[219] Галилея его современники обвиняли в том, что наблюдаемые им небесные явления не является реальными в подлинном смысле слова, но суть лишь «эффекты» его аппаратуры. Ныне мы практически безоговорочно доверяем именно приборному «объект(ив)ному» знанию, тогда как во времена Галилея считалось, что прибор может «сам» создавать феномены, непосредственное же человеческое восприятие не вносит никаких искажений и потому оказывается более истинным (см. напр.: Дмитриев И.С. Увещание Галилея. СПб.: Нестор-История, 2006. С. 82, 92-95). Сегодня, напротив, мы можем скорее оказаться заподозрены в том, что искомые нами «архетипические праформы» суть лишь иллюзия нашего сознания (и подсознания), тогда как единственно надежной является информация, предъявляемая приборами.
[220] Так думал и Аристотель и унаследовавшие его систему взглядов средневековые натурфилософы. Они полагали, что если все земные вещи состоят из четырех элементов - земли, воды, воздуха и огня, - то небесные тела образованы из особой «небесной субстанции» - недоступного чувственному наблюдению "пятого элемента", эфира (см. напр.: Платон. Федр, 109с, 111в; Тимей, 53с - 58с); именно этим оказываются обусловлены их совершенство, неизменность и неуничтожимость. Позднее, в эпоху Нового времени, эфиром стали именовать ту невесомую, абсолютно самотождественную всепроницающую субстанцию, которая является «носительницей» качеств и наличие которой, как показал Кант, является непременным условием математизации естествознания. Когда Максвелл написал свои знаменитые уравнения, ему пришлось постулировать существование особой субстанции, называемой «эфиром», которая заполняет всё «пустое» пространство и является «субстратом» электромагнитного взаимодействия. Теория относительности вынудила отказаться от понятия эфира, а квантовая механика выяснила, что нет не только субстанции, на которую «наносятся» качества, но даже и ряд самих качеств появляется в результате взаимодействия субъекта с изучаемым им объектом.
[221] Гайденко П.П. Волюнтативная метафизика и новоевропейская культура // Три подхода к изучению культуры / Ред. Вяч.Вс. Иванов. М.: Издательство Московского университета, 1997. С. 46.
[222] К сожалению, «тот прорыв к философским основаниям физики (и к преобразованию этих оснований), который произошел в первой трети ХХ века (Эйнштейн, Бор, Гейзенберг...), явно расплылся и увял во второй половине века. Современные физики в большинстве воспринимают идеи Бора или Гейзенберга как какое-то странное метафизическое увлечение, ненужное "философствование". Развитие физики пошло с 50-х годов скорее вширь, чем вглубь», - сетует В.С. Библер (Библер В. С. От наукоучения - к логике культуры: Два философских введения в двадцать первый век. М.: Политиздат, 1991. С. 121). Причиной такого растекания и ослабления изначального метафизического порыва стал, по его мнению, своеобразный "паралич" собственно θεωρέ- тического мышления. И паралич этот был вызван намеренным отсечением тех μετα-φύσι'ческих корней, которые питают самуφύσι'ку. Когда после второй мировой войны центр физической науки переместился в Америку, физика, если так можно выразиться, «прагматизировалась». Когда доклад об интерпретации квантовой теории, прочитанный Бором на конференции по атомной физике в Копенгагене в 1952 г. не вызвал бурной дискуссии, Бор с сожалением заметил: «Если квантовая теория не вызывает на первых порах возмущения, то не может быть, чтобы ее правильно поняли. Вероятно, я так плохо говорил, что никто не усвоил, о чем идет речь» (Гейзенберг В. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) // Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 476). Связано это было как с общекультурным прагматическим "климатом" страны, так и с ростом позитивистских тенденций в науке. Однако, прагматический подход не разрешает вопросы, - он просто откладывает их, но «вся проблематика снова всплывает, как только мы начинаем сравнивать математические схемы с природой», - подчеркивал Бор (С. 409).
[223] Заметим, что именно чрез внутренне человека открывается путь на небеса, - согласно библейскому повествованию человек был сотворен как по- сред -ник между двумя мирами: сотворенный «из праха земного», он о- живо -творен божественным «дыханием жизни» (Быт. 2, 7). «Умирись сам с собою, и умирятся с тобою небо и земля, - наставляет прп. Исаак Сирин. - Потщись войти во внутреннюю свою клеть, и узришь клеть небесную; потому что та и другая - одно и то же, и входя в одну, видишь обе. Лествица оного царствия внутри тебя, сокровенна в душе твоей. В себя самого погрузись от греха, и найдешь там восхождения, по которым в состоянии будешь восходить» (Исаак Сирин, свт. Слово 2. О благодарности Богу, с присовокуплением краткого изложения первоначальных учений // Исаак Сирин, свт. Творения. Слова подвижнические. 2-е изд. Сергиев Посад, 1893. С. 17-18). «Если внемлешь себе, - говорит свт. Василий Великий в беседе на слова «Вонми себе» (Втор. 15, 9 - по септуагинте), - ты не будешь иметь нужды искать следов Зиждителя в устройстве вселенной, но в себе самом, как бы в малом каком-то мире, усмотришь великую премудрость своего Создателя» (Василий Великий, с вт. Беседа на слова «Вонми себе» // Василий Великий, с вт. Творения. 4-е изд. ч. IV, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1901. С. 41). Однако, обращаясь к себе, входя «во внутреннюю свою клеть» человек, находящийся вне литургического тảинственного общения со Христом увидит лишь свою падшую, пораженную болезнью греха природу. Лишьвсо -общении со Христом-Словом Божиим, ставшим в воплощении со- тельным, со -цельным человекам (Еф. 3, 6 - σύσσωμα), постигает обладающий даром слова человек Творца и - чрез Него - весь мир, ибо «нет твари, сокровенной от Него, но все обнажено и открыто перед очами Его » (Евр. 4, 13).
[224] В.Н. Лосский, основываясь на творениях прп. Максима Исповедника, так описывает миссию воссоединения неба и земли, возложенную на человека: «Последовательным "разделениям", из которых состояло творение, соответствуют в его описании "соединения", или синтезы, совершаемые человеком благодаря "синергии" свободы и благодати. Основное разделение, в котором коренится вся реальность тварного бытия, это противопоставление Бога совокупности тварного мира, разделение на тварное и нетварное. Затем тварная природа разделяется на небесную и земную, на умозрительное и чувственное. В мире чувственном небо отделяется от земли. На ее поверхности выделен рай. Наконец, обитающий в раю человек разделяется на два пола: мужской и женский. Адам должен был превзойти эти разделения сознательным деланием, соединить в себе всю совокупность тварного космоса и вместе с ним достигнуть обожения. Прежде всего, он должен был чистой жизнью, союзом более абсолютным, нежели нынешнее соединение полов, преодолеть их разделение в таком целомудрии, которое стало бы целостностью. На втором этапе он должен был любовью к Богу, от всего его отрешающей и в то же время всеобъемлющей, соединить рай с остальным земным космосом: нося рай всегда в себе, он превратил бы в рай всю землю. В-третьих, его дух и его тело восторжествовали бы над пространством, соединив всю совокупность чувственного мира: землю с небесной ее твердью. На следующем этапе он должен был проникнуть в небесный космос, жить жизнью ангелов, усвоить их разумение и соединить в себе мир умозрительный с миром чувственным. И, наконец, космический Адам, безвозвратно отдав всего себя Богу, передал бы Ему все Его творение и получил бы от Него во взаимности любви - по благодати - все, чем Бог обладает по природе; так, в преодолении первичного разделения на тварное и нетварное совершилось бы обожение человека и через него - всего космоса. В результате грехопадения человек оказался ниже своего призвания. Но Божественный план не изменился. Миссия Адама выполняется Небесным Адамом - Христом; при этом Он не заступает место человека - беспредельная любовь Божия не может заменить собою согласия человеческой свободы, - но возвращает ему возможность совершить свое дело, снова открывает ему путь к обожению, к тому осуществляемому через человека высочайшему синтезу Бога и тварного мира, который является сущностью всей христианской антропологии. Итак, чтобы после грехопадения человек мог становиться Богом, надо было Богу стать человеком. Надо было Второму Адаму, преодолев все разделение ветхой твари, стать Начальником твари новой. Действительно, Своим рождением от Девы Христос превосходит разделение полов и открывает для искупления "эроса" два пути, которые соединились в одной человеческой личности - Марии, Деве и Матери: это путь христианского брака и путь монашества. На кресте Христос соединил всю совокупность земного космоса с раем, ибо после того, как Он дал смерти проникнуть в Себя, чтобы истребить ее соприкосновением со Своим Божеством, даже самое мрачное место на земле становится светозарным, нет больше места проклятого. После воскресения сама плоть Христа, преодолев пространственные ограничения, соединяет в себе небо и землю в целостности всего чувственного мира. Своим вознесением Христос соединяет мир небесный и мир земной, ангельские сонмы с человеческим родом. Наконец, воссев одесную Отца, вознеся человеческое естество превыше чинов ангельских, Он вводит его как первый плод космического обожения в Самоё Троицу» (Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. Догматическое богословие. М.: Центр «СЭИ», 1991. С. 244-246).
[225] Выступление Митрополита Смоленского и Калининградского Кирилла, председателя Отдела внешних церковных сношений Московского Патриархата, Заместителя Главы Всемирного Русского Народного Собора, на заключительном заседании научно-практической конференции «Проблемы взаимодействия Русской Православной Церкви и ведущих научных центров России» // Вышенский паломник, № 2(10), 2000. С. 8-11. Современная ситуация грани тысячелетий отчасти напоминает положение, сложившееся на рубеже XIX-XX веков, когда возникала новая, неклассическая наука. Почти сорок лет назад вышла в свет работа Пола Формана «Веймарская культура, причинность и квантовая теория, 1918 - 1927: адаптация немецких физиков и математиков к враждебному им интеллектуальному окружению», посвящённая исследований связи между направлением и интерпретацией научных исследований и идейными и культурными течениями эпохи (Forman P. Weimar Culture Causality and Quantum Theory 1918-1927. Adaptation by German Physicists and Mathematicians to a Hostile Intellectual Environment // Historical Studies in Physical Sciences. 1971, Vol. 3. P. 1 - 115). Эта работа, признанная классической, стала одной из наиболее цитируемых за последние годы. В ней Форман отмечает, что характерное для начала ХХ столетия стремление к переосмыслению первоистоков естествознания не в последнюю очередь было обусловлено общей духовной атмосферой эпохи. После поражения Германии в первой мировой войне учёные чувствовали себя заброшенными в море оккультизма, мистицизма и теософии. Волна нового «заколдовывания мира» достигла своего апогея. Форман утверждает, что именно этим был обусловлен отказ от многих положений классической науки, дотоле казавшихся незыблимыми, в часиности, от принципа причинности в квантовой механике. Хотя ряд исследователй и не соглашался с выводами Формана о влиянии социокультурных особенностей Веймарской республики на появлявшиеся тогда естественнонаучные теории, большинством всё-таки признаётся, что можно говорить о синхронистичности развития естественнонаучных и культурных тенденций (см.: Мамчур Е.А. Проблемы социокультурной детерминации научного знания. К дискуссиям в современной постпозитивистской философии науки. М.: Наука, 1987). Выводы Формана недавно подтверждены в работе: Metzler G. Internationale Wissenschaft und nationale Kultur. Deutsche Physiker in der internationalen Community, 1900-1960. Gottingen, 2000. Любопытно, что, по наблюдению А.Б. Кожевникова и Т.Б. Романовской, «экономическая и интеллектуальная атмосфера в Германии в первые годы Веймарской республики во многом напоминает наш нынешний кризис» (Кожевников А.Б., Романовская Т.Б. Квантовая теория (1900-1927) // Физика XIX-ХХ вв. в общенаучном и социокультурном контекстах. Физика ХХ века и ее связь с другими разделами естествознания / Отв. ред. Г.М. Идлис. М.: Янус-К, 1997. С. 80). Заметим, что греч. κρίσις - "суд", "решительный исход". «Кризис - это как бы объективный "анализ", которому подвергает себя сама действительность, упреждая наши попытки анализа», - говорит С.С. Аверинцев (Аверинцев С.С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Главная редакция восточной литературы издательства «Наука», 1977. С. 237). Быть может, нынешний кризис поможет переосмыслить способ нашего взаимодействия с миром. Российская наука, - подчеркивает С.И. Романовский - наука «притащенная»: сначала Петр Великий пригласив в Россию иностранных мыслителей и создав Академию наук (при полном отсутствии начальных, средних и уж тем более высших школ) «силком притащил» науку в почти поголовно неграмотную страну. Оплачивая труд ученого, Петр фактически приравнял его к государственному служащему, что на века определило унизительную зависимость российской науки от власть имущих полузнающих чиновников - но зато началась «утечка умов» из Европы в Россию. «Утечка эта, само собой, на тысячи не мерилась, но зато умы-то были какие: Л. Эйлер, Д. Бернулли, Хр. Гольдбах, Г. Миллер, Ж. Делиль. Несколько позднее: В. Струве, X. Ленц, О. Баклунд, Г. Вильд и многие другие». Но Академия наук, импортированная из-за границы, а не выросшая на национальной почве, «оказалась захребетницей у традиционно сословной элиты страны». Наконец, «насильственная инъекция науки» в российскую жизнь привела к смещению устремленности научного поиска от искания истины к извлечению в первую очередь практической пользы, к «накачке мускульной силы государства». Тоталитарный российский режим - сначала монархический, затем коммунистический - постоянно решал «своеобразную задачу оптимизации: дать науке такой минимум средств, чтобы и техническую отсталость страны не запрограммировать и устои государственные не тронуть, ибо устои эти всегда были такими, что удовлетворяли только само чиновничество, кормившееся из государственного корыта. Все же образованное российское общество (интеллигенция прежде всего) при такой постановке оптимизационной задачи всегда оказывалось в явной оппозиции правительству». Когда пал последний коммунистический тоталитарный режим, началось возвращение науки на свою «историческую родину». Впрочем, «ум побежал из России» еще в 70-х годах XX века, тогда - нелегально: ученые уезжали в научные командировки и назад не возвращались; причина - деньги и крайне удушливая идеологическая атмосфера в стране. После же крушения СССР началась обвальная «научная репатриация»: «по некоторые данным только в 1998 г. (год дефолта) из России выехали порядка 20 тыс. ученых. Всего же за 10 лет (с 1990 по 1999 г.) науку покинуло около 577 тыс. человек из 992 тыс. ученых, т.е. она скукожилась на 58%. "В истории человечества еще не было такого прецедента, чтобы какая-либо страна смогла столь скоротечно и бессмысленно растранжирить с огромным трудом ею же накопленный потенциал высококвалифицированных специалистов в авангардной сфере экономики, каковой во всем мире признается сфера науки и высоких технологий"» (Романовский С.И. «Притащенная» наука. СПб.: Издательство Санкт-Петербургского университета, 2004. С. 5-29, 297-328). Несмотря на столь печальные выводы, всё-таки еще теплится надежда: быть может, Господь расчищает место для чего-то нового. Да, новоевропейская наука не органична для российского, уходящего корнями в православную традицию менталитета. Но быть может именно на расчищенной пустоши и возрастет иной, укорененный в нашей ментальности способ познания мира, ведь «особенности российской науки, предопределенные спецификой российского менталитета, сильно отличаясь от оснований западной науки Нового времени, органично вписываются в методологию новой - "постнеклассической" - науки, для которой характерны легализация интуиции, ценностной нагруженности знания, такие установки как холизм, энвайроментализм и др., - отмечает А.В. Юревич. - Поэтому можно утверждать, что психологические особенности российской науки, тесно связанные с православием и отражающие специфику российского менталитета, во многом предвосхитили формирование современной методологии научного познания» (Юревич А.В. Культурно-психологические основания научного знания // Проблема знания в истории науки и культуры: Сб. ст. / Отв. ред. Е.Н. Молодцова. СПб.: Алетейя, 2001. С. 189-190).
[226] Юбилейный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви. Сборник докладов и документов. СПб., 2000. С. 202. В докладе на Юбилейном Архиерейском Соборе председателя Синодальной Богословской комиссии митрополита Минского и Слуцкого Филарета, патриаршего экзарха всея Беларуси, было отмечено, что задача «богословского осмысления методов и пределов фундаментальных наук, претендующих на обладание "объективным" знанием о мире», является одной из актуальных задач православного богословия на рубеже третьего тысячелетия (Там же. С. 89). На самом деле, личностно-этическое начало, пусть неявно, но присутствует в современной объективирующей (и тем самым как бы «устраняющей» какую бы то ни было «субъективность») науке. Дело в том, что объективно о фактах может судить не равнодушное ко всему техническое устройство, но лишь целостная личность - существо этичное. Без личной в подлинном смысле можно назвать лишь деятельность механическую. Но можно ли такую чисто механическую формальную деятельность назвать " объективной ". Конечно же нет, ибо свойство объективности, - объективности в подлинном смысле этого слова, объективности как истинности, - приложимо лишь к той деятельности человека, в которую оказывается вовлечена вся полнота человеческой личности, - например, к акту свидетельствования по какому-либо делу. «Наука и этика представляются чуждыми друг другу лишь при определенных упрощениях в их понимании, если сводить их лишь к исполнительской активности: научную деятельность - лишь к логическим, машиноподобным операциям, к действиям по готовым шаблонам, а этическую практику - лишь к исполнению готовых норм-заповедей. Но как только мы допускаем творчество в ту и другую сферу, так сразу же наука и нравственность становятся тем, чем они являются в действительности, - двумя сторонами единой человеческой деятельности», - подчеркивает Л.М. Косарева (Косарева Л.М. Социокультурный генезис науки Нового времени (Философский аспект проблемы). М.: Наука, 1989. С. 57-58).
[227] «Не так уж маловажно то, что думают физики, - говорил Паули, - ведь именно узость... идеала объективного мира, существующего в пространстве и времени по закону причинности... вызвала конфликт с духовными формами различных религий. И если само естествознание ломает эти узкие рамки - как оно это сделало в теории относительности и в ещё большей мере способно сделать в квантовой теории..., - то соотношение между естествознанием и тем содержанием, которое хотят охватить своими духовными формами религии, начинает выглядеть опять-таки иначе.... мы впервые начинаем понимать то обстоятельство, что представление о материальном объекте, якобы совершенно независимом от способа наблюдения этого объекта, является лишь абстрактной экстраполяцией, которая никакой действительности не соответствует.... В будущем... наука... будет не только терпимее к различным формам религии, но сможет, пожалуй, полнее рассматривая целое, обогатить и мир ценностей» (Гейзенберг Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) // В. Гейзенберг В. Избранные философские работы: Шаги за горизонт. Часть и целое (Беседы вокруг атомной физики) / Пер. А.В. Ахутина, В.В. Бибихина. СПб.: Наука, 2006. С. 359-360). Нечто подобное утверждал и Бор, полагавший, что «благодаря признанию того, что в имеющем определённый смысл словесном сообщении необходимо обращать внимание на место, где проводится линия раздела объект - субъект, современное развитие науки создало новую основу для употребления таких слов, как "знание" и "вера"» (Бор Н. Единство знаний // Бор Н. Избранные научные труды: В 2 т. Т. II. М.: Наука, 1971. С. 495). Примечательно что Планк, с открытия которого, по-существу, и началась эра новой физики, свой доклад «Религия и естествознание», прочитанный в 1937 году в Дерптском (Тартуском) университете, завершил такими словами: «Следует неутомимо и непрестанно продолжать борьбу со скептицизмом и догматизмом, с неверием и суеверием, которую совместно ведут религия и естествознание, а целеуказующий лозунг в этой борьбе всегда гласил и будет гласить: к Богу!» (Планк М. Религия и естествознание / Публикация Н. И. Кузнецовой // Вопросы философии, 1990, № 8. С. 36).
[228] «Отвечая на вопрос, почему проблема бытия приобрела сегодня новую актуальность, можно сказать, что без нового рассмотрения этой старой, как сама философия, проблемы мы не сможем всерьез преодолеть то господство деонтологизированного субъективизма, продуктом которого является утопический активизм нового и новейшего времени в двух его вариантах: социального революционаризма и технократической воли к полному переустройству, к "новому сотворению" Земли и всего космоса руками человека», - подчёркивает П.П. Гайденко (Гайденко П.П. Прорыв к трансцендентному: Новая онтология ХХ века. М.: Республика, 1997. С. 480).
[229] В.А. Лекторский убежден, что переосмысление ценностно-познавательной установки нового времени, подразумевающей достижение тотального контроля над окружающим миром и над самим собой и являющейся оборотной стороной новоевропейского антропоцентризма, «связано с новой онтологией "Я", новым пониманием отношения "Я" и другого, существенно иным пониманием отношения человека и природы», - выход за свои собственные пределы, в со-стояние ди -а- логичности. - и с другим человеком, и с миром. «Подобное переосмысление Я, сознания и отношения Я и другого ведет к новому пониманию свободы, - продолжает он. - Свобода мыслится уже не как овладение и контроль, а как установление равноправно-партнерских отношений с тем, что находится вне человека: с природными процессами, с другим человеком, с ценностями иной культуры, с социальными процессами, даже с нерефлексируемыми и "непрозрачными" процессами моей собственной психики. Этой новой онтологии человека соответствует новое понимание отношения человека и природы» (Лекторский В.А. Научное и вненаучное мышление: скользящая граница // Наука: возможности и границы. Отв. ред. Е.А. Мамчур. М., 2003. С. 28).
[230] С и.-евр. корнем *budh- (*bheudh-) - бездна связаны не только лат. fundus - фундамент, основание, но и др.иран. būna- - глубина, начало, др.-греч. πυθμήν - дно, порождение (см.: Топоров В.Н. Еще раз об и.-евр. *budh- (*bheudh-) // Топоров В.Н. Исследования по этимологии и семантике. Т. 2: Индоевропейские языки и индоевропеистика. Кн. 1. М.: Языки славянских культур, 2006. С. 216-234).
[231] Греч. λειτουργία - со-действие - изначально, общественная повинность, со-действие со-трудников, затем - со-действие с Богом (Древнегреческо-русский словарь / Сост. И.Х. Дворецкий под ред. С.И. Соболевского. Т I. М.; Государственное издательство иностранных и национальных словарей, 1958. С. 1017).
[232] Напомним, что лат. cultura - возделывание, обрабатывание, уход, - происходит от colo, colui, cultum, -ěre - возделывать, обрабатывать землю, - ту самую землю, из праха которой соделан человек и в которую он воз- в- ращается (см.: Быт. 2, 7; 3, 19); отсюда же и cultus - воспитание, почитание, образ жизни. «Культура, как свидетельствуется и этимологией, есть производное от культа, т.е. упорядочение всего мира по категориям культа, - пишет о. Павел Флоренский. - Вера определяет культ, а культ - миропонимание, из которого далее следует культура» (Флоренский П., свящ. Флоренский П.А. [Автореферат] // Флоренский П., свящ. Сочинения: В 4х т. Т. 1 / Сост. игумена Андроника (А.С. Трубачеёва), П.В. Флоренского, М.С. Трубачёвой; ред. игумен Андроник (А.С. Трубачёв). М.: Мысль, 1994. С. 39).
[233] Примечательно, что при этом «основой всей научной работы, - по утверждению Эйнштейна, - служит убеждение, что мир представляет собой упорядоченную и познаваемую сущность. Это убеждение зиждется на религиозном чувстве. Мое религиозное чувство - это почтительное восхищение тем порядком, который царит в небольшой части реальности, доступной нашему слабому разуму» (Эйнштейн А. О науке // Эйнштейн А. Собрание научных трудов: В 4 т. / Под ред. И.Е. Тамма, Я.А. Смородинского, Б.Г. Кузнецова. Т. IV: Статьи, рецензии, письма. Эволюция физики. M.: Наука, 1967. С. 142). «Если говорить о том, что вдохновляет современные научные исследования, то я считаю, что в области науки все наиболее тонкие идеи берут свое начало из глубоко религиозного чувства и что без такого чувства эти идеи не были бы столь плодотворны, - говорил он. - Я полагаю также, что та разновидность религиозности, которая в наши дни ощущается в научных исследованиях, является единственной созидательной религиозной деятельностью в настоящее время» (Эйнштейн А. Эпилог. Сократовский диалог // Эйнштейн А. Собрание научных трудов: В 4 т. / Под ред. И.Е. Тамма, Я.А. Смородинского, Б.Г. Кузнецова. Т. IV: Статьи, рецензии, письма. Эволюция физики. M.: Наука, 1967. С. 164). В статье «Моё кредо» он писал: «Самое прекрасное и глубокое переживание, выпадающее на долю человека - это ощущение таинственности. Оно лежит в основе религии и всех наиболее глубоких тенденций в искусстве и науке. Тот, кто не испытывал этого ощущения, кажется мне, если не мертвецом, то во всяком случае слепым. Способность воспринимать то непостижимое для нашего разума, что скрыто за непосредственным переживанием, чья красота и совершенство доходят до нас лишь в виде косвенного слабого звука, - это и есть религиозность. В этом смысле я религиозен. Я довольствуюсь тем, что с изумлением строю догадки и смиренно пытаюсь мысленно создать далеко не полную картину совершенной структуры всего сущего» (Эйнштейн А. Мое кредо // Эйнштейн А. Собрание научных трудов: В 4 т. / Под ред. И.Е. Тамма, Я.А. Смородинского, Б.Г. Кузнецова. Т. IV: Статьи, рецензии, письма. Эволюция физики. M.: Наука, 1967. С. 176).
[234] Именно на пересечении взаимо-дополнительных воззрений обычно возникает то, что Франс Йохансон называет «эффектом Медичи» - «взрыв креативности» (см.: Йоханссон Ф. Эффект Медичи: возникновение инноваций на стыке идей, концепций и культур Пер. с англ. М.: ООО «И.Д. Вильямс», 2008).
[235] Примечательно, что один из наиболее философски мыслящих физиков ХХ столетия В. Гейзенберг был убеждён, что объект(ив)ная научная и личностная, - в первую очередь, религиозная, - картины мира являются, в известном смысле, дополнительными. Он пытался включить науку «в такую целостную картину мира, которая в силу этого была бы духовно значимой для человека как цельного существа» (Визгин В.П. Вернер Гейзенберг о соотношении искусства и науки // Наука и искусство / Ред. А.Н. Павленко. М.: ИФРАН, 2005. С. 96). В его архиве сохранилась рукопись, относящаяся к 1942 году и опубликованная лишь после смерти под названием «Ordnung der Wirklichkeit». В ней он систематически излагает свои философские взгляды. Стремясь построить целостную картину мира, Гейзенберг указывает, что существует два полярно противоположных типа языка описания реальности - статический и динамический. Фактически, два эти языка соответствуют двум типам знания - «объект(ив)ному» знанию, ориентированному на «протокол», и знанию «личностному», подразумевающему живое (со)общение с познаваемым. Для описания такой сложной многоуровневой реальности с множеством взаимосвязей, каковой является не только реальность мира душевных, - и, особенно, религиозных, - переживаний, но и реальность микромира, приходится распроститься с однозначным статическим языком научного описания и обратиться к динамическому языку иносказаний и притч. Этот образный динамический язык символов, дополнительный по отношению к статичному языку знаков, хотя и не способен дать «строгого» однозначного описания реальности, даёт её «живой» образ. Образ реальности, возникающий при обращении к динамическому языку описания, иерархически упорядочивается субъектом. В «объект(ив)ной» науке присутствие субъекта минимально, объект конституируется исключением субъекта. Но уже в квантовой механике такое исключение в полной мере оказывается невозможным, - тем более невозможно оно в таких «субъективных» областях, каковыми являются искусство и религия. И именно там особенно велика роль априорных установок субъекта, его верований - в первую очередь, разумеется, верований религиозных, но, вообще говоря, любых, в том числе и атеистических, - в формировании возникающего образа мира. Этот образ выстраивается вокруг того, что Гейзенберг называет «центральной областью» - некоего аналога юнговского архетипа. Он утверждал, что «существо науки... составляет область чистой науки, которая не связана с практическими применениями. В ней, если можно так выразиться, чистое мышление пытается познать скрытую гармонию мира. В этой сокровенной области, где наука и искусство едва ли могут разделяться, может быть, есть место и современному человечеству, которое найдет здесь чистую истину, не затемненную своей идеологией и своими желаниями.... В прежние времена люди по-разному говорили об этой центральной области; они употребляли понятия "смысл" или "Бог" или прибегали к сравнению, звукам, картинам. Имеется много путей к этому центру и в наши дни, и наука - только один из них. Однако в настоящее время может быть, вообще нет общепринятого языка, на котором мы могли бы понятно для всех говорить об этой области; поэтому-то многие о ней ничего не знают. Но от этого существо дела не меняется; мировой порядок, как и в прежние времена, может определяться только этой областью через посредство тех людей, для которых открыт доступ в неё» (Гейзенберг В. Шаги за горизонт / Пер. с нем. Сост. А.В. Ахутина. Общ. ред. и вступ. ст. Н.Ф. Овчинникова. М.: Прогресс, 1987. С. 32). «Центральная область, - говорит Гейзенберг, - исходя из которой мы оформляем самое реальное, составляет для языка науки бесконечно удаленную сингулярность, которая в конечном счете имеет решающее значение для упорядочивания, но которая не может быть им схвачена. И, напротив, язык верований не может судить о той области реальности, которая является объективируемой и отделенной от нас самих» (цит. по: Визгин В.П. Вернер Гейзенберг о соотношении искусства и науки // Наука и искусство / Ред. А.Н. Павленко. М.: ИФРАН, 2005. С. 98). Настаивая на дополнительности естественнонаучного и религиозного воззрений, Гейзенберг убеждён, что полное описание реальности требует применения обоих дополнительных по отношению друг к другу подходов. Чистая наука как «центральная часть» всего знания, подобна алтарю храма, ибо она прикасается к сфере «центрального порядка», обнаруживая гармоническую структуру и целостность мироздания, и сила, исходящая из этой области, будет направлена ко благу, если учёный, как настаивал Гейзенберг, станет ещё и священником и будет действовать во имя божественного начала.