Выше было определено, что к этому типу содержания относится та его часть, которая 1) либо вообще не вытекает из значений языковых знаков или иных их свойств, 2) либо выводится из значений языковых знаков с помощью своего рода догадки, умения за первым планом содержания увидеть его второй план.
1) Первая разновидность содержания на уровне интерпретатора – представляет сбой своего рода намек на обстоятельства ли события, известные адресату текста, или неявную ссылку на известные литературные произведения, их героев и т.п. Отправитель текста при этом рассчитывает, что адресат сам дополнит «недостающую» часть содержания, почерпнув ее либо из своего общекультурного багажа, либо из хроники текущих событий.
Обычный адресат перевода не может самостоятельно «расшифровать» намек, дополнив «от себя» текст «недостающим» содержанием, так как у него нет необходимой культурно-исторической или актуально-событийной информации. Следовательно, ему должен в этом помочь переводчик, поскольку общественное предназначение перевода как раз и состоит в том, чтобы создать для адресата перевода равные с адресатом оригинала возможности для смысловой интерпретации текста. На практике это означает, что переводчик должен тем или иным способом преобразовать неявное содержание в содержание явное, то есть выраженное с помощью языковых знаков.
Для этого есть два пути. Первый из них – компенсировать «недостающее» содержание с помощью примечания переводчика.
Второй способ, позволяющий компенсировать у адресата перевода неизвестную ему подразумеваемую информацию, заключается в том, что она вводится непосредственно в текст перевода.
Достоинства и недостатки каждого их этих двух способов решения проблемы неравенства преинформационных запасов у носителей ИЯ и носителей ПЯ достаточно очевидны. Примечания переводчика позволяют в наибольшей мере сохранить идентичность авторской речи. Это особо важно, когда переводятся тексты, предназначенные для семантически однозначной фиксации определенного содержания. Жанр этих текстов требует, чтобы переводчик держался как можно ближе к семантике оригинала, ибо даже «невинные» на первый взгляд семантические отклонения от оригинала способны при переводе текстов этого жанра привести к негативным последствиям. Поэтому введение подразумеваемого содержания непосредственно в текст в подобных случаях неуместно. Сказанное относится также и к переводу текстов, которые в силу их общественной значимости неоднократно анализируются, цитируются, служат источником для ссылок и для оценок прошлых, настоящих или планируемых событий. В этих случаях такое масштабное отступление от оригинала, каковым является введение подразумеваемого содержания непосредственно в текст перевода, позволяет автору оригинала или критикам перевода с полным основанием сказать, что автор такого не говорил. Позволяя в максимальной мере сохранить идентичность авторской речи, примечания переводчика в то же время разрушают целостность восприятия переводного текста. Ведь по своей сути примечания есть ничто иное, как отдельные тексты, перебивающие восприятие переводного текста – переключающие на какое-то время восприятие адресата перевода на себя, после чего тот вновь должен вернуться к основному тексту. Наиболее отрицательно это сказывается на восприятии текстов, рассчитанных на эмоциональный и эстетический эффект. Именно поэтому издательские редакторы обычно противятся включению примечаний переводчика в переводы художественной прозы. Хотя очевидно, что порой без них не обойтись.
Введение в текст перевода «дополняющего» содержания – прием отнюдь не механический, сводящийся к появлению в тексте некоторых слов и словосочетаний, не имеющих соответствия в оригинале. Этот прием не редко требует достаточно глубоких лексических и грамматических трансформаций, «обслуживающих» введение «дополняющего содержания» в тексте перевода.
Всегда ли переводчику необходимо передавать содержание на уровне интерпретатора, относящееся к рассматриваемой нами разновидности? Бывают ли случаи, когда его можно опустить? Все зависит от «смыслового веса». Если это не ведет к искажению смысловой интерпретации высказывания в целом, то какая-то часть подразумеваемого содержания может быть, и опущена, что вполне укладывается в известное положение о неизбежности определенных содержательных потерь в переводе – лишь бы это не были главные, смыслообразующие элементы содержания. Многое здесь зависит от функционального жанра текста.
В наибольшей мере природе устного перевода соответствует прием введения компенсирующего содержания непосредственно в текст перевода. Однако здесь от переводчика требуется чувство меры и даже осторожность, чтобы избежать обвинения в искажении слов того, кого он переводит.
Иногда в устном переводе может быть использовано и примечание переводчика в виде лаконичного комментария. При этом языковой посредник с помощью просодических средств должен отграничить свой комментарий от собственно текста перевода. Делать это нужно очень тактично и только в тех случаях, когда языковой посредник видит, что адресат перевода не вполне понимает смысл сказанного из-за отсутствия предварительной информации, на которую рассчитан текст. В некоторых случаях переводчик может ненавязчиво обратить внимание говорящего на то, что его иноязычному собеседнику в виде незнания некоторых обстоятельств, видимо, не совсем понятно сказанное. После этого говорящий сам сделает соответствующее пояснение.
А вообще многое зависит от характера отношений языкового посредника и тех, кого он обслуживает. Среди хорошо знакомых ему людей переводчик может позволить себе и комментарии, и разъясняющий перевод. В сугубо официальной обстановке для этого меньше возможностей.
Необходимость в комментариях и разъясняющем переводе при устном общении самым непосредственным образом зависит от уровня интеллигентности выступающего. Умный и культурный человек, строя свою речь, предназначенную для иностранцев, обычно сам следит за тем, чтобы в ней не было упоминаний о событиях и обстоятельствах, которые вряд ли могут быть им известны, а когда такое необходимо, то сам сделает необходимый комментарий.
Все тексты, которые приходится переводить языковому посреднику, можно подразделить на тексты, адресованные автором своим соотечественникам, и тексты, рассчитанные на иностранцев. Последние в идеале не должны иметь неявного содержания, непонятного носителям ПЯ. С таким содержанием переводчиков идеале должен сталкиваться лишь при переводе текстов, предназначенных для «внутреннего» потребления.
Экстремальные тип текста для «внутреннего потребления» - анекдот, в котором очень часто содержание на уровне интерпретатора и является той квинтэссенцией, ради которой и рассказываются анекдоты. Именно поэтому переводить анекдоты нелегко.
2) Природа второй разновидности содержания на уровне интерпретатора несколько иная, чем у первой. В своей второй разновидности содержание на уровне интерпретатора базируется не на понятной адресату текста отсылке к известным ему обстоятельствам, а на некоторой «загадке», которую с целью достижения особого эффекта загадывает адресату автор, полагаясь на его сообразительность.
Если в случае первой разновидности на уровне интерпретатора специфические переводческие трудности проистекают из неравенства преинформационных запасов носителей ИЯ и носителей ПЯ, а задача переводчика состоит в том, чтобы это неравенство компенсировать, то в случае с содержанием на уровне интерпретатора второго типа лингвоэтнический фактор на понимание «загадки», загаданной автором, не влияет. Именно поэтому в некоторых случаях передача содержания на уровне интерпретатора в его второй разновидности, вообще не связана ни с какими трудностями.
Если иносказание выражено в специфической национально-культурной форме, его прямой перевод будет или непонятен, или вследствие своей неузуальности для носителей ПЯ неоправданно экзотичен.
Специфическая переводческая трудность, связанная с передачей содержания на уровне интерпретатора во второй ее разновидности, вытекает из наличия в иносказаниях двух планов содержания: прямого и переносного и необходимости в ряде случаев сменить первое из них, чтобы наиболее адекватным образом выразить переносное содержание, т. е. содержание на уровне интерпретатора.
Пожалуй, как никакой другой аспект переводческой деятельности, передача содержания на уровне интерпретатора требует от переводчика глубокого понимания исходного высказывания. Из нашего жизненного опыта мы знаем, что глубина понимания воспринимаемых нами текстов может быть весьма различной от понимания в самых общих чертах до понимания того, что скрывается за текстом. Переводчики знают, что какие-то отрезки текста можно перевести на «обычном», не очень глубоком понимании. Это высказывания без какого-либо подтекста, содержание которых базируется исключительно на системных значениях языковых знаков. «Извлечение» и передача неявного содержания, каковым является содержание на уровне интерпретатора, всегда требуют более глубокого понимания. Порой такое понимание приходит лишь после тщательного анализа. Возвращаясь к вопросу о глубине понимания исходного текста в переводе, следует сказать, что у переводчика она должна быть большей, чем просто у потребителя текста.