(подготовка текста, предисловие и комментарии В.В. Симонова) [1]
Этот источник известен практически всем, кто занимается вопросами военной истории Керчи и, уж тем более, истории обороны Аджимушкайских каменоломен – дневник Александра Клабукова, написанный под землей и найденный в 1943 г. уже после освобождения поселка Аджимушкай.
Трудно сказать, как складывались бы наши представления о происходивших здесь событиях, если бы не этот легендарный дневник, нарисовавший картину яркую, трагическую и страшную в своей прорывающейся сквозь истинный патриотизм обреченности.
Как история обороны каменоломен, «приоткрывшая» в какой-то момент наиболее заметные события из эпопеи героического сопротивления, но сохранившая при этом в тайне множество не менее значимых эпизодов, по крупицам восстанавливаемых исследователями на протяжении вот уже более 70 лет, так и дневник А.И. Клабукова, по причинам, о которых будет сказано ниже, все еще хранит немало загадок. Так, например, до сих пор малоизвестны даже обстоятельства его находки. В отличие, например, от дневника Сарикова-Трафименко, найденного тогда же в Центральных Аджимушкайских каменоломнях, обстоятельства находки которого детально описаны [Абрамов, 2006, с. 100-103; Говорят герои…, 2012, с. 205-209]. Это тем более странно, что в Научном архиве Керченского историко-культурного заповедника уже много десятилетий хранится письмо подполковника И.Ф. Сулименко[2], в котором эти обстоятельства описаны достаточно подробно. По словам автора письма, в ноябре-декабре 1943 г. в Малых Аджимушкайских каменоломнях расположился командный пункт 126-го гвардейского артиллерийского полка 55-й гвардейской стрелковой дивизии. Разведчики и связисты часто ходили по каменоломням, они то и нашли место, где в 1942 г. был штаб подземного гарнизона. В небольшом помещении еще стояли полусгнившая радиостанция и несколько металлических бочек. Как пишет И.Ф. Сулименко: «Там, в этих катакомбах, мы нашли общую тетрадь – дневник одного ст. лейтенанта Клабукова Андрея, керченского инженера, хорошо знавшего все подземные выработки возле Керчи. Он в это время был ст. адъютант батальона 100-го офицерского полка запаса… [3] Этот дневник я сдал начальнику ПО 55 гв. СД подполковнику Ноженко… Написан он был в общей тетради, красный или коричневый переплет, химическим карандашом, разборчивым почерком [4]. Мы все читали его по 2-3 раза и не могли оторваться. Там же мы нашли не менее 30 партбилетов погибших и умерших коммунистов, которые также сдали в ПО 55 гв. СД» [НА КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 120, л. 3-4].
Тем не менее, подлинник дневника не сохранился (или не найден до настоящего времени в архивах, так же, как и подлинник дневника Сарикова-Трофименко), а большинству исследователей приходится довольствоваться копиями, сделанными вскоре после его обнаружения. Фактически, до настоящего времени широкому кругу доступны даже не копии, а их довольно сильно отредактированный вариант, публиковавшийся в сборниках «В катакомбах Аджимушкая»[5].
Понятно, что любое постороннее вмешательство, вольно или невольно искажающее авторский текст, несет отпечаток личности и точки зрения редактора, и в какой-то степени формирует понимание первоисточника последующими читателями. На это можно было бы не обращать внимания, если бы не два обстоятельства. Во-первых, речь идет о первоисточнике, купюры или изменения текста в котором трудно восполнить другими материалами. Прежде всего, из-за отсутствия документальной базы и искажений в изложении и трактовке событий, допущенных оставшимися в живых участниками, в силу их малой осведомленности и, если так можно выразиться, «временного» фактора, поскольку большинство воспоминаний были написаны спустя десятилетия после произошедшей трагедии. Во-вторых, уж очень велики эти купюры в опубликованном варианте дневника. Достаточно сказать, что в упомянутых выше сборниках «В катакомбах Аджимушкая» было опубликовано только чуть более половины текста дневника, остальное оказалось «вырезанным» по соображениям цензуры[6]. И это притом, что каждое слово, каждый намек автора, описывавшего события «по горячим следам», может позволить исследователю что-то увидеть между строк, лучше понять истинные причины и суть происходившего, дать толчок для новых предположений, гипотез, открытий. Да, опубликованной части текста дневника достаточно для представления о тех трудностях, которые испытывали советские люди, оказавшиеся в каменоломнях, знакомства с участниками событий, осознания той ненависти к врагу и веры в Победу, которые сохраняли защитники Аджимушкая. Но ее недостаточно для понимания сложных процессов, происходивших под землей, и подлинной, реальной картины трагедии, не просто увиденной, а прочувствованной и максимально точно переданной автором.
Именно эти обстоятельства и побудили нас вновь вернуться к непростому вопросу о публикации дневника А. Клабукова, на этот раз максимально избегая редакторской правки и сокращений.
Биография Александра Ивановича Клабукова достаточно хорошо известна[7]. Родился он в 1901 г. в г. Вятке (ныне – Киров), в семье рабочего. В годы гражданской войны пошел добровольцем в Красную Армию, когда война закончилась, остался служить в погранвойсках. В 1926 г., демобилизовавшись, перешел на работу в ОГПУ и какое-то время жил в Баку. Потом, по состоянию здоровья, оставил службу и переехал в Керчь, где работал на Камыш-Бурунской аглофабрике начальником отдела технического снабжения, а перед самой войной перешел на должность заместителя директора Керченской табачной фабрики.
В 1941 г. А.И. Клабуков был мобилизован Керченским ГВК. По сведениям, которые сообщает В.В. Абрамов, на Крымском фронте А.И. Клабуков воевал помощником начальника штаба 823-го стрелкового полка 302-й стрелковой дивизии, а до этого служил командиром (4-го) батальона в 1-м фронтовом запасном полку [Абрамов, 2006, с. 108]. Именно этим объясняется то, что А.И. Клабуков так хорошо знал М.Г. Поважного – также командовавшего одним из батальонов 1-го фронтового запасного полка и ставшего впоследствии одним из организаторов и руководителей гарнизона Малых Аджимушкайских каменоломен, куда и попал сам Клабуков, оказавшись в окружении. В мае 1942 г. ему было присвоено звание капитан, но об этом Александр Иванович уже не узнал. Как он воевал в каменоломнях, можно понять, улавливая то, что осталось за строками его дневника, где нет батальных сцен и описаний боев. Воевал честно, сохраняя верность Воинскому долгу и Присяге. Воевал до последней возможности, пока еще оставались силы и надежда на помощь с Большой земли. И даже уходя из каменоломен, думал только о том, как продолжить борьбу. Как пишет В.В. Абрамов: «Из воспоминаний М.Г. Поважного известно, что старший лейтенант А.И. Клабуков, сержант Ф. Ромашев в конце августа или в начале сентября вышли из каменоломен с целью обосноваться в Керчи, а затем перебраться через линию фронта. Через некоторое время с этой же целью вышел ст. лейтенант Чеботарев. У него с Клабуковым была договоренность встретиться в условленном месте. Чеботарев вернулся и сообщил, что Ромашев убит и его труп лежит недалеко от выхода. После этого Чеботарев ушёл снова и больше не возвращался. Очевидно, автор дневника А.И. Клабуков выполнил своё намерение: сражался до последнего патрона и погиб» [8] [Дневник Александра Клабукова, 1970, с. 100].
Дневник, написанный А.И. Клабуковым, охватывает события, начиная с 20-х чисел июня 1942 г. и заканчивая 20 августа. Это, без сомнения, личный дневник, документ, предназначенный не для чтения в кругу близких, и не оставленный «в назидание потомкам». Он предназначен только «для себя». Именно в этом его ценность и своеобразие. Здесь явно нет сцен и сюжетов, написанных «на заказ», в стремлении подчеркнуть собственный патриотизм и преданность Родине, почти нет пафосных фраз и оборотов, а, если и встречаются подобные, то крайне редко, и понимаешь, что автор дневника действительно думал именно так, как написал. Он не скрывал своих мыслей, своего отношения к происходящему и окружающим его людям.
В тексте, наряду со своеобразной хроникой подземной жизни, мы находим массу бытовых деталей и подробностей, описание взаимоотношений как между отдельными людьми, так и группами военнослужащих, составлявшими гарнизон Малых каменоломен, меткие, порой нелицеприятные и жесткие характеристики на тех, кто находился рядом. Возникает вопрос, неужели есть правда во всех тех обвинениях, которые выдвигал автор дневника своим сослуживцам, – в отсутствии выдержки и стойкости, в трусости и даже предательстве? Вряд ли. И подавляющее большинство упоминаемых бойцов и командиров, скорее всего, сохранили верность воинскому долгу и присяге, так же как и сам А.И. Клабуков. Просто неизвестность, в которую они уходили, порождала подозрения в возможной опасности, связанной с их уходом, для еще остававшихся под землей. И это чувство постоянной опасности провоцировало болезненную подозрительность и готовность к обвинениям по любому, самому незначительному поводу. Готовность увидеть не временную слабость, порожденную нечеловеческими условиями, а испорченность человека, объяснив ее привычными постулатами, сформировавшимися еще в предвоенное время: классовой чуждостью и вражескими проявлениями. На самом деле причину обвинений следует искать не в поступках тех, кто был с А.И. Клабуковым рядом, и даже не в особенностях его собственного характера. Голод – вот страшный враг, не только «убивающий» тело человека, но и его душу[9]. И мы легко можем убедиться в этом, наблюдая по записям в дневнике, как с каждым днем психологическая обстановка все более накаляется, любой повод может стать причиной внезапно вспыхнувшего конфликта, люди начинают искать врагов не по ту строну «линии фронта», а среди своих сослуживцев и товарищей…
Можно понять, что именно это и стало главной причиной столь беспощадного отношения к авторскому тексту при предыдущих публикациях дневника. Требования советской цензуры исключали возможность обнародования фактов, порочащих или содержавших негативную информацию в отношении бойцов и командиров Красной Армии, их поступков и поведения. В дневнике А.И. Клабукова слов и фраз, которые можно истолковать подобным образом, в избытке. Но именно они дают реальное представление о том, что происходило под землей. Именно они во многом объясняют стандартную фразу, которую можно встретить в ряде последних публикаций, что старшие командиры и политработники в Малых каменоломнях не обладали достаточными морально-волевыми и профессиональными качествами, чтобы создать единый гарнизон и вести активную борьбу [Абрамов, 2006, с. 141; Симонов, 2004б, с. 215; Соколов, 1994, с. 2-3]. Именно они открывают не приукрашенную картину войны, где наряду с примерами высочайшего героизма и силы духа мы можем видеть и совсем другие примеры… Все это и дает возможность способному мыслить читателю понять и осознать, через что же пришлось пройти нашим отцам и дедам, чтобы победить в самой страшной войне ХХ века.
Публикуемый нами текст был получен в начале 1990-х гг. от известного одесского исследователя В.М. Соколова. В конце машинописной копии было допечатано: «Настоящим подтверждаю, что эта копия полностью соответствует копии, составленной в 1944 году в политотделе Отдельной Приморской армии, сделанной с подлинника дневника старшего лейтенанта Клабукова. Н. Ваулин. Зав. сектором Великой Отечественной войны Центрального музея Вооруженных сил СССР…» И чуть ниже – «Копия получена в июле 1987 г. от военного историка, кандидата исторических наук полковника Абрамова Всеволода Валентиновича». Пояснения о происхождении копии заверены личной подписью В.М. Соколова. Это дает достаточные основания считать текст копии идентичным тому, который был передан Н.И. Ваулиным в 1967 г. в Центральный музей Вооруженных сил и в Керченский историко-археологический музей (ныне – историко-культурный заповедник)[10] [НА КИКЗ, оп. 4, ед. хр. 716].
Даже при поверхностном сравнении этого текста с опубликованным ранее вариантом видны существенные различия. Главным образом они связаны с колоссальными купюрами, вызванными требованиями цензуры, о чем мы уже говорили выше, с другой стороны, объясняются литературной обработкой текста. Мы же посчитали возможным максимально сохранить язык оригинала, поскольку в тексте почти нет мест, требующих значительных корректировок и адаптации к нормам современного русского языка. Исправления допущены нами лишь в единичных случаях и всегда сопровождаются пояснениями в подстрочных сносках. Кое-где добавлены пропущенные или необходимые по смыслу слова, которые выделены нами прямым шрифтом в квадратных скобках.
Предыдущие публикации дневника были сопровождены комментариями и примечаниями В.В. Абрамова, которые частично сохранены нами и в предлагаемой публикации (в тексте это отражено). Прежде всего, это касается постоянно упоминаемых А.И. Клабуковым событий, о которых аджимушкайцы узнавали по радио. В то же время мы посчитали не лишним дополнительно обратиться к сводкам Советского Информбюро, использовав материалы электронного ресурса https://romanlebedev.com/... и расширив круг ранее сделанных примечаний. Кроме того, показалось важным сделать и собственные комментарии к отдельным эпизодам, фактам, географическим названиям с учетом результатов исследований и публикаций, появившихся за последнее десятилетие (список использованной литературы приводится в конце).
В тексте дневника упоминается большое количество участников обороны каменоломен. В ходе послевоенного поиска был получен ряд биографических сведений на многих из них. Часть этой информации уже была использована В.В. Абрамовым, как в предыдущих публикациях дневника, так и других, написанных им работах[11]. Сведения на всех аджимушкайцев, упоминаемых А.И. Клабуковым, подготовленные на основе данных картотек участников обороны каменоломен[12] и материалов, опубликованных В.В. Абрамовым, дополненные с учетом возможностей электронного ресурса obd-memorial.ru, приводятся нами в виде отдельного Приложения, чтобы не загромождать текст дневника многочисленными и достаточно объемными примечаниями.
Публикуя полный текст копии дневника А.И. Клабукова, мы убеждены, что этот источник еще не в полной мере исчерпал свои возможности и для исследователей Аджимушкайской обороны, и для тех, кто интересуется историей войны. Наше обращение к такому читателю, основанное на вере в его способность объективно оценить все то, что хотел сказать и сказал автор дневника, дополняется и твердой уверенностью в том, что только полная правда может стать основанием для нашей безграничной благодарности и преклонения перед теми, кто в годы Великой Отечественной войны свершил невозможное.
* * * * *
…Конечно, сползал, нарвал, по нам начали голые фрицы стрелять, но редис мы всё же ели. Мне досталась целая одна редиска, съел с таким удовольствием, всё же зелень, калории. Эх, как хочется ещё!
Немцы ходят и стоят в засадах и на постах в одних трусах, ишь, сволочи, приехали на курорт. Ничего, вам этот курорт будет слишком жарким. Нам сейчас холодно, но мы успеем погреться. Мне это не нравится – при раздаче пищи ребята мои глаз не спускают при разливе пищи в котелки <…> [13], куда чумичка, туда и 22 глаза. Да, народ голоден, но всё же молодцы, терпеливы, пища пока раздаётся без нареканий, тихо.
Манукалов [14] чувствовать [себя] стал заметно лучше, [15] много стал разговаривать, больше стал двигаться, играет в домино. Опять ночью спал хорошо. Гузема просто заявил, что он у нас чувствует себя хорошо и спокойно. Наблюдатель донёс, что немец бомбил Тамань, значит наших войск в Тамани, безусловно, хватает. Но десант, наверное, будет, я всё же жду десанта [16].
Что думает моя жинка, она знает судьбу Крыма [17] и думает, что я убит. Переживает, бедняжка, мне её жаль до боли, но помочь не могу.
Что стало с Шурой, её «съели» здесь в полку, отправили на фронт, где она или попала под бомбёжку, убита, в плену или на той – большой – земле.
Гаврилов всё же оказался мало того [что] трус, но и свинья по отношению к Шуре. Она оставила на хранение или подарила [ему] патефон, а он так растерялся, что бросил патефон и пластинки. Всё же он как рассказывает, если [это] правда, его похождения по бабам на Кубани и здесь, то [он] развратник, а если врёт, то вообще – фантазер. Дружить он с Пейчевым продолжает. А Пейчев – дважды трус, в тяжёлый момент говорит, что на тот берег отправил свои документы и партбилет. По-моему, он его уничтожил, спасая свою шкуру, да и сейчас видно, что он меньше думает об общем деле и товарищах, а всё стремится [к своей выгоде] и заботится только о себе. Он сейчас, как никогда, должен проявлять инициативу, быть передовиком, а его приходится ежедневно подгонять.
Сержант Коротков всё же парень молодой, относится [ко всему] добросовестно. Пищу приготовляет и вообще, раздаёт искусно, вовремя, график выдерживает, достаёт дрова, [с] водой тоже выкручивается.
23/6-42 г. Ещё не спал, время 3-40, через 15 минут иду на проход [18], перед рассветом проверить работу наблюдателей. Воздух значительно чище, чем днём. В дальнейшем решил окончательно ночью работать, а днём укутаться с головой в шинель и спать, дышать из-под шинели, всё же воздух очищается, легче [19].
Наш госпиталь меня заинтересовал, он проделал в этих условиях большую работу. Особенно отличается по-большевистски политрук т. Трубарев, [20] комиссар госпиталя. Картина такова: с 18.5 по 29.5-42 г. при медперсонале, враче и военфельдшерах умерло от ран и больных 47 человек. С 29/5 по 18.6.- 42 г. (с 29.5 вступил комиссаром Трубарев, и сбежали, вероятно, к немцам врач, в/фельдшер и санинструктор) умерло 19 человек. С 13/6 – 42 г. пока, по сей день, смертности нет. Всех раненых было с 13/6 – 361 чел., выписано 242 чел.
Воду в сутки до Трубарева давали раненым пить 1 ложку [21]. Вареная пища до 29.5 отсутствовала. С 29.5 получают раз в сутки горячую пищу, вода даётся по 1,5 ст [оловой] ложки в сутки, а на 12 человек – по 3 стакана.
Вместо хлеба, из муки, что даётся на человека [по] 25 граммов, делают оладьи. Обслуживающего персонала было 34, теперь 11 чел. Перевязочных материалов и медикаментов совершенно нет, рвём рубахи и кальсоны. Участились грелки песочные, [22] ревматизм и понос начали беспокоить не только раненых, а кое-кого донимать основательно. Трубарев всё же командованием и правительством должен быть отмечен, молодец, он истинный большевик, вот где люди проверяются.
23/6-42 г. 5-30. Так в жизни здесь никому, наверное, не повезло, как мне. Нашёл в катакомбах, в брошенной шинели, в кармане 4 сухаря, наверное, весом грамм 20 [0]- 250, ведь это еда добавочная на 8 дней – даже сделаю на 10. Хотя они зацвели и отсырели, храню и сушу за пазухой, а когда высохнут, конечно, вес грамм [на] 15-20 убавится, да плесени грамм 3-5 снимется – жаль терять вес. Но жадничать не собираюсь, ещё, наверное, поделюсь с Гуземой. Да, его ноги и глаза не дают ему возможности подняться, молодой был, цветущий парень. Как мне его жаль и его молодость.
8-30. В/техник Горбачев прочитал утреннюю информсводку: на Севастопольском [направлении] идут упорные бои. Где этот фриц только войска набирает, ведь там их бьют много, нет сообщения, что враг в оборону на одном участке где-то вклинился – меня, да и всех этот клин очень интересует, неужели не обрежут.
Целый день провёл у щелей выходов, проверил посты, наблюдателей. У бойцов винтовки чистые (относительно, по условиям – нет масла). Вылез наверх, посмотрел на село Аджи-Мушкай: всё разбито, наша каменоломня сверху вся изуродована. Гансы ходят голые, загорают. На воздухе пробыл мин [ут] 20, ясная погода, жара градусов 30-35, когда влез в катакомбу, стало мрачно, душно. Голова закружилась, почувствовал слабость и через час такой аппетит, но жрать нечего. Вечером готовил обед на 11 чел., вложено: воды ¾ ведра, вермишели 200 грамм, муки – сделали затирку – 200 гр., комбижиру 55 гр. Получился супочай, некоторые товарищи положили вместо соли сахар – 10 гр. И получилось очень вкусно.
22-40. Пришёл Борис [23] и Ильясов, первый раз к нам, играют в домино, игра идёт без смаку – нежизненно, мне такая игра не нравится.
23-45. Артиллерийская стрельба с большого берега, вероятно, с Чушки [24], я прослушал 8 разрывов снарядов. Иду на проход проверю.
24/6-42 г. 1-30. Продолжалась стрельба, ещё до 10 выстрелов, что это, или подготовка, или бьют по обнаруженным точкам? десант, вряд-ли. Но по тому количеству войск и техники – можно. Если бы знали наши [на той стороне о гарнизоне] они были бы здесь, а мы передать не можем. Может, знают, ведь наших разведчиков много ушло, добрались ли? Если добрались, то и знают о нас [25].
Мне замесил т. Коротков, наш хозяйственник, 10 гр. сахару, 10 гр. киселя (авиаклей) и воды 15 гр., получилась масса горько-сладкая, как патока, – съел на сон грядущий, приятно и сытно. Да! Ел на проходе, из группы подполковника т. Ермакова один лейтенант угостил меня лошадиной жареной шкурой, очень вкусно поджарено, только зубы мои качаются, не берут, я долго жевал, всё же проглотил, чёрт с ним и с желудком, не испортился на 41 [-м] году моего существования и не испортится. Ложусь спать в 2 часа.
Всю ночь была стрельба артиллерии с большого берега по точкам противника, наблюдатели сообщили, что слышали стрельбу [из] автоматов и пулемётов.
С 8- [ми до] 11-30 гитлеровцы били из миномётов по щелям проходов, что это значит? Или у них была переброска войск, [стреляли] чтобы мы не видели, или наши подготавливают десант, и они боятся, чтобы мы не напали на них? Это так и будет. Настанет час, за наши мучения и издевательства немцы поплатятся в два раза больше. Я лично с ними буду как никогда жесток.
С 18-30 до 22-00 было пасмурно, моросил дождик, но очень мало, на ночь обратно навертывался дождь, хоть бы лил ливень, как нам нужна вода, особенно раненым. Как они бедняги мучаются.
Мы теперь имеем воды в сутки на человека литр. Если бы [по] больше крупы и муки – хотя бы муки гр. 80 и крупы гр. 50, а комбикорму гр. по 10 на человека, могли бы иметь пышку или блин и вообще подкрепились бы.
Кто-то у меня 2 сухаря спёр, но кто я хоть и предполагаю, но что сделаешь, всё равно сухари съедены, а не пойман – не вор, не стоит свои расстроенные нервы расстраивать.
Гаврилов, зная, что ему придётся идти в разведку, заболел животом, ну что же – я ему дал отдых, выпросил у комполка рису и сварил кашу, но, когда начали делить себе мясо, он тоже стал просить его, тут он себя и обнаружил симуляцией живота, а в разведку пойдёт – вылечу другим способом, у меня лекарства хватит.
Нач - к штаба т. Шкода тоже ведёт дневник [26], попрошу прочесть – интересно.
25/6-42 г. Всегда, это ещё издавна, если я запою какую-нибудь песню до 12-00 дня, будет или мне [лично], или общая неприятность, я в таких случаях воздерживался [от пения], но сегодня запел утром и сейчас же вспомнил, что-то неприятное в течении дня будет, и так и случилось: продуктов, крупы, вместо 35 гр., дали 25 гр. сахар и табак совсем не получен. Целый день тишина, фрицы себя держат что-то сдержано, стрелять стали реже, но сволочи, всё же по проходам бьют из миномётов.
Вылез наверх, жутко, не узнать окружность каменоломни и саму каменоломню. Всё поизрыто, разрушено, жителей не видно. Даже собак и тех не видно. Куда фрицы жителей угнали, или перестреляли? Думать жутко.
26/6-42 г. Весь вечер 25/6 читали вслух Пушкина А.С. Я бы ещё читал, но в горле пересохло, а воды ограничено. В 2 часа ночи 26/6 лёг спать, но спать не мог долго. Мысли обгоняли одна другую. События сегодняшнего дня и открытие второго фронта по-нашему [мнению], затяжка, [27] ведь время идёт, чем раньше будет второй фронт, [тем быстрее] наша [мечта][28] о свободе [будет] гарантирована. Сидеть здесь долго нам нельзя, нет продуктов, [выйти] на расправу и верную смерть, хотя и с боем, это тоже не даст положительного результата стране.
В/фельдшер Романов, будучи карначем [29] у выхода, вышел наверх и сдался немцам. Эта сволочь ещё поможет кровожадным зверям уничтожить наши водяные точки, тогда нам будет туго. Орденоносец т. <…>[30] раненый и болел он и раньше туберкулёзом, сегодня скончался. Даже по-человечески похоронить сегодня не можем. Он получил орден Ленина за племенную поставку конского поголовья для армии и медаль Сельхозвыставки. Жаль, что его не спасли, но чем, когда лекарств нет.
Сегодня норма опять увеличена: мука 50, крупа 50, сахар и табак по 20 гр. Кроме того, получили 16 шт. селёдок (пузанки) [31], правда, маленькие, но очень вкусные.
Днём отдыхал, хотел заснуть, не мог. Перед глазами прошли все этапы семейной жизни, видел образ, представил, вернее, каким есть фото, и на самом деле. Задумался, что делает сын. Вспомнил фабрику, [32] много о ней после отдыха с Манукаловым говорили, я ему обрисовал весь технологический процесс. А всё же хочется жить, работать, и как работать, день и ночь восстанавливать фабрику и дать ей полный размах во всей её красе. Сбудется ли это желание? Несомненно, сбудется.
Всё же мне в голову влезло, 28/VI если не выйдем, то вообще в этот день будет какая-либо новость, но какая, хорошая или плохая? Катков режет мелкими кусочками конину. Это для того, чтобы проварить и сэкономить воду. Всё же он молодец, умеет выкручиваться. Сегодня он вообще интересный парень – побрился. Остался небритым один лейтенант Трепель – это вообще один сынок у маменьки. Это мой нервотрепатель. Не даром у него фамилия такая. Всё же его сегодня побрею сам.
27/VI-42 г. Всю ночь не спал, да и утром не дали. Выставлял караулы в расположении 2-го б - на, [33] это потому, [что] якобы, туда лазят фрицы через щель и видели [там как-то] 2-х человек. Я этому не верю, фрицы ни за что в катакомбу не полезут, они трусы, хуже зайцев. Но всё же выставить [посты] и проверить это дело нужно.
Целый день провёл на выходе и по катакомбе ходил, новостей за день нет. Катков – начальник полевого караула - бросил пост и пришёл докладывать мне, за это ему придётся дать «отдыха со строгим» 2-е суток.
Для обслуживания нашей группы и приготовления пищи дали женщину по имени Мотя. Теперь придётся вести себя культурно и маты заменить фрицами.
18-10. Слышны выстрелы зениток, где-то наши соколы бомбят гансов. Информбюро несёт нам хорошие вести, всё же Севастополь и Харьковское направление [34] здорово изматывают силы противника. Да, скоро ли, скоро ему будет час расплаты.
Играли партию в домино. Мы с Ахмедовым [35] партию проиграли Манукалову и Поважному, обидно!
28/VI-42 г. 2-45. Только что закончил игру в домино. Игра шла исключительно оживлённая, азартная. Комполка Поважный потел, а бат. комиссар Карпекин бледнел и в результате игра кончилась, им «сухая» с двумя парами «яиц». [36] Я играл с Чеботаревым.
Всю ночь шла артиллерийская стрельба и с нашей [стороны], и со стороны противника, наши наблюдатели за ночь определённого результата не сказали, а днём наблюдать было невозможно, т.к. он (немец. – В.С.) до самого вечера бьёт из миномёта по проходам.
Мне думается, что немец передвигает войска и технику в ту или в другую сторону, и поэтому бьёт по проходам, чтобы мы не подсмотрели и вообще не наделали гадостей. Гадостей ему мы в своё время всё же наделаем.
Если сегодня мы не вышли, как я раньше и предполагал, за это по сводке информбюро мы имеем приятные известия. Мне понравилось письмо жены немецкому полковнику, которая пишет, что «если англо-американцы будут так продолжать бомбить Германию, то нам придётся туго и некуда деваться». Раз в таких кругах начались разговоры, то и полковник, и равные ему подзадумались, финны дезертируют с фронта и [из] армии вообще, ну этого надо было ожидать [37].
Сегодня опять обсуждали [вопрос] об открытии второго фронта, по-моему, начало чувствуется с воздуха на западе [38]. Наше мнение! Хотя не веское (не читаем газет и не можем принимать полные радиоинформации международной обстановки из-за экономии элементов), но всё же англичане откроют [боевые действия] через Италию-Австрию, Венгрию, а после [начнут] войска генерала Де-Голля [39].
Лейтенант Трепель начал исправляться, бодрее стал, даже сегодня высказался [так], что я теперь убеждён, что мы скоро выберемся из катакомб.
Всё же интеллигенция - народ грамотный, но, как видно из фактов, по-разному, нет в них или уверенности, не говоря о стойкости, или они живут личными интересами, т.е. ты воюй, а я за тобой. Он был полковым инженером, всю войну до сегодняшнего дня [находился] в тылу, конечно и попав в эту обстановку без подготовки – ему простительно. Я ему по нашей дружбе и внутреннему распорядку делаю много поблажек. А жрёт он больше всех, жаднее, вечно не наедается. Ни одна раздача горячей пищи без его участия ещё не проходила, он, стоя на посту, чуя нюхом что ли, обязательно придёт и всегда вовремя. Любит очень поспать и никогда не высыпается. В полном смысле мамин сынок – я раньше так думал, а оказывается это действительно так. Он у родных первый и, заверяет, последний.
23-00. Был со ст. политруком на выходе, но там воздух тяжелый – выходит дым и копоть – вернулись обратно, у нас в комнате лучше и гораздо меньше гари. Кр - ц Шнайдер вечно недоволен, пищит, я его ругаю и требую вести по правилам (в наших условиях) караульную службу, он мне заявляет: «Я голодный, я ничего не ел». Другие, по его мнению, больше едят, или вообще не хотят кушать. Но, когда принесли пищу, он изменил своё мнение. Тоже человек, думает только о своём животе, живёт собой, а общее дело – служба – ему, как видно, в тягость.
Фрицы по проходам продолжают бить из ротных миномётов и автоматов. Пусть бьют, нам по привычке, у них, как видно, боеприпасов много. Дали мне тёплые портянки, в сапогах - войлочные стельки, я сейчас мало лежу, больше в движении, ноги не болят, и себя чувствовать стал хорошо. Если десант наш завтра будет, то я смело сумею выскочить и бить фрицев, уверен в себе и своих силах. Ложусь спать нормально в 12-00, встану в 8-00, буду держать норму.
29/6-42 г. 12-00. Нужно же было прийти ком. полка тов. Поважному и принести нам завтрак, он оказался густоватым и наваристым. Выварились кости мяса. Он признал наш суп хорошим, питательным, ну и, надо понимать, может опять снизить норму.
Всю ночь били миномёты противника по нашим катакомбам, в чем дело? Что он этим хочет сделать нам, или ещё что-то задумывает в передвижении или перестановке сил вообще?
17-00. Играли в домино, комполка и ст. Ахмедову сделали одну партию «сухую» - игра шла оживлённо. С лейтенантом т. Ахметовым пришлось говорить по уставу. Парень с хитринкой, но глупо-неумелой. Раньше он отказался идти дежурить по воду, а сегодня вообще симульнул, но зато идёт дежурить по штабу. На воде ему дежурить всё же придётся.
С 24 до 6-30 30/6-42 г. Играли в домино. Я с Чеботаревым, Поважный, Карпекин. Сыграли 10 партий, из них: мы «забили» им 7 партий, из них 1 «сухая», и 1 «сухая с яйцами», нам - 3 «козла».
30/6-42 г. 19-00. Был на выходе и проходах, бойцы и командиры повесили носы, а часть - пали духом, [из-за того] что немцы нажимают на Севастополь и на одном участке фронта продвинулись вперёд [40]. Я побеседовал с бойцами и с комсоставом, выправил их настроение, поднял дух, а всё же севастопольцам достаётся здорово, я им не завидую, и сам, понимая их, мирюсь с настоящим положением, духом не падаю.
Весь день немцы стреляли по проходам из миномётов и автоматов. Умерло в нашем госпитале 3 чел., в том числе, из госпиталя тов. Суворов от воды, люди не знают нормы воды, сосут до усеру. Опухли и отдали концы.
1/7-42 г. В 2-30 был у прохода, группа подполковника [Ермакова] играла в карты на деньги, больше всех выигрывал ст. лейтенант Александров, ставка была при мне по 100-300 р. Банк дошёл до 1700 р. Играли вяло. Нервности и азарта не было – это потому, что здесь деньги в катакомбе обесценены.
Наша кухарка Мотя приготовила очень вкусный обед: навар с костей, вермишель и затируха – получилось объедение. Мы назвали это варево супочай.
Лёг спать, но не спится и я, лёжа, всё приготовлял своим воображением разные блюда, оказывается я искусный повар. Вот, например, я приготовил рисовую кашу: отварил рис, вложил туда масло сливочное, сухие фрукты, сливу и начал тушить на углях, тем временем начал приготовлять к этой каше приправу, 4 яичка разбил в котелке, добавил 100 гр. сливочного масла, сахару 500 гр., всё это хорошо взболтал, 5 ст [оловых] ложек вложил картофельной муки, а тем временем кипеть начало молоко 2 литра. Всю сболтанную смесь я постепенно начал вливать в молоко и получился кисель-крем. Каша разрумянилась, стушилась и стала [доходить] на лёгком жаре, а кисель-крем тем временем охлаждался. Когда всё это было готово и начал подавать на стол, а нас было 5 человек, меня разбудили, я, оказывается, задремал. Испортили настроение, а на столе стояла лампа-горелка с жидкостью [41], от которой отвратительно иногда воняет, и так каша улетучилась, пропали мои труды-воображения пока. Выйду на волю – всё же эту кашу, как выше указано, обязательно в этой пропорции сварю – интересно какой будет вкус тогда, а сейчас слюни глотаю. Что и говорить, вкусно.
Одно моё спасение - Манукалов, Мотя и Борька, выручают меня, отдают свои порции табака, а я курю, курю трубку. Это меня выручает, не так хочется кушать.
3-е умерших, это только оттого, что они жрали лошадиные шкуры, жарили на костре и ели, а потом часами сосали воду – ну и вот, их конец. Нет, я [думаю на том] что получают в наших условиях всё же тянуть можно и пить воду в исключительных случаях один, два глотка, а лучше, тем более сырую, не пить.
Видел во сне Шуру Плетенецкую, я ей доказываю, что у меня болят ноги, а она не верит, и обозвала меня бегемотом, она высказывала мне много на несправедливость медврачей, их халатность, как поссорилась она с Забиячкой [42]. Я начал курить трубку, она вырвала её и поломала, почему-то она появилась в кубанке, ведь жара на воле, видел я [её] в каком-то доме на Кубани, [будто] она работает в госпитале. Чёрт возьми, неужели она переправилась и жива. Как бы я хотел её видеть на яву.
Опять наступает ночь, весь день прошёл плохо, нет никаких изменений, только одно, что я заметил, есть мыши, они в проходах, а [там], где мы живём, [их] не видно. Говорят, что есть кошка, но я её не видел и заинтересовался, надо её разыскать. В нашем хозяйстве, где есть женщина, кошка необходима.
Сегодняшняя информация хорошая: Севастополь и Курское направление мужественно отбивают атаки, немец несёт огромные потери. Англичане, заметно, что начали авиацией работать, пусть бомбят так, чтобы чувствовали паразиты. Ничего, им советская кровь обойдётся в три раза дороже, даже больше.
Днём был на выходе, и в сумерки, погода на воле чудесная, небо ясное, синее-синее, тишина, жаворонки, ласточки поют, мухи летают, всё как приятно наблюдать, даже в этот момент забываешь, что около тебя по камням ложит пули автоматчик. Эх, природа, природа, и ты немцам на руку. Где же дождик? Как он нужен нам.
2/7-42 г. Утренняя сводка произвела нехорошее впечатление, [из-за того] что немец на Севастополе продвинулся и потеснил нашу оборону. Но дневная сводка разбила наше нехорошее настроение. 7 тысяч немцев уничтожено на Курском направлении и других фронтах, в общей сложности до 8-10 тысяч. Это хороший для него урок. Севастополь тоже отбил все атаки. По радио нас известили, что в Крыму немецким генералам был дан приказ, во что бы то ни стало Севастополь взять. Не тот дух у немецких генералов какой был, это, во-первых, но и пусть не забудет Гитлер, что Севастополь – это скала твёрже стали, разобьётся [об него] много дивизий с любой техникой.
На выход ходить - только расстраиваться, как посмотришь на синее небо, вспомнишь море, еду, и полезли мысли разных вариантов, только успевай отмахиваться. Решил, что пищу когда варить будем, воду [будем] лить в соотв