Кирилл ЕСЬКОВ
ЕВАНГЕЛИЕ ОТ АФРАНИЯ
Священная история как предмет
Для детективного расследования
- Помилуйте, что вы делаете, Афраний, ведь печати-то,
наверное, храмовые!
- Прокуратору не стоит беспокоить себя этим вопросом,
- ответил Афраний, закрывая пакет.
- Неужели все печати есть у вас? - рассмеявшись,
спросил Пилат.
- Иначе быть не может, прокуратор, - безо всякого
смеха, очень сурово ответил Афраний.
М.Булгаков
Борхес как-то заметил, что "люди поколение за поколением
пересказывают всего лишь две истории: о сбившемся с пути корабле, кружащем
по Средиземноморью в поисках долгожданного острова, и о Боге, распятом на
Голгофе". Насчет последнего он, пожалуй, не совсем прав. Художественное и
философское переосмысление событий, сопутствовавших казни Иисуса Христа,
стало устойчивой литературной традицией лишь в прошлом веке, когда Церковь
в значительной мере утратила функции идеологического надзора. Обычно эта
тема присутствует в повествовании в виде побочных сюжетных линий или
"романов в романе" (как у Булгакова или Айтматова), реже - в виде
самостоятельных произведений (как у Франса или Леонида Андреева).
Созданные в рамках этой традиции тексты весьма различны - и по своему
художественному уровню (от бессмертного "Мастера" до ернического
фантастического рассказика Варшавского "Петля гистерезиса"), и по степени
следования Священному Писанию и историческим реалиям (от весьма
пунктуального у Домбровского [М.Дунаев в своей статье "Истина о том, что
болит голова" (Златоуст, N_1, 1992: 306-348), написанной с
последовательно-христианских позиций, буквально не оставил камня на камне
от литературных интерпретаций Евангелия Булгаковым, Айтматовым и
Тендряковым; отсутствие в этом ряду Домбровского показалось мне весьма
знаменательным; не будучи знатоком церковной догматики, я всегда
интуитивно полагал, что Христос отца Куторги более всего соответствует
если не букве, то духу христианского учения] до нарочито-небрежного у
Стругацких). В этом последнем аспекте стоит сравнить и два известных
киношедевра - "Евангелие от Матфея" и "Последнее искушение Христа". Надо
ли говорить, что версии разных авторов различаются радикальнейшим образом,
а евангельские персонажи становятся "омонимами" - вспомним Пилатов Франса
и Булгакова, Иуд Леонида Андреева и Домбровского, или Иисусов Пазолини и
Скорцезе.
Тем не менее, в рамках этой традиции действует и одно общее
фундаментальное ограничение: прямое вмешательство в ход событий
сверхъестественных сил не должно выходить за рамки "странной тучи,
пришедшей на Ершалаим". Именно поэтому такое ключевое для христианского
мировоззрения событие, как телесное воскресение, всегда выводится за рамки
повествования - несмотря на то, что многие из авторов, обращавшихся к этой
теме, были людьми несомненно верующими. А поскольку я принадлежу к
поколению, на формирование воззрений которого булгаковский Иешуа повлиял
неизмеримо больше, чем его официальный прототип, проблема воскресения,
вплоть до самого последнего времени, ни малейшего интереса у меня не
вызывала.
АРГУМЕНТАЦИЯ ДЖОША МАК-ДАУЭЛЛА
Недавно, однако, мне попала в руки книга известного современного
проповедника Мак-Дауэлла [Джош Мак-Дауэлл "Доказательства воскресения",
Slavic Gospel Press ed. Wheaton, IL, 1990, 203 стр. (в оригинале: "The
Resurrection Factor" by Josh McDowell, 1981)], поставившего перед собой
весьма неординарную задачу: доказать факт телесного воскресения Христа с
сугубо рациональных позиций. Схема построений Мак-Дауэлла такова. Опираясь
на Евангелие как на исторический документ и привлекая множество других
(религиозно нейтральных) источников, он пунктуально перебрал все мыслимые
возможности для материалистического объяснения необычайных событий,
последовавших за казнью Иисуса Христа (прежде всего - исчезновения тела из
опечатанной и охраняемой римскими солдатами гробницы). Эти гипотезы были
классифицированы им следующим образом:
1. Гробница Христа в действительности не была пуста.
1.1. Реальное место погребения Христа никому не известно; скорее
всего, его тело было сброшено в ров вместе с другими казненными (гипотеза
Гинсберта).
1.2. Путаница с гробницами: женщины, впервые обнаружившие
"воскресение", в действительности по ошибке пришли к какой-то чужой,
незанятой гробнице (гипотеза Лейка).
1.3. Все рассказы о воскресении - возникшие спустя много лет после
казни Христа легенды, вообще не имеющие под собой никакой реальной основы.
1.4. Рассказ о воскресении - не более чем иносказание: в
действительности речь идет о чисто духовном воскресении.
1.5. Все явления Христа - результат индивидуальных и коллективных
галлюцинаций.
2. Гробница Христа в действительности была пуста, но опустела
естественным образом.
2.1. Тело было выкрадено учениками.
2.2. Тело было перенесено и спрятано властями, с целью
воспрепятствовать возможным махинациям тех, кто ожидал воскрешения.
2.3. Христос не умер на кресте; он был снят с него в состоянии шока,
а затем очнулся и оправился.
2.4. "Гипотеза Пасхального заговора" Шенфилда. Иисус, веря в свою
богоизбранность, решил создать видимость свершения пророчеств о Мессии.
Для этого он организовал (при помощи Иосифа Аримафейского) собственное
распятие; чтобы имитировать смерть на кресте, он выпил вместо уксуса
наркотик. По плану далее он должен был быть перенесен в гробницу, откуда
через некоторое время вышел бы в качестве "воскресшего". Заговор сорвался,
так как римский солдат ударил Христа копьем и действительно убил его.
Однако, затем Мария и ученики приняли за Христа некого неизвестного
молодого человека, Иосиф же (знавший правду) и не подумал сообщить им об
ошибке.
Опровергнув, с различной степенью убедительности, все указанные
гипотезы, Мак-Дауэлл счел пространство логических возможностей исчерпанным
и сделал вывод: объяснить исчезновение тела и последующие явления Христа с
материалистических позиций невозможно. Эрго - мы имеем дело с прямым
вмешательством Бога в дела земные.
Необходимо отметить, что абсолютно идентичная схема доказательства
факта воскресения Христова была изложена еще в 1906 году в "Общедоступном
толковании Евангелия" Б.И.Гладкова, "предназначенном для интеллигентных
читателей, преимущественно же для неверующих, сомневающихся и
колеблющихся". Этот автор тоже последовательно опровергает "три возможных
возражения против действительности воскресения Иисуса Христа: 1) ученики
Иисуса украли Его тело и разгласили, что Он воскрес; 2) Иисус не умер на
кресте, а был погребен мнимо-умершим, затем ожил и явился своим ученикам;
3) Иисус воскрес не в действительности, но лишь в воображении Его
учеников". Хотя формально набор гипотез у Гладкова существенно беднее, чем
у Мак-Дауэлла, он в действительности покрывает все реальное разнообразие
принципиально несводимых друг к другу позиций (ибо вряд ли стоит всерьез
полемизировать, например, с такой фантастической и полной внутренних
нестыковок версией, как "Пасхальный заговор").
Думаю, что любому человеку, знакомому с законами логики, вполне
очевидна принципиальная уязвимость системы доказательств Мак-Дауэлла или
Гладкова (смотри ниже); подчеркну, что речь идет именно о системе в целом,
а не о конкретных опровержениях. Тем больший интерес вызвали у меня
приводимые Мак-Дауэллом высказывания целого ряда ведущих западных юристов,
в число которых входят члены английского Верховного суда лорд Дарлинг и
лорд Калдекот и министр юстиции Великобритании лорд Линдхерст. Их вердикт
сводится к тому, что имеющихся свидетельств было бы вполне достаточно для
признания факта воскресения в ходе гипотетического судебного заседания.
Многолетний завкафедрой юридического факультета в Гарварде профессор
Гринлиф, автор ставшего классическим трехтомного трактата о доказательном
праве, даже опубликовал специальную монографию - "Исследование
свидетельств четырех Евангелистов по правилам юридических доказательств,
применяемых в судопроизводстве".
Я, конечно, отдаю себе отчет в том, что мои совковые представления о
западном правосудии почерпнуты главным образом из детективов Гарднера. И
тем не менее... Попробуйте-ка представить себе адвоката Перри Мейсона
(равно как прокурора Бергера), пытающегося убедить присяжных в том, что
некое происшествие есть результат действия сверхъестественных сил - на том
лишь основании, что он лично не может предложить убедительной версии
происшедшего. Представили? Я вот пытаюсь - и не могу: воображение
отказывает...
В религиозном плане я, подобно многим моим коллегам-естественникам,
являюсь агностиком; то, что в сфере Разума доказательств бытия Божия нет,
да и быть не может, всегда было для меня аксиомой. Отказавшись же от
честного тертуллиановского "Верую, ибо абсурдно" и собственноручно
десакрализовав евангельский текст, протестант Мак-Дауэлл сознательно
вступил в весьма рискованную игру на поле соперника. Не в силах
противиться искушению, я принял его вызов; как говаривал один мой
приятель: "Не замай! А уж коли замаял, так не обессудь...".
ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ
Прежде всего отметим, что строгость используемой Мак-Дауэллом системы
доказательств иллюзорна. В терминах классической логики она представляет
собой КОСВЕННОЕ ДОКАЗАТЕЛЬСТВО, при котором "истинность тезиса
устанавливается путем показа ошибочности противоположного ему допущения".
Этот метод уже сам по себе не является универсальным, и его применение
связано с рядом принципиальных ограничений. Более существенно, однако,
другое. В рассматриваемом случае ошибочность антитезиса не доказывается
дедуктивным путем, а выводится как индуктивное обобщение, позволяющее
предполагать случай неполной индукции (так называемое "поспешное
обобщение").
Переходя от логической стороны задачи к содержательной, следует
подчеркнуть, что используемый в обсуждаемой схеме последовательный перебор
альтернатив осмыслен в том - и только в том - случае, когда их набор с
исчерпывающей полнотой перекрывает пространство логических возможностей
(на чем, собственно, и настаивает Мак-Дауэлл). Поэтому для опровержения
"схемы Гладкова - Мак-Дауэлла" необходимо и достаточно следующее. Я должен
предложить хотя бы еще одну гипотезу (естественно, материалистическую),
которая объясняла бы комплекс событий, связанных с распятием и
воскресением Христа, более непротиворечиво, чем все опровергнутые ранее
[отмечу, что примерно тем же занимался некогда (без особого, впрочем,
успеха) и присланный в Иерусалим императором Тиберием "следователь по
особо важным делам" в замечательном фильме Дамиани "Расследование"].
Задача наша, таким образом, идентична той, что решается в любом
классическом ("английском") детективе, каковой по сути есть собирание
головоломки. Из фиксированного числа кусочков заданной формы
(установленных фактов) необходимо сложить фигурку (версию) так, чтобы
фрагменты прилегали друг к другу без зазоров и были использованы все до
единого, включая наиболее "неудобные". На всякий случай повторю: версия
должна быть именно ВНУТРЕННЕ НЕПРОТИВОРЕЧИВОЙ, вопрос же об ее ИСТИННОСТИ
ИЛИ ЛОЖНОСТИ лежит в совершенно иной плоскости, и в данном контексте он
просто несущественен.
Такая постановка вопроса позволяет нам, в частности, избежать
обсуждения историчности Христа, правомочности рассмотрения канонических
Евангелий в качестве исторических документов, и связанных с этим вопросов.
Смешно дилетанту лезть в клубок проблем, по которым специалистами -
историками, археологами, филологами, лингвистами - написаны необозримые
горы литературы [цену озарений дилетантов я вполне представляю себе по
сфере собственной профессиональной деятельности - палеонтологии, здесь эта
публика регулярно пытается осчастливить научное сообщество очередной
теорией вымирания динозавров; и хотя некоторые из этих дилетантов являются
признанными авторитетами в своих областях знания (например, в
астрофизике), у палеозоологов их построения вызывают лишь зубовный скрежет
и аллергическую сыпь]. Так что предлагаемый текст вовсе не следует
рассматривать через призму научной библеистики; предметом нашего
исследования будут прежде всего литературные персонажи, а не их
исторические прототипы (если таковые существовали). Сам бы я, пожалуй,
определил его как продолжение той традиции, в которой написана любимая
мною "Загадка Прометея" Мештерхази.
Авторство и хронология написания Евангелий принимается здесь в полном
соответствии с церковным каноном; проблемы преемственности четырех
канонических текстов относительно Матфеевых Логий, Евангелия от Фомы и
протоевангелия "Q" (от немецкого "Quelle" - источник) нас интересовать не
будут. Канву событий я буду излагать в основном по одной из классических
версий, согласующих между собой все новозаветные тексты - "Жизни Иисуса"
В.Ф.Фаррара, написанной с вполне ортодоксальных позиций.
В ряде пунктов, однако, расхождения между версиями разных
Евангелистов кажутся достаточно принципиальными; в этих случаях нам не
избежать обсуждения источника этих разногласий. В рамках нашего подхода
рассказы Левия Матфея и Святых Петра, Павла и Иоанна, легшие в основу
соответствующих Евангелий, можно воспринимать... ну, скажем, как показания
четырех жильцов занесенного снегом йоркширского поместья, в котором волею
Агаты Кристи произошло загадочное преступление. В спорных и сомнительных
случаях, касающихся толкования текстов или исторических реалий, мне
кажется справедливым отдавать предпочтение именно мнению Мак-Дауэлла (если
таковое было высказано).
Оговаривая исходные условия, введем одно важное ограничение. В части
обсуждаемых Мак-Дауэллом "материалистических" гипотез Христос и его
сподвижники выставлены, попросту говоря, или жуликами, или недоумками. И
хотя сам я отношусь к религии безразлично, а к официальным Церквам -
довольно прохладно, эти допущения решительно мне не нравятся. В конце
концов, что бы там ни говорили Отцы Церкви, каждый человек имеет своего
собственного Христа. И пусть мой Христос с точки зрения ортодоксальной
догматики совершенно чудовищен (ибо несет на себе все "родимые пятна"
либеральной теологии), но уж лжецом-то он не будет ни при каких
обстоятельствах. В любом случае, и Христу, и большинству из его спутников
предстояло вскоре отдать жизнь за свои убеждения, что уже само по себе
должно вызывать элементарное к ним уважение. Поэтому при переборе гипотез
для объяснения различных "узлов" событий мы будем исходить из следующего:
сознательный обман со стороны Христа или Апостолов можно допускать лишь
после того, как исчерпаны все иные возможные варианты объяснения
("презумпция честности"). Забегая вперед, отмечу, что таких случаев в
итоге не окажется вовсе. С одной лишь оговоркой.
Английский христианский философ и публицист Клайв Льюис в нашем
отечестве известен в основном в качестве автора назидательных детских
сказок. В одной из них девочка случайно открывает способ проникать в
волшебную страну, проходя сквозь старинный платяной шкаф. Старшие брат и
сестра, услышав ее рассказы об этих визитах, начинают опасаться за
рассудок сестренки и обращаются за советом к хозяину дома, профессору:
"- Логика! - сказал профессор не столько им, скольку самому себе. -
Почему их не учат логически мыслить в этих их школах? Существуют только
три возможности: или ваша сестра лжет, или она сошла с ума, или она
говорит правду. Вы знаете что она никогда не лжет, и всякому видно, что
она не сумасшедшая. Значит, пока у вас не появятся какие-либо новые факты,
мы должны признать, что она говорит правду."
Странно, что профессор Льюиса в упор не замечает по крайней мере еще
одной возможности - добросовестного заблуждения честного и здравомыслящего
человека. Источники подобных заблуждений весьма разнообразны. Это могут
быть, например, различные природные явления - от атмосферных оптических
эффектов ("летающие тарелки") до кислородного голодания в условиях
высокогорий, вызывающего системные галлюцинации ("снежный человек",
"Черный альпинист"). С другой стороны, - и что в нашем случае важнее -
любой человек может стать жертвой преднамеренной мистификации.
Здесь существенно то, что организатор серьезной мистификации должен
позаботиться не только об убедительности самой инсценировки, но и о
наличии у нее очевидцев с именно безупречной репутацией (ибо что толку в
свидетельствах дурака или записного враля). Не зря всякого рода
специалисты по телепатии и психокинезу всегда желают, чтобы в их опытах
участвовали известные ученые, - категорически не желая при этом творить
свои "чудеса" в присутствии профессиональных фокусников. Именно по этим
причинам из принимаемой нами "презумпции честности" вовсе не следует
заведомая истинность любого факта, сообщаемого Евангелистами.
ИСТОРИЧЕСКИЙ ФОН
Прежде чем перейти к непосредственному анализу евангельских текстов
(и дальше уже не выходить за их рамки), необходимо все же сделать
несколько замечаний по поводу реального исторического контекста событий. В
6 году н.э., после смерти царя Ирода Великого, Палестина потеряла остатки
независимости и была оккупирована римлянами; двумя из четырех исторических
областей Палестины - Иудеей и Самарией - стали править римские
прокураторы, прямо назначаемые имперской администрацией. Это вызвало
резкий подъем национально-освободительного движения; его идеологию в
значительной степени формировали религиозные фундаменталисты - фарисеи, а
наиболее организованную силу представляли собой национал-радикалы из
партии зелотов. Последние "во всем были согласны с фарисеями, но обладали
к тому необузданной любовью к свободе. [...] Никакая смерть не казалась им
страшною, да и никакое убийство (даже родственников и друзей) их не
удерживало от того, чтобы отстоять принципы свободы" (Иосиф Флавий,
"Иудейские древности"). Именно зелоты внесли решающий вклад в разжигание
начавшейся в 66 году н.э. Иудейской войны, которая в итоге привела евреев
к полной национальной катастрофе.
Большую роль в формировании общественного мнения в Палестине
традиционно играли бродячие проповедники. Историкам известно порядка
дюжины пророков, проповедовавших приблизительно в одно время с Иисусом
Христом и Иоанном Крестителем и сопоставимых с ними по популярности; почти
все они были казнены римлянами как потенциальные вожди еврейского
восстания. Тем не менее, за годы, предшествующие Иудейской войне, таких
восстаний произошло 12 (не считая мелких бунтов и терактов). Римляне
реагировали на эти события в привычной для себя манере: по рассказу Иосифа
Флавия, они как-то распяли в Иерусалиме за один раз две тысячи человек.
Между этими двумя непримиримыми силами балансировала местная
церковно-государственная элита. Первоначально возникнув на основе одной из
религиозных сект - саддукеев, она к описываемому времени полностью
деидеологизировалась и представляла собой партию прагматиков. Ради
сохранения статус-кво они готовы были сотрудничать хоть с римлянами, хоть
с марсианами, а при первом же удобном случае - немедленно перекраситься в
лидеров национально-освободительного движения (как это только что
проделала на наших глазах коммунистическая номенклатура республик бывшего
СССР).
Так оно, кстати, и вышло в действительности. В двадцатой главе
"Иудейской войны" Иосиф Флавий описывает выборы новой - "революционной" -
администрации в восставшем Иерусалиме; в их результате "безграничную
власть над городом" получил... непотопляемый первосвященник Ханаан. Вот
комментарий к этой главе российского издателя и переводчика "Иудейской
войны" Я-Л.Чертка: "Результаты выборов оказались, таким образом, весьма
неблагоприятными для зелотов, несмотря на то, что они после победы над
Цестием и изгнания римлян из пределов страны получили решительное
преобладание как в столице, так и в провинции. [...] Элеазар-бен-Симон,
победитель Цестия, впоследствии главнейший вождь войны, был совершенно
обойден на выборах; еще более могущественный в то время вожак зелотов
Элеазар-бен-Анания, который дал войне первоначальный импульс [...], для
того, вероятно, чтобы удалить его из Иерусалима, получил начальство над
второстепенной провинцией - Идумеей. НА САМЫЕ ЖЕ ОТВЕТСТВЕННЫЕ ПОСТЫВ
ИЕРУСАЛИМЕ И ГАЛИЛЕЕ БЫЛИ ВОЗВЕДЕНЫРИМСКИЕ ДРУЗЬЯ, КОТОРЫЕ РАНЬШЕ
СКРЫВАЛИСЬ ОТ ПРЕСЛЕДОВАНИЯ ЗЕЛОТОВ [выделено мною - К.Е.]". Знакомая
картина, не правда ли?
Эти события, однако, произойдут чуть позже. В интересующее же нас
время саддукейское руководство находило более полезным для себя
демонстрировать лояльность "имперскому центру". Непопулярный режим, как
водится, наводнил страну агентами тайной полиции. Иосиф Флавий в тех же
"Иудейских древностях" пишет, что со времен Ирода Великого (он же -
Кровавый) пытки, казни и "исчезновения" оппозиционеров стали обычной
практикой: "Многие граждане, частью открыто, частью тайно, были уведены в
крепость Гирканион и там замучены. Повсюду в городах и селах находились
шпионы, которые подстерегали всякие сходки".
В ответ боевики партии зелотов - сикарии - развернули компанию
террора против оккупантов и местных коллаборационистов, венцом которой
стало убийство первосвященника Ионафана. Зелоты располагали разветвленными
конспиративными структурами, а их агентура пронизывала все звенья
государственного аппарата. Кроме того, они часто поддерживали контакты с
шайками разбойников (или, если угодно, партизанскими отрядами), которыми
буквально кишела страна. Некоторые из этих вооруженных формирований
насчитывали в своих рядах до нескольких сот человек; легендарный полевой
командир Элеазар, например, терроризировал окрестности Иерусалима на
протяжении почти двадцати лет, пережив нескольких прокураторов и
первосвященников.
Не вызывает сомнения и то, что на территории Сирии и Палестины
активно работали также спецслужбы Парфянского царства, которое в
описываемое время жестко и весьма эффективно противодействовало римскому
"дранг нах остен" [на роль, которую сыграла в этой "стратегии сдерживания"
парфянская разведка (ставшая, во многом благодаря личным усилиям царя
Митридата, одной из лучших секретных служб за всю историю античного мира)
указывает в своем "Искусстве разведки" основатель и многолетний шеф ЦРУ
Аллен Даллес]. Сразу оговорюсь: мне неизвестны какие-либо конкретные
факты, касающиеся закордонной поддержки еврейского
национально-освободительного движения. Вряд ли, однако, столь искушенным
политикам, как парфяне, был неведом фундаментальный тактический принцип
"враг моего врага - мой друг".
Короче говоря, реальная Палестина являла собой, по современной
гэбэшной терминологии, "страну со сложной агентурно-оперативной
обстановкой", что-то вроде Ливана или Сальвадора 80-х годов. Она довольно
слабо соответствовала идиллической картинке, возникающей при чтении
Евангелия: страна тенистых оливковых кущ, в которой главное занятие
населения - назидательные беседы и религиозно-философские диспуты.
Этот исторический экскурс понадобился мне лишь для одного. Когда
кто-либо (в том числе и Мак-Дауэлл), говоря о тогдашней Иудее, пишет
походя "власти поступили так-то" или "власти были заинтересованы в том-то"
- это просто нонсенс. Властей было две (плюс еще одна - нелегальная, хотя
и весьма влиятельная), и их интересы, иногда совпадая в частных вопросах,
в целом были совершенно различны. В довершение ко всему, общая
нестабильность обстановки явно не способствовала монолитности этих
властей. В этих условиях естественное соперничество между группировками
или отдельными личностями внутри каждой из них могло принимать форму
открытой борьбы, сочетающейся с самыми неожиданными и противоестественными
временными альянсами ("Против кого мы сегодня будем дружить?"). Вспомним в
этом плане расклад в политическом руководстве и спецслужбах нацистской
Германии, столь красочно реконструированный в милых сердцу каждого
советского человека "Семнадцати мгновениях весны".
Того, кто полагает, будто речь идет о сугубо гипотетических
конструкциях, должен заинтересовать комментарий Чертка к Тринадцатой главе
"Иудейской войны": "Первосвященник Ионафан содействовал назначению Феликса
прокуратором, вследствие чего он был ненавистен сикариям. С другой же
стороны, Феликс начал тяготиться Ионафаном, укорявшим его неоднократно за
его жестокие и несправедливые действия, и хотел от него освободиться. С
этой целью он вошел в соглашение с сикариями, которые, хотя и были врагами
Феликса, тем не менее представили свои услуги в его распоряжение для
убийства одинаково ненавистного им первосвященника".
Исследователи Библии давно обратили внимание на странный факт: резко
выступая как против разложившейся саддукейской элиты, так и против
догматиков-фарисеев, Иисус ни единым словом не обмолвился о зелотах,
деятельность которых была одной из острейших проблем того времени.
Учитывая то, что наибольшим влиянием и авторитетом зелоты пользовались
именно в его родной Галилее, английский библеист Брэндон в монографиях
"Иисус и зелоты" и "Суд над Иисусом из Назарета" доказывал, что Иисус,
если и не принадлежал организационно к этому движению, то относился к нему
весьма сочувственно.
В любом случае, среди Апостолов достоверно был по меньшей мере один
зелот - Симон (Лк 6:15), а немецкий библеист Кульман в книге "Иисус и
Цезарь" обосновывает принадлежность к зелотам еще трех Апостолов - Петра,
его брата Андрея и Иуды. Напомню в этой связи характерную деталь. Когда
Христос во время Тайной вечери обращается к Апостолам с аллегорическим
призывом "продать одежду свою и купить меч", те, поняв его буквально,
отвечают: "Господи! вот, здесь два меча" (Лк 22:38). Между прочим, Иудея -
не Техас, и свободного ношения оружия там не было и в помине.
В рамках стоящей перед нами задачи совершенно излишне углубляться в
спекуляции на тему организационных взаимоотношений Иисуса с
национально-освободительным движением. Для нас здесь существенен иной
аспект. В моменты общественных потрясений любая социально-значимая фигура
(к числу коих, несомненно, принадлежал Иисус - наряду с другими тогдашними
пророками), вне зависимости от собственных планов и желаний, становится
фигурой политической. А это значит - либо самостоятельным действующим
лицом, либо объектом манипуляций иных сил.
ПРОКУРАТОР ИУДЕИ
И здесь, как мне кажется, самое время перейти к проблеме Пилата. По
всему, что о нем известно, выходит, что "жестокий пятый прокуратор Иудеи
всадник Понтий Пилат" был не то, чтобы запредельно жесток, а скорее
абсолютно бессердечен. Что же вынудило его дважды обращаться к делу некого
нищего проповедника, обвиняемого в "crimen laese majestatis" (оскорблении
величества), и, вместо того чтобы немедленно казнить его - просто, что
называется, "для ясности" - сделать почти все возможное для его спасения?
В попытках хоть как-нибудь объяснить странное расположение Пилата к
Христу евангелист Матфей ссылается на заступничество жены прокуратора,
якобы имевшей во сне соответствующее видение. Помилуйте, какая жена? Пусть
даже прокуратор и вправду был женат, и притом мнение супруги о делах
государственных означало для него нечто большее, чем дверной скрип.
Откуда, однако, она взялась в Иерусалиме?
Дело в том, что постоянная резиденция прокураторов Иудеи находилась в
приморском городе Кесарии, а в Иерусалим Пилат наезжал всего несколько раз
за год - для контроля за сбором податей и судебных разбирательств (Ин
19:20). Но, может быть, она прислала к мужу гонца из кесарийской
резиденции? Увы, так тоже не выходит: суд происходил утром, жена
"_н_ы_н_е_ во сне много пострадала за Него" (Мф 27:19), а от Кесарии до
Иерусалима около 120 километров по прямой. И тем не менее, добросовестно
воспроизведенный Матфеем слух о роли в этом деле жены Пилата (ибо ничем,
кроме слуха, это и быть не может) весьма важен. Нам следует запомнить его.
Что же касается потрясающей реконструкции Булгакова, то она страдает,
на мой взгляд, единственным недостатком: его Пилат слишком человечен. Не в
смысле "слишком гуманен", а слишком подвержен нормальным человеческим
чувствам - любопытству, симпатиям и неприязни, одиночеству, ну и, конечно,
трусости (из коей проистекают все прочие пороки). В этом смысле гораздо
правдоподобнее выглядит Пилат Домбровского - крупный ответственный
работник имперской номенклатуры:
"Так вот, первая причина колебаний Пилата - он просто не хотел никого
казнить в угоду иудеям. Но было и второе соображение. Уже государственное.
Дело-то в том, что Христос - или такой человек, как Христос - очень
устраивал Пилата. Удивлены? А ведь все просто. Два момента из учения
Христа он уяснил себе вполне. Во-первых, этот бродячий проповедник не
верит ни в революцию, ни в войну, ни в переворот; нет, человек должен
переделать себя изнутри, и тогда все произойдет само собой. Значит, он
против бунта. Это первое, что подходит Риму. Второе: единственное, что
Иисус хочет разрушить и все время разрушает, это авторитеты. Авторитет
Синедриона, авторитет саддукеев и фарисеев, а значит и, может быть даже
незаметно для самого себя, авторитет Моисея и храма. А в монолитности и
непререкаемости всего этого и заключается самая страшная опасность для
империи. Значит, Риму именно такой разрушитель и был необходим. [...]
Теперь представьте себе состояние мира в то время и скажите: разве эти
заповеди в устах галилеянина не устраивали Пилата? Ведь это за него,
оккупанта, предписывалось молиться и любить его. И разве Пилат - человек
государственный, знающий Восток и страну, которую он замирял, - не
понимал, что это и есть та самая сила, на которую ему надлежит опереться?"
Я привел столь пространную цитату потому лишь, что эти, в общем-то
лежащие на поверхности, соображения обычно парадоксальным образом упускают
из виду. Дело, видимо, в том, что, когда заходит речь об отношении римской
власти к раннему христианству, сразу вспоминают Нероновы светильники из
обмазанных смолой людей и прочие не менее яркие эпизоды. Все так, но
речь-то идет о другой эпохе и другом регионе, а политика, по известному
выражению Черчилля, порой укладывает в одну постель весьма необычных
партнеров.
Можно сколько угодно оспаривать оценку раннего христианства как
миролюбивой доктрины, цитируя "Не мир пришел я принести, но меч" (Мф
10:34) и прочие, не менее замечательные места из Священного Писания. Факт,
однако, остается фактом: тридцать лет спустя христиане из первых общин
действительно не приняли участия в восстании и Иудейской войне, за что и
были изгнаны соотечественниками в Заиорданье с клеймом коллаборационистов.
Так что, если Пилат в своих попытках спасти Иисуса действительно
руководствовался означенными государственными соображениями, то он,
несомненно, попал "в десятку". Что же до неких отдаленных последствий, то
у прокуратора - ей же Богу! - были заботы и поважнее чьей-то будущей
головной боли.
Это все о том, почему _п_ы_т_а_л_с_я_ спасти. А вот почему все-таки
н_е _с_п_а_с_? Почему, сказав "а" (неважно - из государственных
соображений, в пику ненавистному Синедриону или просто из вельможного
каприза), он не пошел до конца и не использовал весь гигантский объем
своих полномочий? Стандартная версия - "обложился, что местные кадры
просигнализируют Хозяину" - не кажется сколь-нибудь убедительной. К тому
времени все горшки с местной властью были уже побиты вдребезги; доносом
больше, доносом меньше - какое это, в сущности, имело значение?
К тому же такой опытный администратор, как Пилат, не мог не знать,
что донос как таковой никогда не является истинной причиной оргвыводов;
его могут использовать лишь как формальный предлог, если твоя судьба уже
так и так решена. С другой стороны, свой проступок прокуратор совершил уже
в тот момент, когда _п_о_п_ы_т_а_л_с_я_ выгородить "государственного
преступника"; оказалась ли эта попытка успешной - это, с точки зрения
тоталитарного режима Тиберия (доведись до разбирательства), дело десятое.
Поэтому, коль скоро движущей силой поступков _н_а_ш_е_г_о_ Пилата мы
полагаем серьезные государственные соображения, посмотрим под этим углом
зрения и на его "полный назад".
Обратим здесь внимание на одно весьма существенное обстоятельство,
которое почему-то упорно не замечают (или сознательно игнорируют)
комментаторы Библии. Общеизвестно, что христианская традиция всеми силами
обеляет Пилата (в коптской и эфиопской Церквах он даже причислен к лику
святых), возлагая всю вину за трагическую гибель Христа на евреев. Между
тем, помимо двух оправдательных вердиктов Пилата имел место еще один -
тетрарха (царя) Галилеи Ирода Антиппы; это обстоятельство - в рамках
традиционных представлений - вообще не лезет ни в какие ворота. Поясню.
Официально инкриминируемые Иисусу претензии на иудейский престол ("Ты -
царь иудейский?") в наибольшей степени затрагивали интересы именно Ирода
как представителя не вполне легитимной Идумейской династии, а вовсе не
Синедриона. Тем не менее. Синедрион упрямо настаивает на смертной казни, а
Ирод, точно так же как Пилат, в упор не видит в действиях Иисуса состава
преступления. И это тот самый Ирод, которого можно обвинить в чем угодно,
но только не в "идиотской болезни благодушия": блюдо с головой Иоанна
Крестителя - вполне достаточное тому подтверждение.
Да и вообще, ни один владыка, находясь в здравом уме и твердой
памяти, не стал бы сознательно препятствовать казни какого-то
сомнительного пророка - не то сумасшедшего, не то бунтовщика. Как по
сходному поводу говорил своему визирю хан из "Очарованного принца": "Раз