А. С. Кибинь
Легенда об обрах и дулебах в составе ПВЛ (тезисы к докладу 18.05.2017).
А. А. Шахматов поставил вопрос об использовании в статье 6406/898 г. и этногеографическом введении ПВЛ несохранившегося западнославянского источника, который был назван «Сказанием о преложении книг на славянский язык» (Шахматов 1908, 1940). Легенде о дулебах и обрах в составе «Сказания» в версии Шахматова места не нашлось – по словам исследователя, она не согласовывалась с «общим тоном» реконструкции, кроме того – «память об обрах жила и на Руси; это видно из следующих слов летописца: «и есть притъча в Руси и до сего дне: погибоша аки Обрѣ» (Шахматов 1940: 91).
В реконструкции состава летописного фрагмента об обрах (ПСРЛ Т. II. Стб. 9; ПСРЛ Т. I. Стб. 12–13) Шахматов попал под влияние давней историографической традиции, согласно которой первая часть рассказа («В си же времена бъıша и Ѡбре иже воєваша на ц(е)с(а)рѧ Ираклиӕ и мало єго не ӕша») восходит к Хронике Георгия Амартола, а остальное повествование о войнах обров со славянами и примучивании дулебов – к поэтическому «народному преданию», или устному эпосу. Тезис о древнерусском фольклорном источнике легенды о взаимоотношениях обров и дулебов по-прежнему принят рядом исследователей. Аргументов подобной точки зрения три: существование поговорки погибоша аки обре, которая по словам ПВЛ была известна на Руси, наличие в сказании эпического мотива о великанах и земледельческого мотива о наложении ига (ярма) на побежденных. Между тем, все эти мотивы или топосы без труда находятся и в литературных источниках.
Топос об исчезновении авар появляется у Ноткера Заики и Эйнхарда в первой половине IX века, в посланиипатриарха Николая болгарскому царю Симеону и византийской энциклопедия Суда Х в. По Б. Застеровой древнерусская пословиця могла появиться благодаря литературным, церковным связям с Византией, Болгарией или чешско-моравскими землями. Реалистичным представляется сопоставление мотива запрягания дулебских жен не с этнографическими параллелями (наказательное запрягание) с литературными. Во многих случаях мотив запрягания, езды или пахоты на людях (царях, женщинах) используется для очернения противника, характеристики гордыни в морализаторских историях. В частности, мотив о запрягании царей повторяется в популярных рассказах о Сезострисе, которые вводились византийскими писателями в описания посольств к аварскому кагану (Феофилакт), или переговорах с персами (Менандр).
Повторения мотива о наложении ярма и запрягании людей сами по себе не могут быть доказательством литературного происхождения сюжета о запрягании в легенде об обрах. Они призваны показать искусственность жестких рамок фольклорно-эпической интерпретации. Выбор в пользу его литературного, книжного происхождения мотива о запрягании может быть подтвержден только другими аргументами – в частности, построением сюжета вокруг наказания допотопных исполинов за гордость.
Следующие аргументы, по нашему мнению, позволяют локализовать «устное ядро» информации легенды о дулебах и обрах в среде центральноевропейских славян:
1. Континуанты общесл. * объръ / ст. слав. обринъ со значением ‘великан’ в западнославянских языках и словенском.
Ареал распространения закономерно развивавшихся континуантов этнонима *объръ в основном ограничивается территорией к югу от Судет и Карпат (за исключением соседних к Чехии Лужиц), которые непосредственно соседили с территорией аварского каганата, что автоматически делает проблематичным поиск «устного ядра» истории о дулебах и обрах в зоне распространения польских или восточнославянских говоров. Почему апеллативы сохранились в западнославянском ареале, соответствующем зоне моравского влияния, а не в языке балканских славян, несомненно знакомых с аварами? В случае принятия тезиса о моравском происхождении устной традиции о притеснении обрами дулебов и первоначальной моравской письменной фиксации, эта фиксация сама могла стать поводом для устойчивого сохранения и мифологизации памяти об аварах как древних великанах.
Проживание дулебов в Чехии в Х в. и карантанская топонимия.
В середине Х в. в трактате ал- Мас‛уди под названием дулаба фигурирует территория Пражского княжения. Подобное наименование Чехии – не курьез или ошибка, оно попало в труд арабского историка из уст славянина, хорошо представлявшего бассейн Эльбы по состоянию на 20-е гг. Х в. (время княжения в Праге Вячеслава). Кроме того, на территории Карантании известны топонимы, предположительно соотнесенные с этнонимом * dudlěbi
3. Западногерманские этимологии этнонима дулѣбы ( <* dudlěbi).
Вопрос об этимологии этнонима * dudlěbi далек от окончательного решения. Для целей доклада важна констатация того, что появление этнонима по мнению О. Н. Трубачева невозможно объяснить восточногерманским готским источником, оно связано с зоной контактов общеславянского с западногерманскими языками.