В те давние времена принцип изолированности полов еще не соблюдался столь строго, как в последующие века, когда в основу поведения была положена конфуцианская мораль. В царском дворце и в домах знати женщины проживали в отдельных покоях и принимали пищу на своей половине, но в целом замужние женщины пользовались значительной степенью свободы. В течение дня они могли выходить за пределы дома, обсуждать хозяйственные дела с домоуправляющим и слугами мужского пола. Они также принимали участие в некоторых жертвоприношениях и помогали во время семейных торжеств, хотя при этом сидели за отдельным столом и от мужских взоров были скрыты ширмой. Однако к участию в таких чисто мужских развлечениях, как, например, пирушки, состязания по стрельбе из лука и охота, они не допускались. Молодые незамужние девушки пользовались наименьшей свободой. Сохранение девственности считалось непременным условием для того, чтобы стать главной женой, и поэтому незамужних женщин держали на женской половине под бдительным присмотром. Девушки же из народа могли свободно общаться с мужчинами. Как мы увидим ниже, девушки и юноши принимали активное участие в общинных праздниках, где совместно пели и танцевали.
При патриархальной семейной системе отец обладал непререкаемым авторитетом, жена и дети беспрекословно ему повиновались.
Семья воспринималась как миниатюрное государство, где отец выполнял роль царя при решении всех религиозных и повседневных дел. Женщину ставили ниже мужчины. В одной из песен «Ши цзина»[14] кратко описываются некоторые обычаи, связанные с рождением ребенка: в зависимости от того, был новорожденный мальчиком или девочкой, предопределялся его дальнейший статус и отношение к нему. Например, в песне «Сы гань» говорится:
Коль сыновья народятся, то спать
Пусть их с почетом кладут на кровать,
Каждого в пышный оденут наряд,
Яшмовый жезл как игрушку дарят.
Громок их плач…
Заблестит, наконец,
Их наколенников яркий багрец —
Примут уделы и царский дворец!
Если ж тебе народят дочерей,
Спать на земле уложи их скорей,
Пусть их в пеленки закутает мать,
В руки им даст черепицу играть!
Зла и добра им вершить не дано,
Пищу варить им да квасить вино,
Мать и отца не заставить страдать.
(«Ши цзин», № 189[15])
Как мы видим, женщину ставили ниже мужчины уже в силу того, что любая женщина от природы уступает любому мужчине. Однако в действительности главная жена занимала очень важное место, и к ее мнению прислушивались все домашние.
До десятилетнего возраста мальчикам и девочкам разрешалось играть вместе. Далее их пути расходились: мальчики поступали в школу, а девочек перемещали на женскую половину, где их учили шитью и другим женским ремеслам. В классических текстах говорится, что первые менструации появляются у девочек, когда им исполняется «дважды по семь лет», а выделения спермы и первые эякуляции наблюдаются у мальчиков, когда им исполняется «дважды по восемь лет». Для обозначения половых изменений, происходивших как с мальчиками, так и с девочками, использовалось одно и то же выражение: тяньгуй — «срок, установленный Небом». Для обозначения менструаций существовали и специальные термины: юэши («месячные дела»), цзиншуй («регулярная жидкость»), юэцзин («месячные правила»), бань (этимология этого термина неясна), юэкэ («месячный гость») и много прочих цветистых выражений, о которых пойдет речь ниже. В письменных источниках начала нашей эры говорится, что во время менструаций женщинам не разрешается принимать участие в семейных ритуалах и они обязаны ставить на лбу красную точку, указывающую на их нечистое состояние; но существовал ли такой обычай уже в первой половине периода Чжоу — неизвестно.
Считалось, что с наступлением первой менструации девочка достигает брачного возраста, тогда ей делали прическу и проводили незамысловатую домашнюю церемонию цзицзи («достижение срока шпильки в волосах»). Мальчику же по завершении курса обучения и по достижении двадцатилетнего возраста вручали мужской головной убор гуань по этому случаю домашние устраивали торжественную церемонию. После этого юноше полагалось вступить в брак, чтобы как можно скорее исполнить свой священный долг перед семьей и обществом — обрести мужских наследников.
Следует особо отметить, что нет никаких упоминаний об обрядах инициации по достижении девочками и мальчиками половой зрелости: удаление клитора у девочек, равно как и обрезание у мальчиков были совершенно неизвестны.
Согласно представлениям той эпохи, человек есть микрокосмос, совершенно идентичный макрокосмосу, а следовательно, сексуальный союз мужчины и женщины повторяет в миниатюре взаимодействие полярных сил природы. Поэтому и брак мужчины и женщины в своей основе ничем не отличается от космического брака земли и неба, совокупляющихся во время грозовых дождей. С незапамятных времен китайцы воспринимали облака как яичники земли, которые оплодотворяются дождем — небесной спермой. В человеческой сфере союз царя с царицей, этих высочайших мужчины и женщины, восстанавливает равновесие положительных и отрицательных элементов как в царстве, так и в мире. Если их союз лишен гармонии, это пагубно отражается на всей стране: начинаются наводнения, грозы и стихийные бедствия. Именно поэтому сексуальные отношения правителя с его супругой тщательно регламентировались ритуальными предписаниями. Начнем с описания этих правил, затем перейдем к брачным отношениям представителей правящего класса и простого народа.
Поскольку царь обладает максимальным количеством силы дэ, для ее питания и упрочивания при помощи сексуального союза ему требовалось много партнерш. У царя имелась главная жена (хоу), три дополнительные жены (фужэнь), девять жен второго ранга (бинь), двадцать семь жен третьего ранга (шифу) и восемьдесят одна наложница (юйцзи). Данные цифры являются отражением числовой магии. Нечетные числа соответствуют положительному мужскому началу в природе и мужской животворящей силе. Четные числа символизируют женское отрицательное начало и женское плодородие. Число три является первым нечетным числом после единицы: оно означает мощную мужскую потенцию. Девятка означает три раза по три и символизирует собой изобилие. Если перемножить эти числа, получится соответственно двадцать семь и восемьдесят один.
Контроль и наблюдение за сексуальными отношениями царя с его женами и наложницами осуществляли специальные придворные дамы — «нюйши». Они следили за тем, чтобы царь принимал своих женщин в благоприятные для этого дни и с соблюдением периодичности, установленной ритуалом для каждой категории. Нюйши вели тщательный учет всех совокуплений, записывая их специальной красной кистью, называемой тунгуань. Поэтому во все последующие века описания сексуальной жизни правителей назывались в китайской литературе тунши — «записи, сделанные красной кистью».
Общим правилом для женщин низших рангов было совокупляться прежде жен высшего ранга и делать это чаще. С царицей царь совокуплялся только раз в месяц: считалось, что во время сексуального союза мужчина питает свою жизненную силу за счет женской силы, присутствующей в вагинальных выделениях, поэтому царь совокуплялся с царицей только после того, как от многократных соитий с женщинами низших рангов его мужская потенция достигала предела. Соответственно, это считалось наиболее благоприятным моментом, чтобы царице зачать здорового и умного наследника трона.[16].
В обязанности нюйши входило проводить женщин в царственную опочивальню. Она надевала им на правую руку серебряное кольцо и присутствовала при совокуплении, чтобы потом сделать надлежащую запись. После этого она перемещала серебряное кольцо с правой руки женщины на левую и вносила в анналы день и час ее союза с правителем. Если впоследствии оказывалось, что эта женщина беременна, нюйши выдавала ей золотое кольцо с правом его носить. Кроме того, нюйши оповещала царя о состоянии здоровья его женщин и об их менструациях.
Только женам высшего ранга позволялось оставаться с царем на всю ночь. Наложницы были обязаны покидать спальню до наступления рассвета. В «Ши цзине» сохранилось древнее стихотворение, в котором оплакивается ущемление прав наложниц:
Сколько малых звезд на небосводе!
Ярких три иль пять на весь Восток.
К князю я спешу, лишь ночь приходит…
С князем я — рассвета близок срок…
Звездам дал иное счастье рок.
Много малых звезд на небосводе,
Светит Мао, Шэнь уже видна.
К князю я спешу, лишь ночь приходит, —
Одеяло принесет жена…
Звезд судьба и наша — не одна!
(«Ши цзин», Ns 21)
Название этого стихотворения «Сяо син» («Звездочки») стало устойчивым термином для обозначения наложниц.
Здесь будет уместно привести описание идеальной красавицы, датируемое 750 г. до н. э., из стихотворения под названием «Ши жэнь», в нем восхваляются прелести знаменитой принцессы:
Пальцы — как стебли травы, что бела и нежна…
Кожа — как жир затвердевший, белеет она!
Шея — как червь-древоед белоснежный, длинна,
Зубы твои — это в тыкве рядком семена.
Лоб — от цикады, от бабочки — брови… Княжна!
О, как улыбки твои хороши и тонки,
Резко сверкают в глазах твоих нежных зрачки.
(«Ши цзин»)
«Головка цикады» — две длинные свисающие пряди в прическе принцессы. «Брови-бабочки» намекают на изящно закрученные усики этого насекомого. Эта строка неоднократно воспроизводилась в последующие века в качестве стереотипного эпитета для красавицы.
Браки среди представителей правящего класса были строго экзогамными. Женитьба на женщинах с таким же самым именем, независимо от того, будет ли она главной женой, дополнительной женой или наложницей, была строго запрещена. Считалось, что подобный «инцест через имя» обрекает мужа, саму женщину и их потомство на страшные несчастья. По свидетельствам классической литературы, никаких подобных табу для простолюдинов не существовало, но это не совсем так. Хотя классические источники гласят, что «ритуалы и церемонии не опускаются до нижних людей», у простолюдинов существовали свои су, или обычаи. Поскольку антропологи считают, что в целом архаичные общины имеют еще более жесткую систему табу, чем высокоразвитые общества, можно с уверенностью говорить, что и среди древнекитайских крестьян браки были связаны всевозможными табуирующими ограничениями, хотя письменно они не зафиксированны. В более поздние времена табу на брак людей с одной и той же фамилией применялось в равной степени ко всем сословиям и сохраняется и по сей день.
Представители правящего класса могли только однажды взять себе главную жену.[17] Если она умирала или муж ее прогонял, вторично он жениться не мог, во всяком случае с соблюдением такого же ритуала, как при первом браке. Браки устраивались через сватов. Как говорится в «Ши цзине»:
Когда топорище ты рубишь себе —
Ты рубишь его топором.
И если жену избираешь себе —
Без свах не возьмешь ее в дом.
(«Ши цзин», № 158)
Именно сват проводил все предварительные переговоры. Убедившись, что небесные знаки благоприятствуют планируемому союзу, он должен был выяснить, действительно ли невеста принадлежит к другому клану, на самом ли деле она девственница, подготовлены ли свадебные подарки, и одновременно в его обязанности входило узнать о социальном положении и влиятельности ее родителей. Представители правящего сословия руководствовались разработанным кодексом чести, и в случае, если одна из сторон сочла бы союз неподходящим, это могло привести к кровной вражде. Как правило, сама девушка не имела права голоса при выборе будущего супруга, вопрос решали ее родители по согласованию со сватами.
После успешного завершения всех предварительных переговоров жених наносил визит родителям невесты, приходя в дом с гусем; впоследствии комментаторы давали этому гусю разные толкования, но все они явно позднейшего происхождения. Затем жених забирал невесту к себе домой, и на торжественном ужине вечером того же дня происходило обручение. Во время этой церемонии устанавливался союз жениха с младшими сестрами или подружками невесты, которых обычно она приводила с собой, чтобы те заняли место дополнительных жен или наложниц ее мужа. На следующее утро муж представлял свою жену родителям и в специальном зале I предков оповещал о ней их души. По прошествии трех месяцев повторялась церемония представления жены, но на этот раз в более скромном масштабе. Только после проведения второй церемонии жена считалась окончательно утвердившейся в своем новом статусе.
Иногда невеста не проявляла желания привести с собой дополнительных жен для будущего мужа. В «Ши цзине» приводится песня под названием «Цзян ю сы»: вначале невеста не хочет брать с собой девушек, которым уготована такая участь, в конце же девушки выражают радость, что невесту удалось убедить и теперь она берет их в будущую семью.
Так с Цзяном сольется притока волна…
Та девушка шла к жениху.
С собою нас брать не хотела она,
С собою нас брать не хотела она,
Потом стосковалась она.
Так воды сливаются за островком…
Та девушка шла к жениху.
С собой ты нас взять не хотела в свой дом,
С собой ты нас взять не хотела в свой дом.
Была ты нам рада потом.
Так Цзян возвращает поток своих вод…
Та девушка шла к жениху.
Она собралась, только нас не берет,
Да жалко ей стало, что нас не берет,
И свищет теперь и поет.
(«Ши цзин», № 22)
Образ Великой реки (Цзян) с многочисленными притоками, по-видимому, является указанием на мужа, окруженного многочисленными женщинами.
Женитьба представителей правящего класса называлась хунь. Этим загадочным древним термином, очевидно, обозначали «сумеречную церемонию», подчеркивая, что ее проводили в ночное время.
Браки простолюдинов носили название бэнь («случайные встречи»). С наступлением весны, когда семьи покидали свои зимние жилища и перемещались в поля, в деревенских общинах устраивали праздники. Молодые парни и девушки вместе танцевали и пели призывные песни и песни-считалки, которые почти всегда были как-то связаны с культами плодородия и нередко носили откровенно эротический характер. Во время этих праздников каждый юноша выбирал себе девушку, за которой ухаживал, а потом вступал с ней в половые отношения. Заключенный таким образом союз продолжался все лето и осень и признавался — чаще всего деревенскими старейшинами — еще до того, как семьи возвращались в свои зимние жилища. Вероятно, главным основанием для признания была беременность девушки.
Девушка могла принять или отвергнуть ухажера или принять его, а потом передумать, причем молодой человек имел такую же свободу выбора, — все это говорит о том, что девушки из простых семей, как правило, вели сексуальную жизнь более открыто, чем их сверстницы из высшего общества. Сохранившиеся в «Ши цзине» песни об ухаживании, любви и браке дают прекрасную картину сельской любовной жизни. По форме и содержанию удивительно напоминающие песни других народов и других времен, песни из «Ши цзина» великолепно передают эмоциональное многообразие радостей и печалей во время ухаживания и любви. Ниже мы приводим песню, в которой описывается деревенский праздник на речном берегу, где молодые юноши и девушки забавлялись друг с другом и предавались любовным играм, за которыми следовало совокупление. В эротической литературе позднейшего времени термином «пион» часто обозначали женские гениталии.
Той порой Чжэнь и Вэй
Разольются волнами,
И на сбор орхидей
Выйдут девы с дружками.
Молвит дева дружку:
«Мы увидимся ль, милый?»
Он в ответ: «Я с тобой,
Разве ты позабыла?»
«Нет, опять у реки
Мы увидимся ль, милый?
На другом берегу
Знаю место за Вэй я —
На широком лугу
Будет нам веселее!»
С ней он бродит над Вэй,
С ней резвится по склонам,
И подруге своей
В дар приносит пионы.
Глубоки Чжэнь и Вэй,
Мчат прозрачные волны!
Берег в день орхидей
Дев и юношей полный.
Дева молвит дружку:
«Мы увидимся ль, милый?»
Он в ответ: «Я с тобой,
Разве ты позабыла?»
«Нет, опять у реки
Мы увидимся ль, милый?
На другом берегу
Знаю место за Вэй я —
На широком лугу
Будет нам веселее!»
С ней он бродит над Вэй,
С ней резвится по склонам,
И подруге своей
В дар приносит пионы.
(«Ши цзин», № 95)
Еще в одной песне, называемой «Чу ци дун мэнь», описывается встреча юношей и девушек за городскими воротами:
Вот из восточных ворот выхожу я, и в ярких шелках
Девушки толпами ходят, как в небе плывут облака.
Пусть они толпами ходят, как в небе плывут облака,
Та, о которой тоскую, не с ними она — далека.
Белое платье ты носишь и ткань голубую платка —
Бедный наряд, но с тобою лишь радость моя велика.
Я выхожу из ворот через башню в наружной стене,
Девушек много кругом, как тростинки они по весне.
Пусть же толпятся кругом, как тростинки они по весне,
Думой не к девушкам этим я в сердца стремлюсь глубине.
Белое платье простое и алый платочек на ней —
Бедный наряд, но с тобою лишь счастье приходит ко мне!
(«Ши цзин», № 93)
Песня мужчины, женившегося на своей возлюбленной, называется «Дун фан чжи жи»:
Солнце ль с востока поднимется днем —
Эта прекрасная дева придет.
День проведет она в доме моем,
День проведет она в доме моем,
Следом за мною пришла она в дом.
Ночью ль с востока засветит луна —
Эта прекрасная дева со мной.
В доме за дверью моею она,
В доме за дверью моею она,
Следом за мною и выйти должна.
(«Ши цзин», № 99)
Печаль брошенной девушки трогательно передается в песне под названием «Цзунь да лу» («Вдоль большой дороги»):
Вдоль дороги большой я прошла, не устав, —
Я держала тебя за рукав.
О, не надо теперь ненавидеть меня,
Сразу старую нежность прервав.
Вдоль дороги большой я прошла, не устав, —
Твою руку сжимая весь путь…
И теперь ты со мною жестоким не будь,
Вдруг былую любовь не забудь.
(«Ши цзин», № 81)
И наконец, приведу три стихотворения, представляющие особый интерес с социологической точки зрения. Первое — отрывок из более длинного стихотворения под названием «Мэн» — говорит о существовании даже среди крестьянства двойной морали:
Будь осторожна, девушка, и ты:
Не принимай ты ласки от дружка!
Коль завелась утеха у дружка,
О ней он все же может рассказать…
А девушке про милого дружка
На свете никому нельзя сказать!
(«Ши цзин», № 58)
Во втором стихотворении, озаглавленном «Фу тянь», содержится предостережение девушкам не влюбляться в парней более низкого социального уровня, поскольку когда молодые люди достигнут зрелости, социальные различия станут более заметными, и юноша возьмет себе в жены только девушку своего социального круга. Словом «далекий» в стихотворении обозначена отдаленность в социальном плане, а не в пространственном. Подобное предостережение дает основание полагать, что неравные связи действительно были редкостью.
Не надо запахивать пашню, что так велика, —
Лишь плевелы пышные там разрастутся вокруг.
Не надо о том вспоминать, кто далеко теперь, —
Усталое сердце опять не спасется от мук.
Не надо запахивать пашню, что так велика, —
Лишь плевелы встанут густые, густые на вид.
Не надо о том вспоминать, кто далеко теперь, —
Твое утомленное сердце опять заболит.
Прекрасен, казалось, ребенок, и нежен, и мал,
И волосы он, как дитя, в два пучка собирал —
Но малое время прошло, ты его повидал,
Глядишь — он уж в шапке теперь и мужчиною стал!
(«Ши цзин», № 102)
В третьем стихотворении, видимо, содержится намек на то, что к ночным посещениям девушки относились более-менее терпимо. Очень трудно определить, в какой социальной среде были сложены многие из песен «Ши цзина». Однако создается впечатление, что приводимая ниже возникла не в крестьянской среде, а, скажем, среди вассалов низшего ранга. Песня называется «Цян чжун цзы».
Чжуна просила я слово мне дать Не приходить к нам в деревню опять, Веток на ивах моих не ломать. Как я посмею его полюбить? Страшно прогневать отца мне и мать! Чжуна могла б я любить и теперь, Только суровых родительских слов Девушке нужно бояться, поверь!
Чжуна просила я слово мне дать
К нам не взбираться опять на забор.
Тутов моих не ломать на позор.
Как я посмею его полюбить?
Страшен мне братьев суровых укор.
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только суровых родительских слов
Девушке нужно бояться, поверь!
Чжуна просила я слово мне дать
Больше не лазить в наш сад на беду,
Не обломать мне сандалы в саду.
Как я посмею его полюбить?
Страшно мне: речи в народе пойдут.
Чжуна могла б я любить и теперь,
Только суровых родительских слов
Девушке нужно бояться, поверь!
(«Ши цзин», № 76)
После краткого обзора брачной и сексуальной жизни первой половины династии Чжоу вернемся к историческому повествованию и перейдем к рассмотрению второй половины этого периода.
Глава 2
Династия поздняя Чжоу 770–222 г.г. до н. э
В VIII в. до н. э. произошли важные политические, социальные и экономические перемены. Центральная власть правителя Чжоу ослабла, феодальные князья становились все более и более независимыми. Номинально они продолжали признавать власть правителя как главы государства, но на самом деле каждый могущественный князь был хозяином в своих владениях, имел собственный двор, со своим церемониалом и персоналом, в точности подражал центральному правителю, и имел свою армию, которая хранила верность скорее князю, чем центральному правителю. Именно поэтому западные исследователи и называют позднечжоуских гегемонов князьями, а их владения государствами. Таким образом, во второй половине династии Чжоу мы имеем дело с децентрализованным государством, в котором несколько князей были вовлечены в бесконечные интриги и вооруженные конфликты, стремились расширить собственные владения за счет соседей и при этом часто вынуждены были вести боевые действия против полуварварских государств по другую сторону границы. Последние постепенно «китаизировались» и принимали все более активное участие в междоусобных войнах и политических интригах.
Начиная с 722 г. до н. э. в литературных источниках приводятся уже достаточно достоверные сведения о социальных условиях той эпохи.[18]По-видимому, вслед за знатью и простолюдинами начало появляться третье, промежуточное, сословие, которое можно назвать «служилыми людьми» (ши). Хотя они происходили из знатных родов, имели фамилию и обязаны были отправляться на поле брани на боевой колеснице, собственных земельных владений у них не было. Они служили у князей военачальниками или гражданскими служащими, писцами, судейскими чиновниками и домоправителями.
Поскольку образованность все более ценилась, ши стали уделять много внимания ученым занятиям. Именно из этого сословия вышли самые выдающиеся китайские государственные деятели и философы того времени, включая Конфуция. Их можно считать прототипом ученых-чиновников, на которых с начала нашей эры и по сей день лежит основная часть административной деятельности.
К искусству письма прибегали преимущественно для написания официальных и административных документов, наставлений по жертвоприношениям и ритуалу и для фиксации исторических событий. Чжоуские писцы писали на бамбуковых или деревянных табличках кистью, которую обмакивали в тушь, изготовляемую из измельченного древесного угля или из лака. Таблички, составлявшие единую книгу, связывали вместе кожаными тесемками. Изящная словесность оставалась по преимуществу устным жанром, и долгое время ее образцы не записывали. Во время пирушек и прочих сборищ произносили поэтические и прозаические тексты, которые потом многократно повторялись для друзей и знакомых участниками собраний, и в конечном счете они становились всеобщим достоянием. Этим обстоятельством объясняется и отсутствие единообразия, наблюдающееся во многих философских сочинениях периода Чжоу. Первоначально это были не трактаты, написанные одним человеком, а сборники хорошо известных высказываний, произнесенных наставником по разным поводам и записанных его учениками.
Развитие торговли и денежной системы привело к появлению еще одного класса — торговцев. В то же время развитие различных навыков и ремесел, наряду со все возраставшей потребностью в продукции профессиональных ремесленников, укрепило их позиции. Таким образом, кроме князей существовали еще четыре социальные группы: служилый люд (ши), крестьяне (нун), мастеровые (гун) и торговцы (шан). Обычно они перечисляются именно в таком порядке, признававшем служилых и крестьян костяком государства и номинально ставившем их выше ремесленников и торговцев.
Торговцы и ремесленники удовлетворяли стремление к роскоши, все возраставшее при княжеских дворах. Мужчины и женщины одевались необычайно изысканно. Теперь представители обоих полов носили под длинными платьями широкие штаны, вероятно позаимствованные у западных соседей Китая.[19] По-видимому, для каждого сезона полагалось платье определенного цвета, чем устанавливалось магическое соответствие между одеждой человека и природными условиями.[20] Дамы часто носили вышитую куртку и юбку, а их прически украшали шпильки изящной работы и шелковые ленты; на руках были кольца и браслеты. Во время туалета они пользовались круглыми полированными бронзовыми зеркалами, которые держали за шишечку, прикрепленную с обратной стороны.
Неустойчивая политическая ситуация, следствием чего являлись внезапные перемены в судьбах самых влиятельных семейств, способствовала ослаблению моральных устоев и усилению сексуальной распущенности. Помимо гаремов у князей и высокопоставленных чиновников имелись собственные труппы из нюйюэ, обученных танцовщиц и музыкантш, которые показывали перед гостями свое искусство во время официальных банкетов и частных пирушек. Эти девушки вступали в беспорядочные сексуальные отношения со своим хозяином, его свитой и гостями. Они часто переходили из рук в руки, их продавали и перепродавали или просто дарили. Нормой дипломатии при княжеских дворах было преподносить красивых танцовщиц, и мы знаем, что в 513 г. до н. э. один вовлеченный в тяжбу чиновник предложил судье в качестве взятки труппу таких девушек (CT, 3, р. 445). Неясно, из каких сословий набирали этих девушек; по преимуществу, вероятно, это были рабыни, проявившие природные способности к танцам и музыке и получившие воспитание в доме хозяина, но в их число могли попасть и молодые военнопленные девушки. Нюйюэ являются предшественницами гуаньцзи, «официальных проституток», которые в более позднее время играли важную роль в китайской общественной жизни.
У некоторых развратных князей имелись в любовниках мальчики (люаньдун), также они вступали в гомосексуальные отношения и со взрослыми мужчинами. Ханьские и более поздние источники подтверждают, что некоторые министры, называемые «фаворитами» (би), имели гомосексуальную связь с правителем. Однако обычно термином би обозначали «мужчину (или женщину) который, низкопоклонством снискав благосклонность хозяина, потворствует ему в его пороках». Поскольку древние тексты предельно лаконичны и позволяют самые разные толкования, трудно утверждать, действительно ли, когда речь шла о мужчине, подразумевалась гомосексуальная связь. Исключение составляет некий Лун Ян-цзюнь, который в IV в. до н. э. служил министром при князе Вэй: одно место в источнике III в. до н. э. «Чжань го цэ» подтверждает, что у него в самом деле была гомосексуальная связь с хозяином. Лун Ян-цзюнь приобрел в китайской истории такую широкую известность, что слово лунъян стало в литературе обычным названием для педераста.
Брак был важным политическим фактором. Многие князья приобрели устойчивое положение исключительно благодаря тому, что женились на дочери могущественного соседа, и немало политических союзов разрушилось из-за того лишь, что какой-то князь поссорился с женой и тем самым нанес оскорбление ее родным. Необходимость считаться с тем влиянием, которое оказывала супруга и ее родственники, значительно возвысила положение жены, в результате чего она обрела и большую свободу. Считалось, что женщина связана «тремя обязательствами» (сань иун): до замужества женщина зависит от отца, после замужества — от мужа, а если она его переживет — от старшего сына. На самом же деле замужние женщины часто действовали совершенно независимо, только незамужних девушек держали в строгой изоляции, не допуская для них ни свободы действия, ни проявления инициативы. Замужним женщинам предоставлялась значительная свобода передвижения, и при желании они могли без труда завести любовный роман в доме или за его пределами. Дома они могли видеться с друзьями мужа и гостями и даже принимать участие в беседах, хотя всегда оставались скрытыми за ширмой. Таким образом, замужние женщины часто оказывали значительное влияние на политические дела. В «Ши цзине» содержится горестное сетование по поводу женщин и евнухов, вмешивающихся в государственные дела. Хотя там как бы критикуется неправедное правление царя Ю (VIII в. до н. э.), который позволил влиять на себя своей прославленной наложнице Бао-сы (BD, N 1624), в приводимом ниже отрывке несомненно нашло отражение недовольство по поводу участия женщин в общественных делах в целом.
Умный человек возводит прочные крепостные стены.
А умная женщина разрушает их.
Прекрасна умная жена,
Но сердце ее жестоко, как у совы.
Женщины с длинными языками
Являются предвестниками зла.
Бедствия не ниспосылаются с неба,
Они проистекают от жен.
От жен и евнухов —
Только их невозможно обучить и направить.
Когда они начинают клеветать на людей,
Вначале правитель не останавливает их,
Он даже говорит: «Они никуда не могут пойти,
Какое же зло могут они причинить?»
Но они подобны торговцам, продающим с тройной выгодой.
Мудрому ведомы все эти пороки,
И он не позволяет своим женам
вмешиваться в общественные дела,
А держит их у прялки и ткацкого станка.
(«Ши цзин», № 264)
Женщинам разрешалось — при условии, что они оставались скрытыми за ширмой, — слушать музыкальные концерты и наблюдать за танцами. Некоторые князья даже позволяли своим женам принимать участие в пирушках и брали их с собой на охоту. Сообщается, что в 573 г. до н. э. именно так вел себя князь Лин, за что его и осуждал один из советников (CT, 2, р. 161). Лицо женщины не закрывали, но за пределами дома обязаны были ехать в повозках с опущенными занавесками; только певичкам и женщинам легкого поведения позволялось передвигаться на повозках с поднятыми шторками.
Гарем князей был организован по образцу царского и находился под контролем пожилых дам и евнухов. Причины, по которым последние подвергались унизительной процедуре, не вполне ясны. Кастрация являлась одним из видов наказания. У нас есть свидетельство (CT, 1, р. 351), что именно поэтому некий политический преступник и стал евнухом: в беседе с князем он называет себя «кастрированным слугой» (синчэнь). Вполне вероятно, что отдельные бедные или честолюбивые люди добровольно подвергались этой операции, надеясь получить теплое место при княжеском дворе; по той же причине часто становились евнухами и в последующие века.
Хотя замужние женщины и находились под присмотром пожилых дам и евнухов, у них имелось достаточно возможностей завести роман на стороне. А вдовы, несмотря на то что назывались «ждущими только смерти» (вэй ван жэнь)[21] часто снова выходили замуж или до этого вели весьма бурный образ жизни. Вот несколько исторических примеров, которые проливают свет на сексуальные нравы того времени.
В 708 г. до н. э. Хуафу Ду из княжеского рода в государстве Сун встречает на дороге жену Кун Фу, высокопоставленного чиновника этого же государства, и влюбляется в нее. На следующий год он совершает нападение на особняк Кун Фу, убивает его и забирает себе его жену (CT, 1, р. 67).
В 695 г. до н. э. вэйский князь Сюань-гун, как гласит предание, вступил в противозаконные отношения с младшей женой собственного отца, и она родила ему сына по имени Цзи-цзы. Впоследствии этот Цзи-цзы женился на прекрасной принцессе из государства Ци. Его отец Сюань-гун влюбился в нее, забрал ее себе, и она родила ему двух сыновей. Вышеупомянутая младшая жена отца Сюань-гуна взревновала к жене своего сына и повесилась. Тогда жена Цзи-цзы начала строить козни против собственного мужа, потому что хотела стать главной супругой его отца. Она очернила мужа перед Сюань-гуном, и тот подговорил разбойников убить собственного сына (CT, 1, р. 120). По-видимому, случаи любовных отношений с женами отца были не слишком редкими. В 665 г. до н. э. Сянь-гун, князь государства Цзинь, долгое время бывший бездетным, вступил в связь с младшей женой своего отца, которая родила ему сына и дочь (CT, 2, р. 194).
В 576 г. до н. э. Цин Кэ из государства Ци вступил в противозаконные отношения с матерью Лин-гуна, князя этого государства. Обычно он навещал ее тайно в женских покоях, переодевшись в женское платье. Двое придворных узнали об этом и начали его шантажировать. Цин Кэ пожаловался своей любовнице, которая впоследствии очернила этих двух придворных. В результате одному из них в наказание отрезали ноги, а другого отправили в ссылку (CT, 2, р. 154).
Даже если женщина становилась женой другого человека, это не мешало прежнему мужу забрать ее обратно. В 548 г. до н. э. Юй Пань из государства Чжэн повстречал какого-то человека, который вел невесту к себе в дом. Юй Пань силой забрал ее и поселил у себя в одном из подвластных ему городов. Впоследствии тот человек напал на Юй Паня, убил его и вернул свою жену (CT, 2, р. 384).
Похотливые женщины обладали множеством пороков. В 546 г. до н. э. вдова одного князя вступила в противозаконные отношения с придворным поваром. Опасаясь, что один из управляющих может донести на нее родственникам покойного князя, она велела младшей жене себя выпороть. Потом она предъявила рубцы на теле и обвинила управляющего в том, что тот пытался ее изнасиловать, а когда она отвергла его притязания, выпорол ее (CT, 3, р. 385).
В другом месте говорится, что в 599 г. до н. э. чэньский князь Лин вместе с двумя своими министрами вступили в противозаконные отношения с вдовой чиновника по имени Ся. Все трое мужчин демонстрировали при дворе части нижнего туалета этой женщины и отпускали шутки по поводу своих сексуальных отношений с ней. Когда же один из придворных укорил князя за его недостойное поведение, разъяренный князь приказал его казнить (CT, 1, р. 599).
В 494 г. до н. э. вэйский князь Лин женился на Нань-цзы, известной тем, что у нее были кровосмесительные отношения с собственным братом. Чтобы угодить жене, князь велел приблизить ее брата ко двору. Об этой кровосмесительной связи было известно всем, даже крестьяне на полях распевали о ней непристойные песенки (CT, 3, р. 587). Заметим, кстати, что Конфуция укоряли за то, что он нанес визит Нань-цзы, но тот отверг всяческие обвинения, заявив, что во время их беседы Нань-цзы оставалась за ширмой, — обычное правило для замужних женщин, когда они беседовали с мужчинами, не связанными с ними кровными или супружескими связями (см.: «Лунь юй», кн. 6, 26).
У высокопоставленных мужчин и женщин имелось много возможностей общаться друг с другом, о чем свидетельствует следующая запись, помеченная 537 г. до н. э. Один военачальник по имени Му-цзы поссорился с главой своего рода и переселился в государство Ци. По прибытии в город Гэнцзун он повстречал там женщину, которая его накормила и позволила остаться у себя на ночь. На следующее утро они расстались. Впоследствии эта женщина появилась у него при дворе вместе с сыном, которого родила от него, и он принял ее в качестве любимой жены. В тексте нет никаких указаний, что эта женщина была низкого социального положения (CT, 3, р. 89). Похожий случай приводится и под датой 522 г. до н. э. Когда чуский князь останавливался в Цай, дочь начальника пограничной заставы в Цзияне предложила ему стать его наложницей. Он принял предложение, и впоследствии она родила ему сына (CT, 3, р