История эта (с домом, где жил Гейченко) началась, собственно, в 2009 году, а в действительности ещё раньше, т.е. в момент прихода Георгия Николаевича Василевича директорствовать в Гос. Музей-заповедник А.С. Пушкина «Михайловское». Думаю, не преувеличу, сказав, что Георгию Николаевичу мечталось навсегда убрать следы С.С. Гейченко (заодно убрать и меня) из Михайловского. И это можно понять. Мало какому новому руководителю нужно постоянное напоминание об известном, да ещё и действительно выдающемся предшественнике[1]. Это уж, впрямь, должен быть серьёзного великодушия новый руководитель, в чём Георгий Николаевич, при всех его достоинствах, не замечен. Правда, случались некоторые двусмысленные как бы комплиментарные экивоки в сторону бывшего директора Заповедника, предлагались определённо неосуществимые прожекты в его честь. Так, при поддержке Министерства Культуры вынесено было (насколько помню, ещё в 90-е годы) предложение учредить музей С.С. Гейченко. Это, конечно, полная чушь. Ясно даже и ежу, что в музее Пушкина не может (и не должно) быть никакого музея, кроме музея Пушкина. Думаю, всё-таки сделано это было не без мысли поднять некоторую возмущённую волну в адрес Гейченко. Опять же, учредили в здании научно-культурного центра музей по истории Пушкинских Гор, назвав его именем замечательного краеведа, старейшего сотрудника Заповедника – М.Е. Васильева. Недолго это продлилось. Музей закрыли по распоряжению того же МК. Но тогда, в 1990-е, МК почему-то вынесло на свет этакую неосуществимую идею о «музее Гейченко», против которой возражала я первая (считаю -- правильно возражала). Потом витала в воздухе какая-то идейка устроить в доме «Вечернюю гостиную», а мне, очевидно, «катиться колбаской» куда подальше. Всё это были какие-то малопонятные игры. Да, я забыла сказать, что после смерти отца в 1993 г. начала работать в музее «Михайловское» в фондах (до 2005 г., т.е. выхода на пенсию), так что знаю, о чём пишу, не понаслышке.
|
|
Отношение МК к Гейченко, особенно в поры 1990-х гг., было ой какое интересное. Чиновница Лебедева (в моём присутствии) говорила, например, что состояние экспонатов в Тригорском –«ужасное». Было это накануне тотальной реставрации к 200-летию Пушкина, так что надо было создать соответствующее мнение, оно понятно: большие планы, большие деньги…Только вот результаты «тотальной» реставрации получились далеко не однозначные, на мой взгляд. «Друг» Семёна Степановича, писатель земли русской Валентин Яковлевич Курбатов тоже озвучивал популярную в то время говорильню, что Гейченко был авторитарен, создавал «свои» музеи (имеются в виду экспозиции), слишком авторские, слишком преподнося в них «себя». Зато теперича всё в порядке – экспозиции чрезвычайно не авторские. А знаменитый парковед Агальцова (мир её праху) так просто сказала, что «за такое состояние парков, которое у вас было в музее, надо сажать в тюрьму». Ныне вот всё прекрасно, всё «старое и больное», а заодно и кое-что здоровое, вырублено, включая ганнибаловские ели в Михайловском, старые липы у «горбатого мостика», реликтовую лиственницу недалеко от Дома-музея. Про тюрьму, слышала я собственными ушами на большом собрании сотрудников Заповедника. Надо сказать, никто не возразил, включая меня: слаб человек, хотя, думаю, не все были согласны. В тюрьму сажать Гейченко уже было поздно, он к тому времени прочно лежал в могиле, отсидев своё раньше, а реставрация шла полным ходом и ударно завершилась. Пришло время раздавать награды. Первый список «награждаемых», что называется, прокатили. Был составлен второй, в который включили отрясенного от нафталина и угроз тюрьмы С.С. Гейченко (время немного менялось, было начало 2000-х, вроде). Музей (и Гейченко посмертно) удостоились Государственной премии. Я опять же не возражала, а должна была бы - должна ещё и потому, что из первоначального списка исключили (включив отца) мою подругу Елену Шпинёву – тогдашнего главного хранителя, и впрямь много сделавшую именно хорошего для музея. Но я что-то отвлеклась…
|
|
Так вот, в 2009 году Г.Н. Василевича осенила светлая мысль. А именно: изменить статус дома, в котором жили мои родители с 1945 года до своей смерти, где находились (и всё ещё находятся) их коллекции, книги, архив, где обреталась я, грешная, к слову – в этом доме родившаяся. Дом решено было сделать «Памятником культуры «Дом Богданова» и разом покончить с домом моего отца, который (дом) был всегда интересен и для друзей и для экскурсантов[2].
Теперь дам некоторую справку на тему: что это за «дом Богданова» и кто такой Богданов. Дом этот, известный как «дом управляющего» построен, судя по всему, в конце ХIХ в. По крайней мере, на плане усадьбы «Михайловское» конца ХIХ в., находящемся в РГИА, он имеется (Ф.565, оп.8, дело 29398). А Григорий Филиппович Богданов в документах 1899-1901 гг. (РГИА, Ф. 593, оп. 1, дело 386) значится «заведующим казенным имением с. Михайловское» (сын Пушкина Григорий Александрович продал имение в казну). Происхождение Григория Филипповича не ясно, но его внук Олег Сергеевич Богданов, оставивший небольшой рассказ (его надо бы опубликовать со временем) о деде и своей семье пишет, что «эту фамилию давали незаконно рожденным». Добавлю от себя: часто фамилию Богданов давали так называемым выкрестам, т.е. перешедшим в христианство из других религий (иудаизма, магометанства). Впрочем, кто знает? Олег Сергеевич допускает возможное происхождение Григория Филипповича из поволжских немцев, считает, что он мог родиться в 70-80-х годах ХIХ в. В Пушкинской энциклопедии «Михайловское» (2003) год рождения обозначен –1868. Управляющим Богданов был, судя по отзыву барона Розена, хорошим, хотя при нём и сгорел барский пушкинский дом в Михайловском, построенный Григорием Александровичем – сыном поэта на месте подлинного, пришедшего к полной ветхости. Пожар был в 1908 году.
|
|
У Григория Филипповича было несколько детей. Был сын Виктор Григорьевич (род. в 1907—умер, судя по записям в семье Богдановых, в 1941 г. от дистрофии). Архитектор, учился в Академии художеств. В Архиве Академии художеств сохранились несколько вариантов его автобиографии. Вот что он пишет о своём отце (Заявление о зачислении. 31.3.34): «Отец, происходящий из бедной крепостной семьи, около пяти лет (1912-17) служил сельским урядником. В 1922 г. он восстановлен в правах гражданства» (Ф.7, оп. 8, ед. хран. 293, л. 34). В опросном листе (Там же. 25 сентября 1934; л.35, 35 об.): п.6. Соц. положение родителей до революции и после Окт. революции: «Отец по происхождению крестьянин-бедняк, был батраком. Позднее работал завед. хозяйством Казенного села Михайловского (Пушкинского). Революция застала на службе сельским урядником (1912-1917). После революции занимался с/хоз. в с/х артели до 1921 г. С 21 г по 24 г. в Пушкинским Заповеднике (см. п.20). С 24 г. опять занимался сель/хоз., был в колхозе, в наст время инвалид (68 лет)». В опросном листе п. 18. Материальное обеспечение родителей (какое имущество имеют…): «Однокомнатный дом; живут на иждивении детей (не считая временной работы отца в качестве садовника в артели инвалидов)». В опросном листе п.20. Привлекался ли к суду… о лишении избират. прав как самого, так и родителей: «Отец, работая в Пушкинском Заповеднике в 1924 г. в кач. завед. хозяйством был привлечен к суду и лишен избир. прав, но оправдан следствием до суда и восстановлен в правах гражданства и не лишался до сего врем.». В опросном листе п.22. Постоянное местожительство семьи, если поступающий [в Академию художеств] живёт отдельно: «Пушкинские Горы Лен. обл. Ул. Колхозников, 17».
Так что ещё один внук Григория Филипповича -- Леонид Сергеевич Богданов, родившийся в 1935 г., - никак не мог родиться «в доме, где с 1945 года жил Гейченко», как пишет вдова Леонида Богданова Е.Ф. Овсянникова в № 64 «Михайловской Пушкинианы» (2015, с.6). Пишет она это для того, чтоб угодить руководству Заповедника, бедная. Что ж, её можно понять. Старая женщина, рада любому вниманию. А здесь – проживание в Гостевом доме, выступление на конференциях «о дяде Сене» [Гейченко С.С.]. Но все же… Ведь она, считай, «выросла» в семье С.С. Гейченко.
Ещё о Г.Ф. Богданове и доме. 27 сентября 1921 года с Богдановым заключается договор, в котором написано: «Я, уполномоченный Опочецкого уездного отдела Народного образования Иван Павлович Карташев, с одной стороны, и гражданин Опочецкого уезда, Воронецкой волости села Лысая Гора Григорий Филиппович Богданов, с другой стороны, заключили настоящий договор о нижеследующем: Я, Григорий Филиппович Богданов, принимаю на себя заведывание имениями Михайловское и Тригорское, при чем круг моих обязанностей определяется следующими пунктами…». Далее по пунктам А-И. Под пунктом И: постоянное жительство в селе Михайловском. (Архив РАН. СПб., оп.1, д.17, л.11). Следовательно, мог проживать в Михайловском с 1921 по 1924 год, когда работал здесь.
Перед Войной и во время Войны в «доме управляющего» жило несколько семей работников Заповедника. Кто именно – можно узнать из документа: Ведомость инвентаризации заповедника на 1 января 1943 г. (ИРЛИ /Пушкинский дом. Фонд 244, оп.30, д. 30, лл.5-8). Заполнена ведомость рукой К. Афанасьева, работника Заповедника, сотрудничавшего с немцами. Никто из Богдановых в доме не проживал, разумеется.
После Войны дом нуждался в большом ремонте: перестилались полы, возводилась крыша и т.д. По рассказам очевидцев, в войну в доме жили и местные жители, и беженцы.
Мои отец с матерью после войны занимали одну половину. Мария Алексеевна Шпинева, старейший житель этих мест и работник Заповедника (умерла осенью 2018 г., не дожив 3-х месяцев до 100 лет), рассказывала, как они с моим отцом ездили далеко в деревню за белой глиной, чтоб обмазать дом изнутри, как штукатуркой. Позднее (кажется, в начале 1980-х годов) Гейченко писал заявление в Администрацию района и посёлка, чтобы ему разрешили занять дом целиком, так как его архив и библиотека разрослись. Ему разрешили.
Вернусь к Василевичу и трансформации «дома управляющего» в Памятник культуры «Дом Богданова». Изменение статуса дома произошло, конечно же, за моей спиной. Я и не ведала поначалу, что потеряла юридическое право проживать в доме. И лишь потом я узнала, что это изменение статуса потребовало немалых вложений со стороны музея (денег, попросту) для тех структур, кто оформлял документы. Какое-то время меня не трогало руководство Заповедника, только отказали в продлении временной прописки, не объясняя причин. Даже Заповедник со мною заключил 8.10.2010 г. как бы договор на проживание (оказавшийся настоящей «филькиной грамотой»). Но вдруг я получила от Василевича письмо 31.08.2012 (№ 757): «Сообщаем Вам, что Территориальным управлением Федеральной службы финансово-бюджетного надзора в Псковской области договор безвозмездного пользования имуществом от 8.10. 2010 года
№ 89 (О предоставлении в безвозмездное пользование Т.С. Гейченко служебной постройки «Дом управляющего Г.Ф. Богданова» признан недействительным, согласно статье 168 Гражданского кодекса РФ, как не соответствующий требованиям закона…». К письму Василевича прилагалась копия письма зам. министра Культуры К.Г. Черепенникова (ныне уж не служит в МК) от 6.8.2012 (№ 5031-01-63/04-КЧ), где чёрным по белому говорилось: «Гражданке Гейченко Т.С. предоставление объекта по договору безвозмездного пользования не возможно в силу закона». Холодно так, без всяких объяснений,- как такое могло случиться, ведь я не вселялась в этот дом?! В нём всегда жили мои родители и я в нём жила. А МК, когда меняли статус дома, знало, ЧТО в этом доме было и есть? Я написала письмо Путину, в котором просила разрешить мне сохранять наследие отца в этом доме,- наследие, которое после моей смерти должно перейти музею «Михайловское», сделать дом мемориальным домом моего отца, и разрешить мне пожизненное проживание или пребывание в нём (даже не постоянно, а время от времени). Письмо, разумеется, передали в Министерство Культуры для ответа. И тут произошло вот что: буквально в тот же день, что и моё, в МК пришло послание от Василевича, в котором он трогательно просит разрешить мне проживать в доме. Каково?
МК ответило мне 30.11.2012 (№ 749-01-68-АБ) в лице зам. министра А.Е. Бусыгина (ныне уже не служит в МК). В письме Министерства было следующее: «в целом ситуация показывает, что проецирование норм обычного имущественного права на такую деликатную сферу, которой является сфера охраны культурного наследия, создало проблему [т.е. проблему создало не безответственное решение руководства Заповедника, поддержанное МК, а культурное наследие], у которой нет готового решения и которую необходимо решать усилиями всех заинтересованных сторон». В общем – ни о чём.
Далее МК 5.3.2013 (№ 289-05-05) прислало мне и музею правовые документы для «доработки» вопроса. Из правовых документов ясно одно – предоставление физическому лицу недвижимого имущества в безвозмездное пользование возможно лишь при проведении торгов (т.е. при устройстве тендера). Как думаете, каким образом может осуществляться тендер, кто захочет принять в нем участие, каковы возможные результаты, и где во всем этом мои обстоятельства, мои интересы и мои, как видно, несуществующие в глазах «вершителей наших судеб» права? А ведь умаление моих (не таких уж и несуществующих) прав произошло при изменении статуса дома. Моральных же критериев, видимо, не предусматривается вовсе?
Далее Василевич писал мне писания (например 11.4.2013, № 334), где было одно яркое предложение: передать вещи и документы музею («рассмотреть вопрос о приобретении музеем»), а также передать «исключительные права на использование некоторых из них» Я отвечала, не скрою, что вопрос представляется мне незаконным, т.е. побуждением уступить собственность. С какой стати? И отвечала, что собственность перейдет музею лишь после моей смерти, таково мое решение.
Потом на несколько лет наступила тишина. Экскурсоводы говорили о доме, проходя мимо с группами туристов, хорошо и уважительно. Туристы проявляли живой интерес, просили разрешения сфотографировать веранду с самоварами. Я письменно просила Василевича установить «официальную» мемориальную доску на доме, где жил мой отец (в настоящее время висит доска, установленная лично мной; устанавливалась она в годовщину смерти отца; Г.Н. Василевич при сем присутствовал). Это дало бы статус дому как мемориальному, да и меня избавило бы от вечной угрозы выселения. Ответа, само собой – не получила. И, вдруг…
В ночь со 2-го на 3-е февраля сего (2019) года (почему-то незадолго до дня рождения С.С. Гейченко, бывают же совпадения) «случилось страшное». Злоумышленники разбили стекло на веранде и умыкнули два самовара. Удивительно, окна веранды находятся довольно высоко, как воры туда забрались? Циркачи что ли? Прошли они к дому, как утверждает отдел охраны музея, с восточной стороны, там, где нет камер видеонаблюдения. Получается, похитители знали, где камер нет? Кстати о камерах видеонаблюдения. Ими, как я понимаю, довольно густо оснащена территория Михайловского, но вот вокруг дома, ныне именуемого «Памятник культуры «Дом Богданова» их нет (хотя на чердаке именно этого дома стоит с 2017 года мощная система, как я понимаю, принимающая сигналы от камер – две здоровенные антенны – тарелки; вопрос -- они что, тоже не охраняются? Лестница на чердак в аккурат «смотрит» на восточную сторону). Я наивно спросила зам. директора музея, отвечающего за охрану, Александрова В.В.: «Почему нет камер видео около дома?». Он отвечал, что нет денег в музее, что «дом не используется по назначению» -- т.е. там нет экспозиции, куда можно водить туристов и «по закону не полагается…». «А оснастить дом системой сигнализации? Ведь все-таки Памятник культуры?» -- спросила я. Тут Александров чуть не заплакал. «Нет денег, и по закону нельзя». А ведь нынче камеры ставят чуть ли не в лифтах домов. Да и Заповедник не выглядит таким уж бедным. Да и установить сигнализацию и камеры видео – не так уж дорого[3]. Во всем этом есть одна ключевая фраза – «дом не используется по назначению» --вот ответ на всё. Вообще же вся история напоминает плохую инсценировку.
А сейчас, дабы решить вопрос, Г.Н. Василевич принял воистину духоподъёмное решение (знаю от того же Александрова): забить окна веранды «с самоварами» фанерными щитами. Чтоб не повторились факты чудовищного воровства, нанесшего непоправимый урон культуре. Урон культуре составляет примерно 6 000 рублей (по 3 000 руб. за самовар) – столько стоят купленные мной намедни ботинки из искусственной кожи производства Вьетнама. Хорошие, кстати сказать, ботинки. Но вот моральный урон, впрямь, имеется для меня, и совсем не от гипотетических воров.
Решение забить окна прекрасно, но я вот что думаю. А если бы Г.Н. Василевич был директором Третьяковской галереи, например, и случился факт кражи. Забили бы фанерой все картины?
Татьяна Гейченко. 6.2.2019
[1] Вот и нынче Георгий Николаевич поспособствовал выходу книжки «Михайловские рощи Кузьмы Афанасьева», где Гейченко облит помоями не по-детски.
[2] Напомню, что сам Г.Н. Василевич заселялся в одну половину упоминаемого дома, когда дом был ещё «жилым» (при моём участии, помнится; якобы временно), и жил там с семьёй какое-то время, возможно, полагая жить постоянно, но переехал в другое помещение по моему настоянию. Моё же настояние объяснялось тем, что для того, чтоб Георгию Николаевичу заселиться, мне пришлось освободить часть дома, вывезя часть архива и библиотеки и сгрузив их в здание бывшей научной части. И я посчитала правильным вернуть их назад.
[3] Может быть надо обратиться к благодетельным гражданам России и они помогут финансово решить эту проблему?