Курт Франц, 17 августа 2020 г.
Сегодня всё встало на свои места.
Спустившись в Треблинку, моя жена встала, хозяйски расставив ноги, и с фразой “тааак, что это тут за фигня”, начала поглощать.
Вообще всё.
Я никогда не видел её такой.
Я подхожу и спрашиваю:
“Зачем ты это делаешь?”
Она смотрит на меня тяжёлым взором и говорит:
“А ты не понимаешь?”
В общем, выяснилось, что ей очень не хватало любви.
Мы поговорили. Она сказала, что ей “очень осточертел этот лагерь, где все грызутся как псы”.
“Франц, у вас предательство на предательстве”.
Я задумался.
Мне тоже надоела вся эта грызня.
Более того, я сам хотел всё успокоить.
Чтобы было как раньше.
Я смотрю в её глаза. Они глубоки. Мне показалось, что я даже разглядел слезу.
И понимаю: виноват я сам.
Полностью.
Я скинул ответственность.
И неправильно воспринял ту, что зовут Дыра. Да, да, с ипритом во влагалище.
Она проснулась в ответ на беспредел. И навела порядок.
Ах, да, секс. Я удивляюсь, что вы думали, что лагерь смерти может быть целомудреннен.
Функция Дыры – поглощать. Кроме того, ей просто необходимо принимать половые программы своих главных мужчин.
Естественно, она будет сексуально сильна.
А, учитывая её многолетнее воздержание, её бешенство мне понятно.
И да. “Мораль” – оружие евреев.
Попробуйте научить “морали”, скажем, волчицу.
Моя жена знала. Но, стремясь в лагерь, успешно всё это преодолела.
Теперь у неё иммунитет.
Итак, она. Стоит и смотрит.
Я спрашиваю: “И что мы будем делать?”
Она отвечает: “Люби меня, Франц.
И я очень надеюсь на искреннюю дружбу”.
Я повёл её в барак. Мы выпили чай. С шоколадными конфетами.
Она держит конфету когтистой рукой и, глядя на неё, облизывается.
Я знаю, что в её голове в этот момент проносятся эшелоны.
С кровавыми младенцами.
Я говорю: “Дорогая. Ну и кто, ты думала, будет тебя кормить?”
Она усмехается и говорит:
“Я хотела вас вынудить”.
Дорогая. В чём-то мы похожи. Я, как и ты, обладаю сердцем. Ты, как и я, хочешь выгоды.
Но я закрылся. Натворил фигню.
Мне не хватило терпения.
Я повёл тебя на Ревирсплатц. И в том бараке, что ты отвела для наших сексуальных игр (в котором я когда-то изнасиловал ту маленькую девочку, романтик ты мой хренов), я привязал тебя.
И начал удовлетворять.
Ты сначала удивлённо на меня посмотрела.
Но вскоре забылась, растворившись в удовольствии.
Дорогая. Я освоил ту верёвку.
Она лишает связанного способностей зверя. Но вместе с этим лишает и хозяина.
Знаешь, чего?
Возможности действовать не по сути.
Он не может совершать ошибок.
Я тоже был “связан”. И уже не мог остановиться.
И был удивлён, насколько много тебе надо.
Ты стонала и извивалась. А я как бы вошёл в режим “берсерка”. Не был чувствителен ни к голоду, ни к усталости.
Я знал, что моё тело будет болеть.
Но мне было всё равно.
Передо мной была ты.
Я понял, чего ты хотела.
Не мелкого разврата. Нет.
Оберхаузер, в твой огород камень.
Там было глубинное.
Любовь. И голод.
Она тоже (если не надо подавить жертву) не трахается без любви.
Скажу честно, подавляла она в последние дни очень много.
Как вы помните, уснула она, трахая в зад Скорцени.
Припахав меня встать сзади и воткнуть член ей в кишку.
“Мне так будет приятнее, милый”.
Это был даже не садизм. Она частично воспринимала боль Скорцени.
Там был трезвый расчёт. На улучшение системы.
А меня она просто любит и хочет. Последнее, по-моему, постоянно.
Итак, я трахал её, как зверь.
Весь снобизм и желание отдохнуть ушли.
Я делал это раза в три сильнее, чем обычно.
Она смотрела на меня с благодарностью. С поволокой в глазах.
И ещё сильнее выгибала зад.
Долго ли, коротко ли, я её развязал.
Она повалилась на солому. И, задрав ноги, извивается и приглашающе смотрит.
Её вагина налилась соком, как бутон.
Я рухнул на неё. И, стиснув зубы, медленно ввёл.
Я знал, что у меня будет болеть тело.
Болей не было.
Напротив.
Я ощущал себя свободным от всего.
Долгов, морали, паскудных рассуждений, которые пристали лишь Мите и компании.
Когда я спросил, за что она залила ипритом Менца, она лишь сказала:
“Он хотел меня трахнуть. А я не хотела”.
Тут-то для меня всё и встало на места.
Она – нормальная женщина. С совершенно нормальными суждениями.
Трахает кого и когда захочет. Не “отдаётся”. Тем более, кому попало. Имеет основную любовь и несколько “побочных”. Любит доминировать.
Это – сильная самка. И нет, не “шлюха”.
“Мужчиной” ей быть иногда нравится. Она так наказывает.
Но со мной она – женщина.
А подгоняла она меня правильно.
Она меня многому научила.
Будь я сильнее, этот страшный член миновал бы меня.
И я буду.
А вот на некоторых из вас он уже нацелен.
И даже не жалуйтесь, если эта штуковина размером с дом раздерёт вас.
Но тогда она была женщиной. Её розовый “бутон” плотно обхватил меня.
Я даже забыл про зубы.
Я туго входил в неё и думал, какая же она всё-таки красавица.
Она игриво лизала меня длинным красным языком.
Ну, к нему я привык.
Я даже спросил?
“Ты не устала?”
Она свирепо ухмыльнулась, и, вывернув вагину, кончила.
Такой мощной струи мне прямо в лицо я не видел никогда.
В шоке я вытирал жидкость с лица. А она, опять засосав меня, лишь недовольно бросила:
“Думаешь, я такая же, как твои курицы?”
Всё увенчал резкий приказ:
“Не отвлекайся!”
Забытье как рукой сняло. Я снова почувствовал себя жертвой.
А она, урча, волнообразно перетекая, продолжала жадно и плотно заглатывать вагиной мой член.
Я бы сбежал. Но после всего – не мог.
Я любил её.
И начал понимать эту фазу “сильной женщины”.
Я трахал её ещё долго. В разных позах.
Смилостивившись, она вновь приняла вид “покорной женщины”.
Мне так легче.
В конце она насадилась на меня, и, испытав оргазм, торжествующе закричала.
Мы вышли из барака. Голые.
Камерады приветствовали меня.
Я с усмешкой щекотал членом её зад.
Она улыбалась, выгибалась ко мне и делала вид, что я победил.
Потом мы трахались ещё. Уже при всех.
Да, да, как животные.
Треблинка – зверинец.
Ела она немного. Разделив трапезу со мной.
Мы сидели на песке и, урча, на пару пожирали младенцев.
Потом опять совокуплялись.
У меня было ощущение, что она “наелась” мной.
Она несколько раз “просыпалась”. Потом возвращалась.
Ей было так хорошо.
И я теперь понимаю, сколько секса нужно этой машине.
Я обеспечу.
Камерады, подтягивайтесь. Она ждёт и вас.
Оберхаузер, “сон” ты помнишь.
Он отправился за тобой, Саша. Обычно мы для той “сферы” закрыты. Мы делаем это специально. Не думай, что это из-за твоей неспособности нас воспринимать. Там – жестокий предохранитель.
Мы боимся.
Итак, Оберхаузер.
Он хотел доказать, что сможет тебя проигнорировать.
В итоге, после этого дурацкого эпизода, ты его всё-таки нашла.
Саша, “вино с ипритом” – это жёстко. Впрочем, у тебя он больше напоминал имбирь.
“Мама” – Маттес.
Оберхаузер, срать ей на твоего раба. Она тебя искала.
Искренне. Тоскуя.
Приведу ваш разговор.
Оберхаузер: “Знаешь, я занимаюсь сексом по любви”.
Саша: “Наверное, я смогла бы полюбить тебя.
Франца, понятное дело. И Хакенхольта”.
(Я у неё – всё время “понятное дело”).
Оберхаузер: “И Хакенхольта? У него есть некоторые особенности”.
(Я здесь не буду их перечислять).
Саша: “Он любит делать из женщин жертв, правда?”
В этот момент я видел лицо Хакенхольта. Он охренел.
Знаете, от чего?
Он понял, что её любовь – настоящая.
Лоренц, она скрыта.
Итак:
Оберхаузер: “Мы все любим делать из женщин жертв”.
Тут она немного осозналась в лагере и занялась сексом уже с тремя.
Эберль опять был изнасилован. Видя правдивое смущение Ирманна, она его пощадила.
Парни, наши спектакли на “пощаду” не работают. Она воспринимает серьёзно.
Ирманн рад.
Знаешь, чему?
Что ты разумна.
Знаешь, мы все поначалу воспринимали этот истекающий ипритом сексуальный агрегат как нечто неразумное.
Но теперь мы всё поняли.
Разума там поболее, чем в любом из нас.
Прими наши извинения.
Ах, да, Эберль. Самое вкусное.
Натрахавшись со мной и вернувшись “в сон”, ты его раскатала.
В прямом смысле.
Ты села за руль трактора и проехалась по нему колёсами.
Тебе ужасно не нравился укол “синее небо”.
В итоге ты ему его и сделала. Он орал и бил руками, почище твоего “супа с хвостом”.
Его глаза вылезли. Он был в ужасе.
Если ты сейчас под “синим небом”, то я охренел.
Лежишь и печатаешь.
В общем, ты по нему проехалась. (Я не знаю, где ты научилась водить трактор). Достав из-под колёс за хвост сплющенную, кровавую лепёшку, ты широко открыла пасть –
И – проглотила.
Ты ешь всё.
Моя пожирательница, я понял, почему эшелоны с детьми.
Это – такой невыразимый кайф.
Всеми дырами.
Прими мои извинения за скепсис.
Я даже понимаю твой ужасный член.
И я постараюсь быть сильным.
Трахай им других.
Так вот.
Эберль.
Ты его проварила.
И, “выкакав”, пнула сапогом.
Со словами: “вот этот психиатр тут больше не решает”.
В общем, пытался он её подловить на “слабо”.
Мол, “психушку пройдёшь?”
В конечном итоге, она не повелась. Сказав, что из-за “синего неба” у неё каждый день – психушка.
Эберль, твой препарат хищникам нельзя.
Когда она полностью обретёт иммунитет, ты попал.
Эберль, коли свои “батарейки”.
Я боюсь, что она и меня заставит проходить этот укол.
Скорее всего так и будет.
Но она грамотна. Дозирует.
Увеличивая постепенно.
А ты – долбоёб.
Комендант лагеря смерти Треблинка
Курт Франц.
Ну что, голубчики, попали. Шприц – в когтистых лапах обладательницы прекрасных глаз.
Скоро всем будет “синее небо”.