Мои воспоминания о генерале Кутепове

 

Впервые мне довелось познакомиться с Александром Павловичем в дни празднования столетия Бородинской битвы под Бородиным, куда были командированы в числе прочих частей роты Его Величества Лейб-Гвардии Преображенского и Семеновского полков.

Август 1912 года. Штабс-капитан Кутепов — начальник учебной команды Преображенского полка.

Второе запавшее в память впечатление — наш первый бой под Владиславовым 20-го августа 1914 года. Я с ротой стою в бригадном резерве, Преображенцы наступают, от нас все было видно, как на ладони, и первый бой производил впечатление чисто баталь­ной картины. Несут на носилках раненого офицера. Лица не видно, но виден Владимирский крест. Подойдя к резерву, носилки опускают, и мне виден первый раненый — это был командующий 4 ротой Л.-Гв. Преображенского полка штабс-капитан Кутепов.

Далее 1916 год. Командующий 2-м батальоном Преображенцев капитан Кутепов сменит мой батальон на позиции под Шельвовым у Луцка. Как всегда строго по форме одетый, точный, спокой­ный и трезво смотрящей на дело. Именно трезво безо всякого пафоса, громких фраз и бряцания оружием. А. П. был слишком хорошим строевым офицером для того, чтобы рисоваться и стремиться бли­стать. Я хорошо помню наши беседы в блиндаже при свечке на покрытых соломою нарах. Его критику модных в то время завезенных к нам с французского фронта и уже устаревших до ввоза {318} новшеств, и его чисто практический, основанный на здравом смысле, подход к делу.

Затем революция 1917 года, глубоко и во всем противоречившая всем взглядам, симпатиям и идеалам А. П. И этой, внушавшей ему всегда столь глубокое отвращение революции, по иронии судьбы, суждено было стать переломом в его жизни. Лишь отличный строевой офицер до революции, после нее он выносится жизнью в первые ряды борцов против нее. Именно в этой борьбе с революцией он нашел свое призвание, и вся его дальнейшая жизнь проходит под знаком непрестанной, непрерывной и беспощадной борьбы с ней. В этой напряженно­сти его борьбы, заражавшей всех с ним соприкасавшихся и был заложен тот ореол, который окружал его имя и который стихийно выносил его на пост вождя вооруженных сил русской контрреволюции.

С самых первых дней революции он, в числе, увы, немногих истинно верных долгу до конца, принимает участие в вооруженной борьбе с ней на улицах Петрограда в феврале.

Я не буду здесь ка­саться его блестящей роли в этих событиях, описанных им самим незадолго до его похищения. Вернувшись из Петербурга на фронт, он становится командующим Преображенским полком. Исполняя должность начальника штаба нашей дивизии, мне пришлось вместе с А. П. переживать эти смутные, печальной памяти дни нашей первой «бескровной» революции. Вопреки нашедшей многих сторонников системы подлаживания к комитетам во имя сохранения армии, полковник Кутепов оставался тем же, каким он был и до револю­ции. И он был прав потому, что в славных боях Петровской бри­гады в дни общего развала, в июле 1917 г., он со своим полком был душою этих побед. И не столько побед над немцами, которым все равно в тот же день сводились на нет стихийным развалом соседей, сколько побед над духом революции, духом разложения. В борьбе с врагом внешним он боролся и против более страшного врага, разлагавшего армию. До осени он мог сохранить родной полк от развала. Несмотря на нарочитые усилия пропаганды большевиков, направленные на разложение полка, полк вновь благодаря своему ко­мандиру устоял до конца. Весьма характерно, что большевики для разложения полка послали в то время одного из своих крупнейших агитаторов эмигранта Чудновского, впоследствии убитого при штурме большевиков Зимнего Дворца.

В эти трудные, скорбные дни мне часто приходилось говорить с А. П. Он ясно видел, что несмотря на все усилия, борьба с лавиной {319} большевизма на фронте становится непосильной. Как человек дела, он отдавал себе отчет в том, что продолжение борьбы в этих условиях бесцельна. Вопрос борьбы был по-прежнему для него основным, и он только искал точку приложения своих усилий. Как только стали доноситься до нас слухи и вести с Дона, А. П., не колеблясь, решил ехать туда. Я хорошо помню до сих пор при разговорах с ним в штабе дивизии, куда он часто наезжал, его одушевление и горячую веру в то, что борьба продолжается, и его надежды на конеч­ный успех. В общем развале он видел только одну точку приложения усилий, только один рычаг борьбы — Дон. Ему претило выжидание та пассивная роль зрителя событий. Он стремился стать на путь активной борьбы, к которой его тянуло. Большевицкий переворот со снятием погон и потом полным развалом делал бессмысленной борьбу на фронте, и, расформировав полк, А. П. решил пробиться на Дон. Несмотря на все трудности, это ему удалось, и он вступил одним из первых в Добровольческую Армию.

Роль А. П. в Добровольческой армии слишком известна, чтобы мне здесь ее касаться, к тому же мне не пришлось участвовать в ней непосредственно под его командой. Описание ряда моих встреч с ним в Новороссийске, Ростове, Мелитополе и в Крыму не могут поэтому добавить ничего нового к тому, что сделано его непосредствен­ными сотрудниками по борьбе в эти годы. Начав с ротного команди­ра в Первом походе, он к концу нашей гражданской войны — командующий 1-ой армией у ген. Врангеля в Крыму. Затем эвакуация и прибытие остатков армии в Турцию. Вооруженная борьба, которой он посвятил столько сил и столько энергии за три года — кончена. Оста­ется лишь горечь изгнания.

И вот, в эти безотрадные дни, когда, казалось, борьба была проиграна, ген. Кутепов создает «Галлиполи», этот символ неумираю­щей и не сдающейся белой России в лице ее армии.

Общий ход мировых событий однако не позволяет найти приложение этой воссозданной ген. Кутеповым вооруженной силы. Начинается расселение армии, и А. П. со своим им корпусом переезжает из Галлиполи в Болгарии. В 1922 г. ген. Кутепов вызывает меня в свой штаб, но, по настоянию большевиков, большевизанствующее правительство Стамболийского, высылает Кутепова в Сербию, и я его уже не застаю по приезде в его штаб в В. Тырново.

В 1923 году ген. Кутепов снова приезжает в Софию, и, по его вызову, я вечером являюсь в гостиницу «Болгария», в которой он {320} остановился. Свидание это останется памятным для меня навсегда. В своей беседе А. П. поделился со мною своими новыми надеждами. Застой в борьбе и вынужденное выжидание не могли его удовлетворить. Он ищет новых путей, новые приемы борьбы. Видя, что продолжение борьбы возможно только другим путем, он стремится на эти новые пути. Положение его трудное потому, что переход на эти новые пути многим кажется невозможным и внешне как будто порывающим с прежней традицией, в основе которой лежало прежде всего только сохранение вооруженных сил. А. П. прозорливо предвидел еще в 1923 г., что новая обстановка требует новых приемов борьбы.

В центре всех его мыслей, всей его жизни все та же борьба, которой он посвятил себя с самых первых дней революции. Вопрос лишь в том, чтобы, как в свое время в 1917 г., найти точку приложения усилий. И он ее видит в активной работе. Ей он решает посвятить свою жизнь. Однако это дается ему не легко. Он видит много недоверия к возможности подобной работы. Работа требует средств, которые до­стать, как кажется, неоткуда. Где найти нужных людей? Все это не останавливает А. П.. и его воля к борьбе эти препятствия победить.

Разговор этот воочию меня убедил, что временно прерванная борьба снова возобновится, и что она в верных и твердых руках.

Прошел однако почти год, прежде чем А. П. удалось провести свою идею борьбы. Только в 1924 г. он переезжает в Париж и становится непосредственным сотрудником Августейшего Верховного Главнокомандующего Вел. Кн. Николая Николаевича и получает возможность целиком посвятить себя тому делу, к которому он так стремился и которое он сам создал. Борьба, прерванная эвакуацией из Крыма, продолжается, и во главе ее становится ген. Кутепов.

Шесть с лишним лет — с 1924 г. по день похищения 26 ян­варя 1930 г. — мне пришлось быть близким, почти ежедневным со­трудником А. П. Не пришло еще время говорить об этой работе в пе­чати. Да и не нужна А. П. печатная реклама его работы. Лучшей ее оценкой было то доверие, которое он снискал к себе в самых широких кругах эмиграции, и те опасения, которые он вызвал у своих врагов и которые привели к трагедии 26 января.

Став, по кончине ген. Врангеля, председателем Р. О. В. Союза, он после кончины Великого Князя наследует и возглавление всей активной борьбой с большевизмом в России. Окруженный общим доверием, в сознании правоты и верности избранного им пути, А. П. может целиком посвятить себя созданному им же делу активной {321} борьбы. В 1929 г. он становится истинным, общепризнанным вождем русской контрреволюции.

Таков внешний путь его работы в эмиграции, но только близкие знают, ценою каких усилий и ценою какого упорства это удалось А. П.

Бывали дни, когда казалось, что борьба непосильна, когда он чувствовал себя одиноким в ней, не находя ни поддержки ни средств для ее продолжения. Бывали и горькие разочарования и тяжелые уда­ры судьбы. Бывала и пролитая кровь...

В 1927 г. я помню, как А. П. приходилось думать и о хлебе насущном и он уже готовился поступить рабочим в столярную мастерскую. Помню я и те дни, когда, подсчитывая с ним те крохи, которые он с таким трудом собирал на дело борьбы, казалось, что она затихает, и что даже его железной энергии не удастся сломить равнодушие и безразличие к ней тех, кто мог бы и не хотел ему помочь. И все же, несмотря на полную неуверенность в завтрашнем дне и на все трения, интриги и препоны, он неизменно, прямо шел к своей цели и вел за собою тех, которым он вселил вру в себя и в свою борьбу до конца.

С каждым годом его работа крепла, и, наконец, в самом конце 1929 г. судьба ему улыбнулась. Он добился ее обеспечения. Каза­лось и хотелось верить, что, наконец, его работа развернется так, как он об этом мечтал, и его надежды станут действительностью.

Январь 1930 года. У А. П. самые широкие планы. Все препятствия устранены, открывается самая широкая дорога его работе. Вера в се­бя, вера в свое дело победили все затруднения, снесли все преграды на пути. А сколько их было. И вот в разгар его работы, в зените его успехов, его похищают непримиримые враги.

Последний мой доклад у А. П. в субботу, накануне его похищения. Как всегда в 8 часов утра. У А. П. новые планы, новые проэкты. Не­смотря на полное разочарование А. П. только что состоявшимся свиданием в Берлине с приезжими из России, он полон веры в успех своей борьбы. На понедельник 27-го, в отличие от обычного порядка, он мне назначает два доклада — утром и днем, так как днем должно состояться свидание в его канцелярии на рю де Карм, которому он придавал большое значение и на котором он приказал мне при­сутствовать. Выхожу от него в 10 часов и прощаюсь с ним в сто­ловой. Ничто, казалось, не предвещало трагедии на завтра. Конечно, А. П. знал, что он всегда под угрозой, но в этот день он был со­вершенно спокоен и полон веры в будущее. Увы, это было последнее {322} свидание, и более мне его видеть не пришлось. На следующий день его похитили большевики.

Исчез с арены борьбы страшный для них по своей непримиримости и по своей воле к борьбе противник. Русская контрреволюция потеряла в нем своего вождя.

Потеря невознаградимая.

Величие Кутепова именно в его непреклонной воле к борьбе, несмотря ни на что. Начав ее с первых дней революции, он непрерыв­но ее вел до конца. Чем больше препятствий, тем сильнее и ярче воля к борьбе. Чем больше ударов судьбы, тем крепче стоит он на своем посту. «Так тяжкий млат», по словам Пушкина, «дробя стекло, кует булат». И эти слова целиком можно отнести к А. П.

Ведя непрерывно борьбу, А. П. всегда интуицией умел находить ту форму борьбы, которая была наиболее действительной для данной эпохи. И найдя ее, он отдавался ей со всей силой своего характера, со всей своей энергией и верой в нее.

Наконец, светлый облик А. П. всегда связывается в моем представлении с тем живым олицетворением им всего русского, кото­рое он так любил и которое так крепко в нем было заложено.

 

Русский человек до мозга костей он верил в Россию, и эти мои краткие впечатления мне хочется закончить теми словами, которые так часто провозглашал А. П. и которые так верно отражали его работу, его жизненный путь, его надежды и его жертвенное служение — «За Россию!».

А. Зайцов.

 

 

 

Борьба генерала А. П. Кутепова

 

Ростов, Екатеринодар, Каменноугольный район, Харьков, Белгород, Курск, Орел — вот этапы для рядового добровольца. Потом в памяти нет русских городов, точно все потонуло в зимней вьюге, которая провожала нас... И все завершилось Новороссийском. Как-то отдельно стоить Крым.

{323} После Крыма — «Кутепия». Я так бы и назвал Галлиполи. После Галлиполи — нигде и везде, с годами, тянущимися как тесто.

Мы — кадеты, корниловцы, деникинцы, врангелисты — в России. Здесь, за рубежом, — вранжелисты.

Среди вранжелистов — кутеповцы. Это те, кто шли «туда», в Россию.

В Галлиполи, этом последнем жернове, на котором перемоло­лись остатки Российских армий, у ген. Кутепова и его сподвижников созрела мысль о необходимости перестроить ряды для новой, неведомой еще русскому офицеру и солдату, борьбы с торжествующим коммунизмом. И то, что открывалось перед глазами ген. Кутепова и тех, кто собирался в далекий трудный путь, было полно непреодолимостью, даже безнадежностью. Не было опыта, не было средств, были невероятные технические трудности... и только была горячая вера в необходимость начать дало борьбы какими угодно жертвами.

И борьба была начата.

О подвигах первых кутеповцев Г. Н. Радковича и М. В. Захарченко-Шульц знают все. Не знает тот, кто не хочет знать.

Бесчисленные походы кутеповцев в Сов. Россию принесли делу Кутепова то, чего не хватало, самого главного, — опытности. Их похо­ды, их смерть — страшная героическая быль.

Обреченные пробили путь в замуравленную Россию, тернистая тро­па на Родину была найдена, и по ней шли кутеповцы искупая болтовню и безделье российской эмиграции.

В годы после Галлиполи имя ген. Кутепова было именем чело­века, который один поднял непосильную борьбу против организованного коммунистического государства. К нему потянулась молодежь, го­товая принести себя в жертву, а рядовое офицерство только в нем видело единственного человека дела и долга.

Эмиграция знала, что ген. Кутепов «что-то» делает, и одни относились презрительно — «что можно сделать?», другие осуждали — «посылает на смерть», третьи, большинство, были равнодушны к делу {324} борьбы, четвертые и пятые, точно сговорившись с ГПУ, плели сеть лжи вокруг имени и дела ген. Кутепова.

А. П. не раз говорил, что дело борьбы с коммунизмом окружено в эмиграции стеною враждебности.

Многие, и ген. Кутепов называл целый ряд видных лиц, которые вольно и невольно мешали делу. Мно­го было лиц из бывшего командного состава Русской армии, которые не могли примириться с «выскочкой» Кутеповым и которые всякими спо­собами хотели играть сами какую-нибудь роль. Это желание играть роль и играть во чтобы то ни стадо, «занимать положение», — приводило их в явную оппозицию к ген. Кутепову и делу борьбы, и было, конечно, только на руку ГПУ.

Лучшими же ценителями ген. Кутепова, его сподвижников и всего дела были коммунисты. Политбюро и ОГПУ знали, ценили и понимали, что перед ними страшный и непримиримый враг, знали, что ген. Куте­пов этого дела никогда не оставить и будет вести его до конца дней своих, знали они и людей — кутеповцев — идущих на них.

 

Все помнят, что временами открывалась бешеная травля против ген. Кутепова, исходившая из самых разнообразных источников. Ген. Кутепов никогда не только не отвечал на все выпады, но он поч­ти никогда и не говорил об этом. Ген. Кутепов молчал.

Ген. Кутепов говорил: — Наше дело там — в России. Наша обязанность показать русскому народу, что и мы, сидя здесь в безо­пасности, не забываем своего долга перед рединой. В представлении подрастающих в России поколениях русский патриот-эмигрант яв­ляется таким, каким изображают его советские рептилии. Мы должны там, и только там, показать себя и напоминать всем, что мы умеем бороться и умирать.

— Мы должны,— говорил еще ген. Кутепов, — смотреть на походы в Россию, как на наше необходимое и обычное дело, а не как на подвиг. Когда мы проникнемся сознанием, что только совершаем свой долг перед Родиной, нам легче будет переносить все тяготы и лишения, которые пали на нашу долю. Нас немного, очень немного, но эти немногие ценнее и лучше многих тысяч.

— Наше дело правое. Оно требует жертв, без жертв лучших русских людей Россия не восстановится, и они необходимы, они будут {325} всегда. Многие погибли, погибнут еще, погибнем все мы, начавшие, но зерно брошено, и плоды будут там — на Русской земле. Надо, чтобы дело наше продолжалось до тех пор, пока в России существует власть интернациональных бандитов.

И если случалось, что ген. Кутепову самому приходилось давать последние наставления перед походом, он говорил коротко, отчека­нивая каждое слово, после чего энергично пожимал руку. Не было ни дрожания в голосе, ни лобызаний, ни многозначительных взглядов.

Людей, у которых А. П. замечал сомнение или упадок настроения, он всегда отставлял от похода.

И, быть может, такие «проводы» у некоторых, идущих в путь, оставляли осадок сухости от ген. Кутепова.

Иногда эта «сухость» была и при встрече с вернувшимися, когда последние делали ошибки. Ген. Кутепов никогда не прощал болтливо­сти, хотя бы и невольной и вынужденной.

— Надо внушить, — говорил А. П., — что это не мое личное дело, а наше общее, наш долг. Я никого не посылаю и, если идут, то идут добровольно, зная куда и зачем. Но если ты пошел, иди, как подобает солдату.

Так было внешне, и ген. Кутепов старался у всех на виду не отступать от этой «внешности».

Но зато, отправив человека или груп­пу, он всеми своими мыслями переносился к ним. Он по дням исчислял их движение, справлялся об известиях, выражал предположения, оценивал каждого участника и всю операцию.

Надо было близко знать ген. Кутепова и настолько близко, чтобы он не только доверял, но и любил и ценил «своего» человека, чтобы при нем можно было, не в ущерб делу, сменить внешность старшего на внешность просто большого русского патриота, взявшего в свои руки тяжелый, опасный и неблагодарный труд.

Ген. Кутепов, кого он хорошо знал, вносился заботливо и бе­режно — да это и было естественно, так как все «его» были, в сущ­ности, уже смертниками, как и он сам.

— Иногда кругом, — говорил А. П. походникам, — ничего кро­ме человеческой подлости и не видишь, и тяжело становится на душе. В такую минуту я всегда вспоминаю «своих — и я горжусь вами...

{326} Вспоминаю насколько случаев.

 

Приезжает в ген. Кутепову его офицер — инженер, получив­ший хорошее место и просит, пока он свободен, дать ему «команди­ровку».

— Это самое ценное у «моих», — говорил А. П., — что ни высшее образование ни материальные выгоды после всех лишений, которым мы все испытали, не сломили жертвенности. Идут не от голода, не от разочарования, а идут по нутру... Настоящие добровольцы

Приехал штабс-капитан Б., — рассказывал А. П., — просится в отправку. Работал три года, скопил деньги, на них и хочет ехать.

Ген. Кутепов радостно улыбается и, подумав, добавляет:

— Нет, нет, мы можем еще дело сделать...

Представляется как-то ген. Кутепову офицер его корпуса после окончания университета.

— Ну что, окончили? Трудно было — знаю, но за то и время не про­пало. Поздравляю... Теперь, — улыбаясь говорить А. П.,— надо брать­ся за второй университет... за мой.

Ген. Кутепов, смеясь, приводил пример ротмистра К., который после похода заметно политически созрел.

— Разве это не университет? — рассказывал А. П., — научился многому. Говорить толково, спокойно, взвешивает каждое свое слово, молчит, когда надо, и знает, что ему делать.

После потери, после неудачи энергия ген. Кутепова только увеличи­валась. Он редко и то очень коротко вспоминал, даже при близких, о погибших, но, думаю, что А. П. переживал тяжело: уходили и гибли все лучшие, нужные, незаменимые...

Не было средств, чтобы начать дело. Но и не было денег, чтобы продолжать борьбу с большевиками. II ген. Кутепов решал, если ждать средства, то и дела никогда не будет. Он изыскивал и доставал какую-нибудь очередную тысячу франков, прося ее, как подаяние у богатых, так называемых «русских патриотов».

{327} — Ну что ж, пусть говорят, что Кутепов попрошайничает, — усмехался А. П. и отсылал выпрошенные франки в нужное место.

Деньги собирались грошами. Давали, обычно, те, которые сами ни­чего не имели. К этим деньгам А. П. относился до болезненной щепетильности.

Помню случай, когда пришлось раз обратиться к А. П. за деньга­ми для больного исходника.

— Специальных денег немного есть, но дать их не могу, он дол­жны быть израсходованы по прямому назначению, а вот у меня есть армейские деньги (т. е. пожертвованные на армию, на РОВС), из них могу кое-что дать.

И он дает 500 франков.

— Мне принесите расписку, — потом задумывается и добавляет. — Надо нам как-то организовать поступление на работу, чтобы не расходовать лишнего. Я поговорю кое с кем, нельзя ли куда-нибудь его устроить до «следующего раза».

Но часто было, что ни личные переговоры ни рекомендательные письма от А. П. не помогали устройству его людей в русские предприятия. Редко, кто отзывался.

А. П. сразу преображался, если ему добровольно какой-нибудь эмигрантский туз давал деньги «в личное его, ген. Кутепова, распоряжение», а не по «особому назначению». Тогда А. и. при встрече говорил:

— А денег вам не надо? Возьмите, возьмите... Потом отдадите, когда будете работать, — и рассказывал про «тузов», бьющих себя в «патриотическую грудь» и водивших его по ресторанам «погово­рить».

— Хожу, обдаю, ужинаю, а у самого за едой сверлит мысль: дал бы лучшие деньги, чем угощать.

У А. П. часто не было средств не только поддержать вернувшихся с похода, но и отправить одного человека на необходимое и спешное дело.

Ни одна борьба не велась с такими скудными средствами, и толь­ко один ген. Кутепов и только он знал, что стоило ему «находить деньги».

Перед самым своим похищением А. П. радостно говорил:

— Подождите, скоро дела наши поправятся...

 

{328} Недостаток средств ощущался во всем. Возникали стихийно, далеко от местопребывания ген. Кутепова, группы определенно настроенной молодежи, которые просили А. П. их поддержать. Надо было дать немного денег, а их не было. Надо было снять заблаговременно с работ, обучить людей, а часто выходило так, что хватало средств только на поход, да и то все было в обрез.

Все это наводило ген. Кутепова на мысль организовать дело по дру­гому, но проходило время, а средства не только не увеличивались, но порой и уменьшались, и приходилось опять решать: делать ли с имеющимися возможностями или все бросить. Конечно, ген. Кутепов и кутеповцы принимали первое решение: бороться, бороться во что бы то ни стало, не останавливаясь ни перед чем.

От недостатка средств были, конечно, недочеты в организации, Особенно на местах. Нельзя было проехать, посмотреть, проверить группы и одиночек. Надо было посылать своих людей к ним, а приходилось довольствоваться тем, кого выдвинула та или иная группа. И часто было, что группы были хорошие, но руководители не отвечали сво­ему назначению. Часто это были люди более опытные в жизни, но никуда негодные руководители, которые хотели только «посылать», но не идти (у генерала же было принципом — руководить может тот, кто прошел уже «школу»), были и трусы, вместе с тем желающие играть роль.

Но на фоне всего этого и из отдаленных групп выкристаллизовывались люди — настоящие бойцы, которым и поручалось все даль­нейшее руководство.

В невероятной тяготе, которую взял на себя, ведя борьбу с большевиками, ген. Кутепов и только на одного себя, его поддержи­вало сознание долга, правоты и верности избранного им пути.

Все сведения, которые шли к ген. Кутепову от его же людей, указывали, что дело его нужно и необходимо России. Помимо точной информации, которой так боятся коммунисты, волны активной борьбы, проносившиеся ежегодно в разных концах России, пробуждали у замученного и затравленного советского жителя волю к освобождению. Не раз было отмечено, что самоотверженная работа кутеповцев была толь­ко сигналом к той борьбе, которая уже исходила от самого {329} населения ... Положение в Советской России — это положение в «пороховом погребе».

В поисках за двумя белогвардейцами (Г. Н. Радкович и Мономахов) большевики мобилизуют все ОГПУ, все свои отряды — и их не находят, Г. Н. Радкович сам является в их осиное гнездо, идя на верную смерть. Как погиб Г. Н., неизвестно, но известно, что население Москвы не допускалось в район Лубянской площади целую неделю.

 

В погоне за уходящими кутеповцами, как это было с М. В. Захарченко-Шульц, Политбюро посылает не только ГПУ, но и воинские части... Это для того, чтобы изловить только одну слабую русскую женщину. Действительно, эта женщина была М. В. Захарченко-Шульц, перед которой трепетало «всесильное око» советского государства, и после смерти которой Ягода признавался в возможности «передохнуть»...

 

Коммунисты сразу и верно оценили ген. Кутепова и кутеповцев.

Те, кто шли в Россию, были сильными, храбрыми и убежденными людьми. Их всегда ожидала смерть, и все-таки они ходили по три, по пять и десять раз. И большевики не могли не знать, что человек, прошедший их кордоны, их бесчисленные рогатки, осмотры, обыски, яв­лялся для них человеком страшным. Большевики, сами из подполья, знают, что те условия, в которых они когда-то работали, по сравнению с современными, ими созданными, являются веселой опереткой. Знали большевики и то, что им предстояло при встрече с кутеповцами. Подавляющее большинство кутеповцев дорого продавало свою жизнь.

Самое страшное для кутеповцев — это была возможность попасть живыми в руки палачей. Этой участи не избежали некоторые из русских патриотов. Их всегда ожидала медленная смерть с мучительными страданиями...

У пойманных «белогвардейцев» ГПУ добывало нужные ему «сведения». Обреченных «заставляли» рассказывать все, что они знали об {330} организации ген. Кутепова. Но знали они всегда мало, знали только о тех, которые общались с ними, и могли рассказать только о своей группе, об ее предварительной подготовке перед походом и о самом походе. Ни один кутеповец не мог рассказать больше, никто из кутеповцев не знал о других группах, а тем более о численности и намерениях организации. Это знал только один ген. Кутепов.

Ген. Кутепов ни с кем и никогда не делился планами о своей работе, и ни один из сотрудников А. П. не может сказать, что ген. Кутепов был с ним в полной мере откровенен. У. А. П. было основным принципом молчание. Он не прощал болтливости и более всего ценил у своих сотрудников способность молчать, причем ген. Кутепов говорил, что и молчать то надо умеючи. У многих, особенно на периферии, бывал настолько «конспиративный вид», что их за версту можно было отличить.

— Мы все люди, — говорил А. П., — а дело наше тяжелое и ответственное, и чем меньше будет знать каждый из нас, тем лучше для дела.

В силу такой постановки работы А. П. у захваченных «белогвардейцев» ГПУ добывало немного. Конечно, ни сам ген. Кутепов ни сподвижники погибших никогда не осуждали тех, у которых в застенках ГПУ была вырвана небольшая правда об организации Кутепова. Можно было только преклонить головы перед новой жерт­вой в борьбе за освобождение России.

Все бесчисленные походы со всеми их трудностями при современной жизни в России и все дела, проведенные там, убедили ген. Кутепова и кутеповцев в одном непреложном факте: в существовании на родине двух враждебных лагерей — одного из организованного коммунистами и другого из неорганизованного всего русского населения. Как бы последнее ни было загнано и скручено коммунистами, оно все-таки оказывает сопротивление своим угнетателям, оказывает и поддержку тем, кто борется с ними.

Прежние революционеры обычно опирались на интеллигентские слои населения, которые почитали своей честью и долгом оказывать всякое содействие разрушителям национальной России. Теперь картина иная. У большинства кутеповцев было правилом избегать не только сношений, но и даже разговоров с бывшими интеллигентами, так как многие {331} из них находятся в услужении ОГПУ. Кутеповцам помогали крестьянинирабочий. Это знают не только Политбюро и ГПУ, но и рядовые коммунисты. Такая помощь и поддержка не могли не придавать мораль­ной силы ген. Кутепову и кутеповцам в их деле борьбы с большеви­ками.

ГПУ прекрасно знало, что только при поддержке населения кутеповцы могли в любой момент появиться в Москве и других городах, несмотря на охрану границ, на всю паспортную систему, поверки и обыски.

Население России поддерживает всеми способами борьбу за освобождение Родины, из каких бы источников эта борьба не исхо­дит.

Поразительным фактом является то, что крестьяне и рабочие, в силу слагавшихся изо дня в день условий существования в коммунистическом государстве, проявляли безо всякого наставления и обучения умение быстро понимать нужду момента конспиративной работы. Те, кто помогал кутеповцам, не проявлял ни малейшего любопытства, помощь приходила быстро и умело. Помощь эта, в большинстве случаев, была единоличной...

Заграницей распространено мнение о всесильности ОГПУ. В оценке деятельности этого советского органа эмиграции надо проявлять не­которую трезвость. ОГПУ, конечно, сильная организация, в ее распоряжении имеются неограниченные материальные возможности, но это со­ветское здание все-таки стоит на зыбком фундаменте, — раскачиваемом ненавистью советских граждан.

В деле, которое вел ген. Кутепов были, конечно, неизбежные опасные стороны. Одной из них было провокаторство.

Среди кутеповцев, т. е. людей близко стоявших к ген. Кутепову, провокаторов никогда не было. Но это не мешало многим обвинять ген. Кутепова в «неблагонадежном окружении».

Эта была неизбежная ложь, вокруг ген. Кутепова, которую плели, вольно и невольно, эмигранты, ее которую без сомнения всячески поддерживали московские агенты. Для последних важно было заронить в пугливые головы искру недоверия.

{332} Но попытки «втиснуть» своих людей в одну из организаций ген. Кутепова, конечно, были. Был напр. такой случай:

В Россию была отправлена группа из трех человек. На месте, в Москве, выяснилось, что необходимо будет задержаться на долгое время, и старший группы решает остаться с одним помощником, а второго, некоего X., отсылает с донесением обратно. X. двигается к границе и по пути проезжает родные места. Соблазнившись желанием повидать своих близких, он их навещает. Его принимают настолько хорошо, что он решается пожить, «чтобы лучше уяснить себе советскую обстановку», и живет две недели, оберегаемый и опека­емый своей семьей. За это время он близко сходится, как это было в детстве, со своим братом, тоже бывшим офицером. X. решает от­крыть своему брату всю правду. Брат изумлен и восхищен, долго думает над «открытием» и в один день говорить о своем решении пе­ременить свою жизнь в корне и тоже начать борьбу с большевиками.

— X. очень обрадован, и оба брата выходят заграницу. Прибыв в назначенное место, оба брата встречают теплый прием у местной группы, причем старший группы доносит ген. Кутепову о прибытии советского брата Х-а. По поверке советский X. в прошлом оказывает­ся вполне достойным человеком. Он выражает желание увидеть ген. Кутепова, которому хотел бы изложить свой план борьбы с больше­виками. На это А. П. отвечает, что просит этот план изложить пись­менно и переслать его с оказией, начальнику же группы А. П. предлагает послать двух братьев X. и еще одного человека в Россию с определенным заданием. Группа вышла и не вернулась. Советский X. предал брата и спутника. Это выяснилось впоследствии с полной очевидностью.

Бывали и другие попытки «внедрения» в организацию ген. Кутепова. Самым излюбленным методом у ГПУ была следующая схема, которая разыгрывалась, как по нотам, но которая была совершенно знакома ген. Кутепову.

Заграницу посылались «бывшие люди», которые в прошлом занимали какое-нибудь общественное положение, были политическими дея­телями, специалистами, офицерами. Обычно эти люди имели некоторую связь с эмиграцией. Они приезжали по несколько раз в командиров­ку по своей специальности от разных советских учреждений, встречались, иногда как бы случайно, с нужными им эмигрантами, которые, как известно, очень охотно идут на такие встречи, довольно правдиво рассказывали им о жизни в Советской России, не выказывая {333} ни малейших симпатий к коммунистам. В третий, четвертый раз они начинали заводить разговоры о возможности работы в России, го­воря сначала, что «надо что-то делать», а потом намекали, что «они уже кое-что и делают». Дальнейшее зависало от талантливости агента и глупости или осторожности эмигранта...

У агентов ГПУ обычно все сводилось к образованно так называемых «трестов». Большевицкие агенты говорили, что у них в России имеются противобольшевицкие организации, и что для дела необхо­димо поддержать ее стойким элементом из эмиграции, что мотивиро­валось по разному: то недостатком людей, то трудными советскими условиями, то необходимостью расширить дело и т. п.

За все годы работы А. П. можно насчитать очень много «трестов». Были «национальный», «большой», «немецких колонистов», «приисковый», «комсомольский», «учительский», «лесной», «рабочий», «рыбный», «военный» и т. д. Название, обычно, отвечало характеристике «треста». Так, при «приисковом», говорилось, что на приисках (указывалось место), куда стекается вольница, есть уже организация, и что при посылке людей можно «раздуть кадило». При «рыбном», на рыбных промыслах, реки простор и т. д.; при «лесном», на лесных заготовках, много недовольных... Обычно ГПУ приноравливало «трест» к соот­ветствующему моменту, так напр., после гонения на немецких колонистов появились немедленно посланцы от них...

Ген. Кутепов вел дело борьбы в России по двум направлениям: по следам ГПУ («трестам») и по своим путям, известным только ему самому.

Ген. Кутепов, прибегая к дорожкам чекистов, считал, что и эти дорожки иногда могут быть полезны.

Все зависит от походника, — говорил А. П., — наши средства настолько малы, что у нас нет надежды расширить дело до нужных размеров. Нам не всегда, следует отказываться даже от путей ГПУ, которые, конечно, очень опасны, но эту опасность мы знаем. Каждая же побывка в России дает нам нового опытного человека. Это своего рода школа, жестокая школа, но она нам необходима.

Ген. Кутепов всегда предупреждал «своих» о тех путях, кото­рые им предстоят. Делал соответствующий подбор людей, давал {334} точные инструкции и, если пути были сомнительные, то не возлагал на походников никаких заданий кроме одного — «хорошо присмо­треться». Если же пути были «свои», то ген. Кутепов предоставлял походникам полную инициативу, давая лишь общие директивы.

Опыт указал, что первый раз по «тресту» можно было идти без особого риска... В дальнейшем все зависело от способностей посылаемых.

Близкие люди неоднократно убеждали А. П. быть осторожному взять охрану и переехать в лучшую квартиру — все такие разговоры подымались задолго до 26 января 1930 года. А ген. Кутепов, смеясь, отвечал:

— Я уже давно хожу под охраной чекистов, — и рассказывал. отдельные эпизоды этого «охранения».

На более настойчивые просьбы ген. Кутепов уже отвечал строго и упорно отрицательно, и переубедить его не было никакой возможности.

 

Отказ его, по существу, вызывался такими причинами:

Первая из них лежала в самой личности ген. Кутепова. Он, взявшись за дело борьбы с большевиками, в сущности был обреченным человеком и смело шел навстречу смерти. От этого его нельзя было охра