Коварство и любовь
Действующие лица:
Президент фон Вальтер при дворе германского владетельного герцога.
Фердинанд – сын его, майор.
Гофмаршал фон Кальб.
Леди Мильфорд – фаворитка герцога.
Вурм – домашний секретарь президента.
Миллер – музыкант.
Его жена.
Луиза – его дочь.
Софи – камеристка леди.
Камердинер герцога.
Разные второстепенные лица.
Первое действие
Комната музыканта.
Явление I
Миллер встает со стула и отставляет в сторону свою виолончель. Госпожа Миллер сидит у стола в утреннем костюме и пьет кофе.
Миллер (быстро шагая взад и вперед). Говорю тебе раз и навсегда! Дело завязывается не на шутку. Про дочь мою с бароном пойдет дурная слава. Нашему дому позор! Президент пронюхает, и… Одним словом, я выставлю этого барчука.
Жена. Ты не заманивал его к себе в дом, не навязывал ему своей дочери.
Миллер. Не заманивал к себе в дом? Не навязывал ему девчонку? Станут об этом справляться! Разве я не хозяин у себя в доме? Мне следовало получше беречь свою дочь. Мне следовало хорошенько отделать майора или тотчас же донести обо всем его превосходительству, господину папеньке. Молодому барону все как с гуся вода – дело известное! И все беды обрушатся на голову скрипача.
Жена (допивает чашку). Вздор! Пустяки! Что тебе сделают? Кто тебя может в чем обвинить? Ты делаешь свое дело и подбираешь учеников, где можешь.
Миллер. Но ты мне одно скажи: что из всего этого выйдет?.. Не жениться же ему на девчонке – об этом не может и речи быть. А чтобы он взял ее к себе в… Господи, прости мое согрешение! Нет, здорово живешь! Ох, уж эти мусье фон-бароны! Где-где, я думаю, не терся, каких, поди, шашен не заводил – и сам черт не разберет! Разумеется, у этакого сластены текут слюнки на лакомый кусочек… Смотри ты у меня! берегись! Впрочем, будь у тебя в каждой стенной щели глаз, стой ты часовым над кровинкой – и тут он вскружит ей голову у тебя под носом, а потом наставит и ей самой нос, да и поминай его, как звали. А девке на всю жизнь позор: сиди, голубушка, а коль по нраву пришлось – продолжай ремесло! (Ударяет себя кулаком по лбу.) Боже милостивый!
Жена. Спаси нас, Господи!
Миллер. Надо самим-то не плошать. На что больше рассчитывать этакому ветрогону? Девушка – красавица, стройная, ловкая. Что живет не в хоромах – не беда. С вами, бабами, на это сквозь пальцы смотрят; дал бы только Бог местечко par terre – только бы моему хвату эту статью обработать, а там… Э, все пойдет, как по маслу… вот как у нашего Роднея, когда он носом француза почует: тут ему и море по колено. Я его и не виню. Человек бо есть. Как этого не знать?
Жена. Прочитал бы ты только, какие чудесные записочки пишет майор твоей дочери. Боже мой, да из них как белый день ясно, что ему только ее сердце дорого!
Миллер. Так и есть! Кошку бьют, а невестке наметки дают. Эх, ты! Кому охота до тела добраться, стоит только на переговоры доброе сердце послать. Как я-то сам действовал?.. Только бы того добиться, чтобы сердца-то поладили, а там – живо: по их примеру и тело с телом поладят. Челядь берет пример с господ, и глядишь, серебряный-то месяц окажется под конец просто сводником.
Жена. Посмотри, какие книги отличные присылает господин майор! Луиза по ним все молится.
Миллер (свистит). Как же! Молится! Держи карман! Натуральные соки природы еще слишком тяжелы для нежного желудка его милости; ему надо отдать их сначала притомить в адской, ядовитой сочинительской кухне. В печку эту дрянь! Девка наберется из них Бог знает каких заоблачных фантазий, кровь забурлит, как от шпанских мушек: прощай тогда и малая толика религии, что кое-как с великим трудом поддерживал в ней отец. В печку, говорю! Девка набьет себе всякой дьявольщины в голову; нагулявшись в этом небывалом царстве, под конец и дороги домой не найдет, забудет, станет стыдиться, что отец ее – скрипач Миллер, и кончится тем, что не будет у меня хорошего, честного зятя, который мог бы мне быть таким отличным преемником. Нет, черт меня побери! (Вскакивает, с сердцем.) Сейчас же за дело! И майору… Да, я покажу майору… где Бог, а где порог! (Хочет идти.)
Жена. Будь же благоразумен, Миллер! Сколько получили мы одними подарками…
Миллер (возвращается и останавливается перед нею). Ценой чести дочерней? Убирайся к черту, гнусная сводня! Да скорее я пойду по миру со своею виолончелью и стану давать свои концерты за миску похлебки; скорее разобью свой инструмент и стану навоз в нем возить, чем притронусь к деньгам, за которые единственное дитя мое продаст свою душу и вечное блаженство! Брось свой проклятый кофе да перестань табак нюхать, не для чего тебе водить дочь на рынок – лицом торговать. Я и сыт был, и всегда была у меня хорошая рубашка на теле, прежде чем затесался ко мне в дом этот расфуфыренный франт!
Жена. Зря-то пыли не подымай! Так вот весь и загорелся! Я одно говорю – не следует нам пренебрегать майором: ведь он сын президента.
Миллер. Вот в чем штука-то! Да поэтому, именно поэтому-то и надо сегодня же положить всему конец! Президент еще поблагодарит меня, если он честный отец. Почисть-ка мне мой красный плисовый кафтан: отправлюсь к его превосходительству. Я его превосходительству скажу: «Вашего превосходительства сынку приглянулась моя дочь: в жены она ему не годится, в любовницы – слишком накладно!» – и баста! Меня зовут Миллер!
Явление II
Те же и секретарь Вурм.
Жена. А, с добрым утром, господин секретарь! Наконец-то вы опять доставляете нам удовольствие…
Вурм. Полноте, полноте, кумушка! При милостях высокого дворянства что уж за удовольствие от нас, мещан?
Жена. Уж чего-то вы не скажете! Господин майор фон Вальтер точно утешают нас время от времени своей высокой милостью, но из-за этого мы никем не пренебрегаем.
Миллер (с досадой). Дай кресло, жена! Кладите вашу шляпу, господин секретарь.
Вурм (кладет шляпу и палку и садится). Ну, а как здоровье моей будущей… или бывшей?.. Я надеюсь… ведь я увижу ее – мадемуазель Луизу?
Жена. Благодарим за внимание, господин секретарь! Дочь у меня вовсе не спесива.
Миллер (сердито толкает ее в бок). Жена!
Жена. Жаль, что она не может иметь чести видеться с вами. Она у обедни.
Вурм. Приятно слышать! приятно слышать! У меня будет, значит, богомольная, богобоязненная жена!
Жена (улыбаясь с глупой важностью). Да… только…
Миллер (заметно смутясь, дергает ее за ухо). Жена!
Жена. Если мы можем служить вам чем другим, господин секретарь, – с полным нашим удовольствием…
Вурм (лукаво щурясь). Чем другим? Душевно вас благодарю! душевно!.. Гм! гм!
Жена. Разумеется – вы, господин секретарь, и сами рассудите…
Миллер (вне себя от досады, толкает жену сзади). Жена!
Жена. Рыба ищет – где глубже, а человек – где лучше. Не отнимать же нам счастья у единственного своего детища? (Со спесью.) Вы сами, верно, замечаете, господин секретарь.
Вурм (тревожно двигается на кресле, почесывает за ухом и поправляет на себе манжеты и жабо). Замечаю? То есть… Да… что вы хотите сказать?
Жена. Я… я хотела только… я говорю… (Откашливается.) Так как Господу Богу угодно, чтобы дочь моя была знатной бароншей…
Вурм (вскакивает). Что вы такое говорите? что такое?
Миллер. Сидите, сидите, господин Вурм! Не слушайте глупой бабы! Выдумала какую-то знатную бароншу! Этакая болтовня ослиная!
Жена. Ругайся, сколько тебе угодно, а я знаю, что знаю… и что сказал господин майор – то сказал…
Миллер (вне себя от гнева, кидается к виолончели). Да зажмешь ли ты рот? Или тебе хочется, чтобы я тебе голову разбил инструментом? Что такое ты знаешь?.. что мог он тебе сказать? Не слушайте вы этой болтовни, господин секретарь! Марш на кухню! Надеюсь, вы не считаете меня таким олухом царя небесного, чтобы у меня были этакие виды на девку? Надеюсь, не подумаете этого обо мне, господин Вурм?
Вурм. Да я, кажется, этого и не заслужил, господин Миллер! Вы видели, я постоянно держался своего слова, и мои планы на вашу дочь все равно, что обязательство на бумаге. С моей должностью при порядке можно жить; президент ко мне благоволит; вздумай я пожелать места повыше – в протекции не будет недостатка. Вы видите, у меня серьезные намерения относительно мадемуазель Луизы, разве только какой-нибудь вертопрашный дворянчик…
Жена. Господин секретарь Вурм, нельзя ли поуважительнее…
Миллер. Сказано тебе – молчать! Не слушайте, господин секретарь! Все остается по-старому… Что я говорил вам прошлой осенью, то и теперь говорю. Я дочери своей не принуждаю. По сердцу вы ей – прекрасно: пусть старается быть с вами счастливой. Не согласна – тем лучше… ее дело, хотел я сказать. Вы откланяетесь и разопьете бутылочку с отцом. Ей с вами жить, не мне. Не стану же я из одного упрямства навязывать ей мужа, который ей не по нраву?.. Да мне, на старости лет, покоя не будет, совесть замучает… Да я стакана вина не выпью, ложку супу не проглочу, чтобы не подумать: «Загубил ты, злодей, свое детище!»
Жена. А я коротко и ясно вам скажу: я своего согласия решительно не дам; моя дочь на кое-что повыше может расчитывать, и я все суды обегаю, если муж мой даст себя уговорить.
Миллер. Хочешь ты, чтобы я тебе руки и ноги обломал, чертова перечница?
Вурм (Миллеру). Отцовский совет для дочери много значит, а вы меня, надеюсь, знаете, господин Миллер?
Миллер. Черт побери! Надо, чтобы Луиза-то вас узнала. То, что я, старый воробей, вижу в вас – вовсе не приманка для молодой лакомой девки. Я вам по пальцам разберу, годитесь ли вы в оркестр… ну, а женское сердце подчас и капельмейстера забракует. Да уж надо вам и то сказать, господин Вурм, – я ведь прямой и простой человек, – пожалуй, что за мой совет вы не очень-то были бы мне благодарны. Я дочери ни за кого не прочу, но выходить за вас, господин секретарь, не стал бы советовать! Дайте мне досказать. Влюбленному, который призывает отца на помощь, я – с позволения вашего – не верю ни на медный грош. Если он чего-нибудь стоит, наверное постыдится представлять свои таланты возлюбленной своей таким старомодным путем. Если же у него смелости не хватает – он просто трус, а Луиза на свете живет не для трусов. Да, за спиной отца следует ему уладить свое сватовство. Надо, чтобы девка скорее отца и мать к черту послала, чем с ним рассталась, или чтобы сама пришла, бросилась отцу в ноги, стала Христом-Богом молить: схоронить ее в мать-сырую землю или дать ей милого дружка. Вот это по-моему, молодец! вот это любовь! А кто с женским полом этого не добьется, тот садись на палочку верхом да отваливай!
Вурм (хватает шляпу и шпагу и бежит из комнаты). Покорно вас благодарю, господин Миллер!
Миллер (тихо идя вслед за ним). Да за что же? Мы вас ничем и не попотчевали, господин Вурм! (Возвращаясь.) Ничего не слушает и бежит. Рожа этой чернильной лисы для меня хуже всякого рвотного. Этакая противная, гнусная тварь! Кажется, будто он и на Божий-то свет тайком пролез. Узенькие, лукавые мышиные глазки, рыжие волосы, подбородок выпятился, словно природа со злости на неудачное свое изделие схватила его и швырнула куда-нибудь в угол… Нет! чем отдать свою дочь за этакого поганца, пусть лучше она… Господи, прости мое прегрешение!
Жена (плюнув злобно). У, собака… Уж навязывать ее тебе не станут!
Миллер. И ты-то тут со своим проклятым бароном! Тоже совсем меня давеча взбесила. Никогда ты такой дурой не выглядишь, как тогда, когда умной быть стараешься. Ну, с чего принялась трещать про знатную бароншу, про дочь? Нашла кому говорить! Стоит только ему что на носу зарубить, так на другой день уж на рынке станут трезвонить. Эти прохвосты только и знают, что ходить со двора на двор да вынюхивать, да толковать, что у кого в погребе, да какой повар, и сорвись только у кого с языка глупое слово – трамта-ра-рам! Уж его знают и герцог, и фаворитка, и президент – и того и гляди, что разразят тебя гром и молния!
Явление III
Те же. Входит Луиза Миллер с книгой в руке.
Луиза (кладет книгу, подходит к отцу и обнимает его). Здравствуйте, батюшка!
Миллер (ласково). Молодец, Луиза! Очень приятно видеть, что ты так усердно помнишь Господа твоего. Будь всегда такой – и его десница сохранит тебя.
Луиза. Ах, я великая грешница, батюшка!.. Был он, матушка?
Жена. Кто, дитятко?
Луиза. Ах, я и забыла, что есть на свете и кроме него люди… у меня в голове так пусто… Не заходил он? Вальтер?
Миллер (грустно и серьезно). А я думал, что Луиза оставила в церкви это имя.
Луиза (пристально смотрит на него). Я понимаю вас, батюшка, – чувствую нож, что вы вонзаете в мою совесть; но уже поздно. Нет во мне прежнего благочестия, батюшка. Небо и Фердинанд рвут друг у друга мою истерзанную душу – и я боюсь… боюсь… (Помолчав.) Нет-нет, батюшка! Разве не лучшая хвала художнику, если мы забываем его, глядя на его творение? Разве не должно быть приятно Богу, что я меньше помню его, любуясь и радуясь лучшему его созданию?
Миллер (в досаде опускается на стул). Вот они, плоды этих безбожных книг!
Луиза (подходит с беспокойством к окну). Где-то он теперь? Знатные девицы видят его… Слышат, а я жалкая, позабытая девушка… (Пугается своих слов и кидается к отцу.) Нет! нет! простите мне. Я не плачусь на свою судьбу. Я хочу только иногда думать о нем… ведь это ничего не стоит. Эту малую толику жизни… о, если бы можно было выдохнуть ее нежным, ласковым ветерком, который освежал бы его лицо! о, если б этот цвет молодости был простой фиалкой, и он мог бы наступить на него, и я могла бы смиренно умереть под его ногой! Мне бы и этого было довольно… Батюшка! Разве солнце, гордое, величественное солнце, наказывает жалкую мошку за то, что она греется в его лучах?
Миллер (растроганный, склоняется на ручку стула и закрывает лицо руками). Слушай, Луиза, – все, что остается мне еще прожить на белом свете, отдал бы я, чтобы только тебе никогда не встречаться с майором.
Луиза (в испуге). Что вы говорите такое?.. Нет, вы не то хотели сказать, добрый батюшка! Будто вы не знаете, что Фердинанд – мой, создан для меня, дан мне на радость творцом любви. (Стоит в задумчивости.) Когда я увидала его в первый раз (с большей живостью) – кровь бросилась мне в лицо, и отраднее забилось сердце; каждое биение говорило мне, каждое дыхание шептало: «это он!» И сердце мое узнало его, вечно желанного, и подтвердило: «да, это он!» И весь мир радовался со мною и звучал для меня этими словами! Тогда – о! тогда взошло для души моей первое утро. Тысячи новых чувств распустились в моем сердце, как цветы в поле, когда наступает весна. Я не видела мира перед собой, а все-таки, мне кажется, никогда не был мир так прекрасен! Я не думала о Боге, а между тем никогда так не любила его.
Миллер (быстро подходит к ней и прижимает ее к своей груди). Луиза! дорогое, милое дитя мое! Возьми мою старую, дряхлую голову – возьми все, все! Майора же – Бог свидетель – я не могу тебе дать. (Уходит.)
Луиза. Да ведь я не хочу его теперь, батюшка! Эта скудная росинка времени… один сон о Фердинанде страстно поглотит ее. Я отказываюсь от него в этой жизни. А тогда, матушка, тогда, когда рухнут стены различий, когда с нас слетит ненавистная шелуха неравенства, когда люди будут только людьми… я не принесу с собой ничего, кроме своей невинности; но ведь батюшка не раз говорил, что когда прийдет Господь – уборы и пышные титулы подешевеют, а сердца поднимутся в цене. Я буду тогда богата… Слезы зачтутся там за триумфы, а чистые мысли – за предков! Там буду я знатна, матушка! Чем же будет он тогда лучше своей милой?
Жена (вскакивает). Луиза! Майор! Он перескочил через плетень! Где мне спрятаться?
Луиза (начинает дрожать ). Останьтесь, матушка!
Жена. Боже мой! на что я похожа? просто срам! Как мне показаться его милости в таком виде? (Уходит.)
Явление IV
Луиза. Фердинанд фон Вальтер быстро подходит к ней. Она бледнеет и в изнеможении опускается на стул. Он останавливается перед нею. Какое-то время они смотрят друг на друга. Молчание.
Фердинанд. Ты бледна, Луиза?
Луиза (встает и обвивает его руками). Ничего, ничего… Ведь ты со мной. Все прошло!
Фердинанд (берет ее руку и подносит к губам). И Луиза моя все меня любит? У меня то же сердце, что вчера, а у тебя? Я прибежал только взглянуть – весела ли ты, и потом идти и быть счастливымым. А ты не весела…
Луиза. Весела, весела, милый!
Фердинанд. Скажи мне правду! Ты не весела! Для меня душа твоя так же ясна, как чистая вода этого брильянта. (Показывает на свой перстен ь.) Тут не может появиться даже точки, чтобы я ее не заметил… ни одна мысль на этом лице не ускользнет от меня! Что с тобой? Скажи скорее! Только бы это зеркало не омрачилось – тогда нет для меня тучки в небе! Отчего ты печальна?
Луиза (смотрит на него серьезно и задумчиво, потом с грустью). Фердинанд, если бы ты знал, как лестны простой девушке такие слова!
Фердинанд. Что? (С удивлением.) Послушай, Луиза! откуда у тебя такие мысли? Ты – моя Луиза! Кто ж говорит тебе, чтобы ты была еще кем-нибудь? Так вот как встречаешь ты меня, милая обманщица! Будь ты полна любви ко мне, тебе бы и в голову не пришло делать такие сравнения! Когда я с тобой – весь рассудок мой тонет в твоем взгляде; когда я один – я в мечтах о тебе; а у тебя любовь уживается с рассуждениями. Стыдись! Каждую минуту, что ты предаешься этой тревоге, ты отнимаешь у своего милого.
Луиза (берет его за руку и качает головой). Ты хочешь утешить меня, Фердинанд, хочешь отвлечь мой взгляд от этой пропасти, в которую мне придется неминуемо пасть. Я гляжу на будущее. Голос славы – твои планы, твой отец и мое ничтожество… (Пугаясь своих слов, выпускает его руку.) Фердинанд! Меч висит над тобой и надо мной! Нас разлучат!
Фердинанд. Разлучат? (Вскакивает.) Откуда у тебя такие предчувствия, Луиза! Разлучат?.. Кто может разорвать союз двух сердец? разъединить звуки одного аккорда? Я дворянин… Пусть мне докажут, что моя дворянская родословная старше бесконечной вселенной или что мой герб важнее знаков неба в глазах моей Луизы: «Эта женщина создана для этого человека!» Я сын президента. Тем лучше. Что, кроме любви, может смягчить проклятия, которые навлечет на меня разорение страны моим отцом?
Луиза. О! как я боюсь его – твоего отца!
Фердинанд. Я ничего не боюсь – ничего, кроме конца твоей любви! Пусть горами встанут между нами препятствия – они будут мне ступенями, по которым я помчусь в объятия Луизы! Грозы враждебной судьбы во стократ усилят мои чувства; опасности лишь придадут больше прелести моей Луизе. Не говори же ничего о боязни, моя милая! Я сам, сам буду сторожить тебя, как волшебный дракон сторожит подземный клад. Доверься мне! тебе не нужно иного гения-хранителя. Я стану между тобой и роком, приму за тебя каждую рану, сберегу для тебя каждую каплю из кубка радости, принесу их тебе в чаше любви. (Нежно обнимает ее.) В этих объятиях играючи пройдет Луиза путь жизни; прекраснее, нежели какою оно отпустило тебя сюда, примет тебя небо и должно будет с изумлением сознаться, что лишь любовь придает душе окончательную огранку.
Луиза (в сильной тревоге, освобождаясь из его объятий). Довольно! Умоляю тебя, молчи!.. О! если б ты знал!.. Оставь меня! Ты знаешь, что надежды твои, как фурии, терзают мне сердце! (Хочет уйти.)
Фердинанд (удерживает ее). Луиза! Как! что? Что за странности?
Луиза. Я забыла эти грезы и была счастлива, а теперь! теперь! С нынешнего дня – конец спокойствию в моей жизни. Бурные желания – я это знаю – будут кипеть в моей груди… Уходи! Бог тебя прости! Ты зажег пожар в моем молодом, неискушенном сердце, и этому пожару никогда, никогда не угаснуть. (Быстро бежит из комнаты. Он безмолвно следует за нею.)
Явление V
Зал у президента.
Входит президент, с орденом на шее и со звездой на груди. Секретарь Вурм.
Президент. Серьезная привязанность? Мой сын? Нет, Вурм, этому я никогда не поверю!
Вурм. Прикажите, ваше превосходительство, – и я представлю доказательства.
Президент. То, что он рассыпается в комплиментах перед простой мещанкой, воркует перед ней да о чувствах толкует – это все возможно, по-моему, – и простительно. Но… И притом, ты говоришь, она дочь музыканта?
Вурм. Учителя музыки Миллера.
Президент. Хорошенькая? Впрочем, об этом и спрашивать нечего.
Вурм (с живостью). Прекраснейший экземпляр блондинки: смело можно сказать, она не ударила бы в грязь лицом и рядом с первыми придворными красавицами.
Президент (громко смеясь). Ты говоришь, Вурм, девчонка и тебе приглянулась… Только вот что, любезный Вурм, – если мой сын чувствует что-нибудь к этой девице, значит, мне можно надеяться, что дамы не будут им пренебрегать. Он может выдвинуться при дворе. Ты говоришь, девушка хороша собой; мне приятно, что у сына моего есть вкус. Если он напевает дурочке всякие обещания – тем лучше: значит, он себе на ум е. Он может и в президенты попасть. А удастся ему все это – отлично! Значит, он счастлив! Окажется в развязке комедии здоровый внучок – превосходно! В честь добрых предзнаменований для моего родословного дерева я разопью лишнюю бутылку малаги и заплачу в полицию кормовые деньги за его девку.
Вурм. Я бы более всего желал, ваше превосходительство, чтобы вам не пришлось распить эту бутылку ради развлечения.
Президент (серьезно). Вурм, помни, что уж если я чему верю – то верю упорно, а если сержусь – сержусь до бешенства. Я прощаю тебе, что ты хотел раззадорить меня. От души верю, что тебе очень бы приятно спихнуть с шеи соперника. Самому тебе трудненько отвадить сына моего от этой девушки, и ты вздумал употребить вместо хлопушки отцовскую власт ь. Это я тоже понимаю. Я даже в восторге, что вижу в тебе такие удивительные плутовские способности… Одно только мне не нравится, любезный Вурм: что ты затеял меня обманывать. Понимаешь? Шути сколько угодно, только не затрагивай моих правил!
Вурм. Простите меня, ваше превосходительство! Если и действительно – как вы подозреваете – во мне говорит ревность, то она говорит разве глазами, а не языком.
Президент. А я думаю, ее и вовсе быть не должно. Ну, не глуп ли ты? Не все ли равно: получить червонец что прямо с монетного двора, что от банкира? Хоть бы ты со здешнего дворянства пример взял. С ведома или без ведома, но у нас редко случаются такие браки, чтобы по крайней мере полдюжины гостей – а то и лакеев – не могли всячески познать женихов рай.
Вурм (наклоняя голову). В этом случае мне приятнее оставаться в мещанстве, ваше превосходительство!
Президент. Притом ты можешь в скором времени иметь удовольствие отлично отплатить своему сопернику за его насмешку тою же монетой. У меня в кабинете лежит приказ, по которому леди Мильфорд, по случаю прибытия новой герцогини, должна получить для виду отставку и выйти для полноты обмана замуж. Ты знаешь, Вурм, в какой степени значение мое зависит от влияния леди, и как вообще важнейшие пружины моих действий опираются на страсти герцога. Герцог ищет партии для Мильфорд. На вызов может явиться другой – заключить торг, овладеть вместе с любовницей герцога его доверием, сделаться ему необходимым… Герцог должен остаться в сетях моей семьи: короче, Фердинанд женится на Мильфорд. Ясно теперь тебе?
Вурм. Так ясно, что глазам больно… По крайней мере, президент в вас легко преодолел отца. Если майор окажется настолько покорным сыном, насколько вы ему нежный отец, то ваше требование может, пожалуй, встретить протест.
Президент. К счастью, я еще никогда не боялся неуспеха в таких замыслах, где мог сказать: «так должно быть!» Ну, вот видишь, Вурм, мы опять возвратились к пункту, с которого начали. Я сегодня же объявлю сыну о предстоящем ему браке. Выражение лица, с которым он будет слушать меня, или подтвердит твое подозрение, или совершенно опровергнет его.
Вурм. Извините, ваше превосходительство! Мрачное выражение, которое вы, возможно, увидите, может относиться к предлагаемой ему невесте так же, как и к отнимаемой. Позвольте просить вас строже испытать его. Выберите для него безукоризнейшую партию во всем герцогстве, и если он согласится, сошлите хоть на каторгу вашего секретаря Вурма.
Президент (кусая губы). Черт!
Вурм. Это так! Мать ее – олицетворенная глупость – все выболтала мне в простоте душевной.
Президент (ходит взад и вперед, подавляя в себе гнев). Хорошо! Сегодня же!
Вурм. Об одном прошу ваше превосходительство: не забудьте, что майор – сын моего господина!
Президент. Тебя не тронут, Вурм!
Вурм. И что старание избавить вас от непрошеной невестки…
Президент. Стоит того, чтоб помочь и тебе добыть жену. Ладно, Вурм!
Вурм (кланяясь с довольным лицом). По гроб верный слуга вашего превосходительства. (Хочет идти.)
Президент. Смотри, Вурм, – то, что я сказал тебе недавно по секрету… (Грозит.) Если ты проболтаешься…
Вурм (смеется). То ваше превосходительство покажет мои фальшивые бумаги. (Уходит.)
Президент. В тебе-то я уверен! Ты у меня, как жук на ниточке, – на собственных своих плутнях.
Камердинер (входит). Гофмаршал фон Кальб.
Президент. Как раз кстати. Проси!
Камердинер уходит.
Явление VI
Президент. Гофмаршал фон Кальб в пышном, но безвкусном придворном костюме, с камергерским ключом, двумя часами, шпагой и chapeau bas[1], со шляпой подмышкой. Завит a la hérisson[2]. Он с большим шумом подлетает к президенту и распространяет по всему партеру запах мускуса.
Гофмаршал (обнимая президента). Ах, здравствуйте, милейший! Как спали? как почивали? Простите, что так поздно имею удовольствие… Куча дел… обеденное меню… визитные билеты… составление партий для сегодняшнего катанья на санях… Уф! А тут надо было еще присутствовать при lever[3]и донести его высочеству о состоянии погоды.
Президент. Да, маршал, вырваться было трудно.
Гофмаршал. Да еще вдобавок меня заставил ждать мошенник портной.
Президент. И несмотря на все это, вы всюду поспели молодцом?
Гофмаршал. Да это еще не все! У меня сегодня беда за бедой. Вот послушайте!
Президент (рассеянно). Возможно ли!
Гофмаршал. Вы только послушайте! Не успел я выйти из кареты, как лошади вдруг чего-то испугались, начали рвать поводья и бить копытами так, что окатили мне грязью, с позволения сказать, все панталоны. Как тут быть? Ради Бога, поставьте себя в мое положение, барон! Я стою. Уж поздно. Дело днем. Не явиться же в этом виде к его высочеству? Боже правый! Что же приходит мне в голову? Я притворяюсь, будто со мной обморок. Меня берут на руки и кладут в карету… Я во весь опор домой – переоделся – скачу назад… Что вы на это скажете? Оказывается, что я все-таки первый в приемной… Как вам это покажется?
Президент. Превосходный экспромт человеческой находчивости. Но оставим это, Кальб. Значит, вы уже говорили с герцогом?
Гофмаршал (с важностью). Двадцать с половиной минут.
Президент. Вот как! Стало быть, вы, наверное, можете сообщить мне какую-нибудь важную новость?
Гофмаршал (серьезно, после некоторого молчания). Его высочество сегодня в шубке цвета merde d’oie[4].
Президент. Скажите… Нет, маршал, нет, у меня есть новость поинтереснее. Ведь для вас, верно, будет новостью, что леди Мильфорд выходит за майора фон Вальтера?
Гофмаршал. Может ли быть? И это уже решено?
Президент. Решено и подписано, маршал, – и вы меня очень обяжете, если сейчас же отправитесь к леди, приготовите ее к визиту и разгласите по всей столице намерение моего Фердинанда.
Гофмаршал (в восторге). О, с величайшею радостью, милейший! Для меня ничего не может быть приятнее… Лечу сейчас же… (Обним ает президента.) Прощайте! Через три четверти часа весь город будет знать! (Выбегает из комнаты.)
Президент (смеется, провожая его глазами). Говори после этого, что эти господа ни на что не годны! Теперь мой Фердинанд должен согласиться, или, значит, весь город лгал. (Звонит.)
Входит Вурм.
Позвать ко мне сына!
Явление VII
Президент. Фердинанд. Вурм. Последний вскоре уходит.
Фердинанд. Вы приказали, батюшка…
Президент. К несчастью, мне приходится приказывать, когда хочется порадоваться за своего сына! – Оставь нас, Вурм! – Фердинанд, в последнее время я наблюдаю за тобой и не нахожу в тебе прежней открытой юношеской живости, которая так восхищала меня. Какая-то странная грусть не сходит с твоего лица. Ты избегаешь меня, избегаешь общества. Фи! в твои годы можно простить десять кутежей, но непростительна и одна только забота. Предоставь мне думать о твоем счастье и старайся только следовать моим предначертаниям. Подойди ко мне и обними меня, Фердинанд!
Фердинанд. Вы сегодня очень милостивы, батюшка.
Президент. Сегодня, плутишка! И еще с какой кислой гримасой говорит! (Серьезно.) Фердинанд! Для кого прокладывал я опасный путь к сердцу герцога? Для кого я навеки нарушил мир с совестью и с небом? Слушай, Фердинанд!.. Я говорю с сыном… Для кого очистил я место, уничтожив своего предшественника? Эта история тем ужаснее терзает мне сердце, чем тщательнее стараюсь я скрыть свой нож от света! Слушай! Скажи мне, Фердинанд, для кого сделал я все это?
Фердинанд (отступает в ужасе). Уж не для меня ли, батюшка? Не на меня ли должно пасть кровавое отражение этого злодеяния? Клянусь всемогущим Богом, лучше совсем не родиться, чем служить оправданием этому преступлению!
Президент. Это что? Это что такое?.. Впрочем, твоей романтической голове можно простить. Фердинанд, я не хочу сердиться! Так-то вознаграждаешь ты меня, дерзкий мальчишка, за бессонные ночи, за мои безустанные заботы, за вечные угрызения совести? На меня падает вся тяжесть ответственности – на меня проклятье, гром вышнего Судии… Тебе счастье достается из вторых рук… Преступление не пятнает наследства…
Фердинанд (поднимает правую руку к небу). Торжественно отказываюсь от наследства, которое будет только напоминать мне злодея-отца.
Президент. Послушай, юнец, не раздражай меня! Если бы все шло по-твоему – ты весь век пресмыкался бы во прахе.
Фердинанд. Все ж это лучше, батюшка, чем пресмыкаться у трона.
Президент (сдерживая гнев). Гм!.. Тебя надо насильно заставлять думать о своем счастье! Чего десятки других не могут добиться при всех усилиях, то дается тебе играючи, как во сне! На двенадцатом году ты прапорщик, на двадцатом – майор. Я обделал это у герцога. Ты снимешь военный мундир и поступишь в министерство. Герцог говорил о чине тайного советника, о месте посланника, о необыкновенных милостях. Перед тобой – чудная перспектива: гладкий путь в соседство трона, к самому трону, если только власть стоит того, чтобы ее променять на призраки власти. И это не пленяет тебя?
Фердинанд. Нет, потому что понятия мои о величии и счастье не совсем похожи на ваши. Ваше счастье основывается редко на чем-нибудь ином, кроме погибели ближнего. Зависть, страх, хула – вот печальные зеркала, в которых отражается улыбка высокого властелина. Слезы, проклятия, отчаянье – вот страшная трапеза, за которою роскошествуют эти хваленые счастливцы, из-за которой они выходят охмелевшие и так идут, как в тумане, в царство вечности, перед престол Бога… Мой идеал счастья умереннее: он заключается во мне самом. Все мои желания схоронены у меня в сердце.
Президент. Превосходно! удивительно! неподражаемо! Через тридцать лет приходится мне опять выслушивать первую лекцию! Жаль только, что пятидесятилетняя голова моя стала уж тупа для ученья. Впрочем, чтобы не оставлять в бездействии такой редкий талант, я отрекомендую тебе кой-кого, и ты можешь тогда упражняться сколько хочешь в своем арлекинском ораторстве. Ты должен решиться – сегодня же решиться – вступить в брак.
Фердинанд (отступает в изумлении). Батюшка!
Президент. Без комплиментов! Я послал от твоего имени карточку к леди Мильфорд. Ты сейчас же отправишься к ней и скажешь ей, что ты ее жених.
Фердинанд. Мильфорд, батюшка?
Президент. Надеюсь, ты знаешь ее!
Фердинанд (вне себя). Да есть ли позорный столб в герцогстве, который бы не знал ее? Но, не правда ли, я смешон, батюшка, что принимаю шутку вашу за дело? Захотите ли вы быть отцом подлецу-сыну, соединяющему судьбу свою с привилегированной прелестницей?
Президент. Напротив! Я и сам посватался бы за нее, будь ей годен пятидесятилетний муж. Захотел бы ты быть сыном подлеца-отца?
Фердинанд. Нет! видит Бог – нет!
Президент. Клянусь, эту дерзость можно простить разве только ради ее оригинальности!
Фердинанд. Умоляю вас, батюшка, не оставляйте меня в этом сомнении: при нем мне невыносимо называться вашим сыном!
Президент. Да ты с ума сошел! Всякий благоразумный человек стал бы добиваться чести занять таким образом место своего государя.
Фердинанд. Вы становитесь для меня загадкой, батюшка. Вы называете это честью – честью разделять с государем то, в чем и он перестает быть человеком?
Президент разражается смехом.
Смейтесь, смейтесь! Оставим даже это в стороне, батюшка! С каким лицом покажусь я самому жалкому ремесленнику, который за своею женою взял в приданое по крайней мере неопозоренное тело! С каким лицом покажусь я в свете! Герцогу! С каким лицом явлюсь перед прелестницей, которая омоет в моем позоре пятно своей чести!
Президент. Где это ты разглагольствовать на-учился?
Фердинанд. Заклинаю вас небом и землею, батюшка! Эта гибель вашего единственного сына не сделает вас настолько счастливым, насколько он будет несчастен. Возьмите мою жизнь, если это может возвысить вас! Жизнь получил я от вас, и, не колеблясь ни минуты, я готов пожертвовать ею вашим успехам. Но честь мою, батюшка! Если вы отнимете у меня честь, то и дать мне жизнь было легкомысленной подлостью – и я буду проклинать в отце сводника.
Президент (ласково треплет его по плечу). Браво, браво, мой милый! Теперь я вижу, что ты вполне молодец и стоишь лучшей невесты во всем герцогстве. Так и будет! Сегодня же в полдень ты обручишься с графинею Остгейм.
Фердинанд (в новом изумлении). Этому часу назначено окончательно сокрушить меня!
Президент (подозрительно глядя на него). Надеюсь, против этого нечего возмущаться твоей чести.
Фердинанд. Да, батюшка, Фредерика Остгейм могла бы составить счастье всякого другого. (Про себя в крайнем смущении.) Что оставила в моем сердце нетронутым его злоба, то разрывает теперь его доброта.
Президент (не спуская с него глаз). Я жду твоей благодарности, Фердинанд!
Фердинанд (бросается к нему и с жаром целует у него руку). Батюшка, ваша милость воспламеняет все мои чувства! Батюшка, горячо благодарю вас за вашу сердечную заботу обо мне! Ваш выбор безукоризнен… но… я не могу… я не смею… сжальтесь надо мной… я не могу любить графиню!
Президент (отступая шаг назад). Ага! Теперь я поймал молодца! Так на эту удочку ты поддался, хитрый притворщик? Значит – дело вовсе не в чести, что ты отказываешься от леди? Значит, тебе противна не невеста, а самый брак?
Фердинанд стоит сначала в оцепенении, потом срывается с места и хочет уйти.
Куда? Стой! Этак-то ты уважаешь отца?
Майор возвращается.
Леди извещена о твоем визите. Я дал слово герцогу. Все в городе и при дворе знают об этом. Если ты сделаешь меня лжецом перед герцогом, перед леди, перед светом, лжецом в глазах двора… смотри, Фердинанд!.. Или если я проведаю про какие-нибудь истории… Ага! что это вся краска исчезла вдруг с твоих щек?
Фердинанд (бледный, как снег, дрожащим голосом). Как? что? Я – ничего, батюшка!
Президент (останавливая на нем грозный взгляд). А если это не ничего, и я найду причину твоего упорства?.. О! уж одно только подозрение приводит меня в бешенство! Иди сию же минуту! Вахтпарад начинается. Ты будешь у леди тотчас после пароля. Стоит мне захотеть, и дрогнет все герцогство! Посмотрим, как-то сломит меня упрямый сын! (Идет и еще раз возвращается.) Слышишь! ты будешь там, или берегись моего гнева! (Уходит.)
Фердинанд (приходя в себя после оцепенения). Ушел? И это был голос отца! Да! я поеду к ней, поеду, выскажу ей все… покажу ей ее, как в зеркале… Презренная! И если ты и тут захочешь моей руки, ничтожн<