Элвин Брукс Уайт
Паутинка Шарлотты
Глава 1. До завтрака
— А куда это папа отправился с топором? — спросила Ферн у матери, когда они накрывали на стол к завтраку.
— В свинарник. Прошлой ночью там родились поросята, — ответила миссис Эрабл.
— Непонятно, зачем ему понадобился топор, — продолжала Ферн, которой недавно исполнилось восемь лет.
— Ну что тебе сказать, — помедлила мама. — Один поросенок никуда не годится. Он маленький, слабенький, ничего путного из него не выйдет. Вот папа и решил с ним покончить.
— Как это — покончить? — завопила Ферн. — Убить? И только потому, что он меньше остальных?
Миссис Эрабл поставила на стол кувшин со сливками.
— Не кричи, Ферн, — сказала она. — Папа прав. Этот поросенок наверняка сам умрет.
Ферн оттолкнула стул, стоявший на ее пути, и выскочила за дверь. Трава была влажная, и в воздухе уже пахло весной. Когда девочка наконец нагнала своего отца, тапочки у нее промокли насквозь.
— Папа, пожалуйста, не убивай его! — рыдала она. — Это несправедливо!
Мистер Эрабл остановился.
— Ферн, — мягко сказал он, — нельзя так распускаться!
— Нельзя, нельзя, — всхлипнула Ферн. — Речь идет о жизни и смерти, а ты говоришь — нельзя.
Слезы бежали по ее щекам. Она ухватилась за топор, пытаясь вырвать его из отцовских рук.
— Послушай, Ферн, — сказал мистер Эрабл. — Я лучше тебя знаю, как растить поросят. Если в помете есть слабенький поросенок, с ним хлопот не оберешься. Давай-ка беги домой!
— Но это несправедливо, — продолжала плакать Ферн. — Разве поросеночек виноват, что он родился таким? А если бы я родилась маленькой и слабенькой, вы бы меня тоже убили?
— Ну что ты! — сказал отец, с любовью глядя на дочку. — Девочка — это одно, а никудышный, маленький поросенок — совсем другое.
— Никакой разницы не вижу, — ответила Ферн, все еще цепляясь за топор. — Это ужасно! Ничего более несправедливого я в жизни не встречала!
Губы у Мистера Эрабла дрогнули — казалось, он и сам вот-вот заплачет.
— Ну ладно, — сказал он. — Беги домой. Я принесу тебе поросенка, когда вернусь. Будешь сама его выкармливать из рожка, как младенца. Вот тогда увидишь, сколько с ним хлопот.
Полчаса спустя мистер Эрабл вернулся домой. Под мышкой он держал картонную коробку. Ферн переобувала тапочки наверху. Стол был накрыт к завтраку, и в кухне стоял аромат кофе и бекона, а еще пахло сырой штукатуркой и дымом поленьев из печки.
— Положи коробку сюда, — сказала миссис Эрабл.
Ее муж поставил картонку на стул, где обычно сидела Ферн. Затем он подошел к раковине, вымыл руки и вытер их полотенцем.
Ферн медленно спускалась по лестнице. Глаза у нее были красные от слез. Когда она подошла к своему стулу, в картонке кто-то зашевелился и зашуршал. Ферн взглянула на отца и сняла крышку с коробки. Оттуда на нее смотрел новорожденный поросеночек. Он был совсем беленький. В лучах утреннего солнца ушки его просвечивали насквозь и казались розовыми.
— Он твой, — сказал мистер Эрабл. — Спасен от безвременной смерти. Надеюсь, Бог простит мне эту глупость.
Ферн не могла глаз отвести от крошки-поросенка.
— Ой! — прошептала она. — Вы только посмотрите! Какой хорошенький!
Она бережно закрыла коробку. Сперва она поцеловала папу, потом маму. Затем снова открыла крышку, вынула поросенка и прижалась к нему щекой. В этот момент на кухню влетел ее брат Эвери. Он был вооружен до зубов: под мышкой — игрушечное духовое ружье, в руке — деревянный кинжал.
— А что там такое? — поинтересовался он. — Что это там у Ферн?
— У Ферн сегодня гость к завтраку, — сказала миссис Эрабл. — Иди и вымой лицо и руки.
— Дай-ка посмотреть! — потребовал Эвери, отставляя ружье. — И эта козявка называется поросенком? Ну и ну, вот так поросенок! Да он не больше моей белой крысы!
— Умывайся и садись завтракать, Эвери, — повторила мама. — Школьный автобус отходит через полчаса.
— Пап, а ты мне тоже подаришь поросенка? — спросил Эвери.
— Нет, я раздаю поросят только тем, кто рано встает, — ответил мистер Эрабл. — Вот Ферн, например, поднялась ни свет ни заря и с утра пораньше начала борьбу за справедливость. И вот вам результат: теперь у нее есть поросенок. А это еще раз доказывает, как полезно пораньше вылезать из постели! Ну, давайте завтракать!
Но Ферн и подумать не могла о том, чтобы сесть за стол, пока не накормит малыша молоком. Миссис Эрабл отыскала детский рожок и резиновую соску. Она налила в рожок теплого молочка, надела соску на горлышко и протянула бутылочку Ферн.
— Пусть и он позавтракает, — сказала мама.
Через минуту Ферн уже сидела на полу, положив поросенка на колени, и учила его сосать молоко из бутылочки. Поросенок, хотя и был очень мал, обладал отличным аппетитом и быстро разобрался, что к чему. На улице загудел школьный автобус.
— Беги, — скомандовала миссис Эрабл, забирая поросенка у дочери и сунув ей в руку пончик на дорогу.
Эвери подобрал свое ружье и тоже схватил пончик. Дети выскочили на улицу и сели в автобус. Пока они ехали, Ферн не обращала никакого внимания на окружающих. Она сидела и смотрела в окно, размышляя о том, как хорошо жить на свете и какое счастье иметь собственного поросенка. Когда автобус подъезжал к школе, Ферн уже придумала, как назовет своего любимца. Она считала, что выбрала для него самое красивое имя на свете.
— Его будут звать Вильбур, — прошептала она.
Девочка все еще была погружена в мысли о поросенке, когда учитель обратился к ней с вопросом:
— Ферн, ты можешь назвать столицу Пенсильвании?
— Вильбур, — мечтательно ответила она.
Ученики прыснули от смеха, и Ферн смутилась.
Глава 2. Вильбур
Ферн полюбила Вильбура всем сердцем. Ей нравилось гладить его, кормить, укладывать спать. Каждое утро, едва встав с постели, она мчалась кипятить ему молоко, надевала соску на горлышко бутылки и кормила поросенка. После занятий, днем, когда школьный автобус останавливался перед ее домом, она выскакивала из него и снова бежала на кухню, за следующей бутылочкой. Вечером она кормила поросенка ужином и еще раз давала ему поесть перед сном. Миссис Эрабл готовила малышу обед в полдень, когда Ферн была в школе. Вильбур с удовольствием пил молоко, и не было на свете поросенка счастливее его, когда Ферн сама подогревала еду и давала ему очередную порцию. Он обычно стоял рядом с девочкой и преданно смотрел на нее.
Первые дни Вильбур жил в картонной коробке, которая стояла у плиты. Затем, когда миссис Эрабл пожаловалась, что поросеночек ей изрядно мешает и что из-за него на кухне повернуться негде, он переехал в дровяной сарай, но уже в большей коробке. Когда Вильбуру исполнилось две недели, его выпустили на свежий воздух. Дни становились теплее: в саду уже цвели яблони.
Мистер Эрабл смастерил небольшой загончик под яблоней специально для Вильбура и поставил там деревянный ящик с соломенной подстилкой, в котором был прорезан лаз, чтобы поросенок мог входить и выходить, когда захочет.
— А ночью он там не замерзнет? — спросила Ферн.
— Не замерзнет, — ответил папа. — А пока посиди здесь и посмотри, что он будет делать.
Принеся бутылочку с молоком, Ферн села на землю в загончике под яблоней. Вильбур подбежал к ней, и девочка протянула ему рожок. Когда поросенок высосал все молоко до последней капли, он хрюкнул и важно направился к ящику. Ферн заглянула внутрь через отверстие. Вильбур копался в соломе, раскидывая ее пятачком. Вскоре он проделал норку, залез в нее и зарылся в солому так глубоко, что его стало совсем не видно. Ферн была в восторге. Она с облегчением подумала, что ее малыш будет спать в тепле, укутанный со всех сторон.
Каждое утро, позавтракав, Вильбур выходил на дорогу вместе с девочкой и провожал ее до автобуса. Он ждал, когда Ферн махнет ему рукой на прощание, и глядел вслед автобусу, пока тот не скроется из виду.
Вильбура запирали в загончике до тех пор, пока Ферн не возвращалась из школы. Но как только она приходила домой, поросенка выпускали и он повсюду ходил по пятам за своей хозяйкой. Если Ферн входила в дом, Вильбур следовал за ней. Если девочка поднималась на второй этаж, Вильбур стоял у лестницы и ждал, пока она спустится. Если Ферн вывозила на прогулку куклу в детской колясочке, Вильбур семенил следом. Иногда Вильбур уставал от долгих прогулок, и тогда Ферн брала его на руки и укладывала в колясочку рядом с куклой. И это ему очень нравилось. А если его клонило в сон, он закрывал глаза и засыпал, укрытый кукольным одеялом. С закрытыми глазами Вильбур был неотразим, потому что у него были очень длинные ресницы. Кукла тоже закрывала глаза, и Ферн медленно и осторожно катила колясочку, чтобы не разбудить своих деток.
Однажды теплым летним днем Ферн и Эвери взяли купальные принадлежности и пошли на речку. Вильбур побежал вслед за Ферн. Девочка вошла в воду, и поросенок, конечно же, полез за ней следом. Но вода ему не понравилась — она оказалась мокрая и холодная. И пока ребятишки плавали, плескались и брызгались в реке, Вильбур забрался в теплую грязную лужу на берегу ручья, полную зеленой тины, и с наслаждением разлегся в ней.
Каждый день проходил весело, а ночью поросенок мирно спал.
Таких поросят, как Вильбур, фермеры называют весенними, и это значит, что Вильбур родился весной. Когда ему исполнилось пять недель, мистер Эрабл объявил, что поросенок уже большой и что пришла пора продавать его…
Ферн бросилась на свою кроватку и зарыдала. Но папа был тверд. У Вильбура был очень хороший аппетит, ему уже не хватало молока — он требовал псе больше еды. И мистер Эрабл был не в состоянии его обеспечивать, да и не хотел. Тем более что все десять братьев и сестер поросенка были уже проданы.
— Пора расставаться с ним, Ферн, — сказал папа. — Ты забавлялась, выкармливая его из соски, пока он был маленький. Но сейчас поросенок уже подрос, и его нужно продать.
— А ты позвони дядюшке Гомеру, — предложила миссис Эрабл. — Я знаю, что Цукерманы держат поросят. И если дядюшка Гомер купит нашего поросенка, ты сможешь ходить на ферму и навещать Вильбура когда тебе вздумается.
— А сколько мне за него попросить? — осведомилась Ферн.
— Сейчас подумаю, — ответил папа. — Он родился слабеньким. Скажи дядюшке Гомеру, что у тебя есть поросенок, которого ты хочешь продать за шесть долларов. Посмотрим, что он скажет в ответ.
Вскоре все было улажено. Ферн позвонила по телефону и поговорила с тетушкой Эдит, а тетушка Эдит позвала дядюшку Гомера, который работал на скотном дворе, и передала ему трубку. Когда дядюшка услышал, что поросенок стоит всего шесть долларов, он немедленно согласился его купить.
На следующий день Вильбур покинул свой загончик под яблоней и переехал жить на навозную кучу, в хлев, который стоял на скотном дворе дядюшки Гомера.
Глава 3. Побег
Скотный двор, где теперь жил поросенок, был очень большой. Постройка была старая, там пахло сеном и навозом, потом усталых лошадей и чувствовалось теплое дыхание терпеливых коров. Это был особенный запах, говорящий о том, что все хорошо и спокойно и что никогда ничего плохого не может случиться. В помещении пахло и зерном, и конской сбруей, и колесной мазью, и резиновыми сапогами, и новыми пеньковыми веревками. А когда кошке кидали рыбью голову, в сарае пахло рыбой. Но больше всего пахло сеном, потому что на сеновале сена было полным-полно и его снимали вилами, чтобы накормить коров, лошадей и овец.
Зимой, когда животных редко выпускали наружу, внутри было уютно и тепло, а летом двери стояли открытыми настежь и свежий ветер приносил прохладу.
На скотном дворе были стойла для ломовых лошадей и коровники для коров, дальше — загон для овец, а еще дальше — хлев, в котором поселился Вильбур. И еще там было множество всяких интересных вещей: лестницы-стремянки, вилы, гаечные ключи, косы, сенокосилки, лопаты для уборки снега, топорища, бидоны для молока и ведра для воды, пустые мешки из-под зерна и ржавые мышеловки.
Под крышами таких сараев обычно вьют гнезда ласточки, а дети обожают там играть в прятки.
И все это богатство принадлежало мистеру Гомеру Л. Цукерману, который приходился Ферн родным дядей.
Новое жилище Вильбура располагалось в самой дальней части сарая, за коровником. Мистер Цукерман хорошо знал, что навозная куча — лучшее место для поросенка. Поросятам нужно тепло, а в хлеву, с южной стороны сарая, было достаточно тепло и не дуло.
Ферн приходила навещать поросенка почти каждый день. Девочка нашла старую шаткую табуреточку, которой пользовались, когда доили коров, и поставила ее в овечьей клети, рядом с хлевом Вильбура. Здесь она сидела часами, прислушиваясь к звукам, обычным для скотного двора, и наблюдая за Вильбуром.
Овцы скоро привыкли к Ферн и перестали ее бояться. Гуси, которые жили вместе с овцами, тоже подружились с ней. Все животные на ферме вскоре привязались к девочке, потому что она была добрая и ласковая. Мистер Цукерман не разрешал ей выводить Вильбура из хлева и заходить к нему внутрь тоже не велел. Но он позволял племяннице сидеть на стульчике рядом с поросячьим загончиком и наблюдать за малышом сколько ее душе будет угодно. Ферн была счастлива, что ей позволяют хотя бы сидеть рядом с поросенком, а Вильбур был доволен, что его маленькая хозяйка находится около него. Но всем их прежним забавам — прогулкам, купанью, поездкам в колясочке — наступил конец.
Однажды днем, в июне, когда поросенку было уже около двух месяцев, он вышел побродить по маленькому дворику у сарая. Ферн, против обыкновения, в тот день не приехала. Вильбур стоял на солнцепеке, чувствуя себя одиноким и несчастным. Он очень скучал.
«Здесь совсем нечего делать», — подумал он.
Поросенок медленно подошел к корытцу и ткнулся в него пятачком в надежде, что там что-то еще осталось от завтрака. Но нашел лишь кусочек картофельной шелухи и съел его. У поросенка зачесалась спинка. Он прислонился к забору и потерся о доски. Когда ему надоело скрестись о забор, он пошел к себе в хлев, взобрался на навозную кучу и улегся на самом верху. Спать ему не хотелось, рыть землю — тоже. Ему надоело стоять, надоело лежать.
— Мне еще и двух месяцев нет, а я уже устал от жизни, — сказал он сам себе и снова вышел во двор. — Ну, куда деваться? — размышлял вслух поросенок. — Если я во дворе, то могу пойти только обратно в хлев. Если я в хлеву, то могу выйти только во двор. И больше никуда.
— Ты го-го-го-говоришь, никуда? Дорого-го-го-гой друг, ты не прав, — послышался чей-то голос.
Вильбур бросил взгляд через ограду и увидел гусыню.
— Ну что тебе делать в этом га-га-га-гадком дворе? — затарахтела она. — В одном месте в заборе га-га-га-гайка отвалилась, доска шатается. Приго-го-го-готовься, толкни ее и убега-га-га-гай.
— Что-что? — спросил Вильбур. — А помедленнее вы повторить не могли бы?
— Отчего-го-го-го же, мо-гу-гу-гу. Го-го-го-говорю тебе еще раз, — сказала гусыня. — Я предлага-га-га-ю тебе бежать отсюда. За забором так хорошо!
— Так ты говоришь, доска шатается?
— Да-да-да. И благо-го-го-годарю за внимание.
Вильбур подошел к забору и увидел, что гусыня была права: одна доска и вправду еле держалась. Поросенок нагнул голову, закрыл глаза и толкнул планку изо всех сил. Она поддалась и отлетела в сторону. Через минуту Вильбур уже пролез через дырку в заборе и оказался посреди зеленой лужайки, за пределами скотного двора. Рядом гоготала гусыня.
— Го-го-го-голова цела? Нравится гулять на свободе? — спросила она.
— Нравится, — нерешительно ответил Вильбур. — Наверно, нравится.
На самом деле за забором поросенок чувствовал себя неуверенно. Теперь ничто не отделяло его от Большого Мира.
— А куда же мне теперь идти?
— Куда га-га-га-глаза га-га-га глядят, — ответила гусыня. —
Нет тебе преград!
Можешь выбрать сад,
Можешь огород,
Где редис растет.
Хочешь — землю рой,
Хочешь — песни пой!
Спи на траве,
Стой на голове,
Бегай, прыгай,
Ногами дрыгай,
Мни овес, топчи картошку,
Все отведай понемножку.
А еще лучше — через фруктовый сад убежать в лес и там дышать свежим воздухом! Как хорошо жить на свете, пока ты молод!
— Да я и сам вижу, — ответил Вильбур.
Он подпрыгнул, потом покружился на одном месте, сделал несколько шагов, остановился, осмотрелся, принюхался и отправился во фруктовый сад.
Передохнув несколько секунд в тени яблони, он уткнулся пятачком в землю и начал ее рыть, копать, раскидывать в стороны. Вильбур был счастлив! И, прежде чем его заметили, успел вытоптать изрядный участок земли.
Первой поросенка заметила миссис Цукерман. Она выглянула из кухонного окошка и немедленно позвала мужчин.
— Го-мер! — закричала она. — Поросенок сбежал! Лер-ви! Го-мер! Поросенок удрал! Вон он, под яблоней!
«Ну вот, начались неприятности, — подумал Вильбур. — Это уж точно».
Гусыня услышала крики и тотчас вмешалась.
— Го-го-го-готовься бежать! Вниз по склону! К лесу! К лесу! — загалдела она. — Тебя там не поймают никого-го-го-гда!
Кокер-спаниель услышал шум и гам на улице и выскочил из конуры, чтобы принять участие в охоте на поросенка. Мистер Цукерман, услышав визг, лай и гогот, выбежал из-под навеса, где он чинил машину. Лерви, наемный работник, который полол заросшую сорняками грядку спаржи, услышал крики и тоже примчался на помощь.
Вильбура обступили со всех сторон, и он не знал, что делать.
Лес, казалось ему, находился очень далеко. Кроме того, поросенок там никогда не был и не имел понятия, стоит туда бежать или нет.
— Заходи сзади, Лерви! — скомандовал мистер Цукерман. — Гони его к сараю. Только смотри осторожнее: не испугай животинку, а я пока схожу за ведром с похлебкой.
Новости о побеге Вильбура быстро распространились по скотному двору. Если кому-нибудь из обитателей фермы мистера Цукермана удавалось сбежать, то об этом тут же узнавали все остальные. О том, что Вильбур гуляет на свободе, гусыня сообщила своей ближайшей соседке — корове, и через минуту уже все коровы об этом знали. А потом одна из коров передала новости овце, и тотчас же все овцы были в курсе дела. А ягнята услышали об этом событии от своих матерей. Лошади, стоявшие в стойле, шевелили ушами и чутко прислушивались к тому, что происходит на улице. Из гогота гусыни вскоре все поняли, что произошло.
— Вильбур сбежал! — пронеслось по сараю.
Животные на ферме заволновались, закачали головами: все были рады, что хотя бы один из них теперь на свободе и не должен сидеть под замком или на привязи.
А Вильбур совсем растерялся и не знал, куда бежать. Он видел, что его окружают со всех сторон.
«Если это называется свободой, — подумал поросенок, — тогда лучше бы я жил в хлеву, на своем скотном дворе».
Кокер-спаниель пытался схватить поросенка слева, наемный работник хотел наброситься на него справа, миссис Цукерман стояла на пути у поросенка, чтобы изловить его, если он повернет к саду, а сзади надвигался мистер Цукерман с большим ведром.
«Какой ужас! — подумал Вильбур. — Почему же Ферн не идет?» И поросенок горько заплакал.
Тут гусыня приняла командование на себя.
— Да не стой ты на одном месте, Вильбур! — закричала она. — Петляй! Петляй! Круга-га-га-гами. Круга-га-га-гами! Вперед-назад, вперед-назад! Туда-сюда, туда-сюда! К лесу! К лесу! Га-га-га-галопом!
Кокер-спаниель почти поймал Вильбура за заднюю ногу. Вильбур отпрыгнул в сторону и побежал. Лерви рванулся вперед и попытался схватить поросенка. Миссис Цукерман подгоняла работника. А гусыня продолжала подбадривать Вильбура. Поросенок метался между Лерви и собакой. Ему удалось проскочить у работника между ног. Лерви промахнулся и вместо поросенка поймал кокер-спаниеля.
— Ге-ге-ге-гениально! Молодец! — закричала гусыня. — Так ему, га-га-га-гаду, и надо! Давай еще разок! И еще разок!
— По холму-му-му-му! Вниз по холму-му-му-му! — советовали поросенку коровы.
— Го-го-го-гони к лесу! — тарахтел гусь.
— Бе-бе-бе-беги вве-е-е-е-рх! — блеяли овцы.
— Нога-га-га-гами двига-га-га-гай! Прыга-га-га-гай! — надрывалась гусыня.
— Куд-куда же ты, куд-куда! — волновалась курица.
— Убега-га-га-гай! Лерви надвига-га-га-гается! — предостерег Вильбура гусь.
— Не м-м-м-медли ни м-м-м-м-инуты! Му-му-му-мужайся! М-м-м-мистер Цукерм-м-м-ман м-м-м-чится сюда, — подбадривали поросенка коровы.
— Бе-бе-бе-берегись собаки! — предупреждали овцы.
— Не теряй го-го-го-головы! — рекомендовала гусыня. От всей этой суматохи Вильбур ошалел. Голова у него пошла кругом. Ему было неловко, что из-за него поднялся такой тарарам. Сначала он пытался следовать указаниям друзей, но ему никак не удавалось бежать вверх и вниз одновременно, спасаясь то от собаки, то от Лерви. И он так горько заплакал, что от слез не видел ничего вокруг. Ведь он был всего лишь маленький поросенок, которому не исполнилось и полугода! Как жаль, что в эту минуту здесь не было Ферн! Она бы взяла его на руки, утешила и приголубила!
И только когда Вильбур поднял голову и увидел мистера Цукермана, который стоял рядом с ним и держал в руке ведро с ароматной похлебкой, он почувствовал облегчение. Поросенок покрутил пятачком. Запах был восхитительный: теплое молоко, картофельные очистки, пшеничные отруби, остатки обжаренных кукурузных хлопьев и вкусные объедки от завтрака мистера и миссис Цукерман!
— Свинка, свинка, иди сюда, — позвал мистер Цукерман, постукивая по ведру. — Ну, иди, иди ко мне.
Вильбур шагнул вперед, к ведру.
— Нет-нет-нет! Так не го-го-го-годится! — запротестовала гусыня. — Старый прием! Вильбур, не попадайся на эту удочку! Он заго-го-го-гонит тебя обратно в хлев! Он тебя приманивает едой!
Но Вильбур больше не слушал гусыню.
Из ведра очень вкусно пахло. Он сделал еще один шаг вперед.
— Свинка, свинка, хорошая моя, — ласково произнес мистер Цукерман и медленно направился к скотному двору, даже не оглядываясь назад. Он притворялся, будто и понятия не имеет, что Вильбур идет за ним следом.
— Ты еще будешь го-го-го-горевать, что поддался на уго-го-го-говоры! — кричала ему вслед гусыня.
Вильбур не обращал на нее никакого внимания.
Он неотступно следовал за ведром с похлебкой!
— Пого-го-годи! Ты потеряешь свободу! Га-га-га-глоток свободы стоит пога-га-ганого ведра с похлебкой! — не унималась гусыня.
Вильбур по-прежнему не обращал внимания на гусыню.
Дойдя до загончика, мистер Цукерман перелез через ограду и вылил похлебку в корытце. Затем он отодвинул болтавшуюся доску, чтобы Вильбур мог свободно пройти внутрь.
— Шевели мозга-га-га-гами! Не делай себе га-га-га-гадостей! — последний раз предупредила гусыня.
Но Вильбур даже ухом не повел. Он пролез через дырку в заборе, подошел к корытцу и жадно втянул в себя молоко. Потом голодный поросенок взялся за картофельные очистки и кукурузные хлопья. Как хорошо было вернуться домой! Пока Вильбур хлебал из корытца, Лерви принес молоток и длинные гвозди и приколотил доску на место.
Потом Лерви и мистер Цукерман постояли, устало опершись о забор, и мистер Цукерман палкой почесал поросенку спинку.
— Хороший поросенок! — сказал Лерви.
— Из него вырастет отличный боров! — согласился хозяин.
Вильбуру было приятно, что его хвалят. Он разомлел от теплого молока, и ему очень нравилось, когда ему почесывали спинку. Поросенок успокоился, волноваться больше было незачем. Он поел и был счастлив. Теперь его клонило в сон. Он очень устал за день. Было еще только четыре часа дня, когда Вильбур улегся спать.
— Наверно, я еще слишком маленький, чтобы так далеко ходить одному, — подумал он, засыпая.
Глава 4. Одиночество
Следующий день был пасмурным и унылым. Дождь стучал по крыше сарая, и капли одна за другой падали с карниза. Дождь шел и шел, и по двору растекались извилистые ручейки, затапливая тропинки, окруженные зарослями чертополоха и амаранта. Дождь лупил по оконным стеклам на кухне, где сидела миссис Цукерман, и струи, журча, стекали в водосток. Дождь хлестал по овцам, которые паслись на лугу, и, когда им надоело мокнуть, они медленно побрели по тропинке к навесу. Ненастная погода окончательно расстроила планы Вильбура. Он собирался выйти погулять во двор и вырыть новую ямку. Были у него и другие планы. Вильбур наметил себе примерно такой распорядок дня:
Завтрак в половине седьмого — снятое молоко, хлебные корки, отруби, черствьйз пончики, горбушка сдобной булочки с засохшими капельками кленового сиропа, картофельные очистки, остатки сладкого пудинга с изюмом и кремом, кусочки чайной соломки.
Окончание завтрака — в семь часов.
С семи до восьми Вильбур хотел побеседовать с Темпльтоном, крысенком, который жил под его корытцем для похлебки. Беседа с Темпльтоном была, конечно, не самым увлекательным занятием на свете, но уж лучше было разговаривать с ним, чем совсем ничего не делать.
С восьми до девяти Вильбур собирался погреться на солнышке и подремать. С девяти до одиннадцати он желал отдохнуть, глазея на мух на заборе, на ласточек в небе и на пчел, вьющихся над клевером.
В двенадцать часов обед — отруби, теплая вода, яблочная кожура, подливка от жаркого, морковные очистки, мясные обрезки, засохшая кукурузная каша и обертка от сыра.
Окончание обеда — в час дня.
С часу до двух — послеобеденный сон.
С двух до трех он собирался потереться спинкой о забор, особенно там, где больше всего чесалось.
С трех до четырех он решил постоять спокойно и подумать, как хорошо жить на свете, и еще он хотел подождать Ферн.
В четыре приносили ужин. Снятое молоко, недоеденный бутерброд, завалявшийся у Лерви в корзинке для завтрака, сливовая кожура, кусочек того, глоточек сего, пара ломтиков жареной картошки, ложка варенья, объедки и остатки всякой всячины, огрызок печеного яблока да крошки от пирога, который уронили на пол.
Накануне вечером Вильбур лег в постель, уже составив себе распорядок дня. И вот, когда поросенок проснулся в шесть часов утра, он увидел, что идет дождь. Казалось, он не перенесет такого удара.
— У меня на сегодня были такие грандиозные планы, а дождь все испортил, — вздохнул он.
Несколько минут он огорченно потоптался у себя в загончике, затем подошел к двери и выглянул наружу. Капли дождя упали ему на мордочку. На дворе было сыро и холодно. В его корытце набралось воды не меньше дюйма. А Темпльтона нигде не было видно.
— Ты здесь, Темпльтон? — позвал Вильбур.
Ответа не было. Поросенок почувствовал себя заброшенным и одиноким.
— Здесь каждый день похож на другой, — простонал он. — А я такой маленький, и у меня нет настоящего друга на скотном дворе. И к тому же дождик зарядил на весь день — значит, Ферн не придет из-за плохой погоды. Какой я несчастный! — И Вильбур снова заплакал, уже второй раз за два дня.
В половине седьмого Вильбур услышал, как гремит ведро. Это Лерви, промокший насквозь от дождя, готовил ему завтрак.
— Свинка, иди сюда, — позвал Лерви.
Вильбур не хотел есть, он хотел, чтобы его пожалели. Ему нужен был друг, с которым можно было бы поиграть. И он сказал об этом гусыне, которая тихонько сидела в углу овчарни.
— Давай поиграем! — предложил он.
— Не могу-гу-гу-гу! Я сижу на яйцах. У меня их восемь штук! Я га-га-га-грею их, чтобы им было тепло. Я ведь не какая-нибудь га-га-га-глупая вертихвостка! Ко-го-го-гда сидишь на яйцах, не до игр! У меня скоро будут гу-гу-гу-гусята!
— А я разве сказал, что у тебя будут жучки или червячки? — с обидой ответил Вильбур.
Потом поросенок попытался поговорить с ягнятами.
— Давай поиграем! — предложил он одному из них.
— И не подумаю, — ответил ягненок. — Во-первых, я не могу забраться к тебе в загончик, потому что я еще маленький, — мне не перепрыгнуть через загородку. А во-вторых, мне неинтересно играть с поросятами. И вообще, свинья для меня менее чем ничто!
— Что ты хочешь этим сказать? Гм, менее чем ничто… Мне кажется, менее чем ничто просто не бывает. Ничто — это предел ничтовости. Как что-нибудь может быть ничтее, чем ничто? Если есть на свете такое ничто, которое ничтее ничта, тогда должно быть что-то чтее этого ничта. Но если ничто — просто ничто, тогда ничтее его ничего быть не может!
— Ох, да замолчи же ты наконец! — оборвал его ягненок. — Оставь меня в покое! Иди поиграй сам с собой! Я не вожусь с поросятами.
Обиженный, Вильбур улегся на подстилку и стал слушать шум дождя. Вскоре он заметил крысенка, который карабкался по наклонной доске, служившей ему лестницей.
— Ты не хочешь поиграть со мной, Темпльтон? — спросил Вильбур.
— Поиграть? — удивился крысенок, шевеля усиками. — Поиграть? Я не совсем понимаю, что это значит.
— Ну, это значит забавляться, развлекаться, шутить, дурить, топать, хлопать, скакать и прыгать, ногами дрыгать — одним словом, веселиться от всей души, — объяснил Вильбур.
— Я никогда ничем подобным не занимаюсь, даже в исключительных случаях, — сухо возразил крысенок. — Я предпочитаю проводить время так:
Стащу тихонько корку —
Снесу добычу в норку.
Я лентяй и обжора, а не весельчак. Вот сейчас я собираюсь пойти к корытцу и съесть весь твой завтрак, раз уж у тебя не хватает ума, чтобы сделать это самому.
И крысенок Темпльтон юрко прошмыгнул вдоль стены и нырнул в подземный ход, который он прорыл от двери сарая до поросячьего корытца, стоявшего во дворе.
Темпльтон был хитрюга, всегда себе на уме. И подземный ход был верхом его ловкости и смекалки. Этот лаз давал ему возможность незаметно пробираться от сарая до укромного местечка под корытцем, не выходя на поверхность. Он прорыл множество ходов и норок на скотном дворе мистера Цукермана и мог тайно путешествовать под землей. Днем он обычно спал, а на поиски добычи выходил по ночам.
Вильбур увидел, как крысенок скрылся в подземном туннеле, и через секунду острый крысиный носик уже выглядывал из-под деревянного корытца. Темпльтон осторожно взобрался на борт кормушки. Такого зрелища Вильбур вынести уже не мог.
В мрачный, непогожий день видеть, как кто-то чужой ест из твоего собственного корытца! Он знал, что Темпльтон промокнет насквозь, стоя под проливным дождем, но даже это не утешало поросенка.
Одинокий, всеми покинутый и голодный, он бросился на свою подстилку и зарыдал.
Поздно вечером Лерви подошел к мистеру Цукерману и сказал:
— Мне кажется, что поросенок заболел. Он не прикоснулся к еде.
— Дай ему пару ложек серы и добавь патоки, — распорядился мистер Цукерман.
Вильбур не понял, что с ним делают, когда Лерви схватил его и насильно сунул в рот лекарство. Это был самый скверный день в его жизни. Ему было неясно, сможет ли он дальше выносить гнетущее одиночество.
Пришел вечер, и вскоре стало совсем темно. Были различимы только тени, да слышно чмоканье овец, жевавших траву, да позвякивание коровьей цепочки.
Можете себе представить, каково было удивление Вильбура, когда из темноты раздался голосок, которого он никогда раньше не слышал. Голосок был тоненький, но приятный.
— У тебя нет друга, Вильбур? — спросил кто-то у него. — Я наблюдала за тобой весь день, и ты мне очень понравился.
— Но я тебя не вижу! — закричал Вильбур, вскочив на ноги. — Кто ты? И где ты?
— Я здесь, наверху, — ответил тот же голос. — Спокойной ночи, Вильбур. Мы увидимся утром.
Глава 5. Шарлотта
Ночь казалась бесконечной. В животе к Вильбура было пусто, но зато в голове было полно мыслей. А когда мысли одолевают на голодный желудок, трудно заснуть. За ночь Вильбур просыпался несколько раз, прислушиваясь к звукам и пытаясь угадать, который час. В сарае никогда на стояла абсолютная тишина. Даже в полночь кто-нибудь копошился или перешептывался. В первый раз Вильбур проснулся из-за Темпльтона, который пытался прогрызть дырку в деревянном сундуке с зерном. Зубы его скрежетали о доски.
«С ума он сошел, что ли? — подумал Вильбур. — Ходит-бродит тут всю ночь напролет, точит зубы, портит чужое добро! Почему это он не спит, как все порядочные животные?»
Второй раз Вильбур проснулся оттого, что гусыня ворочалась в гнезде, разговаривая сама с собой.
— Который час? — шепотом спросил поросенок у гусыни.
— Га-га-га-гарантирую, что не меньше половины двенадцатого, — сказала гусыня. — А ты почему никак не уго-го-го-гомонишься?
— Лезет в голову всякое… — ответил Вильбур.
— А вот мне нико-га-га-гда ничего-го-го-го в го-го-го-голову не лезет, — похвасталась гусыня. —
Я на яйцах целый день,
И вообще мне думать лень.
А ты когда-нибудь пробовал сидеть на яйцах?
— Нет, — вздохнул Вильбур. — Наверно, это очень неудобно. А сколько времени нужно, чтобы гусенок вылупился из яйца?
— Примерно месяц. А знаешь какая я хитрая? Днем, если тепло, я укрываю яйца соломой, а сама иду гу-гу-гу-гулять.
Вильбур зевнул и отвернулся. Во сне ему опять почудился тот же голос:
— Я буду твоим другом! Спи спокойно, мы увидимся утром.
Когда Вильбур проснулся, до рассвета оставалось не менее получаса. В сарае было темно. Он прислушался. Овцы лежали не шевелясь, даже гусыня перестала галдеть. Из коровника не доносилось ни звука: коровы спали. В стойле тоже было тихо, лошади дремали. Темпльтон, закончив свои дела, отправился выполнять чье-то поручение. В полной тишине был слышен только скрип, который раздавался откуда-то сверху, с крыши. Это скрипел флюгер, поворачиваясь туда-сюда на ветру. Вильбуру нравился сарай в такое время суток: все вокруг тихо и спокойно ждало рассвета.
«Скоро утро», — подумал он.
Слабый луч света пробился сквозь маленькое окошко. Звезды гасли одна за другой. Вильбур в полумгле разглядел гусыню, расположившуюся в нескольких шагах от него. Она спала, сунув голову под крыло. Поросенок теперь различал и овец, и ягнят. Наконец стало совсем светло.
— О, какое чудесное утро! Я его так долго ждал! Сегодня я увижу своего друга!
Вильбур осмотрелся. Он обыскал весь свой хлев, изучил подоконник, исследовал потолок. Но никого не нашел. Наконец он решился заговорить. Ему не хотелось так рано, на рассвете, будить своих соседей, нарушая их покой, но он не мог придумать ничего другого, чтобы привлечь внимание таинственного нового друга, которого нигде не было видно.
Вильбур откашлялся.
— Внимание, внимание! — объявил он громким и четким голосом. — Пусть тот, кто обратился ко мне вчера вечером перед отходом ко сну, даст о себе знать. Отзовитесь, пожалуйста!
Вильбур подождал немного, прислушиваясь. Все животные подняли головы и уставились на поросенка. Вильбур смутился. Он твердо решил вступить в контакт с незнакомым другом.
— Внимание, внимание! — снова заговорил он. — Я повторяю объявление. Пусть тот, кто обратился ко мне вчера вечером, перед отходом ко сну, даст о себе знать! Будьте добры, скажите, где вы находитесь, если вы — мой друг!
Овцы снова переглянулись.
— Бе-бе-бе-безумец! — вступила в разговор самая старшая овца. — Даже если у тебя есть друг, то своими криками ты бе-бе-бе-беспокоишь всех остальных. Лучший способ лишиться друга — это разбудить его рано утром, когда он еще хочет спать. Твой бе-бе-бе-бедный дружок, наверное, еще и не думал вставать!
— Простите, пожалуйста, я больше не буду. Я не хотел вам мешать.
Расстроенный поросенок улегся снова на навозную кучу, мордой к дверям. Он чувствовал, что его друг где-то рядом.
Но старая овца была права — друг еще не проснулся.
Вскоре Лерви принес поросенку похлебку на завтрак. Вильбур выскочил, поспешно заглотал месиво и вылизал корытце.
По тропинке мимо него прошли овцы, за ними важно выступал гусь, пощипывая травку.
И вдруг, как только Вильбур улегся, чтобы вздремнуть после завтрака, над ним зазвучал тот же тоненький голосок, который он слышал накануне вечером…
— Высокочтимая публика! Разрешите приветствовать вас!
Вильбур вскочил.
— Какая, какая публика? — спросил он.
— Высокочтимая, — повторил тот же голос.
— А где она? И вы где? Ну пожал