Он встал и направился прямо к Хельве.
— Вот твой шанс, детка. Выбирай любую… хочешь — бери тело Керлы: оно самое молодое. Хочешь — Ансры. А если желаешь разнообразия — бери тело Шадресса.
Всего на один ослепительный миг, миг полный головокружительных возможностей, Хельва задумалась над этим потрясающим предложением. Совсем как на Бете Корви, когда ее уговаривали остаться. Неужели она все-таки сумела представить специалистам непредвзятый отчет?
— Вы, разумеется, исходите из того, что я хочу стать подвижным человеческим существом. Так вот, запомните, Паролан, — она изо всех сил старалась чтобы голос ее звучал рассудительно, — я недавно побывала в другом теле. И убедилась, что предпочитаю свое.
Паролан не сводил с нее непроницаемого взгляда. Вот он протянул руку и погладил холодный металл — как раз в том месте, где находился шов, закрывающий доступ к внутренней капсуле.
— Неплохо сказано, Хельва, совсем неплохо. — Он повернулся и направился на камбуз. Хельва с облегчением убедилась, что он заказал суп, а не стимулятор. Снова усевшись в главной рубке, Паролан вскрыл термическую оболочку банки. Казалось, его загипнотизировал поднимающийся пар, и только щелчок отскочившей крышки вывел из забытья: он вздрогнул и потряс головой.
— Я и не думал, что ты на это пойдешь, — как бы между прочим заметил он.
— Зачем же тогда было предлагать? Все испытываете меня, инспектор?
Он поднял взгляд и хохотнул, заслышав в ее голосе недобрые нотки.
— Вовсе не тебя, девочка моя…
— Никакая я на ваша девочка!
— Какая разница! — он осторожно отхлебнул горячий суп.
— Так зачем вы все-таки предлагали? — не отступала Хельва.
Он пожал плечами. — Просто подумал, что это единственный в жизни случай извлечь тебя из титанового пояса целомудрия.
|
|
У Хельвы вырвался смешок. — Но я сама покидала его. На Корви.
— Что, однажды попробовала — и не понравилось?
— Что именно — движение? Или свобода? — спросила она, намеренно не замечая двусмысленности, на которую намекали его вздернутая бровь и ехидная усмешка.
— Физическое давление, — нетерпеливо уточнил он. — Физическая свобода.
— Смотря что подразумевать под физическим. Как кораблю, мне подвластна такая физическая сила и свобода, о каких вы и понятия не имеете. Я мыслю, дышу, ощущаю. Мое сердце бьется, кровь течет по сосудам, мои легкие работают — правда не так, как ваши, но все равно, они функционируют.
— Как и сердца, сосуды и легкие тех четверых… четверых пустышек, лежащих в реанимации базового госпиталя. Только они мертвы.
— А я?
— А ты?
— И все же вы пьяны, Найал Паролан, — холодно и неприязненно заявила она.
— Я не пьян, Хельва. Я пытаюсь обсудить с тобой важную нравственную проблему, а ты ускользаешь.
— Ускользаю? Но от кого — от Найала Паролана или от инспектора Паролана?
— От Найала Паролана.
— Но почему вы, Найал Паролан, решили обсудить эту важную нравственную проблему именно с Хельвой?
Неожиданно он пожал плечами и откинулся назад. Плечи его поникли, он сжал в ладонях банку с супом и мрачно уставился в нее.
— Надо же как-то скоротать время, — проговорил он наконец. — Сегодня нам обоим его некуда девать. И было бы неразумно убивать наше драгоценное время, — он иронически усмехнулся, — на пустую болтовню. Гораздо полезнее обсудить важный нравственный вопрос, который, смею напомнить, ты сама повесила нам на шею. И который, похоже, никто не собирается решать. Нужно было сначала заставить корвиков расчистить свою помойку, а потом уже очищать их вонючую атмосферу. Послушай, а ты почувствовала запах мерзости, которой они дышат?
|
|
Хельва стала отвечать на поставленный вопрос, но часть ее стремительно работающего рассудка не могла прийти в себя от изумления: да что это с ним сегодня творится?
— Я, Хельва, лишена чувства обоняния. Следовательно, я, Хельва, не могла уловить «запах» корвиканской атмосферы. Никто из моих спутников ничего не говорил по этому поводу, таким образом, можно предположить, что для самих корвиков запах их атмосферы является чем-то вполне обычным.
— Ага! — он злорадно наставил на нее палец, — значит этой физической способностью ты все-таки не обладаешь!
— И совершенно не уверена, что хотела бы ею обладать… ну, разве что узнать, как пахнет кофе, — все утверждают, что у него совершенно божественный аромат.
— Кстати, не забудь заказать его завтра утром.
— Заказ уже отправлен в отдел снабжения, — любезно произнесла Хельва.
— Вот и умница, моя девочка.
— Я не ваша девочка. И пусть я рискую показаться занудой, но все же мне хотелось бы знать: зачем вы сюда пришли, Найал Паролан?
— Не хочу, чтобы ко мне приставали эти вонючие недоноски, — буркнул он, ткнув пальцем в сторону административного корпуса. — А они наверняка нагрянут, как только смогут меня отыскать. Сюда-то они не сунутся: Ценкому запрещено направлять тебе любые вызовы до восьми ноль-ноль. Потому что ты, Хельва, девочка моя, за день поимела их предостаточно. Или я не прав? его вопрос повис в воздухе. — И не надо спорить, — посоветовал он, не услышав немедленного ответа. — Ведь я тебя прекрасно знаю… я тебя так знаю, детка, как не знает никто на свете… Ведь еще чуть-чуть — и ты бы их послала, еще совсем чуть-чуть… — он помолчал. — Да, это задание далось тебе куда тяжелее, чем ты признаешься… даже себе самой.
|
|
Она ничего не ответила.
Найал кивнул и отхлебнул еще супа.
— Нет, вы не пьяны, — подумав, сказала Хельва.
— А я что тебе говорил? — ухмыльнулся он.
— Я и не знала, — продолжала она беззаботным тоном, чтобы не обнаружить, как ее тронуло его неожиданное сочувствие, — что в обязанности инспектора входят ночные посиделки с кораблем.
Он погрозил ей пальцем и сделал таинственное лицо. — У нас много негласных функций.
— Так это правда, что я отрезана от связи до восьми ноль-ноль, или вы просто не хотите, чтобы я встретилась с новыми симпатичными «телами»?
— Да нет же, черт возьми! — вспылил Найал, и брови его возмущенно взметнулись. — Это абсолютная правда — проверь сама, если хочешь. Ты можешь вызвать кого угодно. Просто другие не могут до тебя добраться. А если…
— Значит, вы пришли сюда, чтобы помешать мне встретиться с «телами».
— У этой бабы одни «тела» на уме! — взорвался он. — Давай-давай, собери здесь целую кучу «тел», подними на ноги всю казарму. Закатим тепленькую вечеринку… — он сделал шаг к приборной доске.
— Почему вы здесь?..
— Эй, детка, ну-ка сбавь тон. Я здесь потому, что ты для меня — самое безопасное место. Он повернулся к ней, ехидно усмехаясь. — Так ты уверена, что не хочешь вызвать пилотскую казарму?
— Вполне.
— Пойми, у меня уже вот где их сволочные вопросы и подозрения, и…
— Подозрения? — Хельва мгновенно насторожилась.
— Найал презрительно фыркнул. — Эти вонючие ублюдки, — он махнул рукой в сторону освещенных окон административного корпуса, — изобрели дерьмовые теории о шизоидных мозгах и стопорах и прочую чушь собачью.
— Это про меня?
— Он снова выразительно фыркнул. — Я-то тебя знаю, девочка, знаю, как свои пять пальцев. И Рейли тоже знает. Так что с нами этот их номер не пройдет.
— Спасибо и на этом.
— Только не вздумай со мной дурить, Хельва, — неожиданно резко сказал он. — Ведь я тебе всю душу вымотаю ради дела. Заставлю соглашаться на такие задания, которые тебе совсем не понравятся, если буду уверен, что они принесут пользу тебе и делу…
— Принесут пользу… мне? Вроде этого полета на Бету Корви?
— Да, Хельва, да, чтоб тебе пусто было! Принесут пользу тебе — тебе, женщине за этой бронированной плитой!
— Не вы ли только что склоняли меня выйти из-за бронированной плиты… и занять тело Керлы?
Паролан молчал. Хельве показалось, что его сердитый взгляд проникает через титановый пилон прямо в ее капсулу. Внезапно он расслабился и снова откинулся на подушки. Внешне он был совершенно спокоен, но от зоркого взгляда Хельвы не укрылось, что на скулах еще подрагивают желваки.
— Ну, было дело, — неожиданно кротко признался он. Потом вздохнул, закинул ноги на кушетку и преувеличенно громко зевнул. А знаешь, я ведь никогда не слышал, как ты поешь. Могу я рассчитывать на такую любезность?
— Хотите разогнать сон? Или наоборот предпочитаете колыбельную?
Найал Паролан снова зевнул, закинул руки за голову, скрестил ноги в щегольских ботинках и уставился в потолок.
— На твое усмотрение.
И вдруг, на удивление самой себе, Хельва почувствовала: ей снова хочется петь!