У агента, который действует среди бандитов, отморозков, террористов, нет шанса на суд. Перед многими из них я готов снять шляпу и поклониться им в ноги. Они же спасают жизнь мирных людей! Именно они составляют мощь и силу любой спецслужбы. Не открытые сотрудники, не здановичи, которые врут по телевидению, а именно те люди, которые ежедневно рискуют жизнью, и никто о них никогда не узнает. Когда я стал онером, у меня они были — вот такие агенты.
Опер оперу тоже рознь — зависит от того, кто чем занимается. Один направляет своего агента на раскрытие преступлений, на предотвращение террористических актов, а другой — на сбор анекдотов: кто рассказал анекдот про Путина, кто смеётся над Ивановым или Патрушевым…
Нельзя одного и того же агента использовать и для сбора анекдотов, и для работы в преступной среде, внедрять его в террористические организации. Это разные специальности. И не сможет оперативный работник, который вырос на политическом сыске, служить в подразделении по борьбе с терроризмом. И наоборот. Одно дело — спасать жизнь людей, а другое — затыкать им рот.
Молодым сотрудникам рассказывают случай; как во время войны полк прорывался из окружения, командир был ранен, фашисты наступали на пятки. Несколько человек должны были задержать врага. Умереть, чтобы спасти остальных. Командир сказал особисту: возьми любой взвод и продержись, сколько можешь. И тогда особист перед строем приказывает: «Мои люди, ко мне!» И вышли все агенты. И все полегли. Стукачи? Агенты. Каков опер, таковы и его агенты.
Представь в этой ситуации Путина. Вот он встал бы перед строем:
«Мои люди, ко мне!», и кто бы вышел? Патрушев? Этот за Родину убить может, а умереть — никогда.
Я не стыжусь своей работы. Пусть Зданович стыдится.
— То есть ты никогда не совершал поступков, которых стыдишься?
— Я стыжусь того, что смалодушничал и написал рапорт на своего начальника отдела Платонова. В 1995 году, после событий в Будённовске, был снят Степашин, и директором ФСК назначили Барсукова. Шла чистка, и сняли почти всех начальников отделов. В том числе и Платонова. Но так как его снимать было не за что, спровоцировали конфликт. Платонов пришёл к Волоху, вновь назначенному начальнику Оперативного управления. А тот стал на него орать.
Платонов вернулся и говорит в сердцах: «Я бы его застрелил. Вот мерзавец!» Это слышали несколько человек. Нас стали вызывать и требовать на Платонова писать рапорта. Я понимал, что это просто нервы, человек не сдержался, что никогда он Волоха не застрелит. Тем не менее слова-то были произнесены.
Я заявил, что это ерунда, но меня всё равно вызвали и приказали писать рапорт. Я подчинился, потом пошёл к Платонову и сказал: «Александр Михайлович, я на вас рапорт написал, извините». Он говорит: «Да ладно. Не ты один написал». Это — главное, за что мне стыдно.
Второе. В 1995 году я участвовал в провокации против известного правозащитника Сергея Григорянца. Его в ФСБ просто ненавидят. В особенности те, кто по пятой линии работал. Его постоянно прослушивали, следили за ним. В 1994–1995 годы на него давили, чтобы он отказался от своей правозащитной деятельности. Но мужик оказался упёртый, с ним ничего сделать не могли.
В конце 1995 года он вместе с двумя чеченками должен был выехать за границу на какую-то правозащитную конференцию с видеоматериалами о преступлениях, совершённых российскими войсками в Чечне. Начальник Оперативного управления Волох нас вызвал к себе в кабинет и доложил Барсукову, что, мол, люди готовы, выезжают на задание. По технике была получена информация, что Григорянц с этими материалами собирается выехать из страны. Волох приказал видеокассеты изъять, похитить или привести в негодность. Мы спросили — если изымать, то на основании чего? Мы сами не можем, это дело таможни, а у неё нет права изымать документы. Они же не запрещённые.
Необходимо было основание, чтобы Григорянца со спутницами досмотреть в Шереметьево-2, задержать, не пустить в самолет. Кто-то предложил: «Надо им чего-нибудь загрузить». Волох усмехнулся: «Ну да, наркотики Григорянцу? Кто ж поверит?» — «Ну, тогда надо патроны подбросить». Волох говорит: «Согласен. Наркотики на границе — это уголовное дело. Нам не нужно уголовное дело. Зачем нам шум. Надо только материалы похитить или испортить». — «Патроны надо одной из чеченок подбросить, потом взять объяснение, что сумку взяла у знакомых, а там оказались патроны. Ведь где чеченцы, гам патроны». Волох согласился: «Да, да; хорошо. А патроны есть? Только смотрите, не из серии ФСБ, чтобы потом не определили, что это с нашего склада».
Моей задачей было состыковаться с наружкой (они вели Григорянца), довести до таможни и показать — вот они. А там уже был полковник Сурков, помощник Волоха. Патроны подбросила либо таможня при досмотре, либо Сурков. Не знаю кто. Мы свою работу сделали. Григорянц в этот день никуда не вылетел, а если вылетел, то без тех документов.
Вот за эти два случая мне стыдно.
— Это всё?
— Это главное.
— Саша, извини, но я должен задать тебе неприятный вопрос. Получается, что ты как луч света в тёмном царстве. Ты утверждаешь, что никогда не работал «налево», даже не пользовался тем, что само шло в руки, — словом, всегда жил на зарплату?
— Я отвечу тебе так. У каждого в жизни есть эпизоды, о которых не станешь распространяться публично. И я не буду. Помнишь, как в песне поётся:
Судьба меня качана,
Но и сам я не святой…
В моей биографии есть эпизоды, которыми я не стану с тобой делиться. Даже в Конституции есть статья, разрешающая отказываться от показаний на себя самого. Но я никогда никого не убивал, не похищал, не крышевал, с бандитами в доле не был. И крови на мне нет. Так что стыдиться мне нечего, и я сплю спокойно.
Да и пойми, уже пять лет я нахожусь в оперативной разработке спецслужб. Есть команда высшего руководства найти на меня хоть что-нибудь. Подняли всю мою подноготную. Вывернули наизнанку все мои дела за последние десять лет. И что? Нашли трёх мерзавцев из числа бандитов, которых я отправил за решётку, и они оговорили меня. Я уж не знаю, что им за это обещали. Они дали показания, что я их ударил пять лет назад, и они вдруг об этом вспомнили. Меня за это сажали в тюрьму, судили, но суд меня оправдал. Я тебя уверяю, если бы за мной был криминал или что-либо постыдное, то об этом ФСБ растрезвонило бы на весь свет. И из тюрьмы я уж точно бы не вышел.
Коллеги
— Ты начал свою карьеру в ФСБ, борясь с организованной преступностью в тесной координации с органами МВД. А потом у тебя сложилась репутация специалиста по преступности внутри МВД. Как это получилось?
— Моими партнёрами в МВД были МУР и РУОП, подразделение по борьбе с организованной преступностью. Поначалу мы часто работали одной командой, по одному и тому же объекту.
— То есть ваша служба по сути дублировала милицию?
— Нет! Надо разницу понимать. Суть угрозыска в том, что они работают «от трупа», от факта разбойного нападения, кражи в квартире. Они от преступления начинают искать человека. КГБ всегда работал «от человека'. Как в анекдоте «был бы человек, статья найдётся…» Через агентуру находят человека, который вызывает подозрение, а не он ли замешан в том или другом деле. И от него, через его связи идут к преступлению, которое он совершил (или нет). Это и называется «разработка».
Когда РУОП был создан, у них не было опыта разработчиков. А у нас не было опыта работы в криминальной среде. Мы учили их, а они — нас. Эффект был замечательный.
— Ходят легенды о противостоянии между Петровкой в Лубянкой.
— Раньше такого не было! Противостояние началось позже. Они к нам поначалу отнеслись настороженно, а потом уж мы ходили к ним как на работу. Были настолько тёплые, человеческие отношения, что они даже помогали нам с подбором агентуры среди уголовной среды. Мы делали одно дело и делили трудности, а не славу.
Позже, когда Климкин стал начальником Московского РУОПа, отдел стал превращаться в банду. Но в период с 1991-го по 1993 год именно Московский РУОП поставил бандитов на колени.
В начале девяностых они вовсю гуляли. Помню, был бандитский сходняк в гостинице «Президент-отель». Какого-то армянина чеченцы убивали: гонялись за ним по коридорам и стреляли. В гостинице «Украина» несколько месяцев бандиты жили, ели и пили в кредит. А когда их попросили рассчитаться, стали стрелять в потолок. Никого не боялись. И их не трогали. Такую картинку помню: надо было срочно позвонить, хотел зайти в гостиницу «Савой», там телефон-автомат есть. Подошёл — не пускают. Показал удостоверение, а им по барабану, говорят: «Вали отсюда». И тут вижу, из «БМВ» выходят люди с цепями на пузе, их останавливают у входа: «Вы кто?» — «Мы бандиты». — «Проходите».
Это позже жульё стало говорить о себе: «Мы — коммерсанты». А в те годы бандиты особенно не скрывались. Подскочило количество убийств, рэкет становился нормой.
Москва была пострашнее Санкт-Петербурга. Помню, однажды ночью пришлось нам троих заложников освобождать. Ну могу ли я забыть женщину, к которой пришли и её девятимесячного ребёнка положили в ванну с ледяной водой? Денег требовали. Вот что творилось.
И московская милиция, и наша служба тогда стали бандитов гонять, как волков на охоте. Буквально обложили кругом. И за два года Москва превратилась в более или менее цивилизованный город. Да, преступления совершались, но уже не то было. Не было той наглости. И главная заслуга в этом — Московского РУОПа.
Были, конечно, и там и коррупция, и превышение должностных полномочий, но это всё расследовалось! Помню, выгнали парня, бывшего десантника, за то, что он на обыске деньги украл. Коллеги его сами вычислили и выгнали. Мы тогда искали заложников вместе с восьмым отделом (этнические группировки). Руководил им Михаил Васильевич Сунцов, известный московский сыщик. И день и ночь работали, никто не получал никаких вознаграждений. Иной раз не на что было поужинать.
Но постепенно и РУОПы, и ФСБ занялись одним делом — добычей денег. И стали не соратниками, а — иногда подельниками, иногда конкурентами. И началось всё с ментов.
— Почему?
— Наверное, потому, что они были ближе к мелкому бизнесу, к ларькам. И потом они же территориально организованы, на «земле» сидят.
Помню, была у меня встреча с агентом Александром. Он приходит с вытаращенными глазами и говорит: «Ты знаешь, мне участковый сделал заказ взорвать начальника милиции». Мы эту информацию задокументировали и передали в прокуратуру. Прокуратура стала разбираться. Даже агент был допрошен. Всё подтвердилось: участковый просил агента взорвать начальника милиции за то, что тот запретил в киосках, с которых получал участковый, торговать водкой.
Вот так всё и начиналось. Не прошло и трёх лет, как разрослось до беспредела. Сегодня почти ни одно торговое предприятие не работает без делёжки с милицией или ФСБ.
Некоронованным королём российского преступного мира считался Япончик. Представьте себе, что Япончика выпустят из американской тюрьмы, он приедет, придёт в киоск и скажет: «Я — Япончик. Заплати мне десять рублей». Да он десяти копеек не получит! Приедут менты и изобьют. Потому что это их киоск.
Порой доходит до абсурда. Приходит ко мне агент: «Меня милиционер попросил создать банду у них на территории». Я спрашиваю: «Как банду?» — «Так. Вызвал начальник Уголовного розыска и предлагает: «Мы банду создаём, и ты будешь ее главарём. Ты сидел, эту публику знаешь. Мы тебе оружие дадим». Агент спрашивает: «А зачем это вам нужно?» — «Коммерсанты оборзели, платить отказываются. Ты станешь на них наезжать, а мы будем вроде как решать вопросы с тобой. Получать с них деньги и часть давать тебе. А кто не будет платить, ты им займёшься по-своему. Будешь район держать в страхе, а мы район от тебя защищать».
— Но сегодня ведь РУОПы пытаются реорганизовать.
— Слишком поздно. Сейчас уже всё схвачено. Кстати, газеты пишут, что РУОПы собирались расформировать из-за того, что ФСБ и милиция делят «Славнефть». Говорят, что Гуцериев был под крышей РУОПа. Поэтому они поставили министром внутренних дел своего человека, Грызлова, и тот их реформирует под свою команду. Это пишут в открытую, но ведь это криминальные разборки. И никто не удивляется. Как будто так и надо.
Повадки РУОПов
— У каждого преступника свой почерк. В чём специфика РУОПов?
— Каждое преступление, кем бы оно ни совершалось, носит скрытый характер. Сотрудники правоохранительных органов скрывают свои преступления известным способом: пытаются придать им форму законности. Если преступники нарушают закон, то правоохранительные органы используют. его. Как сотрудники одного из отделов Московского РУОПа совершали банальные разбойные нападения? Через свою агентуру они устанавливали коммерческие фирмы, которые имеют большие суммы наличных денег. Допустим, с вещевых рынков или из магазинов. Но вместо того чтобы поступать по закону — ставить в известность налоговую полицию, они действовали следующим образом.
Милиция вербует агентов, как правило, из уголовной среды. Агент-уголовник — это вам не депутат Думы. То сбежит, то куда-нибудь уехал или его убили, мало ли что. Тогда милиция свою пропавшую агентуру ставит в розыск. Как лицо, якобы совершившее преступление. Его где-то задержат, звонят оперативному работнику, он приезжает, забирает его и разбирается.
— А поставить в розыск можно безо всяких на то оснований?
— Они берут какое-нибудь уголовное дело и просто вписывают туда нужную фамилию.
— Но это же противозаконно.
— Да, но в оперативных целях применяется часто: агента ведь надо найти, человек же пропал. Не самый законный, зато эффективный метод. Этим и пользовалось одно из подразделений РУОПа. Они брали ранее судимого своего агента и ставили его в розыск как лицо, совершившее особо тяжкое преступление. После этого устанавливали офис, куда стекается большое количество «чёрных» денег. Агент должен был просто войти в этот офис и сказать секретарше: «Я бы хотел с таким-то встретиться». — «А по какому вопросу?» — «Я скажу ему лично». Его задача — минут пять продержаться в помещении.
Как только агент заходит в офис, через несколько минут туда налетает милиция, всех задерживают и проверяют документы. Естественно, руководство фирмы интересуется: «Что случилось? В чём дело?» — «А вот у вас на фирме прячется человек, находящийся в розыске за массу убийств». Все, естественно, возмущены: «Да это не наш. Мы не знаем, как он сюда попал». Милиция сурово: «Все так говорят. Было бы странно, если бы вы сказали, что знаете, как он сюда попал».
И начинается досмотр с целью установления вещественных доказательств. Разумеется, находят неучтённые наличные средства. «А это что за деньги?» — спрашивают. Им: «Вы понимаете, так и так…» Результат: деньги или делятся, или их просто отбирают и уходят. А кто заявление напишет? Нал-то чёрный. Проверенный метод, действует безотказно.
— Много говорят о поиске пропавших машин.
— Седьмой отдел МУРа, который занимается розыском машин, — одно из самых доходных подразделений. Деньги делаются так (мы работали по многим сигналам на них): ряд ранее уволенных сотрудников этого отдела организуют частную фирму по розыску машин. А седьмой отдел имеет компьютер с базой данных для установления владельца по номеру. В отделении всего один телефон — туда не дозвониться, полдня потеряешь, это любой оперативник знает. А фирма имеет прямой доступ на базу данных.
Угнанные машины, как правило, прячут на больших платных стоянках. Вот из МУРа едут туда, проверяют все машины подряд и находят одну-две угнанные. Если автомобиль дорогой, определяют владельца и передают его данные той частной фирме, то есть своим же товарищам. Фирма выходит на потерпевшего и предлагает за деньги «разыскать» автомобиль. Если машина стоит десять-пятнадцать тысяч долларов, то «ищут» за три-четыре тысячи. Причём берут предоплату и, глядя честными глазами, говорят: «Остальное заплатите, когда мы её найдем». А машина уже найдена.
Как правило, человек соглашается, потому что машина дорогая, лучше за треть цены вернуть старую, чем новую покупать. Буквально через неделю они звонят хозяину и говорят: «Нашли». Автомобиль возвращают, берут вторую часть денег и делятся с сотрудниками милиции.
Понятно, что при такой деятельности рано или поздно приходится сталкиваться с реальными угонщиками, и наступает момент, когда выгоднее с ними договориться, даже «войти в долю», нежели арестовать. Потому что если PIX посадить и машины перестанут угонять, то исчезнет источник заработка. И в какой-то момент граница между ментами и бандитами начинает стираться, и уже не поймёшь, кто есть кто.
У меня был агент из уголовной среды. Он пришёл однажды на встречу совершенно ошарашенный и рассказал такую историю. Едут с одним вором в ресторан. Вор говорит: «Заедем на Шаболовку». — «Зачем?» — «Да там заказ надо сделать на одного». Агент ошалел: «Где заказ? На Шаболовке?»
Остановились прямо напротив РУОПа. Вор позвонил по мобильному, вышел сотрудник. Мент взял протянутую ему фотографию, посмотрел внимательно и положил в карман: «Данные есть, адрес?» Вор говорит: «Да, с обратной стороны всё написано. А цена какая?» Тот пояснил: «Если это бизнесмен, то двадцать тысяч. А если депутат или политический деятель, то цена может быть больше, а может, и вообще за это не возьмёмся».
И они уехали. Мой агент спросил вора: «А предоплата? Чего они прямо так берутся, без предоплаты?» Тот отвечает: «Сначала они всё сделают, а потом мы заплатим». — «А если ты их кинешь?» Вор усмехнулся: «Ага, попробуй их кинуть».
Москва и москвичи
— И часто оперативное чутьё заводило тебя туда, куда лезть не следовало?
— Ничто так не бьёт по оперативнику, как сознание собственного бессилия. Взял след, пронёсся по нему, рискуя жизнью, установил преступника, задокументировал его действия. А тебе сверху свистят: отставить, это сюй.
В 1996 году стала поступать информация, что в Лужниках действует липецкая преступная группировка. Было установлено, что торговцы подписывают с руководством контракт на сумму, допустим, пять тысяч рублей за место, а на самом деле платят наличными от двух до десяти тысяч долларов. Эти деньги собирают липецкие бандиты и передают по инстанции — директору Лужников, в Московскую мэрию.
В липецкую группировку внедрили агента, были установлены спортзал, где они собираются, и два джипа, в которые они два раза в месяц грузят большие денежные суммы и развозят по адресам. Нашли несколько торговцев, которые написали заявление, что с них вымогают дань — оформляют одну сумму, а берут другую, не облагаемую налогом. Вместе с группой «Альфа» была подготовлена операция, в ходе которой машина была задержана и бандиты взяты с поличным, с незаконным оружием. В машине — почти миллион долларов. Операцией руководил подполковник Гусак из Оперативного управления.
Операцию провели тайно, почти никто об этом не знал, поэтому не было утечки информации. После того, как липецкие были задержаны с деньгами и оружием, необходимо было возбуцить уголовное дело. Их привезли в местное отделение милиции, и что тут началось! Милиция отказывается выделять следователя. Нужно деньги учесть, они же левые, но налоговая полиция отказывается выезжать на место. Потом из Московского управления ФСБ пошли звонки, что задержанных людей избивали, подбрасывали оружие, гранаты. Дошло до того, что чуть ли не этот миллион долларов подбросили. А на Гусака пытались сфабриковать заявление, что он под крышу хотел взять Лужники.
Потом, когда на рынке зарезали азербайджанца, выяснилось, что это липецкие сделали. За то, что он вовремя деньги не выплатил. Руководство Москвы тогда спустило расследование на тормозах, заявив, что опасается беспорядков. Они прекрасно понимали, что если начать уголовное дело по факту убийства, выяснится, что со всех торговцев собирают левые деньги и отправляют в мэрию.
— А как вы установили, что деньги отправляют именно в мэрию?
— Оперативной разработкой это и было установлено — куда они идут. Для московского правительства.
— Но оперативные данные ещё не факт?
— Да, оперативные данные надо легализовать. Надо брать людей с поличным и спрашивать, где деньги взяли. С кого собрали? Это же нужно доказать. Люди пишут заявления, что с них взяли эти деньги. Должно следствие подключаться и проверять, допрашивать людей, спрашивать: как долго вы здесь работаете? Кому платите? Что у вас в договоре? Почему платите налом? Почему валютой? Кто с вас собирает? А что будет, если вы не заплатите?
Всё это надо было документировать следственным путём, и тогда бы установили, куда деньги идут дальше. Эти бы сказали: «Мы отвезли туда-то», допросили бы следующих, те сказали бы: «А мы возим туда». Задержаны с оружием, с деньгами, есть люди, которые пишут заявления. Но… следователя никто не выделяет для работы.
Наша агентура просто животы надрывала: что, руки коротки мэрию обнять?
— А деньги куда делись?
— Насколько мне известно, деньги в милиции остались. Оставили там, и всё. Раз дела нет, значит, деньги должны были вернуть липецким, а липецкие — не иначе как в мэрию.
— Миллион долларов?
— Точно не знаю, говорят, даже больше миллиона. Я не спрашивал Гусака, куда эти деньги они подевали. Знаю, что их в милицию сдали, а как милиция распорядилась ими, не спрашивал. Единственно помню, что потом Гусак ходил, объяснения писал.
— И всё же, как всплыли фамилии, точные адреса передачи денег?
— Это уже потом через свои источники я начал устанавливать, что собой представляет липецкая группировка. Почему за них так вступились? Надо мной мои агенты смеялись: «Они уже давно там, в Лужниках сидят, а деньги идут в мэрию». И рассказали, кому и как все эти деньги передавались. А куда ты пойдёшь с этой информацией? Кому её понесёшь? Её никто не принимает. Была даже в газете статья одна, что всё случившееся — разборки, какие-то крышные дела. Хотя я точно знаю, Гусак в той ситуации работал без чьего-либо заказа. Он, просто бандитов задерживал.
Клиент Пичуга
— Говорят, что однажды ты спас воровской общак. Как это?
— Не совсем воровской общак. Речь идёт о ста тысячах долларов, которые, как потом выяснилось, принадлежали одному из воровских общаков. В 96-м году ко мне обратился сотрудник Московского угрозыска, офицер четвёртого отдела Андрей Федотов (четвёртый отдел занимается грабежами и бандитизмом). Он сказал: —Люди хотят с тобой встретиться».
— «Что за люди?» — «Члены одной преступной группировки — ответвление солнцевской».
— Как они узнали о твоём существовании?
— Я занимался освобождением заложников, причём довольно успешно — многих нашёл. Естественно, об этом говорили, и не они первые ко мне обращались. Что-что, а находить заложников я умел.
— Обращение к тебе преступной группировки должно было быть зафиксировано в рапорте?
— Конечно. И об этом было доложено руководству. Но ведь это только по оперативным данным они числились членами преступной группировки. Взять, например, Михася. Все говорят: солнцевский бандит. Но ведь за бандитизм он не осуждён. Хотя по оперативным данным за ним достаточно — заслуг».
— Швейцарский суд его оправдал.
— Да, потому что российские правоохранительные органы никаких материалов на него не выслали. По оперативным данным, один из заместителей министра МВД, который и сейчас занимает высокий пост, получил за то, что не передал материалы швейцарцам, миллион долларов от адвоката Михася.
Почему ко мне обратились эти люди? Один из их лидеров был Миша, по кличке Кореец. Он в самом деле был кореец. Эта бригада контролировала часть коммерческих магазинов на Ленинском проспекте.
— Это известно?
— Конечно. Сегодня про любой магазин, про любую фирму известно, кто её контролирует. Бандиты — всё меньше, ФСБ и милиция — всё больше.
Так вот, они мне рассказали, что несколько дней назад Кореец был похищен. Люди остановили машину, представились сотрудниками милиции, вытащили его из автомобиля и увезли. По его же мобильному телефону стали требовать несколько сот тысяч долларов.
Я доложил руководству, начальнику отдела Колесникову. Мне дали команду искать. В третьем отделе РУОПа оформили заявление. И мы вместе начали работать. Установили примерный круг лиц, которые могли его похитить, откуда работает телефон Корейца. Нам удалось выйти на контакт с преступниками, это у нас называется «ложный оперативный контакт».
— Почему ложный?
— Меня представили как члена другой группировки, которая участвует в выкупе Корейца. Часть денег мне привезли его люди. Похитители не знали, что мы из ФСБ. Думали — бандиты едут выкупать своего человека.
Давал деньги вор в законе Пичуга (с ним я потом столкнулся в тюрьме), а непосредственно мне более ста тысяч долларов принести Андрей Вольф, лидер реутовской группировки, и уголовный авторитет Утёнок, из Ухты. Мы вместе с Утёнком поехали выкупать Корейца. Утёнок тоже думал, что мы бандиты. Встреча была назначена возле церкви, на въезде в Мытищи.
Подъехали, подошёл человек с телефоном Корейца — это был пароль. Мы договорились, что едем вместе, отдаём деньги, забираем заложника и задерживаем преступников с поличным. Доказательством того, что мы не менты, было присутствие Утёнка — ни один преступный авторитет ни за какие деньги не пойдёт вместе с ментами, просто не может этого сделать по понятиям. А Утёнок-то не знал!
Переговорили и поехали. И вдруг милиция останавливает машины и задерживает Утёнка и человека с телефоном Корейца. Операция сорвана, — ложный оперативный контакт» закончился. Всем стало ясно, кто есть кто. Я говорю: «Вы что делаете! Вы почему сорвали операцию! Он же нас везёт к Корейцу!» А они: «Так надо!» Повезли нас в РУОП.
— А ты представился?
— Так это же были те самые менты, с которыми мы работали! Был план совместных действий милиции и ФСБ. А тут они срывают операцию. На повороте с Ленинского на Шаболовку этот человек, похититель, — они на него даже наручники не надели — открывает дверцу машины и смывается. Я — за ним. Мне менты кричат: «Не стреляй! Не стреляй!» Я сделал шесть выстрелов в воздух — в пять часов дня — можете себе представить, что творилось на Ленинском! Я в воздух стрелял. Напротив здания Министерства внутренних дел. Пули на излёте могли в кабинет к министру залететь. Догнал, прыгнул на него. Задержал.
Привозим его в РУОП. А менты говорят: «Сейчас будем пытать. Выбьем из него, где Кореец». Я пытаюсь их остановить: «Не надо пытать. У него телефон Корейца. Надо просто допросить». Они упёрлись: «Так ничего не скажет. Надо пытать».
Я зашёл в соседний кабинет поговорить с Утёнком уже в новом качестве. Утёнок сидит в наручниках с вытаращенными глазами и говорит:
«Вот я попал! Саня, ты в каком звании?» Я говорю: «Я из ФСБ, подполковник». Он: «Спасибо, что не мусор».
Возвращаюсь, а они этого, с телефоном, отпустили! «Почему отпустили?» — «У нас нет оснований его задерживать». Как нет? У него же вещественное доказательство — телефон заложника в руках. Вечером докладываю руководству. Мне говорят: «Возвращайтесь, ищите его».
Установили, где он живёт. Дома он, естественно, не появился, исчез.
Утром возвращаемся в ментовку — сидит Утёнок, с которого уже сняли крест вместе с золотой цепью. Он просит: «Саня, по старой дружбе скажи, чтоб крест вернули, это подарок друзей». Я пошёл, еле уговорил. Крест вернули, а Утёнка отпустили.
Потом ко мне пришли люди от Пичуги, которые деньги давали на выкуп. Говорят: «Нам деньги не вернули». Я: «Как не вернули?! Я же руоповцам оставил». Поехал к руоповцам: «Верните деньги!» Они меня в сторонку отозвали: «Ты чего? Это ж воровские деньги!» Я говорю: «Воровские? Ну, так запишите в протокол, изымите, как положено, вызовите налоговую!» — «Слушай, Саня, не лезь в наши дела, мы сами знаем, как с жуликами разбираться». Я говорю: «Знаете что, друзья мои! Эти деньги люди мне давали. Верните!» И тут вижу — на стеллаже сумка лежит, с которой я ехал. Вытащил её — вот и деньги. Они: «Ты чего, собираешься бандитам деньги возвращать? Ах ты, мудак!»
Я взял деньги, поехал к бандитам. За столом сидят Утёнок, Вольф и ещё ясеневские. Вольф изумлён: «Никогда в жизни такого не видел. Кто бы подумал, что менты способны деньги отдать. Такого в истории ещё не бывало! Мужики, приколитесь, чего делается! Саня, тебя в психдом отправят!» Я говорю: «Пересчитайте!» Они: «Да ты что! Даже если чего-то не хватает, мы согласные!»
А Кореец появился сам по себе через несколько дней — придумал историю, как сбежал от похитителей. Я тем временем установил с одним руоповцем оперативный контакт, и он мне рассказал, что Корейца никто не воровал. Он вместе с сотрудниками третьего отдела сам организовал своё «похищение», чтобы с воровского общака собрать деньги и с ментами их поделить. Вот почему руоповцы операцию сорвали! А Пичуга мне передавал большое спасибо, потому что это он за деньги отвечал, даже если бы выяснилось, что менты их обманули.
— А Корейцу ничего не было за попытку похитить деньги? Свои воры ему не отомстили?
— А откуда они знают? Я же им не говорил.
— Ты Пичуге не сказал?
— А почему я должен ему говорить? Что я, к нему нанимался? Он вор, а я офицер ФСБ. У меня задача была найти и освободить заложника.
И в другой ситуации эти деньги нужно было бы изъять. Я же предложил тогда руоповцам изъять деньги под протокол. Они не захотели, потому что если под протокол, то придётся сдать всё в казну.