думал о себе, когда писал эти сцены.
Через несколько месяцев в письме другу, выдающемуся языковеду и просветителю Вильгельму фон Гумбольдту, Гёте сказал: «Человеческие органы через упражнение, обучение, размышление, успехи и неудачи, содействие или сопротивление... учатся бессознательно производить необходимые действия, так что благоприобретенное и врожденное действуют рука об руку и их согласные результаты способны удивить мир... Запутывающее учение для запутанных действий царит над миром, и нет у меня более настоятельной задачи, чем усиливать при малейшей возможности то, что есть и осталось во мне». Это были последние слова, написанные Гёте. Через несколько дней он скончался в возрасте восьмидесяти трех лет.
Для Гёте поворотным пунктом в жизни стал ошеломляющий успех «Страданий юного Вертера». Внезапная слава невольно на какое-то время ослепила его своим сиянием. Окружающие восторженно рукоплескали, требовали новых сочинений в том же роде. Гёте было всего двадцать пять, и ни одно из последующих его произведений не имело такого же успеха, хотя в конце жизни в своей стране он был признан гением. Для того чтобы от-
казать публике в том, чего она жаждала, требовалось огромное мужество. Нежелание воспользоваться плодами громкой славы означало, что она может никогда не вернуться. Но Гёте ощущал в душе нечто, что было неизмеримо сильнее соблазна славы. Ему не хотелось становиться заложником одной благосклонно встреченной книги, посвятить всю свою жизнь литературе и создавать сенсации, потворствуя вкусам толпы. Он выбрал собственный, уникальный и необычный жизненный путь, движимый внутренней силой, которую называл даймо- ном — беспокойным духом, побуждавшим его выйти за пределы литературного ремесла и исследовать жизнь, пытаясь докопаться до самой сути. Нужно было только обуздать этот непокорный дух, которым он обладал от рождения, направить его в нужное русло.
В науках Гёте также двигался своим неповторимым путем, изучая глубинные закономерности в природе. Затем он включил в сферу своих интересов политику, экономику и историю. Вернувшись к литературному труду под конец жизни, Гёте был обогащен всеми этими знаниями, связанными между собою и потому позволяющими делать необыкновенные обобщения. Его стихи, проза и драматические произведения выдают великолепную эрудицию, познания в науке, а научные труды поражают поэтической интуицией. Гёте достиг мастерства не в одной какой-то области — его сила была в умении находить между ними взаимосвязи, опираясь на многолетний опыт, на десятки лет серьезных и глубоких наблюдений и размышлений. Можно сказать, что Гёте представляет собой то, что в эпоху Возрождения воспевалось как идеал Универсального человека — человека энциклопедических знаний и огромного кругозора, обладающего значительными познаниями во всех областях, которому открываются тайны мироздания, невидимые обычным людям.
Сегодня может по- Сегодня может показаться, что люди, подобные Гёте, — казаться, что люди, это пережиток XVIII века, а идеал универсального зна- подобные Гёте, — ния — не более чем романтические мечтания. Это, одна- это пережиток -I ко, заблуждение. Само устройство и принцип действия человеческого мозга — его тяга к образованию связей и ассоциаций — заставляет действовать в том направлении, которое избрал Гёте. Конечно, эволюционный путь может быть извилистым, с частыми поворотами, но стремление объединять и связывать в конце концов побеждает, поскольку является слишком уж мощной составляющей человеческой природы.
XVIII века, а идеал универсального знания — не более чем романтические мечтания.
Это, однако, заблуждение.
Само устройство и принцип действия человеческого мозга — его тяга к образованию связей и ассоциаций — заставляет действовать в том направлении, которое избрал Гёте.
Сегодня различные технологические достижения предоставляют нам беспрецедентные возможности для того, чтобы сравнивать, проводить параллели и находить связи между самыми разными отраслями знания и идеями. Искусственные барьеры между наукой и художественным творчеством рано или поздно падут под натиском стремления людей знать и выражать общую реальность. Наши идеи и представления, приближаясь к природе, начнут становиться более живыми и органичными. Уже сейчас любыми доступными способами старайтесь приблизиться к этому процессу универсализации, расширяйте свои познания в других областях, двигайтесь дальше и дальше. Обилие плодотворных творческих идей, которые посетят вас на этом пути, будет вам заслуженной наградой.
Оборотная сторона
Другое, обратное отношение к мастерству — попытка отрицать его существование и значение и, следовательно, необходимость стремления к нему. Однако подобное отрицание способно вызвать лишь чувство беспомощности и отчаяния. При таком отношении мы рискуем оказаться в опасной зависимости от того, что можно назвать «ложной сущностью».
Ваша ложная сущность представляет собой совокупность всех голосов, услышанных от других людей и усвоенных вами (в первую очередь родителей и друзей, желающих, чтобы вы шли у них на поводу и становились тем, кого они хотят видеть в вас), а также давление социума, навязывающего определенные ценности, способные соблазнить, сбить с толку. Сюда же подмешивается голос нашего эго, постоянно старающегося уберечь нас от не-
приглядной правды. Голос нашего эго звучит громко, мысли сформулированы просто и доступно. Когда речь заходит о мастерстве, он говорит с нами примерно так: «Мастерство — это для гениев, для особо талантливых, для капризов природы. Мне-то все это ни к чему, я не создан для этого». Или так: «Мастерство неприглядно и аморально. Оно для амбициозных, тщеславных эгоистов. Лучше скромно сидеть на своем месте, работать и помогать людям, чем обогащаться». Может прозвучать и такое: «Успех — это чистая лотерея. Так называемые мастера — это просто счастливчики, которым повезло оказаться в нужном месте в нужное время. И я мог быть на их месте, выпади мне удача». Или такое: «Так долго работать, убиваться, выкладываться — зачем мне все эти муки? Жизнь коротка, лучше прожить ее на полную катушку, получать удовольствие, стараться взять от нее как можно больше».
Мастерство зависит не от везения или природной одаренности, а от того, следуете ли вы своим естественным склонностям, от страстного желания чего-то достичь, которое жжет вас изнутри.
Сейчас вы уже, надеюсь, понимаете, что все эти голоса говорят неправду. Мастерство зависит не от везения или природной одаренности, а от того, следуете ли вы своим естественным склонностям, от страстного желания чего- то достичь, которое жжет вас изнутри.
У каждого человека есть склонности. Это желание добиться цели — отнюдь не проявление эгоизма или честолюбия, которые, напротив, являются препятствиями на пути к мастерству. Это проявление чего-то глубоко естественного, присущего только вам, той уникальности, которой природа отмечает каждого из нас при рождении. Следуя своим наклонностям и совершая путь к мастерству, вы окажете большое благо людям, обогащая жизнь своими открытиями и прозрениями, помогая в полной мере проявляться многообразию как в природе, так и в человеческом обществе. По сути дела, это и есть верх эгоизма — потреблять то, что производят другие, не высовывая головы из раковины ограниченных целей и сиюминутных удовольствий. Отказ от своих природных наклонностей впоследствии может привести только к боли, разочарованию и горькому чувству, что что-то очень важное было упущено. Эта боль выразит себя в озлоблен
ности и зависти, и вы, возможно, даже не сумеете распознать подлинную причину уныния и подавленности.
Гений только то и делает, что учится сперва класть камни, потом
СТроИТЬ ИЗ НИХ;
он всегда ищет материала и всегда занят его обработкой. Фридрих Ницше
Ваше истинное «я» не изрекает громких слов и банальных истин. Его голос слышится из самой сердцевины, глубины вашего существа — это нечто органичное, физически вам присущее. Оно берет начало в вашей неповторимости и проявляется через ощущения и желания, которые, кажется, захлестывают вас. Вы, как правило, сами не можете уяснить до конца, почему именно эти занятия или формы знания для вас так важны. Это действительно сложно понять или выразить словами — просто нужно принять как факт. Следуя этому внутреннему голосу, вы осознаете свой потенциал и сможете удовлетворить самые свои глубинные стремления к тому, чтобы сформировать и выразить свою уникальность. Она дана вам не случайно, и дело вашей жизни — проявить ее и заставить приносить плоды.