Боре удалось устроиться на работу. Место работы было далеко, по ту сторону небольшой речки, за хутором Гавриловка. Слесарное и токарное дело, которое он освоил в ремесленном училище, теперь ему пригодилось. Его назначили помощником механика. Немцы хотели отремонтировать тракторы и сельскохозяйственные машины, чтобы использовать их в хозяйстве.
Механик - всегда пьяный, с красным носом и осоловевшими глазами покрикивал на своего помощника:
- Где твоя работа?! Зачем ты разбираешь все машины? Смотри, выгоню.
Борис улыбается.
- Ну, чего ты кричишь? - спокойно говорит он грязному, насквозь проспиртованному человеку. Спрашиваешь работу, а где инструмент? Грозишься выгнать?.. Да я и сам скоро уйду.
Механик сопит и, махнув рукой, уходит проспаться.
- Начальник у меня хоть куда, - насмешливо отзывается о нем Боря. - Всегда под мухой... Придет, пошумит и опять идет к бутылке прикладывается.
Пользуясь бесконтрольностью, Борис приспособился изготовлять зажигалки, которые мы обменивали на продукты. По моей просьбе он сделал для дома ведро и три жестяные кружки.
Каждый день я относила Борису обед и всякий раз заставала у него Толю Попова. Они о чем-то оживленно разговаривали. Но как только я появлялась, смолкали, и Толя спешил уйти.
- Значит, вечером встретимся в клубе. “Сегодня будут показывать интересные номера”, - говорил он и украдкой подмигивал.
Боря молча съедал обед и, когда я, уложив в кошелку посуду, собиралась уходить, ласково просил:
- Мамочка, может быть, я задержусь сегодня. Ты не волнуйся, не жди меня, ложись спать. Хорошо?
Однажды я сказала ему, что напрасно он вступает в пререкания с механиком.
Боря, горько усмехнувшись, согласился:
- Ты, конечно, права. Нельзя так дерзко вести себя. Но у нас с ним совсем разные цели. Ему нужно, чтобы машины были пригодны. А мне, наоборот, чтобы они никуда не годились. Понимаешь, мама?
Я понимала трудность положения Бориса и искренне сочувствовала ему. Впервые я задумалась над тем, какие нужны выдержка, находчивость и изворотливость, чтобы обмануть врага, не вызвать подозрений.
...Однажды утром я пошла на базар купить табака. У большого немецкого плаката увидела толпу людей.
«Опять фрицы что-нибудь придумали», - решила я и хотела было пройти мимо.
Но, к моему удивлению, люди отходили от плаката довольные. Тогда я тоже пробилась поближе и заметила небольшой листок, наклеенный рядом с плакатом:
«Земляки! Краснодонцы! Шахтеры!
Все брешут гитлеровцы. Они принесли горе и слезы в наш город. Они хотят запугать нас, поставить нас на колени. Помните: мы для Гитлера - рабы, мясо, скот! Мы все лучше предпочитаем смерть, нежели немецкую неволю. Правда победит. Красная Армия еще вернется в Донбасс. Сталин и правительство в Москве, Гитлер врет о конце войны. Война только разгорается.
Гитлер хочет угнать вас в Германию, чтобы вы на его заводах стали убийцами своих сыновей, мужей, отцов, дочерей. Не ездите в Германию, если вы хотите в скором времени поцеловать у себя дома своего мужа, сына, брата. Мы будем рассказывать в своих листовках всю правду, какой бы она горькой ни была для России. Читайте, прячьте наши листовки, передавайте их содержание из дома в дом, из поселка в поселок.
Смерть немецким оккупантам!»
Грубо расталкивая людей, к плакату пробивался полицейский. Он сорвал листовку, сунул ее в карман и озлобленно закричал:
- А ну, расходись! Стрелять буду!
Кто-то в сутолоке приклеил на спину полицейскому записку: «Ты продаешь наших людей за кусок колбасы, за пачку махорки, а заплатишь за это своей жизнью. Берегись, предатель!»
Люди то шарахались от полицейского, то посмеивались, читая приговор, вынесенный ему неизвестными смельчаками. А он, ничего не подозревая, важно прошел по всему базару, став посмешищем непокоренных краснодонцев.
Я купила табак у одной знакомой женщины и торопилась домой, чтобы поделиться важными новостями. Но женщина задержала меня:
- Вам далековато нести, еще рассыплете. У меня есть клочок бумаги, дайте-ка я вам заверну.
Уже далеко от базарной площади я остановилась отдохнуть и, поправляя уложенные в сумку покупки, ахнула. Кулек с табаком развернулся, и на его внутренней стороне виднелись слова: «Товарищи! Земляки! Краснодонцы!..»
«Листовка!» - подумала я и, осторожно оглядевшись, быстро зашагала домой.
На улице встретились мне Боря и Толя Попов. Я торопливо рассказала им о листовках и полицейском. Выслушав, они многозначительно переглянулись, и я поняла, чьих рук это дело.
- А вы куда так рано? - спросила я.
- Тоже на базар, - ответил Боря. - Там сегодня немцы парад устраивают. И изменники участвуют, в форме донских казаков. Охота посмотреть. Пригодится.
Вернулся он с парада мрачным.
- Сволочи! Видела бы ты, как они выслуживаются перед фашистами, - возмущался он сборищем предателей. - Отвратительно было смотреть на эту гнусную шайку... Эх, забросать бы их гранатами! Но ничего, мы их сфотографировали. Сбережем снимки для наших.
Массовое появление листовок всполошило немцев. Короткие, четкие воззвания «Молодой гвардии» появлялись на заборах, телеграфных столбах, подбрасывались под двери биржи труда. Они проникали и в близлежащие поселки и хутора.
В распространении листовок принимали участие все члены «Молодой гвардии». Но особенно много смекалки и старания вложили в создание своей маленькой типографии Жора Арутюнянц, Ваня Земнухов и Володя Осьмухин.
Маленькие листочки, писавшиеся сначала от руки на школьных тетрадях, а потом печатавшиеся на самодельном станке, были для людей вестниками победы над врагом. Они призывали к борьбе, к стойкости.