— Я должна вернуться, — сказала она. — Это не обсуждается.
— Тогда я пойду с тобой.
— Я разберусь с ним сама, Кэл, — возразила Сюзанна. — А вы оба отправляйтесь к Небесному Своду. Я разыщу вас, когда верну книгу.
Она говорила абсолютно уверенно, и он понимал, что спорить с ней бесполезно.
— Что ж, будь осторожна, — произнес он, обнимая ее. — Береги себя.
— И ты тоже, Кэл. Ради меня.
С этими словами Сюзанна ушла.
Де Боно слушал их разговор, настраивая приемник. Он спросил:
— А разве мы не пойдем с ней?
— Нет, — ответил Кэл. — Она хочет идти одна.
Де Боно скроил насмешливую гримасу.
— У нее что, свидание? — спросил он.
— Что-то вроде того.
Сюзанна вернулась тем же путем, каким они вышли из города. Она ощущала прилив энергии и радости, и причины этого были ей не вполне понятны. Может быть, ей просто хотелось поскорее покончить с Хобартом? Или она искала встречи с ним, потому что он превратился в некое зеркало, глядя в которое можно лучше узнать саму себя?
Когда Сюзанна снова оказалась на улицах Идеала — опустевших, поскольку теперь горожане разошлись по домам, — она надеялась, что Хобарт чувствует ее приближение. Что от ее приближения сердце врага бьется быстрее обычного и у него потеют руки.
А если он еще ничего не чувствует, она заставит его.
VI
Плоть слаба
Шедуэлл потратил массу усилий, чтобы занять Небесный Свод — единственное здание Фуги, достойное того, кто претендует на звание бога. Но, оказавшись там, он обнаружил, что эта резиденция никуда не годится. Каждый правитель или правительница, обитавшие здесь на протяжении прошедших столетий, перестраивали дворец по собственному вкусу с единственной целью: еще больше усложнить загадки, оставленные предшественниками. В итоге получился наполовину лабиринт, наполовину — таинственный дом с привидениями.
Шедуэлл был не первым чокнутым, кому довелось исследовать полные чудес коридоры Свода. За долгие годы существования дворца люди порой пробирались в него и бродили по залам, не встречая препятствий со стороны хозяев, не имевших ни малейшего желания нарушать спокойствие грубыми словами. В глубине дворцовых лабиринтов эти немногочисленные счастливчики видели кое-что такое, что унесли с собой в могилу. Стены одного из залов были отделаны плитками, имевшими в два раза больше граней, чем игральный кубик; эти плитки постоянно переворачивались, причем каждая грань занимала свое место в рисунке вечно менявшейся фрески, никогда не замиравшей настолько, чтобы глаз успел ее рассмотреть. В другом зале всегда шел дождь, теплый весенний дождик, и от пола пахло остывающей мостовой. Еще одна комната казалась ничем не примечательной, однако была предназначена специально для обмана чувств: в какой-то миг человеку чудилось, что его голова заполняет помещение целиком, а в следующий момент он съеживался до размера букашки.
После часа — или целого дня — скитаний среди чудес путников направлял к выходу некий невидимый проводник, и они приходили в себя, словно просыпались от сна. Позже они пытались рассказать, что именно видели, однако память или язык подводили их, и рассказ сводился к неразборчивому бормотанию. Многие приходили в отчаяние и отправлялись обратно на поиски наваждения. Однако Небесный Свод не стоял на месте, он вечно ускользал.
Таким образом, Шедуэлл стал первым чокнутым, который бродил по этим коридорам и считал их своей собственностью. Но не ощущал никакого удовольствия. Должно быть, это и был самый изящный способ отомстить незваному гостю.
Ближе к вечеру, до наступления сумерек, пророк поднялся на верхнюю площадку смотровой башни Свода, чтобы окинуть взглядом свои владения. Несмотря на все волнения последних недель — изменение внешности, общие собрания, постоянные интриги, — он не ощущал усталости. Все, что он обещал своим сторонникам и себе самому, осуществилось. Словно оттого, что он изображал пророка, в нем действительно проснулся пророческий дар. Он отыскал Сотканный мир, он отобрал его у хранителей, он привел свои войска в самое сердце Фуги и необыкновенно быстро заставил умолкнуть всех, кто пытался ему противиться. Его нынешнее положение предполагало только один путь вверх, к статусу бога, и средство для достижения этой цели он видел с верхушки башни, где стоял сейчас.
Вихрь.
Ореол над ним кружился и гремел, скрывая тайны Вихря от посторонних глаз, и глаз Шедуэлла в том числе. Это не имеет значения. Завтра, когда отряд Хобарта закончит усмирение местных жителей, его бойцы проводят пророка до входа в Вихрь, в то место, которое ясновидцы именуют Коридором Света, и Шедуэлл войдет внутрь.
А потом? Ах, потом…
Холодное дуновение прервало его мечтания.
В дверях, ведущих на смотровую площадку, стояла Иммаколата. Яркий свет не щадил ее. Он показывал раны инкантатрикс во всей их чудовищной красе, высвечивал и ее слабость, и ее ненависть. Шедуэллу было противно смотреть на нее.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Пришла побыть с тобой, — ответила она. — Мне не нравится это место. Здесь разит древней наукой.
Он пожал плечами и повернулся к ней спиной.
— Я знаю, о чем ты думаешь, Шедуэлл, — сказала она. — Поверь мне, это неразумно.
Коммивояжер давно не слышал собственного имени, и ему не понравилось даже само его звучание. Имя возвращало его назад, к той жизни, которую он перестал воспринимать как свою.
— Что именно неразумно? — спросил он.
— Попытка прорваться в Вихрь.
Он ничего не ответил.
— Ведь именно это ты замышляешь?
Иммаколата по-прежнему легко читала его мысли, слишком легко.
— Возможно, — отозвался он.
— Это будет чудовищной ошибкой.
— Да неужели? — спросил Шедуэлл, не сводя глаз с Ореола. — И почему же?
— Даже семейства не понимали, что создают, когда запускали Станок, — ответила она. — Он непознаваем.
— Не существует ничего непознаваемого, — проворчал он. — Только не для меня. Больше не существует.
— Ты по-прежнему человек, Шедуэлл, — напомнила Иммаколата. — Ты уязвим.
— Заткнись! — бросил он.
— Шедуэлл…
— Заткнись! — повторил он, оборачиваясь к ней. — Я не желаю больше слушать твои пораженческие мысли. Я уже здесь. И я завоевал Фугу.
— Мы завоевали ее.
— Ладно, пусть мы. Что ты хочешь в благодарность за услугу?
— Ты знаешь, чего я хочу, — сказала она. — Чего я всегда хотела. Медленного уничтожения.
Он улыбнулся. Он давно подготовил этот ответ и, когда настало время произнести его, не стал торопиться.
— Нет, — сказал он. — Нет, ничего не получится.
— Ради чего мы преследовали их все эти годы? — спросила она. — Ради того, чтобы ты смог получить прибыль, а я — отомстить.
— Обстоятельства переменились, — заявил он. — Ты должна это понимать.
— Ты хочешь править Фугой. Я права?
— Я хочу не только этого, — уточнил он. — Я желаю познать творение. Я хочу того, что заключено в Вихре.
— Он разорвет тебя на куски.
— Сомневаюсь, — сказал он. — Я никогда еще не был сильнее.
— В склепе, — произнесла Иммаколата, — ты сказал, что мы вместе уничтожим их.
— Я солгал, — небрежно ответил Шедуэлл. — Я сказал тебе то, что ты хотела услышать, потому что нуждался в тебе. Теперь ты вызываешь во мне отвращение. Когда я стану богом, у меня будут другие женщины.
— Так ты собрался стать богом? — Кажется, она искренне изумилась. — Да ты же торгаш, Шедуэлл. Ты жалкий коммивояжер. Это мне поклоняются!
— Ах да, — усмехнулся Шедуэлл. — Я видел твоих приверженцев. Кучи костей и горстка скопцов.
— Я не позволю себя дурачить, — сказала она, наступая на него. — И особенно тебе.
Шедуэлл давно знал, что этот момент когда-нибудь настанет и Иммаколата поймет, как ее использовали. Он готовился к возможным последствиям, спокойно и методично переманивал на свою сторону союзников инкантатрикс, увеличивая ряды собственных защитников. Однако у нее по-прежнему оставался менструум. Отнять его было невозможно, а сила его была чудовищна. Шедуэлл увидел сейчас свечение менструума в ее глазах и невольно содрогнулся.
Но он овладел собой и шагнул к Иммаколате, провел рукой по ее лицу, касаясь коросты и шрамов.
— Надеюсь, — пробормотал он, — ты не собираешься меня убивать?
— Я не позволю себя дурачить, — повторила она.
— Но смерть есть смерть, — сказал он успокаивающим тоном. — Я всего лишь чокнутый. Ты знаешь, как мы слабы. Мы не можем воскреснуть.
Его прикосновения стали более настойчивыми. Она такое ненавидит, он знал. Иммаколата — вечная девственница, она вся состоит изо льда и сожалений. Еще недавно она запросто сожгла бы ему кожу на пальцах за подобную вольность. Но Гнойная Мамаша была мертва, Карга бесполезна по причине собственного безумия, а некогда могущественная инкантатрикс ослабела и устала. Они оба это знали.
— Все эти годы, дорогая, — проговорил Шедуэлл, — все эти годы ты держала меня в ежовых рукавицах и постоянно искушала.
— Мы договорились, — сказала она. — Мы вместе…
— Нет, — произнес он таким тоном, словно объяснял ребенку его ошибки. — Ты использовала меня, чтобы жить среди чокнутых, потому что на самом деле ты их боялась.
Иммаколата хотела возразить ему, но он схватил ее за горло.
— Не перебивай, — велел он.
Она повиновалась.
— Ты всегда презирала меня, — продолжал Шедуэлл. — Это я знаю. Но я был тебе полезен, я исполнял все твои приказы. До тех пор, пока чувствовал желание коснуться тебя.
— Так ты этого хочешь сейчас? — спросила она.
— Когда-то, — продолжал он почти скорбно, словно оплакивал потерю, — когда-то я бы убил за одно то, чтобы ощутить биение жилки у тебя на шее. Вот так. — Он немного усилил хватку. — Или за то, чтобы погладить тебя вот так…
Шедуэлл провел второй рукой по ее груди.
— Не делай этого, — сказала Иммаколата.
— Магдалена мертва, — напомнил он. — Кто же теперь будет рожать детей? Старая Карга не может, она бесплодна. Нет, любимая. Нет. Думаю, это придется делать тебе. Придется тебе наконец расстаться со своей непорочностью.
Иммаколата отшвырнула его от себя и, возможно, убила бы на месте, но отвращение, звучавшее в его голосе, насторожило ее. Она быстро взяла себя в руки. Убийственная сила сосредоточилась во взгляде инкантатрикс. Откладывать месть на потом опасно. Она держала его за дурачка, однако он заставил ее пожалеть о собственном высокомерии. Когда Иммаколата подняла голову, чтобы выплюнуть менструум ему в лицо, он произнес имена, которые несколько часов назад записал на сигаретной пачке.
— Затрещина! Бутыль! Красотка! Богиня! Потеря! Хана!
Ублюдки явились на его зов, вскарабкавшись по лестнице. Они больше не были убогими, обделенными любовью созданиями, выкормленными грудью Магдалены. Новый хозяин холил и лелеял их, откормил и сделал могучими.
Свет потух на лице Иммаколаты, едва она услышала их у себя за спиной. Она обернулась, когда они просачивались в двери.
— Ты сама отдала их мне, — напомнил Шедуэлл.
Она закричала при виде ублюдков, ставших огромными и мощными. От них несло убоиной.
— Я кормил их кровью вместо молока, — пояснил Шедуэлл. — И они полюбили меня.
Он прищелкнул языком, и твари сгрудились вокруг него. Теперь они нашли применение своим отросткам и щупальцам.
— Предупреждаю, — сказал Коммивояжер, — если попытаешься тронуть меня, они очень огорчатся.
Пока он говорил, Иммаколата успела вызвать Каргу из самой холодной части Небесного Свода. Теперь сестра беспокойной тенью парила над плечом инкантатрикс.
— Оставь его, — услышал Шедуэлл ее шепот над ухом Иммаколаты.
Он ни на секунду не допускал, что та последует совету сестры, однако инкантатрикс согласилась. Она плюнула ему под ноги и развернулась, чтобы уйти. Шедуэлл не мог поверить, что так легко победил. Должно быть, горе и унижения деморализовали Иммаколату сильнее, чем он смел надеяться. Демонстрация силы завершилась, не успев толком начаться.
Один из ублюдков, стоявший рядом с ним, издал идущий из глубины его существа вой разочарования. Шедуэлл оторвал взгляд от сестер, посмотрел на монстра и приказал ему молчать. Это оказалось судьбоносным: в тот же миг сестра-призрак набросилась на него, широко разинув пасть. Зубы ее вдруг сделались громадными, способными вырвать и растерзать его лживое сердце.
Иммаколата обернулась в дверях, от нее полыхнуло менструумом.
Шедуэлл хотел призвать на помощь тварей, но не успел он крикнуть, как Карга уже добралась до него. Она швырнула его о стену, вцепившись когтями в грудь, и он задохнулся.
Ублюдки не собирались стоять и смотреть, как убивают их благодетеля. Они набросились на Каргу раньше, чем она успела разодрать когтями его пиджак, и с воплями оттащили ее от хозяина. Она была повитухой, она принимала этих тварей, встречала их на пороге мира безумия и темноты. Может быть, именно поэтому они не имели к ней снисхождения. Ублюдки разодрали Каргу на куски, не останавливаясь и ни слова не говоря.
— Останови их! — закричала Иммаколата.
Коммивояжер осматривал порванный Каргой пиджак. Еще миг, и когти вцепились бы ему в сердце.
— Отзови их, Шедуэлл! Прошу тебя!
— Она уже мертва, — ответил он. — Пусть детки поиграют!
Иммаколата попыталась помочь сестре, но, когда она двинулась к Карге, ублюдок с крошечными белесыми глазками глубоководной рыбы и ртом, похожим на рану, преградил ей путь. Она выплюнула сгусток менструума в его вздымавшуюся грудь, но он не обратил внимания на боль и продолжил наступать на Иммаколату.
Шедуэлл видел, как эти твари убивают друг друга ради развлечения. Он знал, что их не останавливают даже самые чудовищные раны. Например, вот этот, по кличке Бутыль, мог получить сотню подобных повреждений и не утратить бодрости. К тому же он был не глуп. Он хорошо усвоил все уроки, какие получил за свою жизнь. И вот теперь Бутыль прыгнул на инкантатрикс, вцепившись руками ей в шею, а ногами обхватив ее бедра.
Шедуэлл знал, что такая телесная близость отвлекает внимание Иммаколаты. И в самом деле, когда тварь придвинула к ней свою физиономию и поцеловала ее, насколько позволяла уродливая анатомия, Иммаколата закричала, совершенно утратив самообладание. Менструум хлынул из нее во все стороны, растрачивая драгоценную энергию на стены и потолок. Те капли, что доставались ее врагу, только сильнее распаляли его. Он не обладал никакими половыми признаками, но Шедуэлл обучил его основным движениям. И теперь ублюдок дергался над Иммаколатой, как кобель, завывая ей в лицо.
Однако он напрасно разевал рот, потому что частицы менструума затекли ему в глотку и взорвали его изнутри. Шея его разлетелась на клочки, голова запрокинулась назад, держась на последних жирных ошметках плоти.
Но он по-прежнему наседал на Иммаколату, его тело конвульсивно дергалось. Однако хватка заметно ослабела, и Иммаколата сумела освободиться, хотя и вышла из поединка окровавленной с головы до ног.
Шедуэлл созвал оставшихся ублюдков, оторвав их от злобного игрища. Они подвинулись к нему. То, что осталось от Карги, напоминало требуху на разделочной доске рыботорговца.
При виде этих останков Иммаколата, чье лицо превратилось в бессмысленную маску идиотизма, испустила утробный стон.
— Уберите ее отсюда, — приказал Шедуэлл. — Не желаю видеть эту грязную рожу. Отнесите ее в холмы. И бросьте там.
Двое ублюдков подошли к инкантатрикс и подхватили ее. Ни искры не промелькнуло в ее глазах, она и пальцем не шевельнула в знак протеста. Она как будто не видела никого и ничего. То ли из-за убийства сестры, то ли из-за собственного поражения, то ли сразу по двум причинам, но что-то в ней надломилось. Она вдруг лишилась всей своей силы, не могла больше ни очаровывать, ни пугать. Превратилась в мешок костей, который выродки протащили в дверь и спустили с лестницы. И за все это время она ни разу не взглянула на Шедуэлла.
Он прислушивался, как затихают на лестнице шаги тварей, почти уверенный, что Иммаколата сейчас вернется и набросится на него, даст ему последний бой. Но нет. Все кончилось.
Он подошел к куче грязи, оставшейся от Карги. От нее несло гнилью.
— Забирайте, — сказал он ублюдкам, и они тотчас набросились на падаль, отпихивая друг друга.
Передернувшись от отвращения, Шедуэлл отвернулся к Вихрю.
Совсем скоро на Фугу падет ночь, опускающая занавес над событиями очередного хлопотного дня. А завтра начнется новая пьеса.
Где-то там, за облаком, на которое он смотрел, пряталось знание. Оно изменит его.
И тогда ночь не настанет, если он того пожелает. Без его разрешения не будет и зари нового дня.
VII
Открытая книга
Закон пришел в Идеал.
Он явился, чтобы искоренить беспорядки, и не обнаружил таковых. Он пришел с дубинками, заградительными щитами и пулями, готовый отразить вооруженное сопротивление, — и не нашел даже намека на него. Закон обнаружил лишь лабиринт темных улиц, в основном пустых, и нескольких прохожих, опустивших головы при виде людей в форме.
Хобарт немедленно приказал провести повальные обыски в домах. Его подчиненных встречали угрюмыми взглядами, но не более того. Инспектор был разочарован: он был бы рад найти что-то такое, из-за чего можно применить силу. Все это, решил он, призвано усыпить его бдительность ложным ощущением безопасности, особенно теперь, когда никаких столкновений так и не произошло. Бдительность должна теперь стать основой всего. Постоянная бдительность.
Поэтому Хобарт занял дом, с верхнего этажа которого открывался хороший обзор. Здесь он мог спокойно расположиться на ночь. Завтра предстоит большой марш-бросок к Вихрю, что, без сомнения, вызовет сопротивление местных. Правда, с этим народом нельзя быть ни в чем уверенным. Они покорны, как животные: бегут, едва завидев надвигающуюся силу.
Дом, выбранный Хобартом для своего штаба, ничем не отличался от остальных, кроме одного: оттуда открывался хороший обзор. Лабиринт комнат, коллекции выцветших фресок, которые он не удосужился рассмотреть, разрозненная скрипучая мебель. Житейские неудобства его не волновали, ему нравился спартанский образ жизни. Зато волновала здешняя атмосфера — ощущение, что изгнанные обитатели дома еще здесь, невидимо присутствуют. Если бы Хобарт верил в призраков, он сказал бы, что это дом с привидениями. Но в призраков он не верил и держал свои страхи при себе, а они благополучно множились.
Наступил вечер, улицы погрузились в темноту. Теперь из высокого окна почти ничего не было видно, однако Хобарт слышал доносившийся снизу смех. В этот вечер он отпустил своих людей поразвлечься, напомнив им, чтобы они ни на миг не забывали: город является вражеской территорией. Смех превратился в хохот, потом затих в дальнем конце улицы. Пусть повеселятся, подумал Хобарт. Завтра судьба поведет их в поход на земли, священные для местных жителей. Если его отряд ожидает сопротивление, то именно там. Хобарт наблюдал, как это происходит во всем мире: человек и пальцем не шевельнет, когда сжигают его собственный дом, но стоит кому-то тронуть сущую ерунду, которую этот человек считает святыней, как он впадает в ярость. Завтрашний день обещает быть жарким и кровопролитным.
Ричардсон не воспользовался предоставленной возможностью скоротать вечер в городе. Он решил остаться и составить рапорт о последних событиях для собственного реестра, куда записывал мелким убористым почерком каждый свой шаг. Сейчас он трудился над этим, пока Хобарт прислушивался к удалявшемуся смеху.
Наконец Ричардсон отложил ручку.
— Сэр?
— Что, Ричардсон?
— Эти люди, сэр. Мне кажется… — Полицейский замялся, не зная, как лучше сформулировать. Этот вопрос мучил его с тех пор, как они прибыли сюда. — Мне кажется, они выглядят не совсем по-человечески.
Хобарт внимательно посмотрел на него. Волосы тщательно подстрижены, щеки тщательно выбриты, форма тщательно отутюжена.
— Возможно, ты прав, — сказал инспектор.
Тень потрясения пробежала по лицу Ричардсона.
— Я не понимаю… сэр.
— Не верь ничему, что здесь видишь.
— Ничему, сэр?
— Абсолютно, — кивнул Хобарт. Он дотронулся до оконного стекла. Стекло было холодным, и горячие пальцы оставили на нем отпечатки в туманных ореолах. — Все это место — наваждение. Уловки и обманы. Ничему нельзя верить.
— Так оно нереальное? — уточнил Ричардсон.
Хобарт вглядывался поверх крыш этого маленького «нигде», размышляя над вопросом. Раньше он не задумывался над словом «реальное». Реальным было то, что заставляло мир вертеться, что было прочным и настоящим. А нереально то, о чем в четыре утра орал из камеры какой-нибудь псих. Нереальное — это мечты о власти, не имеющие основания и веса.
Однако его точка зрения несколько изменилась после встречи с Сюзанной. Он отчаянно хотел поймать ее, погоня вела его от одного странного места к другому, он вымотался так, что с трудом отличал правое от левого. Это реально? Было ли это реальным? Может быть (такая мысль не пришла бы ему в голову до встречи с Сюзанной), реально лишь то, что он сам признает реальным. Но он был генералом, и его солдат сейчас нуждался в ответе ради спасения своего разума. Простом ответе, который поможет ему спокойно спать ночью.
И Хобарт дал такой ответ.
— Здесь реален только закон, — сказал он. — Мы должны руководствоваться этим. Все мы. Ты меня понимаешь?
Ричардсон кивнул:
— Да, сэр.
Последовала долгая пауза. Кто-то за окном принялся улюлюкать, словно пьяный чероки. Ричардсон закрыл свою тетрадь и подошел ко второму окну.
— А может быть… — произнес он.
— Да?
— Может быть, мне стоит выйти. Пройтись немного. Чтобы встретиться с этими наваждениями лицом к лицу.
— Может быть.
— Теперь, когда я знаю, что все это ложь, — продолжал он, — я в безопасности, верно?
— В полной, как никогда раньше, — заверил Хобарт.
— Тогда, если вы не возражаете…
— Ступай. Посмотри на все сам.
Ричардсон тут же вышел и двинулся вниз по лестнице. Через мгновение Хобарт увидел его темный силуэт на улице.
Инспектор потянулся. Он устал как собака. В соседней комнате был матрас, но он не собирался туда идти. Стоит положить голову на подушку, и тотчас станешь легкой добычей для местного морока.
Поэтому Хобарт сел в одно из кресел и вынул из кармана книгу сказок. Он носил ее с собой с того момента, как отнял у Сюзанны, и сбился со счету, сколько раз перелистывал ее страницы. Теперь он снова открыл книгу. Но строчки текста расплывались перед глазами, и, хотя Хобарт старался встряхнуться, веки его делались все тяжелее.
Задолго до того, как Ричардсон отыскал свою собственную иллюзию, закон, явившийся в Идеал, погрузился в сон.
Возвращаясь в город, Сюзанна выяснила, что избегнуть встречи с людьми Хобарта совсем не сложно. Переулки кишели ими, но тени здесь так сгущались, что она могла спрятаться в нескольких шагах от врага. Однако добраться до самого Хобарта оказалось не так просто. Сюзанна хотела покончить с делом как можно скорее, однако не было смысла рисковать и нарываться на арест. Она дважды спаслась от заключения в камеру, в третий раз может не повезти. Несмотря на нетерпение, она решила выждать, пока стемнеет. Дни стояли короткие, солнце уже садилось.
Она высмотрела заброшенный дом, подкрепилась какой-то незатейливой едой, оставленной хозяевами, и бродила по гулким комнатам, пока на улицы не опустились сумерки. Мысли ее снова и снова обращались к Джерико и обстоятельствам его смерти. Она старалась вспомнить, как он выглядел, и ей удалось представить его глаза и руки, однако увидеть лицо целиком не получалось. Неудача расстроила Сюзанну. Как быстро он покинул ее!
Она как раз решила, что стемнело достаточно и можно рискнуть и выйти, когда до нее донеслись голоса. Сюзанна подошла к лестнице и присмотрелась. На пороге вырисовывались два силуэта.
— Не здесь… — услышала она женский шепот.
— Почему бы нет? — невнятно пробубнил спутник женщины. Без сомнения, один из подчиненных Хобарта. — Почему не здесь? Здесь нисколько не хуже, чем где-то еще.
— Здесь уже кто-то есть, — ответила девушка, всматриваясь в глубину таинственного дома.
Мужчина засмеялся.
— Грязные сластолюбцы! — выкрикнул он. Затем грубо подхватил девушку под руку. — Тогда поищем другое место.
И они вышли обратно на улицу.
Сюзанна удивилась: неужели Хобарт позволяет подобные контакты? Невероятно, что он пошел на такое.
Настало время положить конец воображаемым стычкам. Пора отыскать его и разобраться раз и навсегда. Сюзанна посмотрела в окно на улицу и вышла в ночь.
Воздух был упоительный. Огней в домах горело совсем мало, да и те только от свечей, поэтому небо казалось светлым, а звезды покоились на нем, словно капли росы на бархате. Сюзанна некоторое время шла, задрав голову к небу, завороженная этим зрелищем. Однако не настолько, чтобы не ощущать близости Хобарта. Он где-то рядом. Но где именно? Она не может тратить драгоценные часы, бродя от дома к дому и выискивая его.
Если не знаешь чего-то, спроси полицейского. Это была присказка ее матери, и она вспомнилась весьма кстати: в нескольких метрах от Сюзанны стоял один из подчиненных Хобарта. Он мочился на стену и распевал под аккомпанемент журчания мочи.
Сюзанна понадеялась, что в таком состоянии он не узнает ее, и спросила, где можно найти Хобарта.
— Тебе нужен не он, — заверил ее певец. — Идем со мной. У нас сегодня вечеринка.
— Может быть, приду позже. Мне необходимо увидеть инспектора.
— Ну, если надо… — протянул полицейский. — Инспектор в большом доме с белыми стенами. — Он указал в ту сторону, откуда она пришла, заодно облив себе ботинок. — Там, справа.
Указания, несмотря на состояние полицейского, оказались верными. Справа тянулась улица с притихшими домами, и на следующем перекрестке стоял большой дом, чьи стены казались белыми в лунном свете. Часового на входе не было, охрана, должно быть, отправилась на поиски удовольствий, какие мог предложить Идеал. Сюзанна толкнула дверь и вошла в дом. Никто ее не остановил.
К стене прихожей были привалены заградительные щиты, однако ей уже не требовалось подтверждения, что это тот самый дом. Сюзанна нутром чуяла, что Хобарт в одной из комнат последнего этажа.
Она начала подниматься по лестнице, не вполне понимая, что будет делать, когда отыщет его. Он превратил ее жизнь в кошмар, и она хотела заставить его об этом пожалеть. Но убивать Хобарта Сюзанна не собиралась. Ей было достаточно тяжело после уничтожения Магдалены, а убийство человека сильно превышает то, что сможет вынести ее совесть. Лучше просто забрать у него книгу и уйти.
На верхней площадке начинался коридор, и в конце его виднелась приоткрытая дверь. Сюзанна подошла и распахнула ее. Он был здесь, ее враг: один, обмякший в кресле, с закрытыми глазами. У него на коленях лежала книга сказок. От одного ее вида Сюзанна затрепетала. Она не стала мешкать в дверях, а сразу пошла по голым половицам к спящему Хобарту.
Во сне он плыл в каком-то тумане. Бабочки кружились у него над головой, хлопали покрытыми пыльцой крыльями по глазам, а он никак не мог поднять руку, чтобы прогнать их. Где-то рядом он чувствовал опасность, но с какой стороны она придет?
Туман сдвинулся влево, затем вправо.
— Кто?.. — пробормотал он.
От этого слова Сюзанна застыла на месте. Она была в ярде от кресла, не дальше. Хобарт добавил что-то еще, слов она не разобрала. Однако он не просыпался.
Ему снилось, что в тумане мелькает чей-то неуловимый силуэт. Он боролся, стараясь освободиться от летаргии, придавившей его к земле, силился проснуться, чтобы защитить себя.
Сюзанна приблизилась к нему еще на один шаг.
Хобарт снова застонал.
Она протянула дрожащую руку к книге. Когда она дотронулась до страницы, Хобарт вдруг открыл глаза. Сюзанна не успела забрать книгу, потому он крепко сжал ее в пальцах и поднялся.
— Нет! — выкрикнул он.
Потрясенная его внезапным пробуждением, Сюзанна едва не выпустила книгу. Но она не собиралась сдаваться без боя: эта вещь по праву принадлежит ей! Завязалась борьба за право обладания томом.
А затем, без всякого предупреждения, завеса тьмы поднялась от их рук. Точнее, от книги, которую они тянули в разные стороны.
Сюзанна посмотрела Хобарту в глаза. Он был не меньше ее потрясен силой, внезапно слетевшей с их сплетенных пальцев. Тьма поднималась между ними облаком дыма, расплываясь под потолком и снова опускаясь, погружая их в ночь среди ночи.
Хобарт испуганно вскрикнул. В следующий миг из книги стали выплывать слова, белые контуры на фоне дыма. Пока они поднимались, Сюзанна и Хобарт превращались в то, что означали эти слова. Или наоборот — Сюзанна и Хобарт падали, становились символами, а книга раскрылась, чтобы вобрать их в себя. Так или иначе, все кончилось очень быстро.
Поднялись они или упали, обратились в символы или воплотились, они попали внутрь сказки.
VIII
Дракон
В том месте, куда они попали, было темно. Темно и тревожно. Сюзанна ничего не видела впереди, даже собственных пальцев, однако слышала мягкий шепот. Его приносил теплый ветер, наполненный ароматом сосен. Они оба касались ее лица, шепот и ветер, оба волновали ее. Сказочные существа из книги Мими знали о присутствии Сюзанны, потому что они с Хобартом очутились именно там, внутри книги.