— Вил, я...
Молодой человек не дослушал и кинулся на него, схватил за талию и как куклу швырнул на другую сторону улицы. Фигурка девушки впечаталась в стену дома — с грохотом обвалилась штукатурка.
Вильям пораженно уставился на брата, лежащего в снежной серой жиже и желтой штукатурке. Тот не поднимался, а пристально смотрел на него, в ледяных глазах плясали голубые языки пламени.
Молодой человек пересек дорогу. Злость куда-то исчезла, навалилась такая усталость, что он едва держался на ногах.
— Я ее не убивал, Вильям, — сухо произнес Лайонел, все так же продолжая рассматривать его.
— В тебе ее кровь! Разве нет?
Любимый талант брата — принимать обличья своих жертв — тех, чей крови испил.
— Да, — согласился Лайонел, медленно поднимаясь. — Я взял несколько капель у твоей драгоценной девочки, для дела. Мне хотелось пообщаться с нашим старым знакомым Шалаевым.
Вильям облегченно выдохнул.
— С ней все хорошо?
— Вчера было именно так. — Лайонел отряхнул одежду и раздраженно прибавил: — А вообще, в телохранители я к ней не нанимался, поэтому если сегодня она случайно попала под фуру, я тут ни при чем!
— Ты не должен был... — покачал головой Вильям. — Уверен, встретиться с Шалаевым можно было как-то иначе.
Лайонел яростно сверкнул глазами:
— Хватит об этом! Если бы я захотел, ты бы ничего не узнал!
— Какова же цель?
Брат кивнул на пробоину в стене.
— Вильям, так, для сведения, ни один вампир в этом городе не способен меня просто уронить, уж не говоря о том, чтобы отшвырнуть... Признайся, ты смешал свою кровь? С кем?
— Я этого не делал.
Брат недоверчиво рассмеялся:
— Что же за мистика?
Вильям пожал плечами.
— Я ощущаю неконтролируемую ярость, но она быстро проходит.
Лайонел жестом боксера, приглашающего к спаррингу, подскочил к нему.
— Давай еще раз! Я хочу посмотреть!
— Не могу. Тебе не о чем беспокоиться, ты по-прежнему самое сильное существо в этом городе и одно из сильнейших существ на земле. Какие тебе нужны доказательства? Смешно!
Брат слегка толкнул его.
— Давай, черт возьми! Мне нужно понять!
Вильям попятился, повторил: «Не могу», — и быстро пошел прочь. Он никогда не думал о своей необъяснимой силе, считая ее явлением слишком редким и бесполезным. В такие моменты им всегда управлял неконтролируемый гнев, сменявшийся страшной усталостью. Когда сила впервые проявилась, он даже не стал говорить об этом брату, зная, как тот ревностно возьмется изучать удивительное явление.
Мокрые снежинки летели в лицо, молодой человек шел из одного двора в другой, пересекал дорогу за дорогой. Он знал, куда идет, и от этого чувствовал себя счастливым как при жизни, когда тайком ото всех сбегал на свидание к Элизабет. Волнение и радость переполняли его и точно возносили над землей.
У дверей квартиры на пятом этаже он с минуту постоял, набираясь храбрости. Сам себе казался ужасно глупым, безнадежно влюбленным и отвергнутым подростком.
Но вот послышались шаги, щелкнула железная щеколда и дверь отворилась. При виде Кати в белой футболке и легких домашних штанах Вильям не сдержал улыбку.
— Я пришел удостовериться, что с тобой все в порядке, — произнес он заранее заготовленную фразу и посмотрел на пластырь телесного цвета, приклеенный к запястью ее правой руки.
Девушка спрятала ее за спину и шире распахнула дверь.
— Заходи, никого нет. — Она помолчала, затем едва слышно добавила: — Хочу тебя кое о чем попросить.
Он вошел и, не зная, что делать и говорить, замер на месте.
Их взгляды встретились, Катя облокотилась на стену. Ее лицо было бледнее обычного и волосы как будто тускней. На скулах залег лихорадочный румянец, она нервно покусывала нижнюю губу.
— Все что угодно, — заверил Вильям.
Катя опустила глаза и тихо произнесла:
— Пойду приму душ...
Глава 18
Поцелуев мост
Они шли по Дворцовой набережной в сторону Троицкого моста, держась за руки. В ночи раздавались лишь гулкие шаги и две тени бесшумно скользили по белой дороге. Вдали золотой шпиль Петропавловской крепости, проткнув черное небо как водный матрац, разлил по горизонту синие чернила. Крошечные серебряные звездочки над спящим городом, точно глаза всевидящих ангелов, следили за порядком.
Катя взглянула на своего безмолвного спутника и тихонько вздохнула. С субботней ночи прошло три дня, чувство вины еще никогда не пожирало с такой настойчивостью. Но другое чувство, осколком льда вошедшее в сердце, было сильнее. Оно подчинило себе все, что являлось когда-то важным. Жизнь как будто раздвоилась на «до» и «после», а между ними пролегла пропасть.
— Я не смогу тебя переубедить? — без особой надежды спросил Вильям.
Девушка крепче сжала его руку.
— Ты когда-нибудь хотел что-то так сильно, ради чего мог бы сделать абсолютно все?
— Да, — со значением посмотрел он на нее. — Стать человеком.
Она нервно рассмеялась:
— Прости. Очень похоже на мечту героя одной сказки. Деревянный Буратино хотел стать настоящим мальчиком.
Вильям шутливо пихнул девушку плечом:
— Да, наверно, это смешно. Твоя мечта, несомненно, куда достойнее.
— Осуждаешь, — пробормотала она.
— Да, — честно признался Вильям, — ты и сама знаешь.
— Я тебе противна?
Он долго не отвечал, и Катя со вздохом сказала:
— Я хочу быть собой, а не тобой.
Молодой человек остановился, резко притянув ее к себе.
— Ты мне не противна. А он тебя погубит! Потому что умеет только разрушать! И это не ты... — Вильям нежно взял в ладони ее лицо. — Ты другая — необыкновенная, добрая, отзывчивая. Ты хорошая!
Она засомневалась лишь на секунду. Слова были такими приятными и убедительными. Его прекрасные изумрудные глаза смотрели с любовью, но девушка в очередной раз поняла, что он слишком хорош для нее. От отвращения к себе к глазам подступили слезы, она зажмурилась и произнесла:
— Это не так, Вильям.
Он склонился к ней и поцеловал. Катя отвернулась, его губы скользнули по ее щеке, а руки крепче прижали к себе.
— Каждый может измениться в лучшую сторону!
Девушка приоткрыла глаза.
— И Лайонел?
Вильям выпустил ее из объятий и сухо поинтересовался:
— Значит, до Петропавловки и обратно?
— Да, — уверенно кивнула Катя.
Его молчание, сопровождаемое каждым новым шагом, заставляло ее думать о том, что она делает. Становилось то страшно, то противно, то до безразличия смешно.
Троицкий мост сиял огнями, молодые люди прошли не больше его трети и услышали визг колес.
— Облава, — выдохнул Вильям.
Четыре машины неслись прямо на них, заняв собой всю дорогу.
— Беги! — крикнула Катя. — Я им не нужна.
Резко зажглись яркие фары, и молодой человек закричал от боли. Катя шагнула к нему и закрыла собой.
— Беги, — вновь потребовала она и быстро поцеловала в губы.
Вильям отшатнулся, затем взглянул на ажурную металлическую решетку.
— Что с тобой? — испугалась Катя.
— Плохая примета, мост разводной...
— Глупости! — разозлилась девушка.
Молодой человек невесело усмехнулся и подмигнул ей:
— А Лайонел в них верит.
Она не успела ничего ответить, Вильям перемахнул через перила и полетел с моста. Катя метнулась за ним, как раз для того, чтобы увидеть, как молодой человек приземлился на лед и, обернувшись, махнул на прощание рукой.
Машины совсем рядом завизжали тормозами. Из одной выскочил высокий мужчина с двумя пистолетами.
— Хватайте девчонку! — крикнул он и, бросившись к перилам моста, открыл пальбу.
Не долго думая, Катя побежала назад к Дворцовой набережной. Позади слышался топот.
Девушка вихрем пронеслась мимо Суворовской площади и свернула на длинную Миллионную улицу. Только тогда позволила себе пару секунд перевести дыхание. Преследователь отстал. Вдали на Марсовом поле поблескивал Вечный огонь — вокруг ни души.
— Что может быть полезнее ночной пробежки? — пробормотала себе под нос Катя, оглядываясь.
Она уже было подумала, что охотники на вампиров решили не тратить на нее время, когда из переулка впереди выехала машина и ослепила ее светом фар.
Катя развернулась и бросилась назад. Позади ревел мощный двигатель, преследователь что-то орал из открытого окна, но его крики тонули в каком-то странном звуке, похожем на стук молотков. Подумать об этом не хватило времени, кто-то обхватил ее за пояс и оторвал от земли. Девушка не успела даже пискнуть, как оказалась... на лошади. Самой настоящей, живой и черной. Катя вцепилась в теплую шею коня и попыталась обернуться, за что получила несильный удар локтем по ребрам.
— Не вертись, — приказал ей холодный, раздраженный голос.
Без того рвущееся из груди сердце окончательно рехнулось. Катя замерла, ощущая, как обожгло кожу там, где ее крепко удерживала сильная рука всадника.
— Неудачное время для прогулки вы выбрали, — процедил сквозь зубы Лайонел, пришпоривая коня. Они обогнули Марсово поле.
Машина не отставала, прогрохотал выстрел — Катя ощутила, как молодой человек вздрогнул.
— Тебя ранили? — Она обернулась и, встретив бесстрастный взгляд голубых глаз, ляпнула первое, что пришло в голову:
— Я впервые катаюсь на лошади!
— Рад за тебя!
Девушка поспешила отвернуться и крепче вцепилась в черную длинную гриву.
Раздался еще один выстрел, машина поравнялась с лошадью, из окна высунулось длинное дуло пистолета.
— Нас убью-ю-ют, — жалобно простонала Катя.
— Нас, — передразнил Лайонел, — скорее уж вас! — Неожиданно он схватил ее ногу, перекинул через голову коня и всунул в руки поводья. — Держи!
— Я не умею! Не надо! — попыталась она отбросить кожаные поводья.
— Бери! — рявкнул Лайонел. — А то пойдешь пешком!
Еще один выстрел — пуля вошла ему в плечо, ледяные глаза стали ярче. Катя вцепилась в узду и в тот же миг рука, удерживающая за талию, исчезла. Лайонел прыгнул на крышу машины и вдребезги разбил ногой лобовое стекло. Улицу огласило сразу шесть выстрелов и мужской крик.
Лошадь вырвалась вперед, Катя изо всех сил сжимала в одеревеневших пальцах поводья, но ее все сильнее клонило вправо. В кино скачки на лошадях всегда выглядели простейшим делом, в действительности же удерживаться в седле прямо оказалось нереально сложно. В ушах свистел ветер, ноги ударялись о железные стремена и бока лошади, от этого та скакала все быстрее и быстрее.
Впереди забрезжил перекресток и мост. Куда ехать — девушка не знала да и при Любом резком движении окончательно бы завалилась на правый бок.
Конь заржал, а она зашептала:
— Стой-стой-стой!
Они выскочили на набережную Мойки, животное резко повернуло вправо — в сторону Дворцовой площади. Девушка от неожиданности выпустила поводья и, буквально припав грудью к холке, ухватилась за седло. Перед глазами мелькнули разноцветные купола Спаса на Крови. Белая от снега дорога проносилась перед глазами, цокот копыт звонким эхом отзывался в безлюдной улице. Пальцы, впившиеся в мягкую кожу седла, с каждой секундой ослабевали, глаза от холодного ветра застилали слезы. Катя уже толком ничего не видела и не понимала, сил не хватало даже закричать. Она отпустилась и началась скатываться вниз... Земля приближалась, блестели подковы на копытах лошади, казалось, вот-вот одна из них будет посмертно сиять звездой во лбу. Левая нога уже почти соскользнула с седла — последнее, что удерживало девушку на лошади. Катя зажмурилась и, расслабившись, полетела вниз. Ожидаемой боли не последовало, ее ухватили за шиворот и вернули в седло.
— Для первого раза неплохо, — шепнул ей на ухо Лайонел, крепко прижимая к себе.
Девушка обессиленно облокотилась на него и уронила голову на плечо. Их взгляды встретились, а ее сердце, точно не было всей этой сумасшедшей скачки, без устали забилось еще быстрее.
Конь перешел на рысцу.
После недолгого молчания Катя спросила:
— Ты их убил?
Уголки его губ презрительно опустились, он посмотрел на пустынную улицу и насмешливо проронил:
— Любопытно, как это Вильям забыл упомянуть, что я люблю прокатиться по ночному центру?! Или не забыл?
Девушка беспечно дернула плечиком.
— В наши планы не входила встреча с охотниками, поверь.
Он хмыкнул, было непонятно — верит или нет.
Они проехали мимо Дворцовой площади, Катя заметила его взгляд, брошенный через площадь на серый дом. Она знала, кто там живет — Вильям рассказал. Дыхание перехватило, ревность, словно острые ножи, полоснула по сердцу, и оно болезненно сжалось.
— Ты катаешься один? — попыталась завязать разговор девушка.
— Да, — коротко ответил он. Стало понятно — беседа не входит в его планы.
Заиграла «Альфа»[6], и они одновременно встрепенулись.
— Мой, — сказал Лайонел, вынимая из кармана сотовый. Из трубки послышался голос Анжелики:
— Я раздета и жду тебя уже полчаса! Ты собираешься или?..
— Нет, — оборвал молодой человек, — дела.
— Дела? — недоверчиво переспросила девушка. — Это они — твои дела — там громко дышат?
Лайонел резко отстранился от Кати и ближе поднес трубку к уху.
— Анжи, поговорим об этом завтра.
— Наступит ли оно? — фыркнула Анжелика. — Я скучаю без мужского внимания! Не думал, — я могу устать ждать твоего бесконечного «завтра»?!
— Как тебе будет угодно. — Лайонел убрал телефон и пришпорил коня.
Катя ощущала его раздражение и злилась сама. Досадовал ли он, что ему приходится возиться с ней? Хотелось ли ему сейчас же поехать к Анжелике? Судя по тому, как начал гнать лошадь, в расстеленную постель первой красавицы он еще собирался успеть.
— Ты ей изменяешь? — не выдержала девушка.
— Конечно, — как само собой разумеющее, сказал он. — Неужели я буду верен всю свою бессмертную жизнь одной женщине?!
«Лучше бы и не спрашивала», — подумала Катя. От мысли о постелях, где с нетерпением ждали Лайонела, по венам бурно разлилась кровь. Голова, лежащая у него на плече, сделалась легкой-легкой и как хмельная закружилась, горло пересохло, совсем недавно ледяные руки резко потеплели. Трения благодаря галопу коня заставляли острее чувствовать крепкие объятия, прикосновение к твердой груди и плечу.
Его губы коснулись ее уха, девушка ощутила, как он улыбнулся.
— Хочешь, я возьму тебя прямо на лошади?
— Спасибо, нет.
Лайонел засмеялся над ее слишком поспешным ответом.
— «Нет» — не на лошади?
Она промолчала. Какое-то время они скакали не разговаривая. Справа — разноцветные дома, дома, слева — черная чугунная решетка, разделенная гранитными невысокими столбами.
Проезжая мимо Исаакиевской площади, Катя заметила:
— Так тихо, совсем никого нет...
— Есть, — обронил Лайонел. — Просто ты не видишь.
Девушка огляделась — улица и площадь были пусты.
— А кого видишь ты?
Молодой человек заставил коня идти шагом, посмотрел по сторонам и остановил взгляд на памятнике Николаю Первому.
— Посреди площади стоит Огюст Монферран. Он часто тут бывает. — Лайонел снисходительно взглянул на Катю, пояснив: — Архитектор Исаакиевского собора, Любуется своим детищем, при жизни не успел.
Катя прищурилась, подалась вперед в попытке кого-нибудь рассмотреть, но не увидела.
— Он умер?
— Практически сразу после освещения храма. — Лайонел посмеялся. — В Петербурге долгое время холили слухи, будто приезжий ясновидец предсказал зодчему смерть после окончания строительства собора. Любимая шутка петербуржцев: «То-то он так долго его строит!» Ни много ни мало — сорок лет.
— Так от чего же он умер?
— По свидетельству лечащего врача, от «острого приступа ревматизма, наступившего после перенесенного воспаления легких».
— Это правда?
Недолго помолчав, Лайонел произнес:
— В скульптурном декоре Исаакиевского собора есть группа христианских святых, почтительным наклоном головы приветствующих появление Исаакия Далматского, которому посвящен собор. Среди них есть и скульптурное изображение Монферрана с моделью собора в руках.
— И что же? — удивилась Катя, — Автограф зодчего. Известный прием в архитектурной практике.
Лайонел оценил ее подкованность смешком и тоном профессора института растолковал:
— Все святые преклонили головы перед Исаакием Далматским, и только архитектор, преисполненный гордыни, не сделал этого. Недаром, грех-то — смертный!
— Значит, ты видишь призраков? А другие вампиры?
— Вижу. Другие — нет. Во всяком случае, это не повальное явление в наших рядах.
Катя неуютно поежилась.
— А призраки тебя видят?
— Да, но для них я такой же призрак, как и они для меня.
Девушка ждала, что он расскажет еще о своих способностях, но Лайонел подстегнул коня.
Они мчались галопом вдоль Мойки, никуда не сворачивая. Кате хотелось спросить, куда они едут, но что то останавливало. Может быть, чувство эйфории, охватившее от бешеной скачки. Было совсем не страшно упасть, Лайонел держал крепко, сердце взмывало и такт стуку копыт и, достигнув высшей точки, сладостно замирало. Казалось, ледяного воздуха слишком много, а аромат, исходивший от молодого человека, врывался в легкие и, точно ветром, распахивал внутри сотни невидимых форточек. И все тело охватывала дрожь от миллиона сквозняков.
Когда впереди показался мост с четырьмя гранитными обелисками, девушка взволнованно поинтересовалась:
— А мы куда?
— На Театральную площадь, уже почти приехали, там моя машина.
Катя испытала разочарование, мысленно она посмеялась над собой — наивной идиоткой, решившей, будто Лайонел привез ее сюда не просто так.
«Ему все равно», — рассердилась девушка, прислушиваясь к его бесшумному дыханию.
Конь ступил на мост с фигурной зеленой решеткой, тогда Катя резко обернулась, обвила руками шею Лайонела и впилась губами в его рот.
Молодой человек натянул поводья, жеребец встал на дыбы и громко заржал. Лайонел грубо скинул с себя руки девушки.
— А теперь я не в духе! — прорычал он, яростно глядя на нее.
Это была пощечина, но Катя не подала виду — спросила:
— Не в духе, потому что это Поцелуев мост?
Он язвительно рассмеялся.
— А ты никак увлекаешься фольклором?!
Девушка отвернулась, снова облокотилась на него и как можно веселее сказала:
— Если верить легендам, теперь мы никогда не расстанемся.
Лайонел положил ей руку на шею, прошептал: «Ну если так, ты об этом пожалеешь!» — и, схватив за шиворот, спустил на землю. А сам поскакал в сторону Мариинского театра.
Катя подошла к зеленой решетке, увешанной замками, символизирующими любовь, и провела пальцами по одному из них, блестящему и холодному, с красиво выгравированными по центру именами возлюбленных. Вдали виднелись колоны и купол Исаакиевского собора, с обоих берегов Мойки не доносилось ни звука. Стих цокот копыт, и воцарилась абсолютная тишина.
«Он ведь не мог меня тут бросить?» — подумала Катя, всматриваясь в улицу, по которой умчался Лайонел. И точно в ответ ей раздалось рычание мотора. Спустя полминуты золотистая машина затормозила возле нее — дверца со стороны пассажирского сиденья распахнулась.
Всю дорогу до ее дома молодой человек угрюмо молчал. Его красивое мраморно-белое лицо застыло в одном выражении — холодного безразличия. Ярость выдавали лишь резкие движения золотистых ресниц и острота кристальных глаз.
Катя не осмелилась заговорить, даже когда машина остановилась возле парадной. Молчаливая злость Лайонел пугала, она как нечто живое угрожающе витала в воздухе. Девушка предпочла бы, чтобы он накричал на нее, пристыдил, сказал что-нибудь обидное, только бы не держал в напряжении, подобно струнам, до отказа натягивая нервы. Она пожалела о своем безрассудном поцелуе — это была ошибка. Лайонел не терпел принуждения, потому что привык принуждать сам и уступить свое право кому-то не собирался.
Несколько томительных минут они посидели, не глядя друг на друга, затем молодой человек вышел из машины и распахнул перед Катей дверь.
Девушка вышла и впервые за все двадцать минут посмотрела ему в глаза. Тогда-то он и не выдержал, голос сталью прозвенел в ночи:
— Я не сделаю тебя вампиром, выкинь из своей пустой головы эту блажь, глупая девчонка!
Он огляделся, ледяной взгляд устремился под скамейку, где сидела полосатая кошка с коротким хвостом.
— Значит, не хочешь со мной расставаться? — промурлыкал он и зло рассмеялся.
Катя в страхе сделала шаг назад, молодой человек не обратил на это внимания и позвал:
— Кис-кис.
Девушка не поверила своим глазам, увидев, как кошечка послушно засеменила к нему.
Лайонел схватил ее за шкирку и поднял.
— Пожалуйста, не надо! — выдохнула Катя.
Неотрывно глядя на нее, он поднес шею кошки ко рту, и белые острые клыки погрузились в шерсть.
Катя отвернулась, предсмертный крик любимой кошки потонул в тишине. Лайонел размахнулся и швырнул безвольно висящее на ладони маленькое тельце за детскую площадку — далеко-далеко в кусты, и с насмешкой заметил:
— А на ее месте могла быть твоя мама...
Девушка взглянула на него.
— Ненавижу тебя!
Лайонел улыбнулся и, слизнув с уголка губ капельку крови, покачал головой:
— Еще пока нет, но скоро будешь...
* * *
В телефоне было три пропущенных вызова. Лайонел перезвонил, радуясь, что друг сейчас не способен прочесть его мысли.
Георгий долго не отвечал, а когда, наконец, снял трубку, сказал лишь несколько слов:
— Приезжай срочно, мы под Зимним мостом.
Его серьезный тон Лайонелу не понравился — стрелка спидометра подползла к цифре триста. Беспокойство за брата, оставленного под защитой Георгия, возрастало с каждым новым километром.
Часы показали ровно три ночи. Лайонел неприязненно провел зубами по языку. После кошачьей крови у него всегда было ощущение шерсти во рту, а в горле неприятно щекотало. При воспоминании, какое затравленное выражение приняло лицо Кати, когда он убил ее кошку, молодого человека снова охватило раздражение. Он досадовал на нее — глупую девчонку, такую неправильную, и на себя, опустившегося уже до попыток, доказать что-то человеку. Его злило в ней абсолютно все. Длинные волосы цвета знаменитой Фанты, с мелкими кудрями, точно пузырьками. Глаза цвета утреннего осеннего тумана над мокрым асфальтом. Ресницы — прошлогодние листья. Белая кожа, маленький горделивый подбородок, бледные губы, тонкие скулы.
Воображение, словно художник перед толстой стопкой бумаги, что берет лист за листом, услужливо рисовало один и тот же образ. А стоило только закрыть глаза, как губы обжигало горячее дыхание, тоненькие девичьи пальчики скользили по шее, касаясь волос на затылке.
Лайонел утомленно потер переносицу. Сегодня его впервые посетила очень странная мысль. В ту секунду, когда девчонка неожиданно обернулась и поцеловала его, он подумал: «А так ли ошибся Вильям, выбрав именно ее?» Ему хотелось разорвать на части рыжую смутьянку за то, что так легко поколебала уверенного, внесла сумбур в размеренный поток мыслей и еще посмела издеваться.
«Теперь мы никогда не расстанемся... никогда не расстанемся... никогда», — то и дело звучал у него в ушах ее веселый голос. Понимала ли она, о чем говорила? Или ее поступок — порыв ребенка, который хочет заполучить новую игрушку — бессмертие?
— Зачем оно ей, интересно? — пробормотал Лайонел, напряженно всматриваясь в белую от снега дорогу. Следующий вопрос, возникший в голове, окончательно привел в тупик. Ему хотелось знать, с кем юная девица, еще совсем недавно волновавшая его не больше, чем снег на перилах Львиного мостика, собирается разделить свое бессмертие.
«Неужели она не лжет и испытывает какие-то чувства к Вильяму?» — предположение неприятно поразило.
Лайонел затормозил на Зимнем мосту и, облокотившись на руль, несколько секунд посидел, прогоняя ненужные мысли, которыми не хотел ни с кем делиться. Обычно его ничуть не смущало, что Григорий знает абсолютно обо всем в мельчайших подробностях, но сей час был тот исключительный случай, когда хотелось остаться со своими мыслями наедине.
Молодой человек вышел из машины. Перемахнул через гранитные парапеты и, оказавшись на льду, увидел кровь. Следы ее чернели на снегу от самого Дворцового моста. Под стенами канала валялись мертвые охотники с неестественно вывернутыми руками и ногами.
Вильям лежал тут же — неподалеку. Голова его покоилась в луже крови, волосы слиплись от нее и заиндевели на холоде, глаза были закрыты.
Григорий вышел из-под моста навстречу, но Лайонел сердито отстранил его и опустился на корточки перед братом. Не отводя взгляда от бледного лица с кровавой дорожкой на виске, молодой человек спросил:
— Гера, ты вызвал уборщиков? Пусть все тут очистят!
— Прибудут с секунды на секунду! — Друг присел рядом, на его куртке темнели пятна крови, а на боку зияла дыра от пули.
— Ты можешь идти домой, — позволил Лайонел.
— Я бы остался, мне... — начал Георгий.
— Не нужно!
Лайонел сделал вид, будто не замечает на себе проницательного взгляда.
— Что с тобой? — не выдержал Георгий и кивнул на распростертое перед ними тело Вильяма. — Бывало и хуже, все будет хорошо.
— Я знаю.
Друг прищурился.
— У тебя появились от меня тайны?
Лайонел изобразил удивление:
— С чего бы это?
Георгий поднялся и, помолчав, промолвил:
— Ты блокируешь некоторую часть своего сознания.
— Не чувствую, — отрезал Лайонел.
Один за другим на льду появились вампиры. Одни погрузили тела охотников в черные мешки, другие занялись очисткой снега.
Георгий все не уходил — медлил.
— Если ты меня в чем-то подозреваешь, мне бы хотелось знать...
Лайонел с интересом взглянул на него и мысленно произнес: «Заметь, это ты сказал — не я. Тебе есть в чем повиниться передо мной?»
Друг молчал слишком долго, Лайонел не мог не обратить на это внимания. И молчание было красноречивее всяких слов.
— Уходи!
Георгий ни единым мускулом на лице не выдал своих чувств, круто развернулся и, огибая безмолвных вампиров, пошел прочь.
Лайонел смотрел вслед другу и боролся с желанием догнать его, заставить покаяться, что бы тот ни сотворил. Но молодой человек не сдвинулся с места.
Двое с носилками подошли к Вильяму. Когда они хотели поднять его, Лайонел отстранил их и сам поднял брата. В правую ладонь потекла кровь из раны на плече. Вильям приоткрыл глаза и невнятно спросил:
— Ты отвез ее? Где Катя?
— Забудь о ней! Она не очень о тебе переживает! - разозлился Лайонел, опуская брата на носилки.
— Не важно, — пробормотал Вильям.
Лайонел отвернулся и приказал:
— Уносите! — По его руке тонкими ручейками сто кала багровая кровь брата. Молодой человек приподнял кисть до уровня глаз и задумчиво улыбнулся.
* * *
Дверь в комнату распахнулась.
— Катя, ты оглохла? — недовольным тоном осведомилась Валентина Васильевна и кинула на кровать телефон. — Трезвонит уже полчаса! Влад твой...
Девушка соскочила с подоконника, выронив из рук книжку по истории Санкт-Петербурга, которую купила сегодня утром в киоске, когда ходила за хлебом.
Мать удивленно взглянула на обложку с иллюстраций Медного всадника, но ничего не сказала — ушла, только тогда Катя взяла телефон.
— Привет, — послышался в трубке знакомый голос,
— Привет! Как ты? — Сердце взмыло невероятно высоко.
— Все хорошо, — заверил он, — лишь парочка царапин.
Катя молча ждала.
Он тоже молчал. Наконец ему это надоело.
— Увидимся?
— Конечно, — согласилась она. — Где?
— Не хочешь навестить меня? Все-таки я был ранен, — весело напомнил Вильям.
Девушка посмотрела в окно — на улице уже стемнело.
— А этого напыщенного, самовлюбленного идиота случайно нет дома?
В трубке повисла характерная тишина.
— Хм-м... — промычал молодой человек, — идиота, того самого, чей диск ты сейчас слушаешь?
Катя перевела взгляд на музыкальный центр и чуть не топнула от досады.
— Я приеду, жди, — пообещала она и нажала отбой. Сердце колотилось так, словно она пробежала с одного конца города на другой. Девушка подошла к шкафу, открыла его и уставилась на свой скучный гардероб. Взгляд ее нет-нет да устремлялся туда, где под аккуратной стопочкой нижнего белья виднелся из маленького целлофанового пакета край кружевных чулок. Совсем недавно она не могла представить, что когда-то захочет их надеть... Впрочем, еще совсем недавно она много себе не представляла. И чулки в этом невообразимом списке стояли на самом последнем месте.
Сегодняшним вечером ей особенно хотелось быть красивой...
Спустя сорок минут Катя прокралась в коридор и стала быстро натягивать пальто, но мать услышала и сразу же примчалась из кухни.
— Опять шляться ночью?! — воскликнула она.
Девушка со вздохом повязала шарф и сообщила:
— Буду поздно.
Мать преградила ей дорогу, долго вглядывалась в лицо, потом схватилась за сердце.
— Катя, ты чего это накрасилась?
— Да просто... Мам, все девушки красятся.
На звук голосов из кухни приковыляла Жучка.
Валентина Васильевна недоверчиво покачала головой:
— Ты мне чего-то недоговариваешь.
— Прекрати-и, — простонала Катя, пытаясь обойти мать, но та схватила ее за руку.