Почему воля, ведомая воображением и верой, утвердила ад земной? Как случилось, что в общественной жизни возобладало «самое холодное из чудищ», государственное начало (Ницше) и церковь с их инквизицией, идеалами самопожертвования и практикой массовых жертвоприношений во имя …? Это вопрос о предпосылках пирамиды и ее тени. Пирамида– грандиозный выкидыш, жилище мумии. Не абсурд ли, в жертву смерти приносить жизнь
поколений, т.е. тратить годы жизни и силы целого народа на возведение
бессмыслицы? Но это удел не только древних египтян. Нести свой крест абсурда ради – обычное дело и по сей день. Появлению пирамиды мы обязаны не столько труду строителей и орудиям труда, сколько фантазиям, верованиям и притязаниям египтян (фараон - наместник бога, его воплощение, сам бог). И, во-вторых, это «чудо» света не смогло бы появиться, если бы египтяне не изобрели машину, «мегамашину», деталями которой стали люди. Благодаря этой машине удалось организовать, сконцентрировать мускульную силу сотен тысяч людей и подчинить ее безумной цели, пирамиде. (5)
Дух, однако, выветрился (фантазии и верования египтян), но в наследство нам достался панцирь. Е гиптяне одарили человечество тенью пирамиды - государством, с его кастами, социальным неравенством и привилегиями. С ним в мир вошли «небожитель» и простой смертный, господин и раб, начальник и подчиненный, господство и покорность.
Тень пирамиды легла на тысячелетия, пала почти на все народы мира и пропитала собой едва ли не каждую клеточку социального организма. Более того, по сей день тень-государство в своем первозданном виде продолжает существовать и не в музее(!), а как военная машина, армия. Впрочем, многие ли государства отличаются от казармы? Как и в прошлом, предмет притязаний «госмашины» - человек в целом, его тело, жизнь, воля и сознание. Тотальный контроль над человеком – не аномалия, а существо государства. Он может быть жестким (фашизм, коммунизм) и мягким, демократично-правовым. Что, однако, не упраздняет тоталитаризм как таковой. (6)
С государством-пирамидой, с этим данайским даром египтян, связана малоприятная особенность. Безумным целям всегда сопутствует казарма, а казарме – нелепые цели. «Пирамидам» – кастовый строй, тоталитаризм. «Мегамашина» же не имеет оправдания без безумия, например, такого: «хочешь мира, готовься к войне», подойдут и «интересы национальной безопасности». Патриотично!
Безумие целей обернулось нелепостью связей, коими государство опутало и на тысячелетия сковало человека. Человек верха и низа, право(!?) одних распоряжаться другими и контролировать их – основа всякого рода безумств, социальных конфликтов, идей справедливости, свободы, равенства и чувств (презрения, злобы, ненависти). Практически все общественные отношения, возникающие между людьми, пронизаны подобным уродством. И это культура? Да, это ее завоевания. Безумие связей не поражает лишь в силу привычности, обыденности, повсеместности.
Конечно, государство не единственная мрачная тень человеческих фантазий. Церковь, тень страха, отчаяния, надежды и веры, родственная по существу организация (та же воля к власти). Не случайно на протяжении веков между ними шла как ожесточенная борьба за господство над человеком, так и имел место компромисс: государству принадлежит тело, церкви - душа. Печать как той, так и другой тени лежит практически на всех способах жизни современного человека, но доминирует государственное начало. Отсюда непоколебимая иллюзия, особенно в светских странах: государство начало всех начал, без него – сиротство. Однако до недавнего времени целые континенты не знали подобного устройства общественной жизни, пока аборигенов не осчастливили европейцы, как, в свое время, славян – варяги.
Триумф гуманизма»
Из абсурда родился человек, он же готов последнего и поглотить. Человечество обречено, если культура зарождения не уступит место культуре «существования». В ся прежняя культура – это культура жертвоприношений, самоотречения и самопожертвования. Ее душа – жертвенность, символ - распятие.
От ритуальны х закланий до массовых убийств с соблюдением законо в государства или, например, «правил ведения войны» ( кто убивает не по правилам, – преступник, простой или военный). Вот он, прогресс! Вот оно, торжество гуманизма и жертвы!!! Ликуй, обреченный! Тебя лишат жизни, не как попало, а по всем правилам! И не дождя ради (дикари!), а во имя бога, интересов государства, счастья народного, наконец! У жертвы свои вершины, своя слава - святой и мученик. У палачей свои взлеты: «историческая личность» и садист. «Личность» уничтожает миллионы по «необходимости»; садист– с удовольствием.
Не столь очевидно безумие невольного самопожертвования. Жизнь ради сомнительных целей (пирамид) и по безумным сценариям государства, церкви, науки и пр. Вся жизнь как добровольное или принудительное самоотречение единичного в пользу целого, «общих», «коренных» интересов и пр.
Крест для распятия
Не исполнилась пока последняя жертва, но эпитафия уже готова: «Жизнь, отданная науке ». Научная истина не разменивается на мелочи (миллионы), как церковь и государство. Имея дело с основами природы, она ставит вопрос ребром: быть или не быть жизни как таковой? С лужители истины, жрецы и поденщики науки в исступлении твердят: истину не утаить, науку не остановить,полагая, наверное, что являются прямыми и законными наследниками античных традиций и мыслителей, для которых стремление к истине – смысл жизни. Греки могли заблуждаться насчет природы, но не были безумцами. Их философская истина, не в пример всем последующим, неотделимая от добра и красоты, не давала власти над людьми и природой, а потому безобидна. В худшем случае, будете биты палкой или станете объектом иронии Сократа. Истина вне добра и красоты - кровожадна. Таковы истины церкви и государства, они требуют человеческих жертвоприношений. Научная истина – опасна сама по себе, из-за способности поставить последнюю точку в истории человека. Сегодня служить истине, довериться истине, поставить себя в зависимость от истины и ее результатов – это позиция безумцев, хотя и ученых. У нее нет оправданий. Какая разница между бескорыстными идолопоклонниками Истины и теми, кто жаждет регалий, престижа, премий, или одержимы религиозным фанатизмом и интересами государства? Какой прок от запоздалого прозрения? Выпустили джина из бутылки и раскаялись? В бессилии, призывая безумных наследников Трумэна не тереть лампу! Крест готов для последнего распятия!
Русский выход
Русские философы отдавали себе отчет об ущербности (как они полагали) европейской культуры. Но угрозу видели не в ее жертвенности, а в опасности разрыва истины, добра и красоты; мышления, воли и чувства, в распаде единства горизонтов бытия. Следствием общего кризиса западной культуры явился «одномерный человек», «средний европеец, как идеал и орудие всемирного разрушения», по выражению К. Леонтьева. Владимир Соловьев видел спасение культуры и человека во «всеединстве», «цельной жизни», частью которой является «цельное знание», «теософия» (синтез религии, философии и науки). В мистическом озарении и в одухотворении религиозным началом государства и экономики (цельное общество, свободная теократия). Русский народ-богоносец призван был осуществить этот синтез. (12)
Наверное, не следует, исходя из сегодняшнего дня, искать просчеты в воззрениях философа, ориентированных на будущее и обусловленных диалектическими пристрастиями. Нам знакомы не синтезы, а опыты «пропитки» общественной жизни религиозным началом (мусульманский мир); позитивизмом, «научным управлением человека и человеком» (европейский мир); государственным началом всех форм жизни (постсоветский мир). Подобные явления вызывают скорее опасения, чем питают надежды на синтез и здравые сценарии жизни. Вполне возможно, что культура существования возникнет не на путях синтеза прежних, имеющихся способов жизни, «не равных, но равноценных», а через вытеснение старых горизонтов новой целостностью. Это, однако, не умаляет правоты В. Соловьева в том, что в свете прежней культуры человек – существо несчастное, ущербное, и что путь выхода из тупика – в новом, целостном способе жизни, во «всеединстве».
Еще не принятое решение
Культура как феномен – открыта, но формы, срезы культуры становления герметичны, закрыты. Опечатан и человек. Дух жертвенности и пороки сечений закрытой культуры коренятся в истоках. Они косвенный, непреднамеренный результат иллюзий и сомнительных устремлений, неизбежных при зарождении культуры, освоении человеком открывшегося ничто. Надо полагать, горизонты культуры существования совпадут с феноменом. Он станет «игрой ребенка», в своей игре творящего новый дух и его коррелят – новый мир-феномен. Возможно, небосвод новой среды обитания будет держаться не на воле, разуме, чувстве и их коррелятах-проекциях, а на способностях, о которых мы и не догадываемся. Будем надеяться, что на сей раз дух явит себя не в установке жертвенности, а ограничится законной гордостью за преднамеренные плоды «рук» своих.
Пока же злобно-престарелая культура-сценарист предпочитает трагедии, жертвоприношения, палача и жертву; множит и тиражирует человеческие уродства, плодит садистов и юродивых, находящих сладость в унижении, жертвенности, самоотречении.
Заключение
Надеюсь, Вы не слишком приуныли и не утратили вкус к жизни, познакомившись с текстом. Если все же пострадали Ваши убеждения в том, что мы живем в лучшем из миров, то в свое оправдание могу сказать следующее: в том нет моей вины, что род злосчастный так нелепо развернул и обустроил свой мир. А могло ли быть иначе? Если до сего времени «человек – это существо, сам способ бытия которого – это все еще не принятое решение о том, чем оно хочет быть и стать». (17, с.105) К тому же, никто Вас не принуждает разделять точку зрения автора методических материалов на культуру-феномен и место в ней человека. Она, точка зрения, - приглашение к мысли, поступку, но не к печали.
«Итак, отворим просторы человеку и его сущностно бесконечному движению и – никаких фиксаций на одном «примере», на одной, естественноисторической или всемирно-исторической форме!» (17, с.105)