Лотианская служба здравоохранения /Лотианский региональный департамент социальной работы
Группа лечения наркотической зависимости Святого Монана
Ежедневное расписание
7:00 ПОДЪЕМ
8:30 ЗАВТРАК
9:30 МЕДИКАМЕНТОЗНАЯ ТЕРАПИЯ
10:00 МЕДИТАЦИЯ
11:30 ГРУППА ОЦЕНКИ ПРОГРЕССА
13:00 ЛАНЧ
14:30 ИНДИВИДУАЛЬНАЯ КОНСУЛЬТАЦИЯ
16:00 ГРУППОВОЕ ОБСУЖДЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКОЙ ЗАВИСИМОСТИ
18:00 ОБЕД
19:30 ОТДЫХ, ФИЗИЧЕСКИЕ УПРАЖНЕНИЯ
20:30 УЖИН
23:00 ОТБОЙ
- Просыпаться в семь? Вы, наверное, шутите.
- Да, сначала трудно, - признает Лен - но к этому быстро привыкаешь. Таким образом в хаотичной жизни наших клиентов появляется какой-то порядок.
Завтрак обязателен для всех, даже если идет тяжелый период детоксикации, затем вас ждет обязательный прием лекарств.
- Семь утра - невозможно! - стону я. Последний раз я просыпался так рано только тогда, когда работал на Хиллзланда.
- А медитация? Зачем она нужна? Я не молюсь, не пою гимны, ничего такого!
Лен смеется и качает головой:
- Это не связано с религией, мы же не монастырь. Мы не требуем от вас обращаться к Господу или любой другой высшей силы, хотя, конечно, если вы захотите, мы будем только рады. Раньше это было очень эффективной и популярной формой лечения зависимости.
Единственная высшая сила, которую я признаю - это Пэдди Стэнтон и Игги Поп.
- А что такое эта зависимость?
- Так мы называем привычку к наркотикам.
- Хорошо, - пожимаю плечами я.
Перед моими глазами снова маячат толстые пальцы Лена с листком бумаги, он трясет ним, пытаясь привлечь таким образом мое внимание.
- Группа оценки прогресса дает вам возможность стать полноценным членом нашего общества, обсуждать существующие проблемы, которые возникают у вас из-за зависимости. Сами понимаете, проблемы эти довольно серьезные. После ланча у нас индивидуальная терапия, будете работать с Томом или Амелией. Затем мы собираем еще одну групповую встречу, чтобы обсудить вашу зависимость. После обеда у Вас свободное время; у нас работает телевизор, есть бильярд и спортивное и музыкальное оборудование. Немного, только несколько гирь и гитара, но мы ожидаем пополнение запасов в ближайшее время. Затем у Вас небольшой ужин, как правило, дают горячий шоколад либо молочный Хорликс с печеньем. В одиннадцать мы выключаем освещение в общих помещениях и телевизор. В течение сорока пяти дней нашей программы вам не разрешено звонить кому-либо без особых уважительных причин или разрешения квалифицированного работника. Вам можно писать письма, но вся корреспонденция, которую вы будете получать в ответ, будет раскрыта и проверена, прежде чем попасть в Ваши руки. На территории лечебного центра запрещено употреблять наркотики, в том числе - алкогольные напитки. Единственное исключение мы делаем для никотина и кофеина, - улыбается он. - Вам запрещено покидать нашу территорию в течение периода лечения, если это не предусмотрено
программой проекта.
- Это настоящая ебаная тюрьма!
Лен пренебрежительно качает головой.
- В тюрьме вас сначала просто держат, а потом выбрасывают на улицу. Мы же хотим вылечить вас, - объясняет он. - Что ж, пойдем на вступительные сборы, я помогу сориентироваться.
Он показывает мне «территорию», как они ее здесь называют. Рассказывает мне, что наш корпус находится неподалеку от села Святого Монана, это восточная часть Файва. Еще неподалеку Анструтер, небольшой живописнй рыбацкий городок, но все равно мне не удастся выйти отсюда и посмотреть здешнюю окружающую среду, хотя до города всего несколько миль. Село и этот проект были названы в честь Святого Монана, святого, о котором никто никогда не слышал. Святой покровитель Пошловсенахуй - идеальный чувак для этой дыры. Центральную часть здания в форме буквы «П» украшает небольшой садик, обнесенный стеной. Внутри находятся десять спален, кухня, столовая и комната отдыха с бильярдом и телевизором. К комнате пристроена небольшоя теплица, оттуда есть прямой выход к дворику и саду, засаженному какими-то высоченными деревьями.
- А это - наш конференц-зал, - говорит Лен, открывая дверь.
И только я захожу к ним, сразу слышу: - РЕНТОН, БЛЯДЬ! - и громкий смех, за которым следуют аплодисменты. Поверить не могу. Они все здесь!
- Бля! Привет, мудаки, - слышу я свой радостный голос. Будто бы в ебаную вечеринку-сюрприз попал.
- Теперь полный набор, ребята, - смеется Джонни Свон, одетый в рубашку и галстук.
Затем я вижу ошеломленного Кизбо, который сидит в кресле, подпирая голову кулаком, и Кочерыжку, который дрожит от холода, обнимая себя за плечи и поджав ноги, такая классическая наркоманская поза. – Привет, Кошак, - гнусавит он.
В дальнем углу сидит Кайфолом. Я киваю и сажусь рядом.
- Неплохая у тебя итальянская тетушка.
Он устало улыбается:
- Пришлось.
Кочерыжка спрашивает Лена, нет ли у него каких-то лекарств от его дрожи, Лебедь знакомит меня с одним парнем из Ниддри, его зовут Грег Касл, но почему-то все зовут его Роем. Еще здесь с нами один нервный парень, Тед с Батгейта, черноглазый отжима с длинным кривым носом, его здесь зовут Скрилом. Он прибыл только вчера, тоже трясется, как неистовый. Среди нас одна девушка, кудрявая красавица Молли, которая косится на меня с нескрываемым враждой в взгляде. Я замечаю многочисленные следы от уколов на ее тонком запястье, оно покрыто розовыми шрамами от глубоких рваных ран. Однако больше всех меня пугает тот огромный байкер, Сикер, с которым я вживую никогда не встречался, но слышал о нем по-настоящему страшные вещи. Он смотрит на меня так пристально, будто в глаза рентген встроен, но потом он наконец отворачивается и уходит, будто мы его уже утомили и ему стало скучно.
Лебедь хитро подмигивает мне и украдкой показывает маленькое лезвие от бритвы.
Я успеваю заметить, как он делает небольшой порез себе изнутри рта, и вот ему на руки уже хлынула кровь. Все смотрят на Лена, тот теряется от страха.
- Болит... Так сильно болит... - скулит Свонни.
- Медсестры сейчас нет...
- Я учился, я ему помогу, - быстро вызываюсь я.
- Ладно...
Кайфолом, Кизбо и Кочерыжка завистливо пялятся на меня, когда я веду Джонни вниз по лестнице, к нужнику. Он достает из ботинка шприц и начинает варить.
- Последние летние запасы, друг. Наслаждайся, потому что наступили тяжелые времена...
Он сдирает с шеи галстук и затягивает его вокруг моего бицепса. Мы быстренько глотаем по таблетке спида, он укалывает меня, и вот героин уже несется по венам в мой мозг, убивая на пути всю мировую боль.
Блядь, клево, сука...
Я падаю на пол этой параши, пока Лебедь ширяется и рассказывает мне, что у него были определенные запасы, но это - последняя доза. Затем достает пакет со спидом, и мы приканчиваем и его, хотя мне сейчас этого совсем и не хочется.- Давай! - командует он, пока я пытаюсь завязать ему галстук. - Если они догадаются, что мы обдолбанные, всему конец. У меня все на мази, много связей.
- Правда, Джонни, - выдыхаю я, - крутой ты чувак.
- Никаких проблем, - отвечает он.
Когда мы возвращаемся, Лен и тощая уже начали свою игру, но никто их не слушает, все просто отдыхают на стульях и думают о своем. Да тут нам неплохо. Это - мои люди, эта команда Святого Монана.
ПЕРЕКРЕСТОК
Для Элисон время превратился в оборванную ряд базовых биологических импульсов.
Билл и Кэрол, другие их сотрудники, прекрасно знали об их отношениях, но вели себя достойно, честно и даже пытались поддержать их и сохранить.
Однако, как и Александр, они стали замечать, в каком состоянии Элисон начала приходить на работу, если она, конечно, вообще туда приходила. Так не могло больше продолжаться. Сегодня она снова появилась на работе незаметно, как призрак, - и в десять тридцать. Александр целое шоу устроил, вызвав ее в свой кабинет, где с горящими глазами и слюной на губах начал отчитывать ее.
- Слушай, возможно, для тебя это ничего не значит, - сказал он, - но сейчас мы на переломном этапе эпидемии в этом городе. Я не могу так выделять тебя среди других. Давай, Эли...
Вдруг он прерывается и сексуально шепчет вещи, достойные скорее любовника, чем босса: - Ты здесь хуйней страдаешь!
- Извини... Я просто... - моргает она в серебряном свете от лампы. - В автобусах сейчас просто не протолкнуться...
- Я действительно думаю, что тебе надо куда-то перевестись, возможно, вернуться в колледж. Это моя вина, я не должен был сближаться с тобой...
В глазах Элисон вспыхнул какой-то потусторонний свет. Ее рот скривился в сердитом неповиновении:
- Если это твоя вина, почему это именно я должна переводиться куда-то?
Александр сейчас увидел в ней ту, кем она была на самом деле, - напуганного молодую девушку, но впервые дрогнул от собственного снобизма: она – паразит, из тех ужасных районов. Ему стало стыдно за такие свои мысли. Он даже не сумел придумать достойный ответ. Это было нечестно - он хорошо знал, что пришло время попрощаться. Конечно, он мог воспользоваться властью своей должности и ролью во всем проекте борьбы с болезнью, но понимал, что ее интересует другой вопрос. Пришло время быть честным, показать такую же бездушную прямолинейность, которую она демонстрировала ему все это время, когда рассказывала, что трахается с другими.
- Мы с Таней... Мы решили попробовать еще раз, ради детей.
Эта новость ошеломила Элисон. Она и сама не знала, почему так, ведь никогда не испытывала ничего особенного к Александру, не надеялась на какие-то длительные отношения. Возможно, она просто не могла поверить его словам, а возможно, что он значил для нее больше, чем ей казалось.
- Очень рада за тебя, - ответила она настолько тактично, насколько позволяли ее актерские способности.
Его страдальческий взгляд свидетельствовал о том, что он ожидал более эмоциональную реакцию.
- Я действительно рада, я именно это имею в виду, - объясняет Элисон, хотя это - опять
ложь. - Детям нужны мама и папа, я никогда не собиралась выходить за тебя, Александр, это был просто секс. Мне безразлично.
Фальшивые, несколько высокомерные ее слова глубоко поразили его сердце. Он любил ее, поэтому очень страдал из-за своего решения. - Я не уверен, что теперь мы сможем работать вместе...
- Блядь, ты сейчас меня действительно доставать начинаешь, и это мягко сказано. - горько смеется она. - У меня были плохи дела, у тебя - тоже, мы бы могли в тот вечер заснуть в разных кроватях, но случилось иначе. И теперь наша история закончилась, а еще я совсем не заинтересована в том, чтобы сообщать об этом на весь мир.
- Ладно... - нерешительно говорит он, чувствуя себя слабым и ничтожным.
Его пассивность просто потрясала ее. Элисон думала сейчас о своей умершей матери, на которую она так и не сумела как следует за это разозлиться. В голове звучали строки классической поэмы Дилана Томаса. В той палате она просто стояла и пялилась на бездыханное тело, такое жалкое и падшее. Мать уже давно превратилась в труп, еще до того, как умерла. Тогда Элисон поняла, что не знает, куда приведет ее жизнь, все ее надежды и идеалы пошатнулись в тот день. Зачем ей нужна работа в совете, эта проклятая чушь с деревьями? Эти вещи превратились сейчас в бессмысленную кучу дерьма, в пустую суету каких-то кретинов, которые на самом деле думают только о себе.
- А знаешь что? Я облегчу тебе жизнь, - говорит она неожиданно низким голосом. - Я уволюсь. Из совета. Меня все это достало!
- Не теряй разума, ты не можешь остаться без работы, Элисон, я не заставляю тебя делать это, - протестует Александр, чувствуя, как его слова безнадежно пропадают в огромной пропасти, которая пролегла между ними.
- Нахуй я вообще с тобой разговариваю? - спрашивает она и выходит из его кабинета, проходит по открытому залу, не смотря на Билла и Кэрол, и громко хлопает дверью.
Она направляется по дубовым коридорам, спускается по мраморной лестнице, проходит через тяжелые двери и оказывается на площади перед городским советом. Элисон идет по Королевской миле, оставляя позади свой дом и чувствуя себя значительно лучше из-за того, что в конце концов она поступила правильно, зная, что нет ничего вечного на земле.
Он был такой жалкий, презрительно думала она. Она раньше тоже такой была, но раньше ее окружали исключительно вялые люди. Возможно, небеса послали ей благословение. Кто его знает.
Ничего нельзя знать наверняка.
Город был прекрасным. Непревзойденным. Конечно, трущобы выглядели ужасно, там не на что посмотреть, но в центре есть абсолютно все. Элисон гуляла по улицам, позволив себе наслаждаться потрясающим видом своего родного города. Свет льется на замок, отчего улицы Старого города сияют серебром. Пожалуй, это - самое прекрасное место на свете. Несравненное. И деревья такие красивые. Нельзя позволить вырубить их.
Элисон идет мимо какой-то помост, где четверо пьяных девушек носятся в стремительном вальсе, кажется, у них девичник, хотя сейчас только утро. Она останавливается и завистливо смотрит, как они плавно двигаются улице, ей хочется знать, почему они так чрезвычайно счастливы. Девушки вдохновляют ее еще раз испытать судьбу, и она входит в случайный бар у самого замка. Еще очень рано, так что бар был почти пустым. Коренастая, полная девушка осуждающе смотрит на нее, но все же подает бокал белого вина. Элисон садится за столик у окна и поднимает выброшенный «Скотсман». Вдруг ей пришла в голову интересная мысль: «Я подцепила старого оборванного Шотландца в ужасном баре. Снова».
Она поглаживает длинную ножку бокала, наполненного жидкостью цвета мочи. Один глоток отвратительной кислятины вызывает у нее тошноту. Второй глоток показался получше, а третий и вовсе удовлетворил ее вкусовые потребности. Она развернула газету и в передовой статье прочитала:
Шотландское ведомство и Эдинбургский окружной совет должны прокомментировать своих поспешные действия по борьбе с наисерьезнейшей эпидемией из всех, с которыми приходилось сталкиваться шотландской столице. Отравление наших парковых зон, а значит - нашей истории и культурного наследия, возникает в результате заражения голландских вязов, и эта угроза касается каждого. Эта болезнь уже уничтожила значительное количество деревьев, но ситуация могла бы быть значительно хуже, если бы не были приняты соответствующие меры по спиливанию и сожжении зараженных деревьев.
Элисон быстро пробежала статью до конца и перешла к письмам от читателей. Один из них поступил от терапевта из центрального района Эдинбурга. Он переживал о растущей чрезвычайными темпами угрозе вируса СПИДа. Здесь она сразу пристально посмотрела на следы от уколов на собственной руке. Вдруг она провела неожиданные параллели: деревья гниют изнутри у Вест-Грантон-роуд, а люди распадаются в своих квартирах. Все это - деяния смерти. Чума. Откуда она берется? За что нам это наказание?
Что с нами будет?
Она выходит из бара и шагает домой. Сильный ветер гуляет по переулкам и улочкам, от него весь город качается, как декорации к какому-то фильму. Удивительно, что город, построенный вокруг каменного замка, может казаться неустойчивым, но сейчас местные скалы украшены разнообразными подпорками и полками, которые должны укрепить их и предотвратить обвал. Она решила срезать путь до Лотиан-роуд и пошла на восток через сады Принцесс-стрит. Она шагает по Лейт-стрит, затем – по Лейт Уок и в конце концов добирается до своей квартиры в Пилриге. Девушка снимает куртку и смотрит на себя в зеркало в ванной. Думает о маме, как они любили встречаться в каком-нибудь кафе за кофе, как хвастались обновками, как сплетничали о соседях или родственниках, как просто обсуждали телепередачи. Она моет руки и вспоминает, что все полотенца бросила в корзину с грязным бельем. Она идет к шкафу, чтобы найти чистых. Вдруг ей бросается в глаза пакетик, спрятанный в глубине полки: сумочка с бритвой Александра. Она открывает ее и достает помазок, бритву и крем. Затем намазывает помазок, проводит им по подбородку, вырисовывая кремом замечательную эспаньолку. Затем она прячет все в пакетик и достает бритву. Обнажает лезвие. Оно выглядит таким светлым и смертоносным в ее руке. Элисон закатывает рукава выше локтя и перерезает вену и артерию. Теплая кровь льется на выложенный плиткой пол.
Мама...
Это довольно приятно, что вся ее боль покидает ее тело вместе с кровью, будто она лишается какого-то страшного бремени. Она успокаивается и сползает вниз по стене.
Мама...
Но когда она оказывается на полу, ощущения становятся совсем другими: там много крови. Сначала ее охватывает отвращение, но потом в ее сердце начинает расти отчаянный страх. Ее мысли спутались, он чувствует, что вот-вот потеряет сознание.
Папа, Мхаири, Калум...
Она хватает с батареи полотенце, тесно заворачивает в него руку, оказывая давление на нее как можно сильнее. Ползет в гостиную, хватает телефон. Пульс стучит в нее в висках, когда она набирает 999 и вызывает «скорую».
- Я сделала страшную ошибку, - повторяет она снова и снова. - Пожалуйста, поторопитесь.
И это мягко сказано...
Весь полотенце уже пропиталось кровью. Она ползет к двери и открывает ее. Сидит у порога и чувствует, как ее веки тяжелеют.
Мягко…
Она приходит в себя уже в больнице, где ее окружают грустные лица врачей, которые объясняют, что успели вовремя, рассказывают, как близко она была к смерти, все время повторяя, как сильно ей повезло.
- Пожалуйста, не говорите отцу, - умоляет она, когда они спрашивают, с кем с ее ближайших родственников можно связаться.
- Мы должны сообщить кому-то, - объясняет низенькая медсестра среднего возраста.
И лучшее, что она может придумать, - это дать им номер Александра.
Они подключают ее к капельнице и вливают еще полторы пинты крови.
Позже приходит Александр, который забирает ее на следующий день домой, в ее квартиру в Пилриге. Он заказывает ей китайскую еду и проводит ночь у нее на диване. Она еще спала утром, когда он проверил, с ней все в порядке, и пошел на работу. Пока его не было, она заглянула в его кошелек и нашла там фото его детей. Они с Таней должны быть вместе, ради них. Но вечером он возвращается к Элисон и рассказывает, что подписал ей двухнедельный отпуск. С мрачной улыбкой он говорит, что не принимает во внимание ее заявление об увольнении.
- Я не получил никаких формальных документов.
Они устраиваются поудобнее - она садится на диван, а он - в кресло, и говорят о тяжелых потерях в жизни. Александр хорошо понимает, что у нее в этой сфере более богатый опыт.
- Отец Тани умер три года назад. Тяжелый коронарный тромбоз. С тех пор она изменилась. Хотя на самом деле, наверное, дело во мне. Но что мне делать? Это не я его убил. Это не моя вина.
- Но и не ее.
Александр задумывается на минуту. - Да, не ее, - соглашается он, - как нет и твоей вины в том, что умерла твоя мама. Нельзя наказывать себя так, будто ты в чем-то виновата.
Она молча смотрит на него встревоженным взглядом и вдруг впервые разражается слезами в его присутствии. Она совсем не кажется ему слабой; ее слезы большие, мужские. Ее лицо перекошено, он видит на нем неописуемую боль и бессилие от того, что ничего уже нельзя изменить.
- Я не хотела умирать, - плачет Элисон, выглядя по-настоящему напуганной, и закрывает глаза, будто пытаясь защититься от страшной картины из своих воспоминаний. - Ни на миг о смерти не думала. Врач сказал, что если бы порез был глубже хотя бы на миллиметр, я бы умерла за несколько минут. Я просто хотела избавиться от этого ужасного давления...
- Ты не можешь от него избавиться. Никто не может. Ужасно, но нам всем приходится учиться жить каждом из своей тяжестью.
Она несчастно смотрит на него, когда он говорит эти слова. Она благодарна за то, что он поддерживает ее, но чувствует облегчение, когда он прощается с ней. Надеется, что он никогда не вернется. Кажется, он понимает.
- Я искренне желаю тебе выздоровления, Элисон, - говорит он.
Когда он выходит, она лежит на диване в полной темноте, все еще наслаждаясь запахом его лосьона после бритья, который все еще витает в воздухе, и острым ощущением боли на запястье, где он только что нежно касался ее. Затем она устало засыпает, несмотря на писк сообщений, поступавших на ее автоответчик. Через некоторое время она просыпается, переходит в спальню и сворачивается клубочком под одеялом. Элисон просыпается около полудня с определенным умиротворением, чувствуя себя сильнее, чем когда-либо. Разогревает суп, съедает его, одевает кофту с длинным рукавом и направляется вниз по Уок, чтобы навестить отца.
РЕАБИЛИТАЦИОННЫЙ ДНЕВНИК
День первый
Очень хуево после того укола от Джонни. Я знал, что это - мой последний укол на длительное время, а потому это дерьмо начало выводиться из моего организма быстрее, чем я успел насладиться кайфом. Через несколько часов меня уже начало трясти и записывать все стало некомфортно. Большую часть дня пролежал на крошечной постели, пытаясь дышать ровно и потея, как незадачливый любовник, пока моя кровь очищается от ебаной дури.
Узкие окна, которые не открываются, открывают вид только на высокие, непривлекательные деревья, которые нависают над садом, в комнату почти не попадает свет. В помещениях не хватает воздуха, единственный звук, который я слышу - это стоны какого-то бедного мудака из соседней комнаты. Я здесь точно не единственный страдающий от детоксикации.
По мере того, как опускаются свинцовые сумерки, в редких просветах между деревьями начинают суетиться летучие мыши. Я хожу от кровати к окну, затем опять к кровати, шагаю по комнате, как сумасшедший, но просто боюсь выходить отсюда.
День второй
Ненавижу, блядь, всех.
День пятый
Они оставили мне на столе этот большой дневник с листами на кольцах, но в последние дни мне слишком хуево, чтобы я еще что-то в нем писал. Были такие моменты, когда мне искренне хотелось подохнуть, такую сильнуюбольистраданиеотслезаниясиглыяиспытывал. Мнередкодаютобезболивающее, которые больше похоже на бесполезные плацебо. Кажется, что они хотят, чтобы ты обязательно прошел через все эти пытки.
Если бы вчера у меня появились способ и силы покончить с собой, я бы серьезно задумался над таким вариантом развития событий. В последние дни у меня такое ощущение, будто я вот-вот утону в собственном поту. Ебаные мои кости...
Я бы внутри машины, которая находится, в свою очередь, внутри дробилки.
Мне очень, очень трудно. Я все думаю о Никси и Кизбо, а еще о том, почему я попал в такие обстоятельства, вынужден переживать такие тяжелые времена.
За что мне такое наказание?
ХОЧУ ШИРНУТЬСЯ, БЛЯ.
Очень хочу, мне это нужно.
Я выхожу из комнаты только для того, чтобы посетить туалет или сходить на завтрак - единственный по-настоящему обязательный прием пищи вместе со всеми членами группы. Я беру себе чай с пятью кусочками сахара, хлопья и молоко, а потом глотаю их так быстро, как только могу. Только это я здесь и им: я обычно беру то же на обед и ужин, которые всегда забираю с собой в комнату.
Прошлой или позапрошлой ночью я проснулся и пошел помочиться. Коридор освещали лишь несколько тоненьких лучей месяца, поэтому я чуть не обосрался, когда мне навстречу вышла эта немощная вспотевшая тварь. Часть моего мозга кричала мне идти дальше молча по своим делам, но это чудовище мимоходом посмотрело на меня и пробубнило что-то непонятное. Я ответил: «Все хорошо?» - и пошел дальше. К счастью, когда я вышел из туалета, его уже не было. Не знаю, был ли это сон или галлюцинация.
День шестой
Проснулся от какого-то пьяного, полного кошмаров сна из-за неугомонного пения за окном. Заставил себя встать. Едва сумел посмотреть в зеркало. Мне было здесь неудобно бриться, поэтому у меня выросла чахлая рыжая бородка, которая выглядит густой и яркой из-за безумного количества прыщей на моей роже. Их желтые головки уже готовы взорваться, но все равно осталось еще два этих огромных ублюдков на щеке и лбу, которым еще расти и расти.
Они проникли мне глубоко под кожу и причиняют мне сильную боль, когда я пытаюсь их выдавить. Но что меня поражает больше всего, так это глаза; они, кажется, глубоко ввалились в глазницы, что придает мне вид мертвеца.
«Чудовищем» прошлой ночи оказался тот чмошный байкер, Сикер. Этот мудак и днем нелучше выглядит.
Вижу, как Кайфолом болтает с той истеричной Молли. «Любовь - самый страшный наркотик», - торжественно провозглашает он с серьезной рожей.Конечно, такие, как она, западают на эту хуйню, я даже дальше слушать не хочу. Мне было слишком плохо, чтобы наслаждаться его сладкими речами, и еще Кочерыжка жужжит над ухом о том, что детоксикация - не такая уж и страшная вещь. «Мне просто приятно, что кому-то на нас не похуй, Марк».
Когда я встаю из-за стола, то слышу, как какой-то дурак - пожалуй, Лебедь или Кайфолом - называет меня Кетвизлом, как того тупого персонажа из сумасшедшего детского шоу, которое мы смотрим по «ящику». Принимая во внимание мое взъерошенные волосы, бородку и сутулую походку, я понимаю, что выгляжу точно, как он. Поэтому чувствую облегчение, когда мне щедро позволяют вернуться в свою комнату.
Очередная встреча с врачом Форбсом, который посетил меня из клиники по борьбе с наркозависимостью. Он, по сути, вновь ставит мне те же вопросы, которые мы уже обсуждали ранее. Смотрю только на его голову: она великовата для его тела, поэтому кто-кто, а он точно напоминает марионетку из шоу Джерри Андерсона.
Опять хлопья на обед, потом я возвращаюсь в свой номер. Счастливые дни. Лен иногда заходит ко мне, и мы болтаем, в основном - о музыке. Сегодня говорили о преимуществах Clear Spot (по-моему, клевая песня) и недостатках Trout Mask Replica (по его мнению, дерьмовый альбом). Он напоминает мне о гитаре в комнате отдыха.
День восьмой
На завтрак взял немного овсяной каши. Соленой. Тощая отпустила какое-то замечание по поводу соли в каш (она-то сахар кладет), и мы все начинаем издеваться над ее типично английскими привычками. Она настаивает на своем шотландском происхождении, но Тед и Скрил говорят ей, что крутые шотландцы всеми привычками и стремлениями косят под англичан. Я напоминаю всем, что в Англии живут преимущественно представители рабочего класса, а принадлежность к определенному классу сейчас вытесняет значение национальности (блядь, смотрите - среди нас студент!).
Меня внимательно слушают Том, Сикер и какая-то новая черноволосая девушка с голубыми глазами, которую Тощая представила нам, как Одри из Гленроутс, будто участника Игры Поколений, реалити-шоу Брюса Форсайта.
РАД ПОЗНАКОМИТЬСЯ, РАД ПОЗНАКОМИТЬСЯ, РАД!
Одри взяли на место Грега (Роя) Касла, который стал первой потерей в нашей команде участников реабилитационной программы. Видимо, не справился и выбрал честную жизнь в тюрьме за счет Ее Величества. Одри раздражающе кивает нам и молча устраивается на стуле, обкусывая ногти. Мне ее жалко, я видел, как она, трясясь, выходила из кокона своей детокс-комнаты. Все же почти единственная девушка в группе. Она выглядела даже хуже меня, еле на ногах держится, как невавляшка.
«Уверен, тебе здесь понравится, Одри», - липнет к ней Свонни, его голос полон ядовитого сарказма. Затем он добавляет: «Не обязательно иметь зависимость от тяжелых наркотиков, но если есть - здесь будет легче».
День девятый
Начинается еще одно тупое, жуткое утро. На аккуратном газоне распускаются маргаритки и желтые, белые и красные крокусы. Они волной находят прямо на каменную ограду. Тут неплохо.
Сижу здесь и пишу эту хуйню, сам не знаю почему - видимо потому, что мне болье нечего делать. Блокнот разделен на две части: сам дневник, который состоит из сорока пяти листов, и приложение, которое называется «журналом».
Тощая объясняла, что здесь мы можем «поднимать любую тему из дневника, которую хотелось бы развить во время обсуждений». Дневник предназначен только для наших глаз, а страницы из журнала мы можем зачитывать во время групповой терапии. Но никто не собирается как-то заполнять эти страницы (по крайней мере, чем-то важным) - на дверях нет замков, нельзя оставлять ничего интересного. Видимо, те, кто найдет мой хлам, совсем не заинтересуются хуйней, которую я сюда записываю. Вести личный дневник, когда Кайфолом или Лебедь могут зайти сюда тайком любой момент? Ни за что!
Непонятно только одно: на хуя нас всех здесь собрали? И как отсюда убежать?
День двенадцатый
ЧТО ЭТИ ПОДОНКИ ХОТЯТ ОТ НАС?
День тринадцатый
«Честность», - говорит мне Тощая, когда я поднимаю этот вопрос за завтраком. Я всмятку и тосты. «Ты начнешь понимать лучше эту программу, если присоединишься к групповым занятиям».
Вот что она мне ответила. Меня чуть не тошнит, когда она добавляет: «Именно для этого вам нужны дневники и журналы».
Но когда я возвращаюсь в свою комнату, я снова и снова вывожу эти караули. Если все остальные не пишут ничего (по крайней мере, мне так кажется), то я записываю тупо все.
Тощая кружит вокруг меня и говорит, что хотела бы, чтобы я присоединился к медитационной группе. Я согласен, но исключительно для того, чтобы проводить с ней больше времени. Мы садимся на полу, скрестив ноги, она ставит музыку и садится впереди нас. Я таращусь на ее маленькие сиськи, которые выпячиваются через тугой, эластичный черный топ, когда она вытягивается вперед, как кошка, и выгибает спину, переходя в другую позицию. Она учит нас дыхательным упражнениям, учит расслаблять различные группы мускулов. Мы должны производить эти изыски с закрытыми глазами, но я рассматриваю ее, и вдруг вижу, что Джонни смотрит в том же направлении. Он сексуально подмигивает мне, и я закрываю глаза и выы-дыы-ха-а-аю...
После этой встречи я еще немного задерживаюсь с ней. Она рассказывает мне, что когда я научусь расслаблять определенные группы мышцы, то таким образом смогу постепенно снизить уровень возбуждения. Я не верю в эти нелепые теории, включающие в себя причину и следствие, поэтому не показываю слишком заметного энтузиазма. Но когда я добираюсь до комнаты, то все же повторяю изученные упражнения.
Кизбо тоже оставил нас. Кочерыжка рассказал мне после ланча, пока я читал Джойса и пялился в окно. Наш фортовский толстячок должен был завершить процесс детоксикации, но его забрали в больницу из-за «осложнений от лекарств», что бы это ни значило. Говорят, он скоро к нам вернется. Этот толстый джамбо сидит, пожалуй, сейчас где-то в баре за пинтой холодного пива, тоже мне, освободился от всех химикалий. «Клевая книга, Марк?» - спрашивает Кочерыжка. Думаю, он, видимо, целую вечность формулировал эту высокоинтеллектуального сентенцию в загадочных переулках лабиринта внутри своего мозга.
«Ага».
Затем он оставляет меня наедине, и я снова сажусь за столик. О чем писать? О ваших чувствах, подсказывает Тощая. Что я чувствую? Ну, мне хуево, будто палками били. Могу сказать, детоксикация в процессе; вот я подавленный и жалкий, а внезапно становлюсь озабоченным и смущенным. Единственный приют я нахожу в плотских удовольствиях. Думаю о Лесли, как мы лежали с ней в постели у Салли на Новый год. Жаль, я тогда не вылизал ей все места, не прокатил свой член между ее тяжелых сисек или просто не оттрахал ее. Сейчас мне это кажется потерянной возможностью, я чувствую себя обманутым и слабым со всем этим самобичеванием - просрал еще один шанс, что и говорить. СУКА, СУКА, СУКА, СУКА, СУКА...
Позже, во второй половине дня, дрочил, думая о Джоанне Дансмер.
Так я и прохожу детоксикацию - тихо дрочу и читаю Джойса.
День четырнадцатый
Перечитав все написанное, я понял, что так тщательно пересказываю все диалоги каждый день, что моя писанина больше похожа на роман или ряд рассказов, чем на дневник. И меня это вполне устраивает. Никогда не хватало терпения на то, чтобы вести дневник каждый день.
Впервые посетил группу оценки прогресса. Проклятые сумасшедшие! Люди тупо кричат друг на друга, бить никого не разрешается; первый матч по кричанию начинается между Джонни Лебедем и Молли. Сразу вмешиваются Том и Ряба. Это слишком для меня, учитывая мой нынешнее состояние, поэтому я забираю обед в комнату, чтобы сполна насладиться одиночеством. Разваренную рыбу, которую все равно не съем из-за своих вегетарианских убеждений.
В этот вечер неуверенно решаю присоединиться к остальным ребятам в бильярдной.
На бедному столе не хватает желтого полосатого шара. Подозреваю, это Джонни Лебедь, который одобрительно потрепал меня по свеже-побритой голове, коварно выкинул его за садовую стену, потому что он единственный из всех нас не умеет играть в бильярд. Кайфолом и Лебедь шифруются, болтают о Элисон. Кайфолом все говорит: «Лозински - строгая феминистка. Как может сосание хуя за героин способствовать освобождению женщин? Объясните, пожалуйста. И это все потому, что я трахал еще кого-то, пока встречался с ней. Эта злобная сука хотела запретить мне трахать лучших телок этого города, представляешь? Будто яйца в тисках, понимаешь? »
«Хорошее влагалище, качественное такое», - соглашается Джонни.
Не знаю, кого именно они сейчас имели в виду, но, видимо, она действительно особая, если эти двое пришли к согласию. По крайней мере, я заметил, что даже Кочерыжка прислушивается к ним, но потом встает и уходит в сторону, весь такой вялый, как хомяк в микроволновке.
Возвращаюсь в свою комнату, чтобы снова подрочить на Джоанну Дансмер.
Джоанна Дансмер,
Откуда у нее эти чары? Она даже не хорошая, характер дурной, как в ослицы, но я никогда ни на кого так не дрочил, как на нее. Я удобно устраиваюсь и чудесно дрочу. Представляю, как Джоанна лежит на животе, а я задираю ее черно-коричневую юбку, стягивает с нее блестящие черные трусики и любуюсь ее тугим, круглым задом.
Не успеваю развить эту фантазию, потому что кто-то стучит в дверь - заходит Кочерыжка. Он расстраивается, когда видит, что я держу руки в брюках. Он садится на низенький табурет, взволнованный, закусив нижнюю губу.
- Слухи ходят... Здесь просто кошмарно... Мне хуево, Марк, действительно хуево, а люди хуйню какую-то говорят.
Я успокаиваю его, что это только Кайфолом с Лебедем выебываются. Пиздят, что от этого нет никакой пользы.
- Но как они могут такое говорить об Элисон? Элисон - клевая девушка!
- Он - просто подонок, когда дела касаются девушек, друг. Мы все такие. Но, надеюсь, станем лучше. Забудь об этом сексистском дерьме, они просто позерствуют. Между собой все так разговаривают, как насильники... Но все мы когда-то станем безумными родителями, которые заботятся о своих дочерях. Такова жизнь.
Он ошеломленно смотрит на меня, как ребенок, которому сказали, что Санта Клауса не существует. Он таращится на пол, потом опять на меня, будто собирается с мыслями и наконец говорит:
- Вы с Мэтти... украли тогда ту копилку! У миссис Райлэнс! Прямо из магазина!
БЛЯДЬ, ПРИ ЧЕМ ЗДЕСЬ ЭТО?
Да, мы сделали это. Из-за этого мы сюда и попали, из-за ебаной мелочи. Пока ты думал, как принести денег в копилку, мы открывали ее. Да, именно это мы и сделали. И именно поэтому я оказался здесь, из-за пары ебаных фунтов из ебаной пластмассовой копилки. Как мы измучились, пока ее открывали... А потом попали в ебаные камеры! За эту хуйню, даже не за наркотики! За ебаную копилку!
- Как вы могли это сделать, Марк, - причитает Кочерыжка, - тем более, со старой миссис Райлэнс, которая копила денежки для котов. Это - не кража в самом магазине, это - благотворительность, типа, старуха просто хотела помочь брошенным животным.
- Понятно, понятно, друг, - отмахиваюсь от него я. – Когда разбогатею, обязательно выпишу чек для лотианских котов на кругленькую сумму.
- Чек... - тупо повторяет он, будто это его успокаивает, хотя на самом деле для меня никогда не значили ничего наши братья меньшие, и вряд ли эти маленькие твари получат от меня хотя бы копейку. Именно так я звучу у себя в голове. Иногда. И зачем мне думать, как все? Хотя я до сих пор не понимаю, какая мне от этого польза.
- Вот что я тебе скажу, Кочерыжка. Видишь, я хочу очиститься здесь