Наталия Станиславовна Левитина
Дилетант
Текст предоставлен издательством «АСТ» https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=148365
«Наталия Левитина. Дилетант»: АСТ, Астрель; Москва; 2010
ISBN 978‑5‑17‑067592‑0, 978‑5‑271‑28306‑2, 978‑5‑226‑02812‑0
Аннотация
«Милая девочка», – подумал мэр. Ее светлые волосы блестели на солнце, абрикосовое платьице подчеркивало загар. Знал бы он, как сильно ошибается! Она в жизни не была милой девочкой. Она была стервой».
Красивые женщины становятся разменными монетами в изощренных мужских играх. Но некоторые пешки ведут свою партию…
Ника – королева эфира, весь мир у ее ног. Но ей не нужен весь мир, она хочет занять место Его жены. Олеся не знает цены трамвайного билета, а на нижнее белье тратит столько, сколько другие зарабатывают за месяц. И эта орхидея оказывается в чужом городе, без документов и денег, зато в дизайнерских мини‑шортиках! Её ребенка украли, родных шантажируют, и никто не верит, что она дочь влиятельного чиновника, а не девушка легкого поведения… Хотя именно девушку легкого поведения не так‑то легко разглядеть в приличной барышне, об этом очень хорошо знает Шушу, чьи услуги некоторым обходятся слишком дорого.
Все они – не те, кем кажутся. Как и столичная журналистка, которая готовит сенсацию о местной элите…
Наталия Левитина
Дилетант
Глава 1
Вид, в котором Маша сидела в кресле перед телевизором, был потенциально опасен, как радиоактивный изотоп. Но в окна квартиры ломился тридцатиградусный зной, душная жара повисла в комнате, и Маша только что совершила очередную экспедицию в ванную, где вылила на себя ведро холодной воды. Она была дома одна, если не считать кота Бублика, бездыханное тело которого валялось возле ее голых ног, и поэтому могла позволить себе какой угодно вид и позу. Впрочем, так как Машина самоуверенность простиралась до границ Эгейского моря, она смогла бы позволить себе такую же беззаботную наготу и в том случае, если бы ее одиночество в этот раскаленный июньский день было бы кем‑то нарушено.
|
|
Серый лохматый Бублик, уже три часа тому назад сдохший от безумной температуры воздуха и паркета, лежал на боку, закатив глаза и открыв пасть. В его остекленевшем взгляде застыли тоска и недоумение. Он не понимал, почему Маша до сих пор не поставила в квартире кондиционер. Действительно, почему? Стоило только Маше намекнуть кому‑нибудь из поклонников, и кондиционер тут же монотонно и упоительно загудел бы в одном из оконных проемов, снижая сумасшедшие африканские градусы до нормального уровня.
Да. Маша часто принимала подарки от мужчин. Это пагубно отражалось на ее нравственных принципах и благотворно – на обстановке квартиры. Оправданием мог служить только факт, что Маша никогда ничего не просила.
Мягкий кожаный уголок (правда, не совсем новый) – в одном из кресел Маша сейчас и находилась, предусмотрительно отделив себя от горячей молочно‑ореховой обшивки махровым полотенцем, – переместился в ее квартиру после бурного краткосрочного романа с владельцем автосервиса. Товарищ помог нанести последний заключительный удар по внутренностям измочаленного «жигуленка», на котором иногда передвигалась Мария по опасным московским трассам. После ремонта «единичка» бодро доехала почти до Машиного подъезда и элегантно вписалась в не замеченный Машей экскаватор, ударно трудившийся в тот день во дворе на ремонте трубопровода. Автомобиль погиб окончательно, но владелец автосервиса не смог так быстро забыть раскрепощенную зеленоглазую блондинку, и в апартаментах Марии вскоре появился мягкий уголок современных очертаний и баснословной цены – взамен некрасивого старого дивана.
|
|
Видеодвойку с барского плеча пожаловал сравнительно юный (не старше сорока) директор кирпичного завода – у него Маша брала интервью, и к концу второго тайма обе стороны обнаружили такое сходство взглядов и интересов, что не оставалось ничего другого, как продолжить совместное ток‑шоу в нерабочей обстановке.
И буковый паркет тоже кто‑то где‑то украдкой списал с баланса и приволок к Машиным ногам. Мужчинам всегда хотелось сделать ей подарок. Наверное, за краткий пролог, вулканическую кульминацию и безболезненное расставание. Маша легко знакомилась и легко прощалась, оставляя в груди завоеванных мужчин чувство благодарности, невыносимое, как разрывная пуля.
Но кондиционера в квартире не было.
Бублик проявил феноменальную смекалку. Он подполз поближе к Машиной голой ступне, покрытой круглыми бриллиантовыми капельками воды, и принялся слизывать влагу розовым абразивным языком.
– Ты что, Бублик, офонарел? – завопила Маша. – Мне самой жарко! А еще ты!
Бублик попытался придержать ногу хозяйки мягкой лапой, чтобы закончить обработку большого пальца, достаточно мокрого и прохладного, но в ту же секунду несильно получил по морде.
|
|
Маша снова отправилась в ванную, и кот понуро поплелся следом, собираясь, вероятно, посмотреть, что он сможет предпринять для спасения себя от теплового удара.
Но разгоряченная журналистка не дошла до ванной, так как зазвонил телефон. Маша и Бублик обернулись, посмотрели на телефон, потом друг на друга.
– Взять? – шепотом спросила Маша, будто ее мог услышать неизвестный абонент. – Или не брать? Алло?
– Маша Понтыкина, почему не на работе? – раздался официальный, но вкрадчивый голос Аркадия Гилермана, редактора скандальной московской газеты «М‑Репортер». Если бы Гилерман видел, что из одежды на его подчиненной сейчас только телефонная трубка, он бы не был столь официален. Несомненно, был бы приветливее.
– Статью пишу, – мрачно ответила Маша. – Уже заканчиваю.
Она убрала громкость телевизора и щелкала пультом, прыгая по каналам. Везде попадалась реклама.
– Маша Понтыкина, – предупредил серьезный редактор, – я жду тебя через час в своем кабинете.
Гилерман был коварен, как Международный валютный фонд: денег давал мало, а требований предъявлял выше крыши.
– Правда? Зачем? – уныло спросила Маша. Ей очень хотелось в ванную и вовсе не хотелось в кабинет к редактору. Все капельки давно испарились с ее тела, и требовалось пополнить запасы воды.
– Для тебя есть задание! – обрадовал Гилерман. С того конца провода веяло солнечным морозным утром.
Маша знала, что кондиционер в кабинете редактора работает на полную мощность и сам Аркаша, в отличие от нее, сидит в наглаженной, ослепительно белой рубашке и при галстуке.
– Задание, – окончательно сникла Маша. – В такую жару. Ты меня ненавидишь!
– Я тебя боготворю, – серьезно ответил Аркаша. По какой‑то трагической случайности именно ему, Аркадию Гилерману, Маша отвела роль последнего бастиона своей нравственности, и это страшно возмущало и ранило редактора газеты. – Я от тебя без ума, поэтому постарайся через час оказаться у меня в кабинете. И захвати статью, которую заканчиваешь. И то интервью, с майором ФСБ, которое обещала сдать еще три недели назад. Ты меня поняла?
Из ванной комнаты раздался жуткий вой.
– Поняла! – крикнула в трубку Маша. – Буду. Готовь фужеры и презерватив. Ну, пока, у меня с Бубликом что‑то стряслось!
– С каким бубликом?! – не понял Аркадий, но непредсказуемая подопечная уже бросила трубку. – Бублик какой‑то.
В полном ведре – вода нагревалась до комнатной температуры, прежде чем Маша выливала ее на себя, – плавал с выпученными глазами наконец‑то охлажденный Бублик.
– Чучело мое!
Маша выловила и отжала кота, облилась водой, посмотрела в зеркало и решила не краситься. Собрала в хвост светлые, выгоревшие волосы. В спальне она с отвращением натянула на себя горячее, как вулкан Ключевская Сопка, узкое платье, собрала в папку бумаги и дискеты и отправилась в редакцию.
Девица подсела к его столику в открытом летнем кафе на Крещатике, с трудом втиснув фантастическую грудь в просвет между двумя начатыми бутылками с колой и минералкой. Вадим забыл о всех мерах предосторожности и не сводил глаз с двух победоносных капитолийских холмов, выпиравших из‑под ажурной маечки, – эпицентры знойных полушарий откровенно темнели, словно крупные вишни. Вадим не устоял.
А надо было вспомнить о вечернем мероприятии, об ответственности, о темно‑синей спортивной сумке под столом, о пяти тысячах задатка, и все стало бы на свои места. Но девица была так же пышна и ароматна, как свежий круассан, взятый им в дополнение к чашке кофе. И ей было не более семнадцати лет.
– Можно? – спросила девушка, дотрагиваясь до бутылки с кока‑колой. В руках она вертела одноразовый стаканчик. – Меня зовут Лора. А вас?
Одна из тех малолетних бездельниц, что весь день слоняются по Крещатику, околачиваясь в дешевых кафе, обнимаются со знакомыми парнями и выпрашивают подачки у незнакомцев.
– Кондрат, – соврал Вадим, усекая свою фамилию Кондратюк до архаического имени.
– Чудовищно! – восхитилась Лора. Она уже ела его круассан с шоколадной начинкой.
Вадим был готов пожертвовать еще чем‑нибудь, только бы она никуда не уносила свой бюст. Итак, если он решил пренебречь железными алгоритмами поведения, забыть о кодексе служебных правил, нарушить заветы Ильича, то надо действовать молниеносно и элегантно.
– Еще булочку? – ласково спросил Вадим, удобно пристраивая оба глаза на левом Лорином холмике.
– Две, – не растерялась девушка. – Какая чудесная погода!
Теплый ветерок ласково тронул ее детское, чистое лицо, подтверждая правильность тонкого наблюдения.
– Да, погода чудесная, но становится жарковато, ты не находишь? – Вадим собирался выстроить сложную конструкцию и незаметно толкнуть глупышку в капкан.
– Если вам жарко, можно пойти ко мне, – беззаботно предложила Лора, сдаваясь без боя и хитроумных уловок. – У нас хорошо. Прохладно. Только купите мне еще бутылку колы, ладно?
У Лоры действительно было прохладно. Окна квартиры выходили в тенистый каштановый двор, по деревянному, крашенному масляной краской полу гулял сквозняк.
Лора с разбегу прыгнула на старинную железную кровать с никелированными шишечками – та отозвалась пружинным звоном – и взглядом пригласила гостя последовать ее примеру. Но Вадим решительно завернул в ванную. Там в тусклом желтом свете голой лампы он врубил на полную мощность оба крана – вода забарабанила по дну допотопной квадратной раковины с отбитой эмалью – и сунул голову под струю.
Лора быстро освободилась от ажурной майки и короткой юбочки, воровато оглянулась и потянулась к темно‑синей сумке. Открыть сразу не удалось: застежка «молнии» была пристегнута к ручке миниатюрным замком. Девушка на секунду замерла, потом подскочила (капитолийские холмы подскочили тоже) и стремительно ринулась к дряхлому облупленному комоду под белой кружевной скатертью. С набором импровизированных отмычек – шпилька, булавка, зубочистка – она вернулась к сумке. И через секунду с жадным интересом погрузила обе руки по локоть в недра нехитрого багажа Вадима.
Джинсы, чистая футболка, немного мятый летний пиджак и дорогой галстук, а внизу что‑то твердое и тяжелое. С замиранием сердца Лора смотрела на маленький прямоугольный сверток (деньги?) и два пистолета.
– О! – задохнулась от восторга и ужаса Лора. – Прямо ковбой! Или киллер. Надо же! Киллер Кондрат. И богатенький!
У нее получилось «бохатенький хиллер Хондрат». Еще в сумке лежала аккуратно сложенная газетная страница. Лора с вожделением ощупала пачку денег и, вздохнув, положила ее обратно. К смертоносному оружию она и не притрагивалась.
Когда «хиллер» Вадим появился из ванной, его темно‑синяя сумка чинно стояла в углу, там, где он ее и оставил. А на старинной кровати лежала и улыбалась юная Лора с бутылкой кока‑колы, и вся композиция смотрелась словно убойная обложка крутого эротического журнала.
Глава 2
Редактор говорил по трем телефонам, делал записи в гигантском блокноте с черной обложкой и золотыми уголками и щелкал «мышью», просматривая что‑то на экране компьютера. На краю стола высилась запотевшая бутылка минералки и бокал, явно приготовленные для Маши, а в глазах Аркадия мелькнул немой вопрос: насчет презерватива – это что, шутка? Или можно надеяться?
Маша открыла дверь ногой, но так как нога была длинная, загорелая и провокационная, то Гилерман не воспротивился. В принципе он был согласен, чтобы корреспондент отдела расследований Мария Майская с утра до вечера отрабатывала приемы каратэ в его кабинете, используя дверь в качестве тренажера.
Фамилию Майская Маша придумала сама, в качестве псевдонима («Мой ксюндоминт», – шептала она с придыханием, опуская глаза и мило смущаясь), маскировавшего непритязательное наименование «Понтыкина». Аромат яблоневого цвета, дуновение влажного весеннего ветра, волнение юности, предчувствие любви и ожидание радостных перемен слышала Маша в своем «ксюндоминте». «Я Маша Майская, – говорила она, протягивая собеседнику, обычно мужчине, руку для знакомства и пристально изучая его беспокойным, как морская волна, светло‑зеленым взглядом. – Я работаю в газете „М‑Репортер“ и умру от разочарования прямо на коврике в вашем кабинете, если вы не дадите мне интервью».
Интервью давали охотно. Но потом иногда герои Машиных статей отправлялись в суд из‑за несогласия с некоторыми формулировками и выражениями. Парадокс заключался в несоответствии Машиной внешности ее интеллектуальным способностям и врожденной вредности. Взгляд собеседника отдыхал на Машиных формах, ее детская улыбка и светлая челка не таили опасности и подвоха, приглашая визави расслабиться, забыть о проблемах и выложить журналистке‑чаровнице всю подноготную. Многие так и делали, а потом с возмущением названивали редактору Гилерману, требуя унять наглую девицу и напечатать опровержение. Аркадий обеими руками поддерживал заявления, что девица наглая, но печатал опровержения только по решению суда.
Взмокшая Мария бросила на стол бумаги и две дискеты, развалилась в кресле, заставив себя все‑таки забросить ногу на ногу (ноги тут же неприятно прилипли друг к другу), чтобы не выбивать начальника из рабочей колеи, и замерла до того момента, когда кондиционер охладит ее разгоряченное июньским неподвижным зноем тело и она вновь обретет способность двигаться.
– Налить воды? – ласково спросил по‑еврейски заботливый Аркаша. – Уморилась, ласточка? Неужели на улице так жарко?
Он с недоверием глянул в окно и пошевелил плечами. Ему было даже вроде бы и холодно.
– Так, Мария Понтыкина, едешь в Шлимовск, – сказал Гилерман. – Это на Южном Урале.
– Ни хрена себе, – вяло возмутилась Маша. – А в Гвинею‑Бисау не надо?
– Там выбирают мэра, – продолжал редактор. – Будешь освещать.
– Вот еще. Какой Шлимовск, к черту! У меня и в Москве работы хватает; Почему я?
– Потому что ты. Предвыборная агитация уже началась, шесть кандидатов, включая действующего мэра, – полный джентльменский набор: и бизнесмен, и директор завода, и представитель местной интеллигенции, а также коммунист и бесноватый полковник, возглавляющий шлимовское отделение «Союза русских патриотов», молодчики которого едва не изнасиловали тебя месяц назад на митинге.
– Это они тебя чуть не изнасиловали, – кисло заметила Маша. – А меня пытались пригласить в ресторан.
– В общем, двигай.
– Ты что, Аркаша, все‑таки серьезно? – не поверила Маша. – И вправду собрался отправить меня на Урал? Зачем? За что?
Маша сменила позу и потянулась за бутылкой минералки. У Гилермана дрогнула челюсть.
– И дался тебе этот разнесчастный Шлимовск, – продолжала ныть Мария, – ну, выборы, ну и что? Да я тебе в радиусе пяти километров от нашего здания таких сенсаций накопаю – закачаешься! Пожалуйста, Аркаша, не используй свое служебное положение для совершения подлости, представь, мне париться в самолете, в аэропорту, вдали от домашнего комфорта, ради чего? Дались тебе эти проклятые провинциальные выборы!
– Я надеюсь, ты привезешь из Шлимовска конфетку. Будет битва компроматов, отковыривание засохшей грязи, разоблачения, обвинения, скандалы. То есть я высаживаю в виде тебя десант на питательнейшую почву и жду, что в Шлимовске твой талант буйно расцветет. А что провинция, не беспокойся. Читателям это не помеха, провинциальная грязь не менее сочна и привлекательна.
– Хорошо, поеду, – внезапно согласилась Маша и, уставившись на Аркадия наглыми зелеными глазами, невозмутимо и ни капли не смущаясь, поправила бюст в лифчике. Гилерман задохнулся.
«Ну и отомщу же я тебе, – со злостью и азартом подумала Мария. – Плакать будешь и умолять меня скорее вернуться в Москву!»
– Ладно, не злись, – засуетился Аркадий, словно прочитав ее мысли. – Съездишь, развеешься. Познакомишься с претендентами и электоратом.
– Познакомлюсь, – согласилась Маша. – Только бы СПИД не подцепить.
Гилерману в очередной раз напомнили, что в определенной сфере он обделен Машиным вниманием. Он грустно вздохнул.
– Стерва ты, Мария Майская, – печально сказал Аркадий. – Иди в бухгалтерию за деньгами.
– Ангелы твоей желтой газетенке не нужны, – напомнила Маша. – И вообще нигде не нужны.
Она достала пудреницу, посмотрела в зеркало и убедилась, что пудра ей ни к чему, сунула в рот жвачку и встала с кресла.
– Целоваться будем на прощанье? – серьезно спросила она у редактора, направляясь к двери и надувая по пути из жвачки огромный пузырь.
Тот засуетился, задышал, помчался вслед за корреспонденткой Понтыкиной, едва не снес стол, схватил Марию за руку и попытался притянуть к себе.
– Хорошо пахнешь, – сказала Маша, отодвигаясь, – и галстучек неплохой. Небось стоит побольше моей квартальной премии? Ну, чао, апельсинчик, остаешься за главного. Целую ручки.
– У нас что, кто‑то был? – спросила Марьяна, выкладывая на тарелки яичницу с огромной сковородки с шершавыми черными боками. – Нарежь хлеб.
– С чего ты взяла? – забеспокоилась Лора. – Опять яичница!
Девушки сидели на кухне с открытым окном, в которое дул вечерний ветер, шуршал листьями каштан и доносились крики с детской площадки.
– Если у тебя есть деньги на более изысканный ужин – не стесняйся. Я с удовольствием съем что‑нибудь подороже яичницы. Итак, ты не ответила, у нас кто‑то был? Весь коврик в ванной залит водой.
– Заметила! – недовольно промычала Лора, запихивая в рот ненавистную глазунью. – Все замечаешь. Ко мне друг приходил.
– Какой друг? Кто? Я знаю всех твоих друзей.
– А этого не знаешь! Я с ним сегодня познакомилась.
– И сразу привела домой!
– Вечно ты меня допрашиваешь и осуждаешь!
– Я твоя сестра, и я, между прочим, тебя кормлю и одеваю.
Лоре было нечем крыть. Верно, после смерти родителей, кроме Марьяниных денег, других источников дохода в семье не было. И старшая сестра не уставала раздраженно напоминать об этом.
– А ты, Лорка, водишь каких‑то мужиков. Лучше бы устроилась на работу!
– Куда я пойду? А он, Марьянка, такой хороший! Он мне дал…
Лора хотела было сообщить сестре, что, в отличие от других «друзей», Кондрат дал ей десять долларов, чтобы немного реабилитировать сегодняшнего посетителя в глазах Марьяны, но передумала. Марьянка тут же потребовала бы отдать ей баксики на оплату коммунальных счетов или еще чего‑нибудь, нет, лучше оставить их себе.
– Что он тебе дал? – спросила сестра.
– У него пистолеты в сумке! – выпалила Лора первое, что пришло в голову, чтобы увести разговор в сторону от десяти долларов.
– Господи! Ты смеешься?
– Правда‑правда! – убедительно закивала Лора. – И еще фотография этого, как там его, по телевизору часто показывают, фамилия такая, ну… Этот, ну, «отец украинской гривны», банкир…
– Хоменко?
– Нет, нет, другая фамилия.
– Подопригора?
– Точно, он. Седой такой, улыбчивый. В общем, его фотография. – Лора глупо захихикала. – У нас в гостях был киллер! А что к чаю? Просто батон? Хоть бы конфет купила, Марьянка!
– Какая же ты дура! – возмутилась сестра. – Надо ведь в милицию!
– Зачем? – оторопела Лорка. – Зачем в милицию?
– Глупая какая, господи! Если он киллер и собирается убить Подопригору!
– Ой, я не подумала! – изумилась Лора. Она и вправду не подумала. Факты укладывались в ее шестнадцатилетней голове в отдельные, изолированные ячейки и никак не взаимодействовали между собой.
– Хотя… – задумалась Марьяна. – Как‑то малореально. Ходит по Киеву с оружием в сумке и фотографией Подопригоры. А если его остановят? Проверят вещи? Ты что, рылась в сумке?
– Ага, – довольно кивнула Лора. Про пачку долларов она решила не упоминать, чтобы не выводить разговор на денежную тему.
– Дурында! И зачем ты его вообще привела! Ну ладно. Ты, наверное, не разобралась, пистолеты ненастоящие. Не мог киллер таскать с собой такой опасный груз, да еще и пойти с ним в гости к незнакомой девке. Вспомни, наверное, они ненастоящие?
Лора задумалась. Если Марьяна говорит, что так быть не может, то, вероятно, пистолеты были игрушечными. Она ведь их и не трогала. Да, точно, ненастоящие.
Девушки убрали посуду после нехитрого ужина и отправились во двор, посидеть на скамейке и пообщаться с соседями. Телевизор у них не работал, газет они не выписывали, книг читать не любили – то есть больше заняться было абсолютно нечем. А если бы телевизор работал и девушки дождались последних известий, то они услышали бы сообщение, что известный банкир Василь Подопригора был убит сегодня в одиннадцать вечера в подъезде своего дома.
Как у космонавтов неясно до последнего, кто полетит, так и Вадим узнал, что выполнять операцию поручено все же ему, а не дублеру, за час до включения секундомера.
Элитная кирпичная девятиэтажка с бассейном, сауной, тренажерным залом в цокольном этаже высилась над голубыми елями, обрамлявшими тихий двор. Несколько отполированных иномарок стояло на специальной разметке около подъезда и неярко сияло стеклами в розовом закате.
Потом сгустились сумерки. Дублер остановил серую «восьмерку» в двухстах метрах от дома. Вадим проник в девятиэтажку через тренажерный зал (окно было оставлено открытым) и поднялся в лифте на седьмой этаж. Подъезд был словно умышленно спланирован архитекторами так, чтобы дать возможность убийце удобно спрятаться в ожидании жертвы. Выемки, выступы, повороты Вадим стоял в нише около двери и рассматривал плиточный пол. Через пятнадцать минут он услышал, как хлопнула дверь подъезда, и почувствовал приближение развязки.
Дело было элементарным. Пистолет с глушителем стрелял практически неслышно, нетренированное ухо восприняло бы этот хлопок как стук картонной коробки, шлепнувшейся на ступеньки лестницы. Охранник успел оглянуться, и Вадим видел, как вспыхнули удивлением и тут же погасли его глаза. Подопригора упал около железной, обитой пластиком «под дерево» двери своей квартиры, уткнувшись седым ежиком в холодный порог. За дверью осталась молодая, красивая, не первая по счету жена, которая мягко уговаривала и никак не могла уговорить лечь в кровать трехлетнюю девочку‑егозу с такими же карими, как у Подопригоры, глазами. Девочка не желала отправляться спать, прежде чем не вернется с работы ее «любимый папуля». Еще целых полчаса они провели в состоянии неосознанного счастья. Затем в их квартиру тревожно забарабанили соседи и ворвались смерть и горе.
Вадим обошел трупы и спустился вниз тем же маршрутом. Дублер ждал в «восьмерке» с включенным двигателем и изрядно вспотел в нагревшейся машине.
Глава 3
Марьяна понимала, что не исключительные профессиональные способности привлекают к ней хорошую клиентуру, а умение казаться еще большей дурой, чем те богатые матроны, которым она делала маникюр.
К тому же она добавляла в утренние манипуляции с холеными ручками дам солидную дозу лести и развлекала клиенток сплетнями и интересными рассказами. Благодаря этим ухищрениям Марьянина клиентура не сокращалась и чаевые давали шанс не умереть с голоду ей и тунеядке Лоре.
Сейчас Марьяна делала йодную ванночку жене крупного чина из Министерства финансов. Один только шелковый, привезенный из Парижа халатик Софьи Степановны стоил больше, чем полугодовой бюджет Марьяны и Лоры.
Марьяна промокнула пухлые белые руки Софьи полотенцем и начала массировать толстые пальцы‑сосиски.
– Ах, Софья Степановна, ну вы прямо как Лариса Долина! Так похудели в последнее время! И как вам это удается? Особая диета?
– Да нет, Марьяша! – призналась Софья. – Я совсем не похудела.
– Не может быть! – воскликнула в изумленном неверии Марьяна. – А выглядите словно провели пятилетку на тренажере.
– Ах, Марьяша, неужели ты считаешь… – Софья Степановна посмотрела в зеркало. – Да, кажется, щеки немного… И правда!.. Ну надо же. А какие вообще новости в городе?
«В городе» – означало «в других домах, где делает маникюр Марьяна». Марьяне стоило огромного актерского мастерства подавать сплетни в таком виде, чтобы обрабатываемая дама верила: она всегда только слушательница и никогда – героиня сплетен, рассказываемых Марьяной другим клиенткам.
– У Дьячко сдох кокер.
– Какое несчастье!
– Представьте, Софья Степановна, шесть месяцев носились с ним, словно с малым ребенком, подтирали лужи, делали прививки, вызывали на дом парикмахера, кормили с ложечки, а он, бедняжка, проник в туалет, измочалил там пачку «Доместоса», нанюхался и помер.
Уже три дня траур, Оксана Васильевна никого не хочет видеть. Славненький был спаниельчик! Так прыгал ко мне на колени, когда я приходила!
– Вот еще несчастье! По собаке убиваться! – презрительно фыркнула Софья. – Я этого совсем не понимаю. Животное, оно и есть животное.
– Конечно, Софья Степановна, ну что там собака! Подумаешь! – ловко переориентировалась Марьяна.
– И что, она небось и черный костюм заказала?
– Кто? – не поняла Марьяна.
– Дьячко. Чтобы соблюсти траур по безвременно погибшей собачке?
– Да нет вроде.
– А то она вполне могла. Такая вся утонченная. Я помню, Вика Подопригора купила своей дочке персидского котенка. И с ним тоже что‑то случилось. Вою было! Бог ты мой!
– Жена известного банкира?
– Да. Третья. Ты ее не знаешь.
– Ах, Софья Степановна, жену я не знаю, зато я знаю, что ее мужа собираются убить! – выпалила на одном дыхании Марьяна. И замолчала. Она совершенно не планировала рассказывать клиентке вчерашнюю историю с Лорой, но язык, как это бывает, сделал непроизвольное движение и сболтнул лишнее. Теперь Марьяна сидела под требовательным и любопытствующим взглядом Софьи Степановны и лихорадочно соображала, что сказать. Софья Степановна ждала затаив дыхание.
– Ну, Марьяша! Говори же! Ты так меня заинтриговала!
– А может, и не собираются. Дело в том, что вчера мне позвонила одна моя подруга и рассказала, что другая ее знакомая встретилась на Крещатике с каким‑то парнем, ну и они отправились к ней домой. К этой знакомой.
Нагромождением мифических знакомых Марьяна попыталась перевести дело в категорию неправдоподобных историй а‑ля испорченный телефон.
– Вот прямо так и отправились? Едва познакомившись?
– Д‑да, – неуверенно подтвердила Марьяна. – Ну, я точно не знаю, мне ведь самой из четвертых рук поступила информация.
– Что за нравы!
– И не говорите! Только познакомились и сразу в постель! Какой разврат, правда, Софья Степановна? И эта знакомая видела у парня пистолет и фотографию Подопригоры. Вот!
– Он что, сам показал? – удивилась Софья.
– Нет.
– А как же?
– Ой, не знаю, – немного запуталась Марьяна. – Ну, вы понимаете, мне все это рассказала подруга, мы особо не зацикливались, подумаешь, кто‑то с кем‑то переспал, меня вообще это не волнует…
– Как же это тебя не волнует, если речь идёт о жизни человека? – строго спросила Софья.
Марьяна уже проклинала свой длинный язык.
– Твоя знакомая должна была тут же сообщить об этом парне в правоохранительные органы.
– Это не моя знакомая, Софья Степановна, – убито прошептала Марьяна. – Я просто так вам рассказала. Я не знаю. Может быть, все было совсем иначе. Может быть, я что‑то не поняла?
– А если не поняла, то и нечего распространять сплетни. Так, сколько я тебе сегодня должна?
Аудиенция заканчивалась в минорных тонах. Марьяна собрала орудия производства, спрятала полученные деньги и с многочисленными реверансами удалилась. Неизвестный киллер, сам того не подозревая, вторгся в ее нежные отношения с богатенькой Софьей Степановной и испортил всю картину.
Когда Марьяна ушла, Софья удовлетворенно осмотрела свои обновленные, перламутрово‑сиреневые ногти и удобно разложила лишние и нелишние килограммы на диване перед телевизором. Она щелкнула кнопкой пульта и потянулась к блюдцу с куском миндального торта.
«Самой главной новостью на последний час остается убийство известного финансиста, банкира Василя Подопригоры», – говорил диктор информационно‑аналитической программы «Киев».
Темно‑серый лимузин неспешно и с достоинством плыл в потоке разномастных автомобилей. Начинку «мерседеса» составляли два человека – не последние люди в правительстве Украины. За рулем громоздился седовласый генерал‑лейтенант из Министерства внутренних дел, он держал руль машины, словно хрупкий свежеиспеченный рогалик, по‑отечески бережно и ласково. По статусу и занимаемому положению ему, конечно, не полагалось самому вести «мере», но сейчас он был не на службе и мог самозабвенно предаваться любимому занятию, что и делал.
Рядом с генералом‑автомобилеманом сидел крупный чиновник из Министерства финансов, настолько крупный, что одна закорючка в его факсимиле оценивалась дороже отличного участка земли на Флоридском полуострове.
Вероятно, мысли обоих мужчин были основательно чем‑то заняты, так как пиликанье сотового телефона заставило их вздрогнуть.
– Мой, – сказал чиновник, раскладывая на ладони «сотку». – Алло?
– Пашуля, это я, – сладко заворковала трубка голосом жены. – Ты можешь говорить?
– Если недолго, – сухо предупредил Пашуля, уже не раз пострадавший от уникальной словоохотливости своей супруги Софьи Степановны. – Что‑то случилось?
– Да. Вообрази, Пашуля, приходит ко мне сегодня маникюрша, ну ты знаешь, Марьяна, видел ее, не помнишь? Такая не очень симпатичная, тощая…
– И что? – Министерский чиновник пару раз видел Марьяну, и если бы его попросили рассортировать знакомых женщин по степени их привлекательности (в порядке убывания), то Марьяна заняла бы третье место, а Соня – сто пятнадцатое. – Прошу тебя, пожалуйста, короче. У меня сейчас начнется совещание.
– Да‑да‑да, Пашенька, я быстро. У этой Марьяны какая‑то подруга, а у той еще одна, а у подруги подруги – какая‑то знакомая, да, ты еще не запутался, котик, и, значит, эта дальняя подруга познакомилась с парнем и отправилась с ним куда‑то заняться любовью. Проститутка, очевидно. Ну и, наверное, порылась в сумке. А в сумке нашла пистолет и фотографию Василя Подопригоры. И вместо того, чтобы бежать докладывать куда надо, час висела на телефоне, сообщала всему Киеву, как чудесно она провела время с киллером!
– Соня, все, все, у меня начинается совещание! – отрезал чиновник.
– А Подопригору‑то вчера убили! Я только что смотрела по телевизору!
– В отличие от тебя, мне сообщили об этом в шесть утра, – вяло усмехнулся чиновник. – Все, отбой, мне некогда слушать байки про девиц, которым нравятся киллеры.
– Вернешься поздно? – успела крикнуть Соня.
– Как обычно. Пока.
Слышимость была такая отличная, что все Софьины вопли стали достоянием гласности. Генерал нахмурил брови. На минуту в салоне автомобиля повисла неприятная пауза.
– Я рассчитывал, ты поручишь дело профессионалу, – недовольным тоном сказал наконец военный.
Чиновник Паша молчал.
– Исполнителей убрать, – отрубил генерал. – Не выношу дилетантов.
– А что с девчонкой? – удрученно спросил чиновник. – С Марьяной? Ее тоже?
– Смысл?
Остаток дороги они провели в скорбном молчании и расстались в высшей степени недовольные друг другом.
Вадим удостоился звания дилетанта из‑за того, что поставил сложную, многоуровневую операцию в зависимость от своей сиюминутной прихоти и фантастического бюста незнакомой девчонки с Крещатика. Но чутье и инстинкт самосохранения были у него звериные и вполне профессиональные.
За пару кварталов до условленного места Видим ощутил неприятный холодок вдоль спины. Будь он тигром (или скорее гиеной), шерсть на загривке встала бы сейчас дыбом.
А дублер ничего не чувствовал. Он беззаботно вел серую «восьмерку», улыбаясь и балагуря, пребывая в чудесном настроении из‑за близости встречи с основной частью гонорара. Хотя в проведенной операции ему отвели роль дублера и основные телодвижения в смертельном танце под названием «Заказное убийство» исполнил Вадим, второму номеру полагалось неплохое вознаграждение.
– Заберем деньги. Куда тебя потом подбросить? – обернулся дублер к Вадиму.
– Пока не знаю. Рули, рули.
– Ты что нос повесил, а?
– Живот крутит. Тормозни возле аптеки, ладно?
– Слушай, опоздаем.
– Умру сейчас. Вон аптека.
Для убедительности Вадим согнулся пополам и уткнулся носом в колени.
– Слушай, что же делать? – заволновался дублер. – Может, тебе не аптека нужна, а общественный туалет? Так плохо, да? Нас ждут ровно в семь.
– Можешь не останавливаться, я уже труп.
– Не шути так. Что же делать, а? Ладно. Давай, корешок, вываливайся.
Вадим, зеленый от лицедейского перенапряжения, вышел у аптеки. Дублер критически посмотрел на сгорбленного товарища.
– Как тебя прихватило, а! Слушай, я проскочу? Разведаю обстановку. Тут уже недалеко. Ладно?
– Давай, – с трудом прохрюкал Вадим. – Я тебя тут подожду.
Дублер с сомнением оглядел зеленый полутруп, очевидно не надеясь увидеть уже Вадима живым, хлопнул дверцей и отъехал.
Вадим подождал, пока машина завернула за угол, перешел на другую улицу и поймал частника. Неновый белый «фольксваген» за пятнадцать минут довез его до окраины города к уединенному кафе «Баркентина». С террасы хорошо просматривалась маленькая дубовая роща невдалеке.
Вадим, только что умиравший от приступа язвы, гастрита и рака желудка в комплексе, взял себе бутылку ледяного пива, четыре сосиски с кетчупом на одноразовой пластмассовой тарелке и занял столик под красным зонтом‑мухомором. Через несколько минут он увидел, как серая «восьмерка» въехала в дубовую рощицу. За ней вскоре проследовал знакомый Вадиму по предыдущим контактам «опель» цвета синий металлик.
Четвертая сосиска ушла с трудом. Вероятно, он все же немного волновался.
– Странное дело, – обернулась к нему старушка в бейсболке, веселенькой маечке и штанах из камуфляжной ткани. Она говорила с легким акцентом. – Вы видели, как взмыли птицы над тем леском?
– Каким леском? – удивился Вадим, приканчивая бутылку.
– Над той рощицей.
– А… Не видел. А что?
– Так резко. И беспокойно. Словно там что‑то произошло.
– Что там может произойти, – равнодушно пожал плечами Вадим. – Хорошее пиво. – Он отодвинул пустую бутылку.
Военизированная старушка напряженно вглядывалась в даль.
– И все же там что‑то произошло. Мне кажется, я слышала выстрелы.
Синий «опель» появился на дороге и двинул к городу, набирая скорость.
– Хотите проверить? – усмехнулся Вадим.
Старушка посмотрела на него строго и серьезно:
– Вы, молодой человек, очевидно, на глазок поставили диагноз: семьдесят пять лет. И не ошиблись. Но затем поставили второй: старческий маразм. И были совершенно не правы. Я ничего не хочу проверять.