Королевство цветов
Морис Карем
Королевство цветов
Морис Карем – известный во всём мире бельгийский поэт и писатель, обладатель многих международных премий и званий, в том числе титула «Король поэтов».
Если бы нужно было написать рецензию, состоящую из одного предложения, на его сказку «Королевство цветов», то лучше всего было бы воспользоваться формулировкой из Большой советской энциклопедии: «Для Мориса Карема характерно жизнерадостное видение мира». Сказка светлая, яркая, прозрачная. Кажется, было бы недоразумением, если бы у Мориса Карема не появилась такая сказка, потому что именно цветы, с их удивительным разнообразием форм, цветов и оттенков, бесконечным количеством ароматов, у нас ассоциируются с жизнью, радостью и счастьем.
Маленькая девочка Анни из собственного любопытства и волею случая попадает в Королевство цветов – тот самый источник жизнерадостности. Королевство живёт своей обычной для цветов и удивительной для людей жизнью. С поразительной выдумкой и фантазией, основанной на прекрасном знании природы, автор описывает жизнь цветов. В этой жизни находится место и приключениям, и любви и дружбе. И конечно же, у сказки счастливый конец – благодаря вере, надежде и безграничной материнской любви Анни возвращается на Землю.
Лютик
Весна реяла в воздухе, как огромный парус. Я носилась вдоль ручья, который течёт за нашим садом; начались каникулы, и я была так счастлива, что мне нестерпимо хотелось рассказать о моей радости птицам.
Вдруг на берегу я заметила лютик. Я побежала и хотела его сорвать, но тут из цветочного венчика послышался голос:
– Сжалься, девочка, не убивай меня. Я первый лютик, посланный на ваш луп и если ты меня сорвёшь, на всех моих братьев обрушится страшное проклятие.
Я так и застыла на месте от удивления, и лютик, видя, что я не отвечаю, совсем разволновался:
– Сжалься, не срывай меня! Я помогу тебе попасть в Королевство цветов.
– Ладно, – говорю, а сама дрожу от любопытства. – А как туда попасть?
– Нет ничего проще. Стань спиной к солнцу и скажи:
Лютик, лютик золотой,
Ты ворота мне открой
Именем Флоры
В зелёные просторы.
Едва я сказала эти слова, как почувствовала, что делаюсь всё меньше, меньше… И вдруг по стебельку ко мне спустился лифт! Я сначала приняла его за каплю росы. И я вошла в этот лифт. Выйдя из него, я очутилась в сверкающем зале, в конце его виднелись золотые ворота, я повернулась к ним и инстинктивно повторила:
Лютик, лютик золотой,
Ты ворота мне открой
Именем Флоры
В зелёные просторы.
Ворота отворились, и за ними оказалась хрустальная лестница, такая длинная, что не видно было, где она кончается. Я стала спускаться, и ступеньки у меня под ногами звенели, как колокольчики. Я долго забавлялась, слушая эту тоненькую музыку, которая по моей воле то убыстрялась, то замедлялась, а когда я оглянулась назад, золотые ворота наверху лестницы превратились уже в крошечную сияющую точку. Передо мной, насколько хватал глаз, поднимались ступеньки, ступеньки, сплошные ступеньки, терявшиеся вдали.
Тут я забеспокоилась. Я уже устала, и у меня бы не хватило сил подниматься назад, к воротам, а при взгляде на эту лестницу, которая всё удлинялась у меня под ногами, мне становилось страшно. Всё‑таки я пошла дальше вниз, и, словно желая меня подбодрить, музыка сделалась ещё мелодичнее, Я буквально летела по ступенькам, забывая об усталости.
Внезапно дорогу мне преградила стена переплетённых веток. Среди листвы виднелось множество цветочных головок, они складывались в буквы, и я с бьющимся сердцем прочла:
Королевство цветов
При моём приближении стена сама собой раздалась, и я вошла в открывшийся проём. Передо мной простиралось бескрайнее море, его волны бились о нижние ступеньки лестницы.
Вокруг не видно было ни одной живой души, и меня охватил страх. Я закричала изо всех сил. Но ответило мне только эхо, и я с ужасом представила себе эту бесконечную лестницу, по которой мне придётся возвращаться.
«Всё ясно, – подумала я, – лютик решил меня проучить!»
Тогда я бросилась назад, к стене. Но как я в неё ни билась, она и не думала меня пропускать: с тем же успехом я могла бы ломиться в тюремные ворота. А я всё пыталась продраться, тем более что сквозь переплетение ветвей видела, как блестит хрустальная лестница, по которой я спустилась! В конце концов, я выбилась из сил и плюхнулась на ступеньку.
Её превосходительство госпожа Серозелинда
Я жестоко ругала себя за любопытство, как вдруг на горизонте показался белый парус. Он всё приближался, и скоро мне стало видно, что кораблик ведёт большая лягушка, утопающая в огромном ворохе лютиков.
Не успел кораблик причалить, как лягушка спрыгнула на ступени и трижды хлопнула лапками. В скале открылось окошко; лягушка достала из отверстия в скале крошечный телефон, набрала номер и спросила:
Лютик, лютик золотой,
Бережёшь ли ты покой
Владычицы Флоры
И наши просторы?
В ответ послышался далёкий голос, и я узнала голос того самого лютика, который чуть было не сорвала. Видя, что лягушка повернулась в мою сторону, я догадалась, что речь идёт обо мне.
– Ладно, положись на меня! – проговорила она и поставила телефон на место. Потом она обратилась ко мне: – Так это ты та самая девочка, которую лютик посылает в Королевство цветов?
– Да, – робко призналась я.
– Как тебя зовут?
– Анни, сударыня.
– Славное имя. А меня зовут Серозелинда, но чаще ко мне обращаются «ваше превосходительство». Я буду твоей провожатой. Только потерпи немного, мне надо сперва исполнить мою работу.
Она приблизилась к кораблику и крикнула:
– Ваш брат по‑прежнему охраняет ворота. Можете отправляться на землю.
Лютики мигом проснулись и с радостным писком расправили свои ножки и корешки. Они и скакали, и толкались, и путались в снастях, до того уж им хотелось поскорее перебраться через борт и соскочить на лестницу! Их было так много, что мне почудилось, будто мимо меня течёт топлёное масло, и когда стена снова сомкнулась за последними из них, я ещё долго слышала, как звенят по хрустальным ступеням их ножки.
Тут по лягушкиному сигналу открылась замаскированная в скале дверца. Показалась золочёная жужелица, которая несла пять чудесных подснежников: они безжизненно поникли в её длинных лапках, и головки у них мотались из стороны в сторону. Платья их были измяты, а в глазах светилось безграничное отчаяние. Лягушка осторожно уложила их на дно корабля, жужелица ушла восвояси, а её превосходительство госпожа Серозелинда сказала мне:
– Вот видишь, Анни, что бывает с цветами, если их сорвать! Они обречены на гибель от изнурения в огромных залах, далеко по ту сторону моря. Они были созданы для радости, для солнца, а теперь даже свет превратился для них в непосильное бремя. Их братья веселятся в цветочном раю, а они тихо угасают, такие жалкие, что никто о них и не вспомнит.
– Ваше превосходительство, – закричала я, – честное слово, я больше в жизни не сорву ни одного цветка, даже если доживу до ста лет, как бабушка Леония!
– Эх, Анни, дети так часто бесчинствуют в лесах и лугах! Кабы они знали, что бывает потом с горемычными цветами, которые они бросают куда попало…
– Ваше превосходительство, как только вернусь на землю, расскажу об этом всем подружкам, и среди них не найдётся ни одной злюки, которая бы обрекла бедные цветы на такую судьбу.
– Что ж, сердце у тебя доброе, я этому рада и с удовольствием покажу тебе наше королевство. Вот только сейчас мне придётся тебя ненадолго оставить: я должна отвезти этих несчастных, а ты пока делай то, что я тебе скажу. Это поможет нам сберечь время.
Она отвязала кораблик с подснежниками, оттолкнула его от берега и нырнула. Вода была такая чистая, что я видела, как лягушка ухватилась за какое‑то кольцо и повернула его. Вода тут же сильно заклокотала, отступила и открылась новая лестница.
– Ну, Анни, не бойся, – сказала мне лягушка, – Спускайся и увидишь пещеру, которую охраняют кусты жимолости. Прежде чем входить, не забудь посадить себе на передник одну из божьих коровок, которых ты увидишь у порога, они там разгуливают. Если при тебе будет божья коровка, перед тобой отворятся одна за другой все три стальные двери, которые тебе надо миновать, а у тебя за спиной они опять захлопнутся. Я буду ждать тебя за третьей дверью. До свидания.
В автобусе
Всё шло распрекрасно. Я уже миновала вторую дверь и вдруг споткнулась и шлёпнулась в песок. Я не ушиблась и сразу вскочила, но третья дверь не отворялась. Тут я спохватилась, что моя божья коровка улетела: наверно, испугалась, когда я упала. Я стала гадать, как же мне теперь быть, но дверь отворилась и в просвет просунулась лягушкина голова.
– Ох, как хорошо, что вы здесь, ваше превосходительство! – закричала я и бросилась к ней.
Она усмехнулась – наверное, решила, что это я просто такая необузданная; я обратила внимание: теперь она была в роскошной тунике из тростника.
Мы очутились в туннеле, по его стенам сверкали узоры из светляков.
– Это станция «Северные ворота», – объяснила лягушка. – Сейчас мы поедем в пещеру фиалок. Сегодня фиалки отправляются на землю и ты побываешь на их прощальном балу.
Не успела она договорить, как в полу туннеля открылась щель. Из щели выползла необъятных размеров гусеница со множеством окошек по бокам. Она вылезла так неожиданно и сама была такая огромная в сравнении со мной, что я застыла на месте, не смея шелохнуться. Тогда гусеница нетерпеливо повернула ко мне голову и осведомилась:
– Ну, мадмуазель, вы намерены ехать или подождёте до завтра?
– Давай пошевеливайся! – крикнула лягушка.
Она потянула меня за рукав, ввела внутрь «салона» и усадила у окна. Туннель исчез; я услышала, как лапки гусеницы с размеренностью мотора застучали по земле. Похоже, мы неслись с ужасающей скоростью.
Я понемножку освоилась с полумраком, царившим в этом странном автобусе. На сиденьях расселись разные цветы, я узнала примулы, фиалки, левкои.
Сперва они рассматривали меня в упор, потом зашушукались, и вдруг ни с того и ни с сего один из цветков спросил:
– Это что же, её превосходительство госпожа Серозелинда везёт к нам в королевство нашего заклятого врага, девчонку? Говорят, что они плетут венки из маргариток, водят хороводы, украсив себя умирающими примулами, и безжалостно обрывают на лугах лютики!
Тут мак, которого я сперва не заметила, вскочил со скамейки и пронзительным голосом заверещал:
– Давайте её прогоним! Давайте её прогоним!
– Да, прогоним, прогоним! – подхватил болотный желтоголовник.
– Долой! Прогоним! – завопили все цветы.
И они стали надвигаться на меня со сжатыми кулаками.
Я от ужаса чуть не умерла и изо всех сил прижалась к лягушке. Госпожа Серозелинда, нисколько не теряя хладнокровия, покровительственно обняла меня лапкой за талию и объявила:
– Сядьте все и слушайте. Да, я везу к нам в королевство девочку, но эта девочка добрая. Сегодня утром она пожалела и не стала срывать первый лютик, посланный на землю. И все его братья уже сегодня получили возможность увидеть солнце. А кроме того, она пообещала, что никогда больше не сорвёт ни одного цветка и постарается, чтобы никто из её подружек этого не делал.
Цветы сразу же успокоились. Мак даже снизошёл до того, что улыбнулся мне. Только белая бабочка, примостившаяся в уголке, не обращала никакого внимания на происходящее. Она держала перед собой развёрнутый капустный лист, и я поняла, что она читает газету.
Одна из фиалок посмотрела на меня и, расхрабрившись, спросила:
– Так ты, значит, уже видела солнце?
– Да, много, много раз.
Глаза у всех заблестели, словно им рассказывали невесть о каких чудесах, и все принялись меня упрашивать:
– Ну, расскажи, какое оно! Расскажи, какое оно!
– Вы же знаете, – вмешалась лягушка, – наша королева Флора строго‑настрого запрещает кому бы то ни было сообщать цветам любые подробности о солнце. Если эта малышка поддастся на ваши просьбы, её ждёт смерть.
Цветы опустили головы. Они уже больше не приставали ко мне, но о солнце они говорили с таким обожанием, что на глазах у них наворачивались слёзы, стоило им только упомянуть его в разговоре.
– Оно прекрасное, оно как пчела, – сказал лютик.
– Нет, оно гораздо проворней пчелы. Оно как косуля, – возразила примула.
– Нет, оно могучее. Оно как лев, – предположил мак.
– Не может быть. Оно же такое лёгкое, – заспорила фиалка. – Оно как птица с розовыми крыльями.
И цветы то и дело поглядывали на меня в надежде, что я кивну в знак согласия. Но лягушкина угроза произвела на меня такое впечатление, что я не смела шелохнуться.
Вдруг раздался сухой щелчок. Меня ослепил свет. Гусеница вылезла на поверхность земли, и фиалки вышли, а следом за ними лягушка увлекла и меня.
В школе
Мы шли по галерее, с потолка свисали ярко освещённые сталактиты. От галереи отходило множество коридоров, в один из них юркнули фиалки, Я машинально повернула за ними, но лягушка придержала меня за руку и сказала:
– Ты и сама ходишь в школу, поэтому тебе, наверно, занятно будет заглянуть в классы, где учатся маленькие цветы.
– Ещё бы! – призналась я. – Интересно, например, как там у них с ошибками в диктантах? У меня‑то – хоть пруд пруди.
Лягушка опять усмехнулась. Скоро галерея привела нас в огромную пещеру. Вдоль её стен выстроились нарядные павильоны, раскрашенные яркими красками. Это и были классы.
Мы вошли в класс фиалок. Ни парт, ни доски, ни учительского стола. Вместо пола – газон, фиалки расселись прямо в траве, кто где хочет. У них оказались крохотные и очень славные рожицы. Из‑под широкополых сиреневых шапочек блестели чёрные глазки, и я сообразила: на земле мы только и видим, что эти шапочки в форме цветочных венчиков, а лица прячутся под ними. Когда мы вошли, фиалки встали, а учитель, изысканно учтивый зелёный кузнечик, поспешил нам навстречу. Я обратила внимание, как почтительно он расшаркивается перед лягушкой, и смекнула, что она, наверно, очень важная особа в Королевстве цветов.
– Анни, девочка моя, познакомься, это господин Прыг, – сказала она, – один из наших лучших учителей. Да ты и сама сейчас убедишься, как замечательно он ведёт урок.
Кузнечик, на седьмом небе от комплимента, тут же приказал ученицам:
– Ну‑ка, покажите, какие вы скромные!
И фиалки так ловко попрятались в траву, что я не могла разглядеть ни одной шапочки. Но у кузнечика глаза, наверно, были зорче моих. Он прострекотал с отчаянием в голосе:
– Ну что ты будешь делать! Опять Филина и Ориана!
И добавил, обращаясь к обеим нарушительницам:
– Если вы не научитесь как следует прятаться, мы никогда не пустим вас на землю. Ну‑ка встаньте и подойдите к её превосходительству, извинитесь за свою бестолковость.
Обе фиалки, всхлипывая, подбежали к лягушке, и я заступилась за них:
– Ваше превосходительство, пожалуйста, простите девочек. Вот увидите, они будут лучше стараться.
– Ладно уж, – отрезала лягушка. – Последний раз прощаю их, и то ради тебя. Но запомни: нескромная фиалка просто‑напросто недостойна глядеть на солнце.
Фиалки благодарно чмокнули меня в щёки и побежали на свои места. Кузнечик скомандовал:
– Рыботёпа, ванну!
Застенчивая рыба, явно робевшая перед Серозелиндой, вкатила в класс чан, до краёв наполненный золотистой водой. Фиалки выстроились парами и по команде кузнечика прямо в одежде попрыгали в воду, а потом разлеглись на травке. Я приметила, что они двигались очень осторожно, чтобы не уронить ни капли драгоценной влаги, и скоро в классе очень сильно и очень приятно запахло.
– Это ароматная ванна, – объяснила лягушка. – Все цветы принимают её два раза в день, поэтому там, у вас на земле, они так хорошо пахнут.
После ванны приступили к упражнению, которое я по ошибке приняла за игру. Кузнечик вынул из кармана бумажного мотылька и бросил его одной из фиалок. Та подставила шапочку, чтобы мотылёк плавно на нее опустился, а потом движением головы перебросила его подружке. Искусственный мотылёк перелетал от фиалки к фиалке легко и проворно, как живой. Наконец он вернулся к кузнечику, ни разу не коснувшись земли, и я от восхищения захлопала в ладоши.
– Здесь требуется огромное мастерство, – сказала лягушка, – и знала бы ты, сколько терпения приложил господин Прыг, чтобы добиться таких успехов!
Кузнечику хотелось, чтобы мы остались на другие уроки, но лягушка глянула на часы, которые красовались у неё на запястье, и извинилась: у неё, мол, и так совсем немного времени на то, чтобы показать мне королевство. Она ещё раз поздравила учителя, бросила несколько одобрительных слов фиалкам и вышла.
Едва мы ступили за порог, Серозелинда схватила меня за руку и бросилась бежать. Совсем запыхавшись, мы остановились под окном оранжевого павильона, и тут она мне шепнула:
– Ну, успели! Сейчас будут распускаться оранжевые красодневы.
В этом классе целую стену занимали часы. Цветы спали глубоким сном. Не спала только белая мышь, которая держала в лапах блестящую указку и внимательно следила за стрелками. Тишина, царившая в павильоне, и мышкина сосредоточенность поразили меня, и я тоже уставилась на стрелки. Они показывали ровно одиннадцать, и я решила, что сейчас раздастся бой часов, но тут по цветочным головкам пробежала трепетная волна.
И сразу же все цветы с какой‑то воздушной грацией начали расправлять свои лепестки. Это у них получалось невероятно медленно и изящно, а блестящая указка так и порхала над ними туда‑сюда, и по её знаку цветы распускались один за другим. Скоро все красодневы раскрылись, и мышь вскричала:
– Лиумина, минус за рассеянность: вы начали с опозданием на секунду. Жазильяна и Финдора, вы расправили лепестки слишком резко, но в целом у вас получается уже лучше, чем вчера.
– Идём, – позвала меня лягушка, – Пускай себе госпожа Мышлетта натаскивает своих засонь, а нам пора.
– Ну, им тоже нелегко, – заметила я. – Откуда им знать, что день уже наступил, если они не видят часов!..
Рядом с этим павильоном был пруд, такой синий, будто в нём растворили кусок неба. По берегу взад‑вперёд носились незабудки, так низко наклоняясь к воде, что мне стало за них страшно. Но они столь ловко цеплялись ножками за землю, что никогда не теряли равновесия. Едва они меня заметили, сразу обступили и стали водить хоровод.
Они до того нагляделись в синеву пруда, что глаза у них стали синие‑синие и какие‑то бездонные: я не могла смотреть в них без волнения.
Одна незабудка вбежала в круг, остановилась передо мной и пропищала песенку:
Когда уйдёшь в обратный путь,
Смотри, меня не позабудь,
Вернись ко мне когда‑нибудь!
Смотри, меня не позабудь,
Когда уйдёшь в обратный путь!
Я, конечно, смутилась, и лягушка не удержалась от улыбки, а маленькая хитрюга не отставала, и мне пришлось расцеловать её в обе щеки, а то бы она меня не отпустила. Я заметила, что лягушке это было очень приятно.
В это время мимо нас прошествовали лилии. Они держались до того прямо, что даже не заметили нас, а их учительница, тоненькая стрекоза, шла, глядя в небо, и тоже нас не увидела.
– У лилий урок хорошей осанки, – шепнула мне Серозелинда. А потом добавила: – Теперь выбирай сама, в какой класс хочешь заглянуть.
И я, сама не зная почему, направилась к павильону грязно‑серого цвета, из которого доносились хохот и крики.
Два очень разных класса
– Не могу поздравить тебя с удачным выбором, – заметила её превосходительство.
Да уж! Не успела я перешагнуть порог этого павильона, как мимо меня, оцарапав мне щеку, пронёсся кусок штукатурки и врезался в стену. В воздухе плавала густая пыль, сквозь которую я разглядела лопухи и чертополох: они уютно устроились среди мусора и без умолку мололи чепуху. Побеги крапивы с воплями гонялись друг за другом и то и дело затевали жестокие потасовки. Портфели со свистом рассекали воздух, наподобие снарядов, так что класс был похож на поле боя, и среди всего этого, как тоненький колокольчик, звенел писклявый голосок:
– Тише! Тише! А не то я позову осла.
Голос принадлежал учительнице, мадмуазель Марго, старенькой подслеповатой сороке; она даже не поднимала головы и знай себе трещала: «Тише! Тише! А не то я позову осла». Она отгородилась от класса открытой книжкой и бубнила урок, не обращая ни малейшего внимания на то, что творилось вокруг.
Тут репейные кусты сорвали с себя свои утыканные колючками бутоны и принялись швырять в сороку. А она только затараторила ещё чаще: «Тише! Тише!» – и всякий раз, когда в неё попадал очередной репейник, она чесала лапкой ушибленное место, словно отгоняя муху. Но в конце концов учительница рассердилась: репейник угодил ей в глаз. Она вскочила и заверещала:
– Бельфегор! Бельфегор!
Из стойла, находившегося за дверью, показался добродушный на вид осёл. Высунув язык, он слизнул один репейник и помахал им в воздухе. Глаза у осла была заспанные: беднягу явно клонило в сон.
Однако с его появлением все стихли. Репейники стучали зубами от ужаса, лопухи и чертополохи съёжились.
– В следующий раз, – сказала сорока, – так и знайте: я вас больше не пожалею, и Бельфегор съест вас всех до одного.
Осёл хитро и весело обвёл класс глазами, выплюнул репейник и удалился в стойло, на покой.
Все тут же опять зашумели, и в лоб мадмуазель Марго снова хлопнулся репейник, а она снова застрекотала:
– Тише! Тише! А не то я позову осла.
– Из этих негодников никогда не выйдет ничего путного, – сказала мне Серозелинда. – Приходится нам отпускать их на землю, не привив им ни малейшего понятия о вежливости, но зато они обречены расти только на пустырях да в развалинах. Пошли отсюда, мне противно на них смотреть.
– Ваше превосходительство, жаль, что я выбрала так неудачно: мне хочется сохранить о школе цветов добрые воспоминания. Может быть, вы покажете мне ещё какой‑нибудь павильон?
– Ты очень порадовала меня этой просьбой, Анни. С вожу‑ка я тебя в класс анютиных глазок, они у нас самые умные и внимательные.
Их павильон был словно из стекла. Пол, потолок, стены были целиком покрыты прозрачными классными досками, по которым сновали цветные мелки.
На самом деле это были никакие не мелки, а длинные гусеницы. Они проворно переползали с места на место, а анютины глазки внимательно следили за знаками, которые складывались из гусениц. За столом восседала летучая мышь с огромной головой.
– Это одна из самых светлых голов у нас в королевстве, – шепнула мне лягушка. – Время от времени она на целые месяцы удаляется в нашу зимнюю пещеру и предается размышлениям о судьбах цветов. И эти раздумья стоят ей таких усилий, что она возвращается к нам исхудалая, как былинка.
Летучая мышь следила за сложными перемещениями мелков так же внимательно, как её ученицы, и даже не заметила нашего появления. Её превосходительство деликатно кашлянула.
Летучая мышь оглянулась, и её задумчивый взор упал на нас. Но даже теперь она не сразу решилась встать с места. Казалось, ей жаль прерывать ход своих мыслей. Она пожала Серозелинде лапку и тут же воскликнула, обернувшись ко мне:
– Вот так‑так! Девочка! Как же тебя зовут?
– Анни, сударыня, – ответила я, удивляясь её огромной голове.
Тут летучая мышь, охваченная страстью к познанию, немедленно приступила к расспросам:
– Малышка Анни, ты знаешь, зачем ты живёшь?
– Не знаю, сударыня. Со мной никто никогда об этом не говорил.
– Вот как, вот как, – проронила она. И после долгого размышления добавила: – А ты сама никогда не задумывалась, зачем ты живёшь на земле?
– Нет, сударыня, никогда.
– Как странно! А вот каждая из этих анютиных глазок, даже самая маленькая, додумывается до этого совершенно самостоятельно.
– А как же! Для красоты! – хором закричали все анютины глазки. – Для красоты, для чего же ещё!
Они с любопытством обступили меня и, трогая мои глаза, руки, волосы, заахали:
– Анни, до чего же у тебя красивые глаза! Сразу видно, что в них отражалось солнце.
– Анни, до чего у тебя красивые руки! Сразу видно, что загорали на солнце!
– Анни, до чего же у тебя красивые волосы! Сразу видно, что выгорели на солнце!
От удовольствия и смущения на глаза у меня навернулись слёзы, и тогда анютины глазки закричали:
– У неё на глазах роса! У неё на глазах роса!
Перемена
И тут сквозь слёзы я увидала семь стебельков ландышей: они взобрались на подоконник и звенели своими колокольчиками. Этот мелодичный перезвон, эта музыка мне показалась божественной, но анютины глазки, наверное, к ней привыкли – они заглушили её криками:
– Перемена! Перемена!
И по кивку летучей мыши бросились из класса.
Несколько анютиных глазок осталось рядом со мной. Они взяли меня за руку и застенчиво спросили:
– Хочешь с нами поиграть, Анни?
Я прямо задрожала от радости. Ещё бы я не хотела!
Ведь я, как все нормальные девочки, больше всего на свете люблю играть. Я с умоляющим видом обернулась к лягушке, и она сразу меня поняла.
– Иди, иди, поиграй, – сказала она. – Я зайду за тобой в конце перемены.
– Спасибо, спасибо, ваше превосходительство! – крикнула я.
И мои новые подружки потащили меня за собой.
Посреди той самой пещеры, по краям которой стояли павильоны, был огромный двор, где уже кишмя кишели цветы. Словно тысячи клумб сошлись в одном месте и кружились, перетекали одна в другую и беспрестанно менялись, как узор в калейдоскопе.
Анютины глазки остановились перед улиткой, которая была нарисована мелом на плитах двора.
– Ну‑ка, Сомбриана, – сказали они, – покажи Анни, как играют в улитку, ты же у нас самая ловкая.
Сомбриана вынула из кармана спящего майского жука, положила его на спинку в самом конце меловой черты, которая закручивалась спиралью в форме улитки, а потом опустилась на колени и принялась дуть на жука. Насекомое плавно заскользило по спирали, круг за кругом. Его всё время подгоняло вперёд нежное и бережное дыхание Сомбрианы, и вскоре жук очутился в самом центре спирали.
– Попала! Попала! – закричали все анютины глазки и захлопали в ладони.
Сомбриана встала, глаза у неё сияли от удовольствия. Она протянула мне своего жука – он так и не проснулся! – и сказала:
– На, бери, а то до тебя дойдёт очередь, а тебе нечем играть.
Тем временем другая участница игры, Элегина, уже опустилась на колени, но она, наверное, плохо рассчитала – её жука всё заносило то в одну, то в другую сторону, и все закричали:
– Промахнулась! Промахнулась!
Теперь была очередь Миньолюны.
Сперва у неё всё шло замечательно, а потом её жук всё‑таки отклонился и задел меловую черту.
В ту же секунду он проснулся, перевернулся, словно его дёрнуло током, и взлетел с криком:
– Завитушки‑перекрутушки!
И раздосадованная Миньолюна поднялась с колен.
– Видишь, – объяснила мне Сомбриана, – эти жуки здорово натасканы. Мы их покупаем у папаши Березняка, они ужасно дорого стоят, и их надо как следует кормить, а то улетят.
Миньолюна, судя по всему, ухаживала за своим жуком очень хорошо: покружившись над ней, он опустился прямо на край её кармашка.
– Что, хочешь попробовать? – спросила Сомбриана.
– Ещё бы! – ответила я, сгорая от нетерпения.
Спинка майского жука была отполирована, как шарик из слоновой кости, и стоило мне дунуть, как жук отъехал от меня на несколько метров.
Сомбриана бросилась за ним вдогонку, а остальные анютины глазки затряслись от хохота. Они прямо заходились от смеха, жмурясь и повизгивая, а я так и застыла на коленях, не зная, куда деваться от смущения, но тут Миньолюна объявила:
– Сразу видно, что ты никогда не играла. Попробуй ещё разок! Мы сделаем для тебя исключение.
Теперь я дула так осторожно, что жук всё время застревал на месте.
– Нет, неправильно! Давай ещё раз, – сказала Миньолюна. – Надо, чтобы он не останавливался.
Скоро я поняла, как надо дуть, чтобы жук всё время скользил вперёд, но как я ни старалась, в конце концов, он всё равно задел черту. С криком «Завитушки‑перекрутушки!» он взлетел в воздух и сел Сомбриане на кармашек, а Сомбриана заметила:
– Зря мы заставляем Анни играть в игру, которую она не знает. Давайте поиграем во что‑нибудь ещё. – И, повернувшись ко мне, добавила: – А скажи, во что играют у вас на земле?
Я перечислила им целую кучу игр: жмурки, классы, прыгалки, салки, пятнашки, прятки. Анютины глазки только переглядывались растерянно при каждом новом названии. Наконец Сомбриана призналась:
– Какая обида, Анни, что мы совсем не знаем ваших игр! Давай погуляем среди других цветов, и если какая‑нибудь их игра тебе понравится, мы тебя научим.
Игры цветов
Сперва мы повстречались с подсолнухами. Они с такой скоростью крутились на месте, что их глазищи и приплюснутые носы, и рты до ушей сливались в одно сплошное пятно, как узор на волчке.
Но тут меня отвлекла компания маргариток. Они кружились в хороводе, причём так легко, что их ножки почти не касались земли, и хором распевали мелодичными голосками:
Вправо, влево повернусь,
Повернусь,
Королеве поклонюсь,
Поклонюсь.
Сама королева Флора стояла в кругу. Когда маргаритки стали ей кланяться, она закрыла глаза и заговорила:
Мой паж меня любит:
Немножко?
Очень‑очень?
Пылко?
Страстно?
Не любит ни капельки!
– Ни капельки, ни капельки! – откликнулись маргаритки.
Потом они снова начали водить вокруг неё хоровод, припевая:
Любит, но дурачится,
Среди нас он прячется.
Тут королева с зажмуренными глазами подбежала к ним, вытянув вперёд руки, и на ходу поймала одну из подружек, приговаривая:
Вот он, мой верный паж!
Вот он, мой верный паж!
Разве он дурачится?
Он совсем не прячется.
Она поцеловала эту маргаритку в лоб, а остальные снова затянули:
Вправо, влево повернусь,
Повернусь.
Королеве поклонюсь,
Поклонюсь.
– Никогда не видала такого славного хоровода, – сказала я Сомбриане, отходя в сторону, чтобы поглазеть на четырёх нарциссов, которые расселись вокруг плоского камня и подбрасывали в воздух серебристых скарабеев.
Это сильно напоминало игру в бабки, и у каждой комбинации было своё название, которое нарциссы объявляли шёпотом, бросая скарабеев:
Змейка, змейка, ромбики,
Звёздочки, колечко.
Но тут я со всех ног бросилась к левкоям, которые карабкались на забор, удирая от белки, которая за ними гонялась.
– Кошки‑мышки! Кошки‑мышки! – радостно завопила я. – Вот эту игру я знаю!
Но заборчик был узенький и скользкий. Я не удержалась и грохнулась на землю.
Белка подбежала и помогла мне подняться, а левкои обступили меня. К счастью, я не ушиблась и улыбнулась им как могла приветливей, отряхивая пыль с передника. Мне показалось, что левкои поймут меня лучше, чем другие цветы: недаром же они играют в кошки‑мышки.
– Огромное вам спасибо, госпожа белка, – сказала я. – Прошу прощения за мою неловкость.
– От всей души прощаю, – отозвалась белка.
– Меня зовут Анни, – добавила я, обернувшись к цветам. – У нас дома все садовые стены увиты левкоями, и я надеюсь, что встречу вас всех, когда вернусь на землю.
Тут среди цветов поднялся настоящий переполох, и все левкои вытащили из‑под воротничков рубашек золотые кулончики в форме кубиков.
– Если ты с земли, – загалдели они, – тогда скажи: наши талисманы похожи на солнышко?
Белка немедленно вмешалась:
– Спрячьте ваши талисманы, спрячьте немедленно. И вообще Анни уже наверняка предупреждена, что рассказывать про солнце строго запрещается.
Левкои не унимались, и я уже пожалела, что не удержала язык за зубами. Как вдруг госпожа белка, всегда такая рыжая, похожая на язык огня, летающий от дерева к дереву, от испуга прямо посерела, все талисманчики скользнули под рубашки, а левкои и анютины глазки бросились врассыпную…
Рядом со мной осталась только Сомбриана.
Я удивилась, почему такой переполох, но тут заметила, что над нашими головами парит исполинская ласточка. Сперва я удивилась, что она такая огромная. Я забыла, что сама‑то стала совсем маленькой, когда произнесла волшебные слова, чтобы попасть в Королевство цветов.
В блистающих ласточкиных крыльях отражался свет, вспыхивая голубыми искрами, а брюшко её было несравненной белизны. Она покружилась над нами, потом взмыла ввысь и улетела дальше.
– Это директриса нашей школы, – шёпотом пояснила Сомбриана. – Её превосходительство госпожа Серозелинда с нею в большой дружбе и, наверно, уже сказала ей про тебя. Она всегда следит за порядком на переменах, вот ей и пришла охота взглянуть, что ты делаешь.
В это время мимо нас проходила примула, она несла на руках лавровый листочек. Он был хорошенький, как пирожное с кремом, и славный, как котёнок. Он всё время ласкался к примуле и так нежно и так горячо обнимал её руками за шею, что её жёлтые щёки порозовели от удовольствия.
– Это наш школьный похвальный лист! – заметила Сомбриана.
– В каком смысле? – переспросила я.
– Да так уж. Лучшей ученице в классе разрешается поносить похвальный лист. А похвальные листы – это маленькие лаврики. Их воспитывают прямо в кабинете у директрисы. Они настолько ласковые и дружелюбные, что наши самые лучшие ученицы занимаются недели напролёт без продыху, лишь бы получить такой лаврик.
Я и вправду заметила, что все с завистью косятся вслед примуле. Я было принялась объяснять Сомбриане, как выглядят похвальные листы у нас, но тут на меня налетел какой‑то одуванчик, да так неловко, что я кубарем полетела на землю.
Мяч и серсо
В поисках платка я обнаружила на дне кармана трёхцветный мячик и показала его своей спутнице.
– Какая красота! – восхитилась Сомбриана, – А что это?
– Это мой мячик!
– Мячик?
– Как, ты никогда не видела мячиков?
– Никогда, А что с ним делают?
– Играют. Если у девочки в кармане мяч, она никогда не чувствует себя одинокой.
– Дай мне рассмотреть его поближе, ладно?
– На, держи.
Сомбриана медленно крутила мяч в руках. На лице у неё было написано изумление, переходившее в восторг Она несколько раз повторила:
– Какой красивый! Какой занятный!
– А знаешь, он ведь прыгает.
– Как прыгает?
Я взяла у неё мячик, бросила его перед собой, он подпрыгнул и вернулся ко мне в руки.
– Ой! Он живой… Он живой… – вырвалось у Сомбрианы.
Я вернула ей мячик, и она вздрогнула, словно дотронулась до незнакомого зверька. Она потихоньку его погладила, потом вдруг испугалась и выронила его из рук. Мячик несколько раз подпрыгнул и замер. Сомбриана с опаск<