ИНТЕРМЕДИЯ СУДЬБА СТАЛКЕРА




 

Виктор Свинцов был прирожденным сталкером, хотя долгое время не осознавал этого.

Он родился и вырос в городке, построенном при огромном режимном заводе, занимавшем территорию, на которой могли бы разместиться два таких городка. О том, что производит завод, открыто рассказывать было не принято, а потому среди мальчишек ходили самые невероятные предположения. Говорили, в частности, что там делают ядерные бомбы против Америки. Реальность оказалась прозаичнее — это было предприятие, на котором урановая руда проходила первичную обработку: выделялась из породы, измельчалась, упаковывалась и в таком виде отправлялась дальше. Виктор узнал назначение завода после того, как производство на нем остановилось в связи с сокращением спроса на уран, а родной городок начал умирать под ударами экономических реформ. Тогда же сняли милицейскую охрану с заводского «могильника» — так называлась довольно обширная зона, огражденная забором с колючей проволокой. О том, что находится за забором, тоже говорили разное: дескать, там залежи драгметаллов, списанной техники, в том числе видеомагнитофонов, фотоаппаратов и прочих сокровищ, о которых можно только мечтать. Еще говорили, что там можно встретить странных существ — мутантов. Словечко это вошло в обиход после Чернобыльской аварии и многочисленных статей о последствиях радиоактивного загрязнения прилегающей к ЧАЭС местности, которые охотно печатала центральная пресса.

Разумеется, мальчишек тянуло к «могильнику» как магнитом. Поначалу они опасались гнева родителей.

но куда больше — устрашающих знаков в виде черепа с костями, которые висели на заборе. Но любопытство пересилило страх, и как-то ранним воскресным утром, собравшись в компанию и подзуживая друг друга, школьники отправились осваивать неизведанные земли. Ограждение преодолели через дыру подальше от КПП — там сторожил злой старикашка Кузьмич с берданкой.

В первый момент увиденное разочаровывало — глазам мальчишек открылся пустырь, лишь кое-где поросший чахлым кустарником. Там и тут высились груды горелого хлама — подойдя ближе, любопытствующие школьники увидели, что это старые костюмы химической защиты вперемежку с противогазами. Их сваливали и жгли на протяжении десятилетий, в результате получился жутковатый черный холм, глядящий сотнями слепых «глаз» — обода очковых узлов уцелели в огне, а ветер и дождь очистили металл от копоти. Завороженные и слегка напуганные сюрреалистической картиной мальчишки двинулись дальше — в глубь запретной территории. За черными кучами они обнаружили штабеля пришедших в негодность промышленных аккумуляторов — короба проржавели, серная кислота протекла сквозь трещины, убивая все живое в почве под ними. В этом месте остро и неприятно пахло химией, и юные исследователи обогнули поле аккумуляторов стороной. Ближе к центру запретной зоны находились громоздкие металлические конструкции непонятного назначения, похожие на детали межпланетных кораблей будущего. Очевидно, сделаны они были из какого-то особого сплава — ржавчина их не коснулась, но поверхность потускнела, скрытая под многолетним слоем пыли. Ребята остановились, зачарованно оглядываясь вокруг. Им и вправду на минуту показалось, что они космонавты и находятся в ка- ком-то другом мире.

Именно тогда юный Витя Свинцов испытал особое состояние, сходное с эйфорией: пульс участился, сердце томно заныло, волна приятных мурашек прокатилась по телу, зашевелились волосы на затылке, а в ушах зазвенело. Юноша вдруг понял, что его место именно здесь — на территории, где все и вся пропитано запахом древней тайны, где опасность, реальная или надуманная, подстерегает за любым углом, но не отпугивает, как должно, а притягивает, давая шанс испытать себя на переделе возможностей, отбросить иллюзии, установить раз и навсегда, на что ты способен.

Наваждение продлилось недолго. Кто-то из друзей громко матюгнулся, чтобы нарушить тишину. Остальные заржали, а Витя огорченно вздохнул: ему сразу захотелось вернуть ощущение исключительной наполненности бытия, но момент был безнадежно упущен.

Голоса ребят пробудили непонятное движение у основания одной из фантастических конструкций — там шевелилось какое-то существо. Вспомнив байки о мутантах, ребята переглянулись. Им стало по-настоящему страшно, но бежать никто из них даже не подумал, ведь потом вся школа засмеёт. Заводила компании Рыжий Герка сообразил, что ему в очередной раз придется подтверждать свое лидерство. Он явно не хотел идти к «существу», топтался на месте, кривил рот. И тогда вперед выступил Витя Свинцов — молча и уверенно зашагал по чахлой травке к агрегату, похожему на огромный самовар, остановился в его тени, вглядываясь. И увидел странное — на земле было свито большое гнездо из ивовых прутьев, внутри которого разместились три белых пушистых шара размером с футбольный мяч; каждый был увенчан маленькой сплюснутой головкой с черными бусинками глаз и длинным изогнутым клювом. Заметив чужака, шары неуклюже завозились, и Вите показалось, что разинутые клювы снабжены рядами мелких острых зубов. Юношу передернуло от отвращения, но он сдержал себя. Подтянулись одноклассники, и рядом встал Рыжий Герка, который догадался подхватить где-то покрытый ржавчиной арматурный прут и держал его, как мушкетер шпагу. При виде уродливых существ нервы у заводилы не выдержали — он истошно завопил и, подавшись вперед, с размаху ударил прутом по ближайшему к нему шару. Стальной конец легко вошел в мягкое, что-то противно хрустнуло, чавкнуло, брызнула черная кровь. С перекошенным лицом Герка как заведенный продолжал взмахивать арматури- ной, мигом превратив шары в безобразное месиво из пуха, костей и внутренностей. Потом отбросил орудие в сторону и, продолжая вопить, не разбирая дороги побежал к КПП. Охваченная внезапной паникой ватага устремилась за ним. Навстречу выскочил Кузьмич с берданкой, но и его зрелище орущих и ослепленных ужасом ребят напугало настолько, что он тут же отшатнулся, спрятался в будку и закрылся там.

Бежал со всеми и Витя — не потому, что испугался уродцев или жестокой расправы над ними, а потому что интуитивно осознал: внутреннее равновесие места нарушено, бессмысленное убийство пробудило силы иной природы, любая задержка может обернуться еще большим кошмаром. Так завершилась его первая короткая вылазка в запретную зону — первая «ходка», если использовать жаргон современных сталкеров.

Что примечательно, никто из одноклассников больше не рискнул пересечь границу «могильника», подробности вылазки вообще не обсуждались, особо гордиться тут было нечем. Однако Витя в одиночку ходил туда почти каждую неделю, изучив территорию «могильника» вдоль и поперек. Горы горелой спецодежды, поля аккумуляторов и фантастические конструкции стали ему почти родными. Ходил он и к тому месту, где Рыжий Герка убил необычных существ, но никаких следов гнезда не обнаружил — со временем даже стал думать, что встреча с ними была сном или наваждением.

Познакомился Витя и с Кузьмичом. Получилось это случайно — до того момента Витя старался обходить КПП стороной, пользуясь дырками в заборе. Но вот однажды школьник гулял по территории «могильника», осматривая свалку старых рессор и колесных дисков, и вдруг, выскочив словно из-под земли, на него налетел здоровенный лохматый пес. Зверюга напала молча — без обычной для собак прелюдии с лаем или рычанием. Повалила школьника на спину, прижав передними лапами, ткнулась мокрым носом в лицо. Витя с ужасом увидел, что пес слеп — зрачки заменяли уродливые бельма. Шок был сильнейший — от прилива адреналина у юноши перехватило дыхание, он не смог выдавить и писка, и почудилось, что вот сейчас он умрет от разрыва сердца. Пес так же внезапно отпрыгнул в сторону, остановился, оскалившись. Но снова не залаял, а издал звук, похожий одновременно на смешок и на кашель. Витя полежал, с трудом приходя в себя. Потом решил подождать, надеясь, что зверюга уйдет. Но пес не уходил — уселся на задницу и чего-то ждал, вывалив длиннющий язык. Тогда школьник медленно приподнялся, с опаской глядя на пса и ожидая от него чего угодно. Тот остался на месте. Витя встал — пес не шелохнулся. Витя зашагал, стараясь ступать бесшумно, — пес тоже встал и, поводя мордой из стороны в сторону подобно радиолокатору, сканирующему окружающее пространство, двинулся следом. Витя попытался оторваться, ускорив шаг, — пес снова «кашлянул». Витя притормозил — пес удовлетворенно примолк, но отставать не собирался. Так они и шли до самого КПП — мальчик с собакой. Кузьмич заметил их издали, но не проявил беспокойства — наоборот, вышел вразвалочку, берданку оставил в будке, неторопливо засмолил папиросу, весело наблюдая за Витей. Когда до сторожа оставался десяток шагов, юноша не выдержал и, сорвавшись, бросился к нему — под прикрытие широкой спины в ватнике. Кузьмич засмеялся — так же, как слепой пес, словно сухо закашлялся. Витя остановился и ошарашенно посмотрел на Кузьмича. «Не боись, — сказал Кузьмич. — Джу — кобель справный, добрый. Не видит ни хрена, но территорию свою знает. Любит чужакам власть показать. А ты чего сюда зачастил? Чего забыл?» Витя не смог внятно ответить на конкретные вопросы — пролепетал в том духе, что ему нравится гулять в этих местах, а ничего плохого он не задумал. «Гуляй, — разрешил Кузьмич. — Но как завечереет, сразу назад. Нехорошо здесь ночами».

 

Обретя новых друзей, Витя стал посещать «могильник» чаще и скоро знал территорию как свои пять пальцев. Он даже составил карту, на которой были отмечены и совершенно загадочные места — например, сложенный из белого кирпича куб без окон и дверей, назначение которого не смог объяснить даже сторож. Со своей стороны, Кузьмич периодически посылал школьника в город за папиросами, а в благодарность рассказывал разные байки из «жизни» запретной зоны: про загадочное свечение по ночам; про глубокую воронку, которая образовалась на пустом месте, а потом столь же внезапно исчезла; про редкие и слабые, но вполне реальные землетрясения; про «людей в черном», которые прилетели сюда на вертолете и долго расхаживали, картинно задирая ноги, что твои журавли. Через много лет, сидя за сталкерским костром, Плюмбум удивлялся, сколь похожи услышанные в детстве байки Кузьмича на истории, рассказываемые современными крадущимися: похоже, архетип «таинственного острова» со временем не меняется, а все эти легенды суть производные от него.

В середине 90-х жизнь в городке преобразилась. Расцвела частная торговля, при этом госпредприятия оказались на голодном пайке, многие рабочие и специалисты получили расчет, быстро скатившись по социальной лестнице. Появились бандиты, обложившие успешных торговцев данью, а чуть позднее — бандитские группировки. Криминализация всех сфер жизни шла полным ходом, «новый русский» рэкетир сделался культовой фигурой, и этот процесс не мог не затронуть входящего в возраст Витю Свинцова. В первую очередь подвергся разграблению «могильник» — сначала туда повадились алкаши и бомжи, потом металл начали вывозить грузовиками. Кузьмича во время большого рейда помяли до инвалидности, его будку сожгли, а слепого пса по кличке Джу просто пристрелили. Витя сильно переживал по этому поводу, ожесточился, и когда Рыжий Герка позвал его в молодежную «бригаду», не стал возражать. Походил с годик в «качалку», натаскался на ближний бой, поучаствовал в паре баталий за передел сфер влияния и, наверное, не дожил бы до двадцати, но тут свезло: потянул на тренировке сухожилие, из-за травмы пропустил очередную «стрелку», а дело там закончилось стрельбой и гранатой, полегли почти все, включая неуемного Герку. Разумеется, по факту массового убийства завели уголовное дело, из Москвы примчалась особая следственная группа, копала глубоко, и уцелевшим членам «бригады» ничего не оставалось, как зарываться поглубже, уходить в тень, прикидываться шлангами. Виктор выбрал самый простой и надежный путь — явился в военкомат и уже через пару дней отправился в армию.

В армии тоже было весело. Разгоралась Вторая Чеченская — новобранцы тряслись при мысли, что их пошлют на Кавказ. А Вите было все равно, поэтому, наверное, он в Чечню и не попал. Послали его охранять Хальмер-Ю — шахтерский поселок под Воркутой, превращенный в «полигон Пембой». Поселок давно расселили, и командование ВВС предложило использовать его в качестве большой мишени для бомбардировщиков. Стечение обстоятельств, больше похожее на перст судьбы, снова привело Виктора Свинцова в запретную зону. Будущий сталкер не преминул воспользоваться представившейся возможностью закрепить свои навыки: он бродил между домов, вдыхал пыльный воздух; иногда ему казалось, что он видит тени людей, которые наполняли это пространство своей жизнью, своими радостями и своей болью. Время остановилось здесь, как будто на моментальном снимке, сделанном когда-то очень давно и успевшем пожелтеть, истрепаться по краям. Наверное, из Хальмер-Ю можно было бы сделать музей канувшей в Лету эпохи. Однако история распорядилась иначе, и в этом содержался даже некий символизм: российская авиация бомбила советский городок, превращая наполненные тенями дома в руины, — так и российские политики стремились стереть в крошево память о недавнем прошлом, суетливо отрекаясь от дела своих отцов.

В годы службы Виктор начал всерьез задумываться о том, что именно влечет его в заброшенные места, подобные «могильнику» и поселку-полигону. Было ясно, что никто из окружающих не способен внятно ответить на этот вопрос, а потому Свинцов решил обратиться к литературе. Библиотечный фонд воинской части оказался убог и невыразимо скучен: стройными рядами стояли тома полного собрания сочинений Ленина (во время кризиса со снабжением дальних гарнизонов труды вождя мирового пролетариата пошли на туалетную бумагу), большое пространство занимали потрепанные многословные мемуары ветеранов ВОВ, из журналов имелись только подшивки «Армейского сборника» и советской еще «Техники — молодежи». Именно последний журнал и привлек внимание Виктора. Раньше он даже не подозревал о его существовании — рожденный в восьмидесятые Свинцов не мог знать, сколь большое влияние «Техника — молодежи» оказывала на подростков «застойного» времени, каким зарядом бодрости и веры в будущее их заряжала. В свободное время он заходил в библиотеку и часами просиживал там, листая подшивку в произвольном порядке. Внимание сразу привлекали иллюстрации: редакция «Техники — молодежи» обильно и с удовольствием публиковала работы советских и зарубежных художников, посвященные теме освоения космоса. Загадочные пейзажи и фантастические конструкции, необычные существа и земляне в причудливых скафандрах — все это завораживало, пробуждая то самое подзабытое и приятное ощущение, которое возникало в душе Виктора, когда он посещал запретную зону «могильника».

До армии Свинцов мало интересовался космонавтикой, его поколение жило совсем другим, но теперь неожиданно осознал, что родился и вырос в стране, граждане которой первыми прорвались в неизведанный и смертельно опасный мир. Именно его соотечественники, которые, казалось бы, толком делать-то ничего не умеют, даже автомобиль нормальный собрать не способны, встряхнули само Мироздание, шагнули туда, где никогда не было людей, распахнули для человечества ворота в бесконечный и великолепный мир. Мысль об этом бодрила, и Виктор искренне не понимал, почему сегодня о самом выдающемся достижении в мировой истории в России почти не пишут и по «ящику» не показывают — зачем такой успех из памяти народной вымарывать? Чем гордость за Спутник и Гагарина новой государственности помешает?… Свинцов начал изучать космонавтику, и хотя по отдельным статьям в журналах — часто с выдранными страницами — получить внятное представление было невозможно, все же он вынес главное: его место там, на переднем крае, среди мужественных парней, бросивших вызов ледяной пустоте. С другой стороны, он видел, что для вступления в Отряд космонавтов ему не хватает образования — в популярных статьях попадались термины, смысла которых он не понимал. Это можно было «подтянуть», но тут вступали в силу другие соображения: Виктор знал, что для подъема из низов к элите общества нужна серьезная поддержка, а у него не было даже нормальной семьи — в советские времена Свинцову, может быть, и помогли бы, но российское государство трясло не по- детски, социальные лифты были разрушены, экономика не вылезала из перманентного кризиса, и тут не до жиру, быть бы живу. Впрочем, и свойственной молодости самонадеянности Виктор не был лишен, а потому верил, что сможет найти лазейку. Самое интересное, у него почти получилось.

 

В тех же старых журналах он наткнулся на небольшую и очень умную статью, в которой давалось объяснение его стремлению оказаться в запретных местах. Оказывается, еще в шестидесятые проводились опыты над крысами, которые выявили удивительную особенность социально организованных животных — в популяции всегда рождается несколько особей, которые не ищут теплого места у кормушки, а инстинктивно стремятся к расширению ареала обитания. Ученые создали большой комфортабельный бокс, разместили там несколько лабораторных крыс и обеспечили их всем необходимым для беспроблемной жизни. При этом из бокса вело несколько лазеек в лабиринт, наполненный очень неприятными, хотя и не смертельными ловушками: двинувшись, по нему крыса могла получить разряд током, провалиться в небольшой резервуар с водой, обжечься о раскаленную поверхность. Разумеется, на первых порах, осваивая новое пространство, многие крысы пытались пройти в лабиринт, но, наткнувшись на препятствия, поспешно возвращались в бокс к приятной во всех смыслах жизни. И лишь одиночки — обычно довольно жалкие с виду крысеныши, не получившие достойного места у кормушки, — продолжали испытывать себя в лабиринте, невзирая на боль и страх, преодолевая одну ловушку за другой. Ученых это удивило, и тогда в награду для отважных они построили еще один комфортабельный бокс — на выходе из лабиринта. Преодолев все препятствия, крысеныш попадал в настоящий рай, где всего было вдоволь и никто не мог отогнать его от свежей еды и чистой воды. И последовало новое открытие: потершись некоторое время в «раю», отдохнув и отъевшись, исследователь пробирался назад! Можно было бы это объяснить стремлением к удовлетворению полового инстинкта, однако, вернувшись, крысеныш снова становился парией, а потому мало интересовал самок. Озадаченные исследователи решились на оригинальный ход — они пустили в населенный бокс воду и понаблюдали за тем, что произойдет. А произошло нечто невероятное: разжиревшие на обильной кормежке лидеры заметались и утонули, а вчерашние лузеры возглавили исход, выведя свое племя через лабиринт в новый бокс. Этот эксперимент наглядно показал, что тяга к изучению запретных зон заложена природой, а в случае смертельной угрозы для популяции именно «любители острых ощущений» становятся последней надеждой и спасают остальных. Подобное поведение казалось самоочевидным для людей, но, как выяснилось, присуще любым животным со сложной социальной организацией.

Через много лет Плюмбум пересказал статью Бо- леку. Тот долго хохотал, а отсмеявшись, сказал, что неведомый журналист из «Техники — молодежи» все переврал: эксперимент был гораздо сложнее и не дал однозначных результатов, поэтому говорить о каком- то особом природном механизме, проявляющемся, в частности, в сталкерской деятельности, не приходится. Стремление к расширению ареала обитания — один из базовых инстинктов для любых форм жизни, но крадущимися зачастую движут совсем иные мотивы: жажда наживы, склонность к авантюрам, желание доминировать в стае себе подобных. Получается, сталкеры ничего не расширяют, а наоборот, хищнически эксплуатируют Зону, присваивая себе ее богатства. «Значит, я не сталкер?» — спросил Плюмбум. «Ну почему же? — отозвался Болек. — И среди сталкеров попадаются романтики. Но я назвал бы их по-друго- му — искателями». Когда Свинцов регистрировал свою фирму, название пришло само: ООО «Искатель».

Демобилизовавшись, Виктор не захотел возвращаться в родной городок — делать там амбициозному парню, решившему осваивать космические просторы.

было решительно нечего. Поддавшись на уговоры сослуживца, Свинцов отправился прямиком в Москву. Отсидел положенные часы на курсах подготовки и устроился в охранное агентство. Работа в основном сводилась к ловле магазинных воришек, не приносила существенного дохода и быстро ему наскучила — он начал прощупывать варианты трудоустройства в какую-нибудь из космических «контор», и пределом мечтаний для него в тот период стал Звездный городок. Однако в Центр подготовки космонавтов Виктор не попал, судьба подбросила ему другой вариант — в Институте медико-биологических проблем набирали низовой персонал, и хотя платили там сущие копейки, Виктор решился изменить свою жизнь ради призрачной надежды стать своим среди космонавтов.

Это были трудные, но чертовски интересные годы. Зарплаты едва хватало на еду и одежду, но Свинцов был молод и здоров — он поселился на рабочем месте и довольствовался только самым необходимым. Поскольку он активно интересовался проектами института, то быстро обрел друзей среди молодых ученых. Несмотря на вечные проблемы с финансированием и обновлением лабораторного оборудования, те пылали энтузиазмом. Институт всерьез готовился к тому, что вскоре на Марс отправится международная экспедиция, вовсю шли работы на экспериментальном комплексе, который должен был стать прототипом межпланетного корабля. Однако поле деятельности ученых было шире, затрагивая самые необычные вопросы. К примеру, вошла в моду экзотическая наука — астробиология. Хотя жизнь на Марсе или где- либо еще, кроме Земли, обнаружить пока не удалось, астробиологи полагали, что занимаются очень важным и перспективным делом — ведь чтобы найти внеземных существ, нужно в общих чертах представлять себе, как они выглядят. Научная группа, которую возглавлял молодой доктор биологических наук Михаил Шагаев, занималась изучением экстремофилов — микроорганизмов, обитающих во враждебных средах: в кипятке, под огромным давлением, без доступа к свету. Эти микроорганизмы и впрямь выглядели настоящими инопланетянами из фантастических книжек, и Свинцов с большим удовольствием слушал популярные лекции о них, которые Шагаев любил читать всем, кому небезразлично, есть ли жизнь на Марсе.

При Шагаеве всегда крутился веселый розовощекий научный сотрудник — Денис Лучинский. Как оказалось, два ученых мужа были не разлей вода со времен школы, поступали одновременно на один факультет, вместе грызли гранит науки, только вот Шагаев оказался талантливее и удачливее — быстро взлетел вверх, получил лабораторию и солидный международный грант на исследования. Вместе Шагаев и Лучинский смотрелись как братья: два коротко стриженных крепыша в деловых костюмах, один посветлее, другой потемнее. Однажды Свинцов услышал, что студенты за глаза называют их Болеком и Лёле- ком — в честь героев одноименного польского мультсериала. Он даже посмотрел несколько серий, чтобы понять почему, но аналогии не углядел — мелкие карикатурные раздолбай совсем не походили на друзей- биологов. Однако прозвища закрепились и со временем стали почти официальными.

Еще при Шагаеве всегда находилась лаборантка Лариса. Сначала Свинцов не обращал на нее внимания: молодая миловидная блондинка, наверняка дура набитая, таких при любом успешном мужике с десяток вертится. Потом признал ее право на существование, когда случайно убедился, что именно она исподволь, но уверенно управляет внутренней жизнью лаборатории, задает рабочий ритм, выявляет самые важные направления, уверенно отбраковывает второстепенные. Да и эрудиции ей было не занимать — как-то она сцепилась с Лёлеком по специфическому вопросу, и из нее посыпалась такая отборная терминология, что Виктор сразу ощутил себя чужим на этом празднике жизни. Именно Лариса подала идею развернуть в Чернобыльской зоне отчуждения Биологическую станцию для проведения полевых исследований. Сначала от идеи отмахнулись, но потом вдруг выяснилось, что в исследованиях такого рода заинтересованы многие — Шагаеву тут же была оказана поддержка на высоком академическом уровне. А Виктор понял, что судьба снова подбрасывает ему шанс — строительство станции на одной из самых запретных и притягательных территорий планеты: это могло стать ключевым событием в его биографии, и Свинцов сделал все, чтобы оказаться в штате, получив должность лаборанта и взвалив на себя львиную долю организационной работы.

Виктор навсегда запомнил сентябрь 2005 года, когда они с Ларисой впервые отправились в Чернобыльскую зону подбирать площадку для Биологической станции. Зрелище большого города, навсегда покинутого людьми, впечатляло. «Могильник» и Халь- мер-Ю не шли ни в какое сравнение с этим пространством, преображенном энергией тысяч людей, но теперь смертельно опасным для всего живого. Пустые улицы с буйной растительностью, ржавеющая техника, злые щелчки радиометров, многочисленные знаки радиационной опасности доказывали: прогресс — не всегда благо, прорыв в будущее способен обернуться кошмаром.

И все же в этом мире смерти содержалось особое очарование. Как и Хальмер-Ю, Чернобыльская зона отчуждения хранила в себе отпечаток ушедшего времени — прошлое и будущее причудливо сплетались здесь, давая удивительные сочетания. Советская символика соседствовала с эмблемами украинской самостийности. Старенькие «уазики» парковались рядом с американскими «джипами». Нарядные иностранные туристы, обвешанные миниатюрными камерами, зачарованно взирали на мрачный короб Саркофага и на памятники тем, кто остановил распространение «ядерного пламени». Иногда на улице можно было встретить собак и кошек, но это были уже не ласковые домашние животные, а настоящие хищники — опасливые, стремительные, избегающие контактов с человеком. Они даже внешне начали меняться, в кошках прорезалось рысиное, в собаках — волчье. Болек рассказывал, что изучение фауны Чернобыльской зоны отчуждения выявило интересную особенность: кошки оказались более приспособлены к жизни без человека, чем собаки; последние тихо вымирают, не сумев вписаться в пищевые цепи, им не хватает кормовой базы, они не могут освоить охотничьи навыки — как оказалось, за все нужно платить, в том числе и за преданность.

В те дни в Чернобыльской зоне отчуждения было не протолкнуться от военных, в основном — от украинских и европейских, но попадались и соотечественники. Согласно официальной версии, нашествие армейцев было вызвано тем, что из-за ошибок, допущенных в период возведения Саркофага (объект «Укрытие»), в его стенах и крышке появились трещины, возникла угроза протечек, и было предложено построить новое, более современное и продуманное сооружение, которое гарантировало бы изоляцию четвертого энергоблока как минимум на сто лет. С этой целью в зону и пришли военные — они должны были подготовить окрестности ЧАЭС для масштабного строительства. Однако, на взгляд Свинцова, только усложнили процесс — разбили территорию на секторы, ввели тотальный пропускной режим, в отдельных местах возвели новые ограждения или подлатали старые. Дороги ожили, с трудом пропуская тяжелогруженый транспорт, и эта подозрительная суета навевала нехорошие предчувствия — что-то здесь «готовилось», а в официальную версию местные жители не верили.

Впрочем, Свинцову было не до предчувствий — возведение Биологической станции в условиях всеобщего бардака оказалось не самым простым делом. Лариса выступила незаменимым компаньоном, и Виктор вскоре обнаружил, что в каких-то вопросах она разбирается намного лучше, и с немалым облегчением переложил на нее часть ответственности. Уже тогда он начал приглядываться к подруге Болека и обратил внимание, что она, может, и не слишком красива, но, несомненно, симпатична, следит за собой и умеет подать эффектно свою женственность. Еще с ней оказалось очень интересно — она всегда разговаривала с мужиками на равных, за словом в карман не лезла, не жеманилась, не смотрела в рот и не хихикала глупо в ответ на комплименты. Лариса на голову, а то и на две превосходила всех девушек, с которыми Свинцов близко общался, и это не могло оставить Виктора равнодушным. Навсегда в его памяти первое знакомство с Чернобыльской зоной отчуждения оказалось связано с открытием Ларисы.

 

Биологическую станцию разместили в типовом вагончике-бытовке на берегу пруда-охладителя, южнее водозаборного канала. Исходили из соображений удобства — поблизости уже несколько лет работали экологи, следящие за развитием моллюсков и рыб. Радиоактивный фон здесь сохранялся довольно высокий, что не мешало живности процветать: одной из достопримечательностей пруда были мощные двухметровые сомы, которых туристы кормили булками. Экологи были рады помочь — финансирование постоянно урезали, а военное командование, агрессивно прибиравшее зону отчуждения к рукам, как бы невзначай посоветовало ученым сворачивать хозяйство — поэтому сотрудничество с биологами из Москвы могло серьезно поправить их научные дела.

Зимой начали завозить на станцию оборудование: микроскопы, компьютеры, ловушки, перчаточные боксы, лабораторную посуду, разные склянки по списку. На этом этапе к команде присоединились механик института Александр Есава и системный администратор Александр Пыхало. Если первый у Виктора никаких эмоций, кроме положительных, не вызывал — немногословный ответственный мужик, хорошо разбирающийся в своем деле, — то второй показался пустейшей личностью: самый молодой в группе, но при этом кичащийся своей образованностью, успевший к двадцати трем годам отрастить чудовищное брюхо и необъятный зад, постоянно жующий всякую дрянь, страдающий одышкой и метеоризмом, нервный и по- бабьи крикливый. Свинцов тогда думал, что этого урода взяли в группу только потому, что он согласился работать на зарплату ниже средней по специальности, но оспаривать решение Болека не мог, ибо не по статусу. Поскольку в группе образовалось два Александра, народ сразу озаботился проблемой прозвищ для них. Есаву стали называть Шуриком, а в особых случаях — Шуриком-С-Цитатой за его склонность с умным видом изрекать цитаты из популярных кинофильмов и книжек. А вот Пыхало фактически приобрел новую фамилию, превратившись в Привалова. Он почему-то принял это кличку как должное и даже гордился ею, а вот остальные посмеивались. Чтобы понять причину такого диссонанса, Виктор навел справки и выяснил: Привалов — это фамилия программиста из фантастической повести братьев Стругацких «Понедельник начинается в субботу». Свинцов ознакомился с текстом и даже удивился: все-таки ученые — очень злые шутники; Пыхало настолько не соответствовал образу Привалова, что и впрямь заслужил такое прозвище. Сделав свое открытие, Виктор ощутил некое моральное удовлетворение: значит, системный администратор не только у него вызывал антипатию своим видом и поведением.

В зону отчуждения ЧАЭС биологи прибыли в марте 2006 года. Жили сначала в чернобыльской гостинице «Припять». В середине апреля, когда началась серия полевых экспериментов, переселились временно в палатки, поставленные на берегу пруда-охладителя. Радиофобией никто из членов группы не страдал, однако за набираемыми дозами следили тщательно.

Военные к тому времени угомонились, наступило затишье, хотя какая-то активность наблюдалась и у Саркофага, и в районе объекта «ЧАЭС-2», где располагалась загоризонтная радиолокационная станция советских времен. Свинцов сначала облегченно вздохнул, но потом, прислушиваясь к разговорам местных, понял, что затишье это перед бурей. Как и предполагалось, никто пока не собирался строить второй саркофаг — вместо этого военные затевали какой-то большой эксперимент с использованием сочетания советских и современных технологий. Благодаря утечкам информации удалось даже выяснить секретное название — проект «Дар». Свинцов еще со времен срочной службы привык с подозрением относиться к подобным названиям армейских проектов: дар, подарок — знаем мы их подарки, долбанут чем-нибудь с неба, вот вам и подарки. Очень не хотелось оказаться в роли мишени.

Виктор поделился своими опасениями с Болеком, но тот был поглощен мутациями нематодов и проигнорировал предупреждение. Тогда Свинцов, выгадав день, съездил в Киев и на «черном» рынке приобрел два пистолета Макарова с запасными обоймами — вооружившись, бывший охранник почувствовал себя гораздо увереннее.

Напряжения добавляло то, что у Болека с Ларисой наладился серьезный разлад, и они даже этого не скрывали. Наблюдать ссору друзей было неприятно. Лариса не истерила, не орала, не заламывала руки — она просто постоянно подтрунивала над Болеком, публично указывала на его мелкие ошибки, цеплялась и язвила. Болек некоторое время дулся, но потом не выдержал — стал огрызаться, громко требовать соблюдения рабочего регламента, срывать злость на подчиненных. А тут еще Привалов с деликатностью слона начал вмешиваться в эти разговоры, с ходу заняв позицию Ларисы. Свинцов был изумлен: похоже, этот жирдяй тоже неравнодушен к их единственной лаборантке — на что только надеется?…

Виктор начал злиться. В зоне назревало нечто плохое — он кожей чувствовал угрозу, растворенную в окружающем пространстве, а эти… интеллигенты устроили раздрай на ровном месте. Или они тоже чувствуют, но сказать не могут? Рациональное мышление не позволяет?…

Озабоченный происходящим Свинцов по вечерам прогуливался в окрестностях Биологической станции. Он и сам не смог бы сформулировать, что искал на зараженных территориях, какой указатель. Все было совсем не так, как ему когда-то мечталось. До космоса было далеко. Команда биологов выглядела совсем не теми людьми, с которыми он хотел бы работать до конца жизни. Зона отчуждения могла придать смысл его поискам, но и она не принимала Свинцова, подсовывая обманку вместо реального дела. Грусть и тоска.

Во время одной из таких прогулок Виктор столкнулся с заплаканной Ларисой. Она шла не разбирая дороги и едва не налетела на него.

«Стоять! — осадил он ее. — Куда прешь?»

Лариса остановилась, насупилась.

«Твое какое дело?» — спросила она.

Но Свинцов давно вышел из того возраста, когда его можно было смутить подобным вопросом.

«Тут тебе не парк культуры и отдыха. Вляпаешься в заразу, инвалидом станешь. Думать иногда надо!»

Лариса отвернулась, утерла слезы рукавом куртки, поправила волосы.

«Что у вас с Михаилом? — поинтересовался Виктор, который давно хотел вызвать его или ее на откровенность. — Почему лаетесь?»

«У нас с Михаилом ничего, — объявила Лариса. — Такое, знаешь ли, случается между мужчиной и женщиной: сначала все было, потом ничего не стало».

«Но вы живете в одной палатке…»

«Ты как маленький. Одно другому не мешает. Хочешь, с тобой буду жить».

Ее предложение, сделанное с горестной непосредственностью, ошеломило Свинцова.

«Ты… серьезно?»

Лариса повернулась к Свинцову, шагнула вплотную, обвила руками его шею. В сумраке близко- близко он увидел ее глаза, показавшиеся огромными и бездонными. И Виктор мгновенно утонул в этой бездонности.

 

Двое повалились на холодную траву, лихорадочно расстегивая одежду. Они яростно занялись любовью под темнеющим небом, в месте, пронизанном смертью и олицетворяющем смерть, — словно совершая какой-то древний и забытый языческий обряд, призванный искупить грехи отцов и дать начало новой жизни. А в пруде-охладителе громко плескались сомы.

Той же ночью, вернувшись на станцию, Лариса перенесла свои вещи в палатку Виктора. Два дня после этого он прожил словно в полусне — обращал, конечно, внимание и на злые взгляды Болека, и на завистливые вздохи Привалова, но для него все эти сопутствующие обстоятельства больше не имели значения — Виктор впервые по-настоящему влюбился и в полной мере наслаждался новым для себя состоянием, стараясь запечатлеть в памяти каждый вздох любимой женщины, перехватить поцелуем ее стон, отозваться на малейшее движение.

Но сч<



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-07-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: