Василий Владимирович Кононюк
Шанс? Жизнь взаймы
Шанс – 2
Текст предоставлен издательством https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=4957681
«Шанс? Жизнь взаймы: Фантастический роман»: Альфа‑книга; Москва; 2012
ISBN 978‑5‑9922‑1291‑4
Аннотация
Продолжаются приключения нашего современника, попавшего в тело юноши, живущего на границе Литовского княжества и Дикого Поля.
Пятнадцатый век, татарские набеги, ежедневная борьба за выживание, мир, в котором умение владеть луком и саблей ценится больше любых знаний. Но уж если высшие силы подарили нашему герою еще одну жизнь, взятую взаймы, то прожить ее, прячась и не высовываясь, у него не получится. Все или ничего. До исторической битвы, в которой можно попытаться сломать ход истории, остались считаные годы. Нужно успеть…
Василий Кононюк
Шанс? Жизнь взаймы
Пролог
Скучная, мерзлая дорога мерно ложилась под копыта наших коней, убаюкивая и упорядочивая мысли.
Два месяца не прошло с того дня, как в результате экспериментов, проводимых в одном закрытом питерском институте, в лаборатории экспериментальной психиатрии, моя душа строго научно перенеслась в параллельный мир, в четырнадцатый век, который вскоре плавно перетечет в век пятнадцатый. Естественно, перенеслась после моей смерти, ибо Владимир Васильевич вполне успешно и счастливо жил в двадцать первом веке. Вот именно: жил да был. Пока не дожил до смертельного диагноза, да еще в последней стадии…
И очутилось мое сознание в теле четырнадцатилетнего парня вместе с больным сознанием самого Богданчика, до сей секунды обладавшего этим телом совершенно суверенно и независимо… Но что получилось, то получилось: пребываем в состоянии, которое любой психиатр опишет как состояние острой шизофрении (мне скоро исполнится пятнадцать: это опять Богдан напоминает о себе). Такая вот странная игра цифр. Только знахарка Мотря знает эту нашу с Богданом тайну. Даже родители Богдана могут лишь догадываться… Не догадаются.
|
|
Ну, начали мы, как это водится, жить‑поживать да добра наживать. Вот, собственно, это нажитое непосильным разбоем добро и едем теперь продавать куда подальше – до Киева, матери городов русских, – вместе с казаками, моими боевыми товарищами. Решили аж в Чернигов заехать, чтобы лишних вопросов к нашей добыче не появилось, а то мало ли… Да и прикупить всего разного нужно немало, чтоб прожить эту зиму так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые… месяцы. Ибо отпустила нам судьба этих месяцев не так уж много.
Если я правильно все помню из истории, проиграют через девять лет (если считать с точностью – то через восемь лет и семь месяцев) местные вояки, собранные под стягом князя Витовта, битву под Ворсклой, и будет то, что было в Одессе, а вернее – при Батые, лет сто пятьдесят назад. Правильно. Сожгут татары все Правобережье, лишь в глухих белорусских лесах – пардон, ныне они литовские – сохранятся осколки разумной жизни, которые вновь начнут заселять выжженную пустыню. Мне это совсем не по душе. Правильно, Богданчик?
Но раз уж все так случилось и оказалась здесь моя неприкаянная, то кто сказал, что и дальше все должно быть так, как написано в истории? Даже если кто и сказал, то мы с ним крепко поспорим. Мне бы еще до самого Витовта добраться…
|
|
Итак, поначалу – в Киев.
Глава 1
О том, как никто не хотел умирать, но искусство требует жертв
Наше путешествие в Киев под предводительством Ивана Товстого благополучно завершилось на второй день. В понедельник вечером, когда уже стемнело, мы добрались до корчмы под Киевом, в которой мне уже давно хотелось побывать. Еще когда Иван на круге про поход с Загулей рассказывал, запомнилась мне та корчма, потом девки, которых мы у черкасских казаков отбили, про корчму под Киевом в своих рассказах упоминали. Обсуждая с казаками, что делать с корчмарем, решили пока присмотреться, а на обратной дороге решить его судьбу – в зависимости от того, как он себя поведет с Иваном. У таких людей память профессиональная, о том, что полтора месяца назад Иван у него жил и с кем приехал в компании, корчмарь обязан вспомнить. А раз вспомнит, то в разговоре с ним Иван попробует затронуть эту тему – мол, пока девками не интересуемся, но вот весной очень даже нужны будут. И какую ты нам помощь, корчмарь, оказать сможешь. А там посмотрим, что нам скажут. Вторая тема для разговора была про нанимателей. Близилось время зимних кампаний – обычно в корчмах и постоялых дворах интересующийся народ искал концы и выходы на казаков как потенциальных наемников.
Иван с Сулимом скептически отнеслись к высказанным идеям: постоялых дворов под Киевом хватает. Иван вдруг уточнил, что воз они у этого корчмаря наняли, а бочки пустые у другого, уже ближе к Киеву, а у которого, он так и не вспомнит, поскольку в ту корчму и не заходил, а сразу в Киев поехал по своим делам. Такая понятная поначалу ситуация запутывалась, и распутывать ее становилось некогда.
|
|
Рассиживаться в Киеве времени не было: за вторник нужно найти обоз, к которому пристать. Как рассказывали Иван и Сулим, большинство купеческих обозов отправляются из Киева в Чернигов рано утром в понедельник – так, чтобы в четверг добраться и в пятницу с утра уже место на базаре занять. Но и в другие дни купцы выезжают: не у всех же получается в понедельник выехать. Дел было много, как справиться со всеми, я себе не представлял. Мне нужно было, кроме этого, найти достаточно информированного человека, чтобы в беседе с ним проверить исторические факты и понять политическую ситуацию. Насколько я помнил, именно в одна тысяча триста девяностом году отношения между Ягайлом и Витовтом обострились вплоть до вооруженной борьбы, к которой тот в следующем году привлек Орден. Витовт начал наступление на севере, что вынудило Ягайлу в девяносто втором вступить с ним в переговоры – и в результате отдать Витовту титул Великого князя Литовского.
Кроме этого, нужно было начинать несколько информационных кампаний. Первую я условно назвал «Героический образ казака, народного мстителя». Тут особо напрягаться не надо. Нужно подкинуть ребятам, которые зарабатывают музыкой на ярмарке, пару благодарных тем, а дальше машина сама пойдет. То, что эти темы будут пользоваться популярностью, сомнения не вызывало: проверено историей. Лет через двести в этой местности все будут петь только о казаках. Первым делом сочинить с музыкантом пару песен о героической борьбе казаков с татарскими ордами – как говорится, задать тему, – а дальше дело само пойдет. Главное – вовремя новые идеи и сочинения подбрасывать.
Вторая кампания – более деликатная, назовем ее «Дискредитация образа католического священника». Тут никаких песен: анекдоты и смешные истории в стиле «Декамерона», как священники соблазняют жен и дочерей у наивных прихожан, – и ужасные истории двух типов. Первые, с примесью правды – нечто про совращение детей священниками, гаремы рабынь у папы и епископов, другие жизненные байки. Вторые – свободный полет фантазии, чем страшнее, тем лучше: поклонение дьяволу, жертвоприношение, сатанинские мессы и другие сюжеты аналогичного содержания.
После принятия Кревской унии, положившей первые камни в объединение Польши и Литвы, бояре, принимающие католичество, становились неподсудны своему князю: их должен был судить лишь кастелянский суд. Кроме этого, за ними навечно закреплялись и освобождались от всех местных налогов данные им в кормление земли.
Фактически, с одной стороны, это было направлено на разрушение принципов вассальной присяги своему князю и ослабление роли местных князей, с другой – прямая вербовка всей элиты общества в католицизм, ну а с народом, как говорится, потом справимся. И единственное, что можно было противопоставить этому процессу, построенному на принципах шкурной выгоды, это общественное мнение, не приемлющее новой религии. Мнение, имеющее в своем арсенале фактические истории, высмеивающие и разоблачающие лицемерие провозглашаемых принципов и правил. А смех – это большая сила. Вот поэтому и хотелось заняться формированием этого мнения и снабжением его нужными историями в меру своих скромных сил и возможностей.
Ну и третья агитационная кампания, самая главная – «Жизненные истории о процветании и счастливой доле беженцев в казацкую землю». Полусказочные истории о смелых беженцах от засилья католиков и панщины и об их карьере на новых землях. Тут история моей семьи и парочка других, того же Степана, реальных людей с реальной биографией, которые можно проверить, будет изложена практически без изменений, а истории некоторых других реальных людей слегка приукрашены. В конце – купца, которому рассказывается эта байка, просят передать привет родичам и сообщить им о счастливых переселенцах, приглашающих всех родичей и знакомых последовать по их стопам. Поскольку народ любит сказки со счастливым концом и с положительным героем, думаю, купцы легко занесут эти истории в нужные нам области, начнут выспрашивать, знает ли кто о таких персонажах. А поскольку найти концы будет нетрудно, то найдутся свидетели и очевидцы. Невыдуманные истории найдут своего благодарного слушателя.
После пропагандистской кампании останется создать транспортную цепочку по эвакуации переселенцев, выкупить или открыть постоялые дворы в нужных точках. Православные священники нижнего звена часто демонстрировали силу духа и стойкость, которая и не снилась иерархам православной церкви, с безразличием взирающим на агрессию католической церкви, проводимую самыми гнусными методами. Заинтересовать их рекрутированием добровольцев в православное казацкое войско, а потом и самих рекрутировать на новые земли.
На Галичине, Волыни, землях, достаточно недавно подмятых Польшей, наступление на веру и права крестьян в самом разгаре. Но люди еще помнят старину, знают, какие порядки царят в Литовском и Московском княжествах. Поэтому, если предложить альтернативу и реальные транспортные каналы, народ должен потянуться к новой и счастливой жизни.
Конечно, люди знают поговорку «Там хорошо, где нас нет», но она никого никогда не останавливала. На такие предостережения искатели приключений не реагируют – народ осторожный останется, а самые смелые пойдут. Если от них прилетят положительные новости, то и остальным захочется. С другой стороны, земли на Галичине, Волыни уже давно густо заселены, избытка площадей там нет. Так что молодым, энергичным прямая дорога искать места попривольней.
В этом году – рекламная кампания, а на следующий год придется плотно путешествовать по приграничным с Польшей землям и создавать транспортные каналы. Наши православные бояре с польскими еще на ножах, им на унии пока наплевать, крупные столкновения на границе закончились лет пять назад, а мелкие будут продолжаться еще лет сто, если не больше. Так что никто не будет помогать ляхам искать беженцев. При правильной организации много денег это мероприятие не потребует, а людей заселять казацкие земли прибудет изрядно, заодно и разведка минимальная появится.
Обдумывая свои ближайшие действия, слушал вполуха разговор Ивана с хмурым корчмарем. Уже было понятно: это не наш клиент. С виду и по повадкам – отставной княжеский дружинник, который открыл корчму после выхода на пенсию.
– Девок, казак, себе сам ищи, я в таких делах не советчик. Если тебе на одну ночь жениться, подскажу в Киеве двор постоялый – там тебе помогут хотелку успокоить, коль терпеть невмочь. Чтоб охочих в поход искали, того пока не слыхал. Приехали ляхи к князю нашему, о чем толкуют – того не ведаю. Где в Киеве стоят, могу подсказать, погутарите с кем‑нибудь из их охраны – может, подскажут чего. А пока вот отведайте, что жонка разогрела, и не серчайте: мы сегодня гостей не ждали. Спать тоже тут будете, на лавках – в хатах не топлено, вам же лучше. С вечерей монету серебром с вас возьму, хоть с вами целый табун коней пришел, не грех и больше взять.
– Если с ляхами у нас завтра разговор выйдет, то две серебрушки от нас получишь, в обиде не будешь.
– Так я и так не в обиде: нож к горлу не суете – уже добре, ха, ха, ха.
– А что, и такое бывало?
– А ты, казак, открой корчму – если на тебя раз в месяц с ножом не полезут, я рядом открою: видно, ты место на дороге в рай нашел, ха, ха, ха.
– Ты, наверно, дядьку, сам их подуськиваешь – скучно, видать, тебе жить без меча в руках и пики доброй, – вставил я свои пять копеек.
– Ишь, глазастый какой, скучно мне… намахался, слава богу, за двоих. Одного не пойму: как живой остался. Вои – не чета мне – спят давно, а я вот топчу пока рясу… А ты чего две сабли за спину нацепил – неужто с двух рук биться можешь? Тебе еще пять лет со щитом упражняться надо, пока вторую саблю в руки брать.
– Ты, дядьку, о чем не ведаешь, по себе не суди. С двух рук биться либо сразу учат, либо не учат совсем. Переучивать того, кто со щитом годы простоял, никто не возьмется.
– Языком ты горазд махать, спору нет, а может, мне, старику, покажешь, как руками машешь?
– Выбачай[1], дядьку, не сейчас. Дорога дальняя, а даже палкой покалечиться можно. Вот будем назад ехать – тогда помашем с тобой палками, готовь монеты. Я без монет не бьюсь.
– Ха, посмотрим, кто из нас без монет останется. Но осторожный ты больно, казачок, так что и на казака не похож. Ну да ладно, лучину сами потушите, спите спокойно.
Оставив меня размышлять над мучительным вопросом, похож он на того, кому Господь рекомендовал много раз прощать, или, может, нужно было сразу в ухо дать за такие слова, старый солдат ушел наверх по скрипучей лестнице. Решив, что быстрее засну, если отвечу, что похож, успокоенный, улегся на свою лавку.
На следующий день, оставив коней и поклажу в корчме, мы дружной пятеркой пешим строем отправились в Киев. Как объясняли опытные товарищи, пеший на воротах не платит, а поскольку торга сегодня доброго на базаре нет, то и смысла монетами разбрасываться тоже нет. На воротах недовольные охранники начали зубоскалить над нашей экономностью, тем более что Иван вырядил нас всех для солидности в полный доспех и со стороны мы были похожи на терминаторов.
Как обычно, больше всех досталось мне, а поскольку грубить охранникам на воротах чревато, то приходилось отшучиваться и брать на «слабо». В результате, договорившись, что после пересменки готов принять кулачный бой с каждым из них по очереди, мы наконец‑то попали за крепостную стену. Там Иван и Сулим, рассудив здраво, что со мной надо не на работу ехать наниматься, а объявлять войну Польше, решительно отправили меня с Дмитром на базар договариваться с подходящим купцом, а сами с Давидом пошли искать постоялый двор с приезжими поляками.
Поскольку Киев того времени уже был не столицей могучего государства, а пограничным городом, выглядел он соответственно, напоминая провинциальный медвежий угол с пятью‑шестью тысячами населения, у которого на базарную площадь выходят практически все дороги. По сравнению со своим расцветом, о котором напоминали руины укреплений, построенных при Ярославе Мудром, лишь правильными геометрическими размерами отличающиеся от обычных земляных холмов, город значительно ужался в размерах. Жизнь городка сосредоточилась вокруг Лавры на Печерах и на Подоле, среди многочисленных ремесленников и купцов. Одноэтажные деревянные постройки, бедность, с одной стороны, и первые следы восстановления, как то: новый земляной вал и частокол, сооруженный уже при Владимире Ольгердовиче, нынешнем удельном князе, – с другой, наглядно демонстрировали, что еще тридцати лет не прошло, как Киев был освобожден от ордынского гнета.
На Андреевскую гору нам идти было нечего, да и нарваться на неприятности можно, так что княжий гостинец нам обозреть не удалось. Попав на базарную площадь, первым делом потащил Дмитра к скучающему бандуристу, которого никто не слушал по причине практического отсутствия на рынке покупателей. Живописав бандуристу жизненный подвиг Керима и убедив его с помощью монет, что наша с ним задача рассказать об этом потомкам, взялись сочинять думу.
Поскольку моя голова была полна всевозможных поэтических заготовок типа «То не темна хмара насувает, то татарская Орда налетает», «То не ясень долу похылывся, то молодой казак зажурывся», поэтическую часть думы мы с Богданом взяли на себя. Объяснив ему принципы поэтического творчества, привел в пример пару песен про казаков, которые приблизительно помнил. Богдан с радостью занялся новым для себя делом и легко выдал почти готовый текст за каких‑то пятнадцать минут. Малыш обещал стать выдающимся сочинителем, слова складывались у него в рифмованные строки очень просто и естественно, тем более что народ к рифмам был не капризен, с удовольствием слушая под музыку и белые стихи. Музыка в те времена разнообразием не блистала, так что сочинение нового хита было в скором времени завершено, и мы с Дмитром проводили контрольные слушанья.
Я позволил себе только слегка изменить концовку, придав ей более жизнеутверждающий характер. В конце песни главный герой, казак Керим Вырвыноги, наступив на одну ногу своего кровника, вторую потянул в сторону, попытавшись таким способом разделить его на две равные половины. Эта попытка окончилась относительной неудачей – двух равных половинок не вышло, а в руках у казака осталась оторванная нога супостата. Несмотря на то что лирический герой не смог добиться симметрии в финальном рисунке песни, было понятно, что это произведение найдет благодарного слушателя, а наш творческий труд будет по достоинству оценен.
Двинулись дальше по базару. Мне пришлось волочить за собой потрясенного Дмитра, оказавшегося рядом с таинством творения. На неподготовленных людей это всегда действует оглушающе. Громкие крики участников процесса тут совершенно ни при чем. Глушит совсем другое – например, когда кто‑то в порыве творчества, размахивая руками, заедет неподготовленному зрителю локтем в нос, как это получилось у меня с Дмитром.
Окрыленные первой удачей на ниве творческого труда, мы смело направились к купцам, расспрашивая, не собираются ли они в Чернигов. Отрицательный ответ нас нисколько не смущал – я тут же принимался рассказывать им одну из заготовленных баек. Если купец в своих маршрутах посещает Волынь и Галичину, значит, шла байка про кого‑то из нашего села, как пример удачливых переселенцев в казацкие земли, с убедительной просьбой передать привет родственникам или знакомым при очередном посещении этих мест. Если нет, то, в зависимости от характера купца, выдавал ему либо смешную и пикантную историю про католического священника, либо угрюмую и страшную.
Попутно мы нашли пару обозов, отправляющихся с утра в Чернигов. Выяснив у очередного купца условия найма, шли дальше. Предложения у всех были одинаковы, выработаны годами. За этот переход платилось по две серебрушки на брата плюс харчи за счет нанимателя. Но нам был интересен сам процесс общения, поэтому мы продолжали расспросы.
Увлекшись творческим трудом, начал задумываться: а не сосредоточиться ли мне целиком на идеологической работе, раз это у меня так хорошо получается? Но жизнь в очередной раз подтвердила, что любое ноу‑хау без силового сопровождения – не более чем пустое место. Любую деятельность, даже такую безобидную, как рассказ анекдотов, нужно защищать и доказывать свое право этим заниматься.
Какой‑то новоявленный пан, из бывших бояр, переметнувшийся в католичество, шел по базару со своими двумя гайдуками. Привлеченный громким смехом и моим звучным голосом, начал прислушиваться к рассказу, а потом решил вступиться за честь своей новой веры и ее священнослужителей.
– Как ты смеешь, лайдаку[2], такое рассказывать! – услышал одновременно с чувствительным тычком в плечи.
Поскольку меня многократно предупреждали, что за поединок с применением заточенной стали в черте Киева легко остаться без головы, а за мордобой в неустановленном месте получить батогов, пришлось ограничиться словесной дуэлью. Первым делом обратился к слушавшим меня купцам:
– Добрые люди, а пойдите гукните стражу, вон она с того конца базара, скажите: бьют православных в Киеве, в стольном граде земли нашей, шляхтичи новоиспеченные. Считают, что закон не для них писан.
Народ ответил одобрительным гулом, теснее смыкая кольцо вокруг шляхтича и его гайдуков.
– А ты чего лезешь, пан, куда тебя не просят? – продолжил свою наступательную тактику, обращаясь к новому персонажу. – Стоят люди, балы точат, тебя не трогают, к себе не зовут. Ничего, сейчас виру князю заплатишь за то, что бучу поднял, тогда угомонишься. А встречу тебя за стенами – тут держись, целым не уйдешь, и гайдуки твои тебе не помогут.
– Я тебя на шматкы порубаю, шмаркач!
– Так, может, не будем ждать стражу, а пойдем за ворота – там и поговорим рядком, никто нам мешать не будет?
– А пойдем!
Оставив купцам для стражи пару медяков на пиво, чтобы не догоняла и не интересовалась особо, что тут приключилось, мы дружной пятеркой двинулись к воротам.
Три на два расклад не ахти, Дмитро откровенно мандражировал – ведь тупому ясно: без свидетелей ни о каком честном поединке речи быть не может. Один из гайдуков вызывал явное опасение: лет тридцати пяти от роду, легкостью движений он напоминал Ивана. Вместе с тем открытое лицо и пара неодобрительных взглядов, которые он бросил на своего пана во время нашего диспута, невольно располагали к себе. Я никак не мог придумать, как решить это противоречие.
Пан был фигурой представительный, по объемам напоминавший Василия Кривоступку, моего давнишнего соперника в кулачном поединке. Доспех у пана был не хуже нашего, на польский манер: глухая кираса защищала грудь и спину, под ней кольчуга, наручи и прочие железяки в положенных местах. Его гайдуки тоже шли не голые и не босые – кожаный доспех с нашитыми бляхами и шлем на голове был у каждого. Так что, если трезво оценивать наши силы, никаких шансов в рубке у нас не было. Недаром Дмитро шел как в воду опущенный, проклинал, видно, тот день, когда со мной связался.
Но как правильно говорил капитан одного судна, «еще не вечер», да и маменька моя новая научила меня одной мудрости – помню, дрожь меня от ее науки взяла: «Всегда помни: любого легко убить, если подобрался близко».
Как только мы вышли из ворот, вклинился по правую руку от шляхтича, между ним и его старшим гайдуком. Дмитро с младшим гайдуком, неприятным типом, который щелью между передними зубами и вытянутыми вперед скулами лица напоминал большую крысу, вставшую на задние лапы, пристроились во второй шеренге.
Еще когда мы выбирались из города раздельно, шепнул Дмитру, что по моей команде нужно будет сразу бить того, кто рядом, кулаком в горло. Командой будет, когда громко скажу слово «кабан».
Дорога шла по совершенно открытой, очищенной от деревьев и кустарника местности. Невдалеке виднелся лес: возле Киева лесов много. Навскидку от стен до нужного нам всем леска по прямой было чуть больше километра. Пока мы шли, старался заболтать противника, агитируя его бросить свою скучную жизнь и вступать к нам, в казаки.
– Ну что нам делить с тобой, пан? Ты погорячился, я погорячился, а святую римскую церковь у нас все уважают, так что не держи обиды, пан, а лучше вступай в казаки. Вот где жизнь! Вот где воля! Ты подумай сам, ну сколько ты с бедных селян возьмешь? А мы за прошлый год по двадцать пять золотых монет на брата добыли!
Эту мысль, со всевозможными вариациями и подробным описанием награбленного, повторял вновь и вновь, аж самому надоело. Пан угрюмо молчал и не хотел идти на мировую, но мои разглагольствования его полностью расслабили, он вообще перестал обращать на меня внимание. С его точки зрения, все было понятно: главное – дойти до леса, порубить наглецов и обобрать. Одни доспехи были знатной добычей, а разговоры про немереное количество золота, которое можно ожидать в наших поясах, придавали его круглому и лоснящемуся лицу довольное и мечтательное выражение. Гайдук – наоборот, чем больше я трещал, тем озабоченнее становился, с неудовольствием поглядывая на расслабленного хозяина и плотнее прижимаясь ко мне, контролируя мою правую руку.
С точки зрения человека, привыкшего, что руку перед ударом нужно вооружить острым железным предметом, он все делал правильно, но это делало и его, и мечтательного пана совершенно не готовыми к атаке голыми руками, которую они подсознательно игнорировали. Во‑первых, кулаками бьются только холопы, во‑вторых, ну посадишь ты кулаком синяк под глазом, на окончательный диагноз это не повлияет, и ставить его будут совершенно другими инструментами. Так стоит ли обращать внимание на разные мелочи, ведь их так много вокруг нас?
Дорога тем временем начала заворачивать за невысокий пологий горбок, который даже не закрывал крепостных стен, но скрыл нас от глаз стражи на воротах.
– Смотрите, кабан! – громко воскликнул я, прерывая свое монотонное бурчание, вытянув вперед обе руки, указывая на недалекий лес.
Все невольно перевели взгляд в указанном направлении. Стремительно разводя руки в разные стороны, врезал ребрами ладоней по открытым шеям стоящих рядом соперников.
Можно было проводить удар и снизу, но гайдук был настороже и на любое движение руки среагировал бы как на угрозу. А так внимание отвлек, безоружные руки продемонстрировал, а на последующее движение правильно среагировать невозможно. Максимум – неподготовленный человек попробует откинуться назад, если успеет среагировать, еще больше открывая шею и не успевая уйти от руки. Это безусловный рефлекс. Условный – на удар противника не отклоняться, а наклонить вперед голову, пряча подбородок и шею, подставляя под удар лоб и скулы, – тренер по боксу вырабатывал у нас целый год, специально уделяя этому упражнению внимание на тренировках и переламывая естественную для нормального человека реакцию отклонить голову и корпус назад.
Левой пану в горло удар вышел как надо, аж хрустнуло что‑то под ребром ладони. Правой – не столь удачно. Гайдук не поддался на провокацию или среагировал чуть раньше и начал поворачиваться в мою сторону. Удар вышел не прямо по кадыку, а чуть косо, что, впрочем, вывело его из игры на некоторое время. Развернувшись назад, отметил, что Дмитра рано взяли в казаки. Вместо того чтобы разбираться с соперником, он, как все, таращился глазами в лес, пытаясь разглядеть там кабана. Как будто бы мы дружной компанией на охоту вышли. Лишь после того как началась схватка, он сообразил, что к чему. Когда я повернулся, он как раз умудрился обхватить Крысу сзади руками и кричал дурным голосом:
– Бей его, Богдан!
Крыса сразу сильно ломанул ему шлемом в лицо, откидывая голову назад, но это был его первый и последний успех. Его удар ногой мне в промежность я встретил опущенным кулаком левой руки, а пальцами правой, не церемонясь, сильно ударил в глаза, пока он выхватывал кинжал. От болевого шока гайдук потерял сознание и упал на землю. Дмитро был от удара шлемом в состоянии, которое мой тренер любовно называл состоянием грогги.
Теперь уже, по прошествии многих лет, когда фигура тренера перестала казаться идеалом, на который ты старался равняться, мне подумалось, что это, наверное, единственное иностранное слово, которое он знал, поэтому так его любил. Пан хрипел на земле, но помирать не собирался. На ногах оставался только опасный гайдук. На всякий случай врезал ему сзади сапогом под колено опорной ноги и сунул нож под подбородок, чтобы острота этого предмета ощущалась кожей шеи. Можно было начинать предметный разговор.
– Понравился ты мне, гайдук, не хочу тебя убивать, но тут не от меня – от тебя много зависит. Даешь мне слово, что пока чудить не будешь, – тогда пойдем в лесок дальше толковать, тут посреди дороги помешать нам могут.
– Знал я, что не прост ты, казачок, да недоглядел. Ишь, как хитро ты нас с паном ударил, даже я не знал, что так можно. Думал, ножом нас резать будешь, а ты нас голыми руками положил. Ну что ж, пойдем потолкуем, слово даю, что руки против вас пока не подыму. Ну а дальше – то уж как Бог даст. – Говорил он еще с хрипотцой, но на удивление быстро отошел от удара в шею.
– Дмитро, снимай пояса с пана и с молодого, руки им сзади скрути и на ноги ставь, а ты помогай, гайдук, не стой без дела, пояс свой мне давай, чтобы не мешал тебе.
– Так вроде до сего дня он мне особо не мешал, и слова я своего пока не рушил… – Гайдуку рвала душу идея своими руками отдать мне наточенные железяки.
– Снимай, гайдук, не журись, сдается мне, скоро назад его получишь. А пока он тебе только мешать будет: из‑за него дурные мысли в голову прийти могут.
Отобрав у гайдука пояс, подошел к пану, который продолжал хрипеть. Поскольку к нему у меня были вопросы, постарался залезть ему двумя пальцами в горло и поправить хрящи кадыка на место. Мне удалось кое‑что сделать, пока пан не начал блевать и не прервал мои попытки восстановить первоначальную структуру хрящей.
– Ты, гайдук, пану помогай, а ты, Дмитро, Крысе дорогу показывай – не видит он пока, сердешный. Вон тропинка прямиком к лесу ведет, по ней и пойдем, нечего нам на дороге маячить.
Ситуация складывалась невеселая. Схватку‑то мы, конечно, выиграли, что не могло не радовать, но любой суд нас укоротит на голову. А вот как не попасть на суд – тут надо было хорошо подумать, и без помощи гайдука это было несколько проблематично. Того, что некоторые товарищи стали передвигаться с трудом и с посторонней помощью, от киевских ворот уже было незаметно.
Без приключений мы добрались до леска. Гайдук усадил увечного пана под дерево, тот с трудом дышал. Видимо, из‑за сломанного кадыка начинался отек горла. Если бы не моя «скорая помощь», уже бы помер, а так еще дышит. Оставалось надеяться, что мне удастся задать ему пару вопросов.
Подойдя к молодому, которого придерживал Дмитро, воткнул ему в глаз кинжал и попросил Дмитра снять одежду с трупа. Вытерши руку и кинжал о траву, пошел беседовать с гайдуком. Моя бессердечность его неприятно удивила. Он стоял напряженный, не зная, чего от меня дальше ожидать. Отведя его на другой конец поляны, широким жестом протянул ему его пояс, демонстрируя полное доверие. Затем попытался описать нашу ситуацию, как она мне видится:
– Врать тебе, гайдук, не буду. У тебя теперь две дороги. Одна – в могилу, другая – в казаки. Что ты выберешь, решай сам. В любом случае я тебя сейчас отпущу, пойдешь в корчму – надо коней и вещи ваши забирать, а потом сюда доставить. Разделим все по совести, на троих. Приведешь стражу с собой – на муку пойду, но клясться буду, что ты нас на то подбил, что подельщик ты наш, так что думай добре и не ошибись. Если решишь казаком стать, скажу, куда тебе ехать и какое слово кому сказать. Жить можешь католиком, никто слова тебе не скажет, а захочешь казаком стать – придется перекреститься. В казаки только православных берут. Думай добре, потом мне свое слово скажешь.
– А ты смелый, казачок. Не боишься мне зброю[3]отдавать? Пан мой живой пока, а вдруг захочу его освободить, за дружка своего отомстить? – Он сделал шаг назад, чуть пригнулся, положил ладонь правой руки на эфес сабли, разом становясь похожим на большую хищную кошку перед прыжком.
– Помрет твой пан скоро – пытался я ему горло вправить на место, да нет толку. Скоро опухнет там все, и задуха его задушит. Ну а Крысе той, что я упокоил, серый волк дружком мог быть, и то вряд ли. Нет у тебя, гайдук, причин на меня саблю подымать. Хотя одна есть. Обидно тебе, что я тебя побил, небитый ты был до сего дня. Ну, так за одного битого двух небитых дают, так что ты мне еще одного такого, как ты, гайдука привести должен. А руку с сабли забери, не маленький, знать должен, что вызов на поединок то означает.
Дмитро, напряженный, как струна, слыша наш разговор, уже подтянулся и стал слева и чуть сзади от меня.
– А я и хочу тебя вызвать, казачок: ты меня обманом побил – посмотрим, каков ты в честном бою!
– Тут загвоздочка одна есть. Твой пан нас тоже не на честный бой в лес вел. И ты, по его приказу, нас бы сзади рубил, про честный бой не думал. Так что ты из себя лыцаря не строй, рожей пока не вышел. И честного боя со мной ты пока не заслужил. Рубить тебя будем, если биться надумаешь, мы с Дмитром в четыре руки. А вот когда станешь казаком, то на палках завсегда со мной побиться сможешь. Тут даже разрешения атамана не надо. А расскажешь атаману, какая у тебя кручина, что не можешь жить с душевной раной и побитой мордой, – может, разрешит тебе со мной в поединке биться. Так что решай, гайдук, с нами ты иль против нас.
– Боишься, значит, со мной на бой выйти. Дружка в помощь привел. Думаешь, поможет он тебе. А что боишься, то ты правильно делаешь. Ладно, казачок, не буду тебя сегодня рубить, ты мне сегодня жизнь подарил, хоть не просил я тебя об этом, а все равно должок за мной есть. Но ничего, жизнь длинная, может, отдам должок и заслужу у тебя честный бой. А пока давай о наших делах толковать. Там, в корчме, еще двое гайдуков, пан их паковать коней и воза оставил. С ними что будем делать?
– А что за люди, что про них сказать можешь?
– Один из них товарищ мой, вместе мы пану служили верой и правдой, да ответил нам на то пан обидой. Не хотели мы в католиков креститься, но сказал пан – или в холопы, или в католики. Поскрипели мы зубами, но что делать: куда собака – туда и хвост. Но он, паскуда, заставил и жену и детей перекрестить. – Гайдук заскрипел зубами, его лицо перекосилось. – Уже больше года как жизни нет. Домой прихожу как в чужой дом, жена не глянет – и молчит, за год слова не сказала. Сначала бил, но потом вижу, забью до смерти, детей сиротами оставлю. Второй год уже смерти ищу, но не идет ко мне старуха с косой. За товарища своего головой ручаюсь, пойдет в казаки со мной – хоть не так у него, как у меня, а тоже почернел за этот год.
– А что ж ты раньше в казаки не сбежал, герой? Целый год жену лупил и зубами скрипел, а уехать от пана смелости не хватило?
– Поглядел бы я на тебя, какой бы ты смелый был, если на тебе и жена и дети…
– Так теперь все одно придется с ними тикать. Какая разница?
– А такая! Теперь другого пути нет, значит. И думать нечего!
Порой логика людей или ее подобие, которыми они аргументируют свою инертность и страх менять теплое, сытое место, способны довести до белого каления, но от этого ничто не меняется. Вещи и события нужно принимать такими, какие они есть, а не такими, какими они могли бы быть в наших мечтах, и работать с тем, что есть, а не с тем, что ты нарисовал на кульмане. Теперь мне стала понятна его агрессивность и близкое к суициду желание броситься под сабли.
– Ладно, с товарищем твоим понятно, ну а второй кто?
– Курвый сын он! Как стал католиком, так и пнется везде показать, что он лучше других. Слышал бы он твои байки – там бы, в Киеве, бучу с тобой устроил!
– С этим тоже все ясно. Послушает он тебя, если скажешь коней и воза к Киеву гнать?
– А как не послушает, если я скажу – пан меня наперед послал, за конями.
– А им чего за тобой ехать, бери коней да и езжай?
– Так скажу, воза надо, не рассчитали мы, товару много пан набрал, догружать надо.
– А за корчму пан уже рассчитался?
– Да, с утра еще корчмарю монет за все отсыпал.