ЕленаЧудная
Как и зачем я пишу стихи
"Стихи не пишутся - случаются" - сказал А. Вознесенский. Стихи - это жизнь, напряжённая жизнь моей души. Когда внутреннее переживание событий достигает пика, Появляется необоримая потребность вразить невыразимое. Рождается первая строчка, первая кодирущая фраза, звучит определённого настроя ритм, и я берусь за работу. Хорошо, если моя конкретная проблема не идёт вразрез с множеством её уже решивших мнений, тогда стихотворение пишется быстро, с малым количеством редакций, оно получается цельное. Тогда оно уже отдельное от меня. У него есть своя душа и своя дальнейшая жизнь, судьба. Стихи определяют судьбу, предсказывают её.
Очень часто бывает, что только после того, как я написала стихотворение, я глубоко понимаю вдруг, о чём оно. Так как моё конкретное видение через подсознание связывается с внеконкретным: с тем, что я знаю о мире, о литературе, об искусстве, о жизни.
Очень часто я пишу в моменты крайнего отчаяния. Этот грех уныния пытаюсь преодолеть через божественное слово. Так как стихи - это божий промысел. В этом я обсолютно уверена. Хотя есть одно "но". Об этом далее.
Чем старше я становлюсь, тем больший опыт приобретаю.
Увлечение поэзией давно перешло за рамки увлечения. Несмотя на то, что я не могу похвастаться отличным знанием художественной литературы, поэзии, - всё же круг какой-то очерчен, и я советуюсь с поэтами как с близкими мне людьми. Я ощущаю душу каждого поэта, стихи которого мне однажды понравились. Я могу забыть о нём. Но в определённый момент моя рука бессознательно тянется к определённому томику. Я внимательно смотрю на него, открываю на первом попавшемся месте и очень серьёзно размышляю над советом, ответом того или иного. И если раньше я обращалась к юному Пушкину, к загадочному Лермонтову, к философу - Тютчеву, к музыкальному певцу любви Фету, прошла через увлечение Серебрянным веком: Бальмонтом, его певучестью, заворожённостью звуком; полифонией, мереживом Пастернака; ясновидящим гением Мандельштама, его сверхзвуковой чувствительностью; Забавным для меня ранним Северяниным, пыталась постичь Хлебникова, его новые ритмы, его звукопись, "глоссолалию", через него Обериутов, из которых особо выделяю Олейникова, а также раннего Заболоцкого. Это совершенно неожиданный после классиков ракурс.
Что касается Блока - разговор особый. Что касается Цветаевой - разговор особый. Что касается Бунина - разговор особый. Что касается Ахматовой, - то я её выбрала, отталкиваясь от Цветаевой, а потом узнала и приняла. Цветаева - порыв, крик, надрыв, окрик. Ахматова - чувство меры, весомая тишина. Мне как женщине близка оказала Ахматова. Хотя я люблю Цветаеву, т. к. это душа моей мамы. Мне интересен почти классический Бунин, очень тонкий, очень глубокий, где каждое слово, каждый эпитет точный, выверенный, и где есть душа, которая мне понятна, Близка. Мне не скучен Бунин! Хотя он терпеть не мог Блока, я люблю и Блока, так как это увлечение молодости моего отца. Я люблю вслушиваться в него. Цветаева и Блок - это души моих родителей.
А вообще истоки моего творчества в песнях моих бабушек, тружениц и праведниц. У них удивительные старинные имена: Матрёна и Феврония. Родиной своей считаю украинское село Еленовку. Её природа, её колорит, украинские песни и рассказы, обычаи, которыми восхищался тот же бунин, воспитали меня с самого младенчества. Я считаю, что Гоголь мог появиться только в связи с млороссией. Просто он сумел её непередаваемый украинский колорит выразить русским словом. Это о душе. А поводом для написания первого моего стихотворения, как ни странно, стала статья Маяковского, которого я ценю, но не жалую: "Как делать стихи". Мне на первом курсе филфака нужно было просто её законспектировать. Ничто не бывает случайно. Нужно видеть то, от чего оттолкнуться - в прямом и переносном смысле.
А вот теперь о повороте в моём творчестве...
В человеке всегда живёт любовь. В поэте это первое главное качество "Любовь", что движет Солнце и светила". Любовь - это многозначное слово. Подчас его лучше не употреблять. Подчас - это Бог. Бог есть любовь. Узревший Бога умрёт - так сказано в Библии. Умрёт - значит переродится, приобретёт новые черты, раскроет новые грани. Последнее время возраст говорит мне, что нужно спешить сделать чудо,нужно спешить сделать чудо, дорасти до Любви. И я пытаюсь понять: а любил ли Бодлер, а любил ли Рембо? Любовь ли это, или странная дьявольская сила? Нужны ли миру такие проявления? Дионисийская волна нужна, чтобы она разбивалась у наших ног, а от неё зажигался подленно божественный огонь, как сказал русский религиозный философ Е. Н. Трубецкой. Но хочу я того или нет, моя "классическая" поэзия приобретает экспериментально символический смысл, модернизируется. Я ищю себя, я ещё не нашла, я в поисках. Но я очень надеюсь, хочу верить, что духовный стержень, о котором я лишь смутно догадываюсь, мои истоки не замутнятся, что от моих стихов людя будет светло на душе, ясно. Мне кажется, претерпевает изменения техника, поэзия становится от этого более самобытной, но я очень хочу вернуться к своим истокам, поднимаясь по спирали вверх. Я очень хочу сохранить свою душу, а следовательно и души моих стхов.
2001 год.