Введение
Время октябрьской революции - это время больших перемен, время, когда империя начала своё превращение в республику. Уже неоднократно тема Второй Революции обсуждалась учёными и историками и уже давно она тревожит их умы.
Именно поэтому тему своей работы считаю актуальной. Основной задачей работы будет являться проведение анализа по книге Павла Николаевича Милюкова, в которой отражены его воспоминания о революции.
Павел Николаевич Милюков - выдающейся русский историк, крупный политический деятель, лидер конституционно - демократической партии, депутат III-IV Государственной думы, министр иностранных дел в первом составе Временного правительства. Также он являлся одним из крупнейших и авторитетнейших российских учёных - историков.
В 1918 г. П.Н. Милюков приступает к написанию своего крупномасштабного труда - «История Второй Русской революции». Самая главная особенность заключалась в том, что - Данную работу он писал по «свежим» следам драматических событий, «кровью» собственного сердца, видя её основной смысл и значение в необходимости воссоздания объективной истории Февральской революции 1917 г.
«История второй русской революции» написана на широкой исторической базе. Приводимые Милюковым многочисленные документы и материалы тщательно проработаны, а главное - осмыслены. Автору удалось встать «над схваткой», воссоздав в силу своей непредвзятости, объективную картину динамично развивающегося политического процесса.
В своей работе П.Н. Милюков ставит одну из главных целей, это описать характеристику революционных событий 1917 г. и ответить на вопрос, почему большевики взяли верх?
Характеристика Октябрьской революции
Вторая революция, октябрьская, разъединила нацию и стала длительным сигналом гражданской войны, в которой были применены худшие виды насилия. В противоположность национальному характеру февральской революции октябрьский переворот сам объявил себя интернациональным. Руководство революции перешло при нём от признанных лидеров - оппозиционеров думы последнего десятилетия - к группе вождей, только что бывших изгнанниками и собравшихся в Россию со всех концов света - из Женевы, Парижа, Лондона, Нью - Йорка. Цели, в противоположность определённому национальному заданию февральского переворота - спасти Россию от поражения, было явно утопическими.
Русская революция не была бы революцией, если бы она остановилась на первой стадии и не дошла до крайностей. Проделать все стадии - такова судьба всех настоящих революций. Все они начинались сравнительно скромно и сдержанно, - и все развивали крайние тенденции по мере того, как власть ускользала из рук умеренных групп, захвативших её первоначально, и попадала в руки импровизированных вождей неорганизованных масс. Массы, естественно, недоверчивы и подозрительны. Раз революция началась, у них появляется инстинктивная боязнь, как бы она не кончилась слишком рано и слишком близко к своему исходному пункту. Масса не хочет вождей и политических партий, которые становятся ей известны в готовом виде, но желают говорить от их имени. Она не верит во всё то, что имеет прошлое. Масса хочет выбирать и санкционировать своих вождей сама, - и останавливается на последних пришедших. Все предыдущие, хотя бы они были деятелями той же революции, очень скоро понимаются как «контрреволюционеры», желающие остановить революцию раньше её естественного конца и, следовательно, лишить массы каких-то возможных, но неизведанных достижений. Уроки прошлого при этом не научат, даже если и становятся известны: каждая нация должна проделать свой собственный опыт.
Вот почему никакая большая революция не ограничивается своей первоначальной целью - более или менее драматическим свержением старой центральной власти. Революция есть сложный и длительный процесс: постепенная смена настроений в широких социальных слоях. Нужно время, чтобы этот процесс начался в массах и прошёл через все свои естественные стадии. Пока они не пройдены, революция должна следовать своему неизбежному курсу, и не может остановиться на середине. Революционный пожар должен выжечь дотла всё, что уцелело от низвергаемого порядка, - не только все учреждения, но и все пережитки психологии. Она останавливается среди созданных ею развалин и произведённого опустошения лишь тогда, когда с удовлетворением замечает, что среди элементов предстоящей реконструкции нет сомнительных: «всё зелено, но не гнило». Только тогда она успокаивается на социальных и политических достижениях, не допускающих реставрации и не имеющих связи с прошлым.
С этой точки зрения и «коммунистическая» революция 25 октября 1917 г. Не есть что-то новое и законченное. Она есть одна из ступеней длительного и сложного процесса русской революции. Никакого «коммунизма» не было введено в России и что сами коммунисты в процессе революции должны были приспособляться к условиям русской действительности, чтобы существовать. Большевистская победа в этом смысле лишь продлила общий процесс русской революции. Она только открыла новый её период. Существенна в этой победе не поверхностная смена лиц и правительств - и даже не перемена их тактик и программ, а непрерывность великого основного потока революционного преобразования в России, плоды которого одни только и переживут все отдельные стадии процесса.
Таков общий и предварительный ответ на вопрос, почему большевики победили. Он, однако, настолько обобщён, что в нём тонет и уничтожается отдельная роль лиц и партий и устраняется вопрос об их индивидуальной ответственности.
Итак, что заставило русскую революцию в её индивидуальном процессе развиваться по тем ступеням, которые она проходила? Например В великой французской революции, началось всё со скромного начала, но постепенно это перелилось в настоящую революцию, в глубокий национальный массовый процесс. Были ли налицо те же мотивы в русском дореволюционном движении? Как будто и не было. Прежде всего, у нас не было той борьбы за и против старой неограниченной власти, которая составила содержание первой французской революции. Царская власть сдалась сразу - после отречения Николая и после отказа назначенного им приемника, великого князя Михаила, взойти на престол раньше решения учредительного собрания. Наши монархисты сразу стушевались, и не было учреждения, в котором могла бы вестись словесная борьба за прерогативу царской власти. Формально или фактически все политические течения, продолжавшие активно участвовать в политике, - даже и консервативные - стали республиканскими. Также можно заметить, что не было страха перед иностранным нашествием, не было тех опасений, что придут иностранцы и восстановят свергнутую власть, которые доводили до пароксизмов отчаяния и паники общественное мнение времен национального собрания и конвента французской революции. В то время не было и знатных эмигрантов, которые бы настаивали перед иностранными дворами на интервенции. Эта опасность отчасти появилась потом, при классовой октябрьской революции. Но в первой стадии, февральской «бескровной» революции, русский революционный процесс не имел никаких видимых врагов - ни «внутренних», ни «внешних». Долгое время ссылка на «контрреволюционную опасность» оставалась лишь демагогическим приёмом, лишенным реального основания, если не считать, что «контрреволюция» существовала потенциально.
И однако же этот аргумент постоянно употреблялся, чтобы «толкать» вперёд революционный процесс. Целью было при этом выдвижение вперёд «революционной демократии», сперва в её умеренных, а затем и в её неумеренных элементах. Действительные пружины, менявшие настроения масс, скрывались внутри. Тем не менее эти пружины были достаточно реальны. В них надо разобраться, если хотим объяснить себе индивидуальное лицо русского революционного процесса.