Глядя в глаза тёмной ночи




Вагон 1

Последний вагон гильотинной машины

(экзерсисы, подражания и словесный понос 2005–2007)

 

Отчаянно дымилась сигарета,

И небо в ожидании дрожало,

Небо ненавидело луч света.

К груди все свои тучи прижимало.

И лицами утопленников в тучах

Так небо испугалось тишины.

И жаждало дыханья в бурях,

И все погибели были прощены

***

Хмурое, хворое, тихое

Таится за дверью печальное.

Что-то странное, старое.

Что таится давно уже.

В каждой чашке со сливками,

В каждой пачке с таблетками,

С утренней сигаретой.

С услышанной строчкой,

Обращённой ко мне ли.

С дорогими каменьями,

Засверкавшими засветло

На утренней зелени.

Чем, сваренными, ведьмами

Волшебными зельями,

В порошки истёртыми,

Препаратами горькими

Наколдую себе покой.

Заоконных чудес покрой

Обернётся сухой золой.

Почернеет каждый второй.

Запах морозный, стойкий

Станет парами чёткими.

А потом проталины змеями

Поползут следами чёрными,

Теряя хвосты и голени.

Запляшут так весело

Убогими калеками.

Все те, что каменели

Распустятся почкою,

Печенью согретою.

Печенье – брикетами.

Верёвки – удавками.

Искали уставшие

Глаза лицо серое.

Чьё-то чайное,

Хмурое, хворое, тихое.

24,08,2005.

 

Когда – то метались и в клочья рвались облака.

И ветер таскал деревья за волосы.

Как стремилась к кому-то моя рука,

И нега гнездилась в голосе.

Распахивал форточки резкий сквозняк.

Дыша, он пьянил, как коньяк.

Заперты форточки намертво ныне.

Всё – истекло. Ничего – и поныне.

Сентябрь 2005.

 

Цикл «В ночи»

«Ночь, В ночи тишина,

А в тиши ни шиша».

Рама.

В тумане зыбком что-то

Плывёт и утопает,

Редеет, опадает.

Быть может, это топот.

От чьих же это ног?

Курится где-то смог

От чьих-то тайных нег.

Или от них поблек

На горизонте свет.

Иль чей-то томный глас

Тревожит эполет

На кронах, как атлас

Дыханьем некто греет.

Землёй сырой так веет.

Что мокрая волна есть?

Туман и сырость

***

Зияет и чернеет что-то,

И всё молчит.

И воздух уж не матов,

Он нем стоит.

В тиши зиянье страхом веет.

Нечто, зиянья не теплее,

Разбудит резко в час ночной.

Развеет влагу надо мной.

Иссушит воздух, и дышать

Мне станет нечем. И зачем?

Когда зиянию глотать

Придётся влажный плен.

Наотмашь выбил из дремоты

Час ночи. Для чего? Зачем?

Четки в чертах предметы

До страшных следствий и причин

***

Ничто не нарушит покоя и сна

В отмеренных мне часах.

Как в час преднощный и хворый луна

Таблеткой уснёт на губах.

Так тайное что-то скользит

В щадящей истоме простуд.

И так тишина воцарит,

Во тьме и тиши растворится

Всё явное. Станет нагим

Всё то, что прозрачным зовётся.

Оно станет просто цветным

***

Как всякий изводит звук.

Бьётся, путаясь, вздох,

Не посмев превратиться в стон.

Неуместен, неясен и глух.

Ни к чему в такой яви, как сон.

Не зову ли в полночь кого?

Не зову, не кляну.

Мерцает из тьмы уголок,

Как в окно ни взгляну

Не светит фонарь луны

На нагие цветы,

Что, пестря, в молоке тонут.

У могильной плиты

Или в изголовье

Надо мной или нет

Или книги заглавие,

Или клетчатый плед.

За стеной пьян балаган,

Да всё ругань и брань,

Всё ночной порой

Облекись тишиной

***

Ни шагов, ни касаний, ни жестов, ни слов.

Есть квадрат потолка и светил два куска.

Ни браслетов, железных столов и силков.

Есть воды два глотка и стакан кипятка.

А промеж: ни ствола, ни хвоста, хвастовства.

Есть лишь сырость и пряность, опрятность.

Ни разгул баловства, Ни предлог колдовства.

Есть лишь томностью частью округлость

Ни полу, ни взгляд, ни сиденье назад,

А заброшенный час растревоженный.

Ни следы вернуть, ни грань разорвать.

А лишь взгляд совы разбуженной.

Октябрь 2005.

 

Некто с ребёнком мёртвым в постели

Доедает плоды своей неги.

Розы глотает, те, что на белом,

А с оттенками кажутся пеги.

Опомнившись, давит с досадой плечо

Существу, которому было в тот час

Легко, так не сухо, и так горячо,

Не открывшему залитых глаз.

Со зла пробуждения, выдавить крик

И будить не пытается больше.

Лишь всхлип, и туманного утра скрип

Не позволят тому длиться дольше.

27. 10. 05

 

О сыти

Месяцы клеятся

Днями рождения,

Домики лепятся

Хуже варения.

Треснула рожа

Коркой арбуза.

Ссыпалась сажа

В трещины грузно.

Как с макияжа,

Тени с лица.

Люди с пляжа –

Ища мясца

15. 12. 05.

 

Из-за занавески глядит

Что-то на крысу похоже.

Это светильник стоит,

Словно больной прохожий.

Струсил, и на пол спущен,

Чтоб не пугал в тиши.

В самой сумрачной гуще

Свет весь насквозь прошит.

Ничто не дрожит,

Плывёт и густеет,

Вот уж задушит

И всё опустеет.

15. 12. 05.

 

Томные лица тянутся к солнцу.

Руками к соскам своим венцу.

Я у дна бутылки его вина,

Взгляд, чьим укрыта его спина.

Засыпаю вслед его следам,

Что сорит следами к своим мадам.

24. 12. 05

 

Узник

Замкнут, печален, неприхотлив,

Запертый в стену мой узник.

Дерзок, опасен, нетерпелив,

Вырваться хочет, проказник.

Алчным и дерзким он взглядом

Нижет полуночи тьму.

Как он тогда полон ядом,

Как он страшён, не пойму.

Так страстно за мною следит

Страдалец томящих истом.

За каждым он вздохом следит,

Издать хочет яростный стон.

2. 01. 06.

 

Романтика

Всё так сверкало

И свечи пылали вокруг,

Вены срывала

Игла с бледных синеньких рук.

Январь 2006

 

Сыпет снег прощаньем

Белым, чуть печальным.

Снег идёт последним

В очередь за хлебом.

Покрывалом бледным,

Кроющим захлёбом.

Лёг, без перехлёстов,

Мягко и не хлёстко.

Укрывает остов,

Просто и без блёсток,

Без помад и глэма.

Гладью гобелена.

23. 01. 06

 

Есть окно, невнятна там картина.

А в окне хорошая квартира.

В чужом окне сладчайшая фигура

Истекает и совсем уже бессильна.

Сквозь город самый сладкий запах

Так неизвестен и непостижим.

Дни медленно на задних лапах

Не поспевают вслед за ним.

Февраль 2006 года.

 

Издали смотрят сюда фонари.

В голое настежь окно.

Может быть, кто-то кому: «Не ори!».

А кому – то тому всё – равно.

Нервно и странно дрожанье всех форм.

То же, что дрожь в запотевшем окне.

Так же звучит в зеркалах палиндром.

Столь же едино, сколь наедине.

Зима 2006

 

Марго

Лермонтову привет.

Угрюмо скала возвышалась

Над бурной и пенной рекой.

От пропасти самая малость.

Над нею – тумана покой.

Там башня в вершине гнездилась:

Высокие своды окон.

Во тьме полуночной светилась,

Луны, отражая поклон.

В той башне надменно и властно

Царила княгиня Марго.

Герои искали напрасно,

Свой пусть клали так высоко,

Княгини найти благосклонность,

Лишь гибель нашли там они.

Ни к кому, не излив свою жалость,

Она утром гасила огни.

Холодной ночною порою

Два путника вдаль шли на свет.

В сумерках сбились с дороги,

Карабкались сын и отец.

Двери тяжёлую ручку

Озябшие руки берут.

Путники видят служку,

За ним в галерею бредут.

Как ангел добра княгиня:

На ночь дала им приют.

Но гости, что были родными,

Наутро друг друга убьют.

Счастья, вкусив наслажденье,

Стали рабами они.

Над ними дрожит наважденье.

С покорностью обречены.

Многим подобные двое

Гибелью платят любови,

Хищной и властной деве,

Играющей картами крови.

Хищная, страстная дева,

Забудет о жертвах своих.

Листья, упавшие с древа,

Сколько их там, молодых.

Башня во влаге тумана,

В объятьях тиши замерла.

В веках на плечах великана,

Как жизнь из той башни ушла.

Под башней скала над водою,

Над чистой и пеной рекой.

Коей смыт ужас ночной,

И кровь унесло как рукой.

20. 03. 06.

 

Ты – жирная точка моих притязаний,

Ты – злая ухмылка вселенной.

Ты – драка ворон за кусок мертвечины.

Ты – последний вагон гильотинной машины.

Ты – игольное ушко над синею веной.

Ты – жестокая кара за грех ожиданий.

Ты – жирный плевочек в чашечке чаю,

Тебя ненавижу, тебя проклинаю.

Ты озёрная глубь при полночной луне,

Ты – молчание птиц в поклонении тьме.

Резкий ветра порыв, ставни рвущий навзрыд.

Ветви дроби в стекло, без навета молитв.

Ты – туманом подёрнута тайна воды,

Что, дрожа, поглощает свеченья следы.

Обрываются звуки в густой полумрак.

Ясный день удаляется, как верный раб.

Ты – раздавшийся где – то протяжнейший вой.

Половина моста на гнилейшей из свай.

14. 04. 06.

 

Не слышит, и слышать не нужно.

Пускай отдохнёт и поспит.

Пускай будет страшно и больно.

Средь ночи с постели вскочит

Помчится туда, где не звали,

Но голос, зовущий, где был.

Туда, где давно уже спали,

И кофе вечерний остыл.

16. 04. 06.

 

Ночью все кошки серы,

Ночью все страхи полны.

Стены – пологий берег,

А темнота, как волны

 

Эпиграмма

Отдыхает пробитое светом окно.

Серую кошку пробило на хавчик.

Возраст кого – то пробил на словесный понос.

Но неясно, в чём мы перед тем виноваты.

Как лица, с испорченной временем, кожей,

Туман лезет в рытвины дня, как песочек.

И таинство сумрака длиться не хочет –

Останется жить в неуютной прихожей

Осень – блядь

Распущена, грязна, влажна.

Выходит в сумерки она.

Развозит тени по лицу,

Прикладываясь вновь к винцу.

Волосы так спутаны висят

Клоками жёлтыми и красными. Наряд

Оборван и растаскан наповал.

На мелкое парфюм ей ветер разорвал.

Разнёс тот запах, как молву дурную.

Потаскал неделю и другую.

Осталась плоть на поруганье птицам.

Набрякли облака – мешки по лицам.

Сифилис дождей сгноил ей нос,

И свёл бедняжку на погост.

Прикрыв лишь жёлтою листвой

Стан истощённый и кривой.

22. 02. 07.

 

Последний звонок (эпиграмма)

Таская пьяных школьниц в подворотни,

Смеются парни, угорая в прах.

Там душно в них, и пахнет, как в уборной:

Интимный рай для голубков и птах.

июнь 2007

.

В кипучем бункере, соседи подворотни,

Поднялся кипишь театральных крыш.

Я рада, что у вас там тайн сотни.

Они дождём мне в ночь играют трэш.

Так дома лабиринт, пещерою сокровищ

И барахолкой лиц, уводит на чердак.

Квадратный каждый метр, как полигон игралищ,

Где каждый голоден и каждый полунаг.

Где с каждым сновидением дробится

Рука тяжёлая, дублёная, в дыму.

И всё стучит, и хочет вмиг разбиться,

И зыбко всё в таинственном дому.

июнь 2007.

 

Урбанистическое утро

Переулки, перекрёстки, магазины и кафе.

Здесь дворы и подворотни задремали в тишине.

Старый дом стоит, раскрашен, он немного подшофе.

И машины убегают через гору в ранней мгле.

Закусил узды троллейбус, на охоте на людей.

А домов фасад в тумане закурил искру окон.

Скоро в садики и школы на убой сведут детей,

А на кухне, на тарелке зашипит тугой бекон.

 

На мосту

Мосты, подростки; на рыбной ловле

Завис мужчина, стремясь укрыться

От всех, от дома, жены и солнца:

Откинулся Сизиф на волю.

На берег правый и берег левый

Снуют, торопятся, лезут, рвутся.

На рынок, в транспорт, кипящей лавой,

Пары, дыханье, слова несутся.

Скрипят перила под груз одежды.

И дети с лодок – жестянок в воду

Бросают кости свои, однажды,

Остаться чтобы внизу, без броду.

А с той стороны таится остров:

Многоэтажный раёк комфорта,

Домов – шифоньеров, что прячут остов

Чужих окошек любого сорта.

4 и 5 июля 2007

 

К прицелу

I

Вагоны подъездов в недвижимой тени

Зажгутся и станут капризами ночи.

Беговых тротуаров закончился тренинг

И окна сквозь тюль застилаются скотчем.

Вагонами свадеб бесчисленных фары

Голодных машин понеслись на охоту.

Всё чаще вдоль стен появляются пары:

Гуляют, пытаясь прикончить зевоту.

Бегущие стайки с пометой коронной

Обходят, с почётом, места своей славы:

В хохочущих джипах и с помпой картонной,

Из окон полившейся хромовой лавой.

 

II

Так бегло читая с листа эти стены,

Несётся торпеда, как ангел затмений.

Проносятся мимо живые измены,

Размазавшись тканью пяти измерений.

Титаны в вульгарной одежде под шкуру

На всех перекрёстках поставят прицелы.

Поставят мираж: небоскрёбы-фигуры

Царапают крыши ногтями, как стрелы.

Потом уезжают под собственный хохот,

Оставив теряться в сомненьях квартиры.

Не слышны ни топот, ни шины, ни молот,

Ни кто-то, кто едет обстреливать тиры.

 

III

Идут, спотыкаясь, с попоек и оргий,

Готовые навзничь устраивать пип-шоу,

С Олимпа спускаются адские боги

На поиски юных, годящихся в пищу.

Погромами, молотом, ставни на щепки,

Десятками глаз, проколовших завесу,

Зальют тротуары вином, слишком липким,

Для всех любопытных, кто вышел из лесу.

Отравленным облаком, розовым, дымным

На мегаполотнищах цвета индиго

Включаются лампочки без абажурных

Теней. Их не выключить, так как не близко.

 

IV

Сквозь запах печенья желудок голодный

Проносят студенты по улице пыльной.

Закатные ставни гербов из рекламы

Добавят огня на прохладное пламя.

Кого-то из дома погонит охота,

А кто-то приникнет к стеклу в ожиданий.

И где-то кипит, начинаясь, работа,

Хотящие неги, снуют, как пираний.

1–4. 09. 07.

 

Статен, как совковая статуя,

Через мостик трепещущий тащится.

Шевелюрою пепельной, сбитою

Задирает небес каракатицу.

А безумцы-то мимо кидаются,

Презирая мосты и условности.

А они без ступень поднимаются,

Позабыв пересмешки и совести.

26. 09. 07.

weekend for two

Не сон ли чей-то смутный мы

С.Я. Парнок.

Белели стены в тишь двора

И сохла ветвь под ветра свист.

В окно светильник с тёмным бра

Глядит и ждёт: сгорит ли лист.

Язвит мадера, колит в бок.

Смешит язык-наглец его.

Вздохнуть мешает дымный клок.

Какой! Какой! Красив! Нагой.

Пора. Идти. Прощаться. Пусть

Уйти успею до простуд.

Нарядный город, чёртов гусь,

Нас не заманит в свой сосуд.

11. 10. 07.

 

Второе октября 2005 года

(очерк)

Тёплый октябрьский день. На одной из главных площадей проходят глупейшие народные гулянья с визгами, плясками и воплями. Я шла по другой стороне улицы, тенистой и степенной.

Несмотря на детей и петарды, общая обстановка была вполне сносной. Сносностью обстановка была обязана приезду одной означенной персоны. Оный должен был состояться на площади перед одним большим магазином.

Через пол дня после утренней прогулки настало время отправляться на сейшн.

Посреди площади перед большим магазином, с помощью двух грузовиков соорудили сцену. Народу было не так уж много. Среди суеты, музыкантов и прочих находилась и Означенная Персона, бывшая свежа, бодра и подтянута в тот день. Среди прочих были люди с филфака, с коего мы с подругой, и ещё много случайного народа.

Сфотографироваться с Означенной Персоной пожелала тётка сумками и гусиным строем малолетних детей. Снявшись, тётка с сумками стала нещадно бить орущего ребёнка. Убожество этой детсадовской картины удручало и раздражало.

Мы с подругой, её знакомым и с пивом флегматично наблюдали за всем происходившим.

Мимо слонялись кучки, будто грязноватых, подростков. Не желая уподобляться тёткам с сумками и подросткам, и не испытывая должного интереса к фотосессиям и автографам, мы чинно стояли в стороне и обсуждали всё происходившее вокруг нас. Кроме обсуждения туалета и наряда Означенной Персоны, мы не могли не удивиться её терпимости.

Лысый Глобус из окружения Означенной Персоны разглядывал нас с неприятной подозрительностью.

Публика оскорбляла Означенную Персону, получив автограф, подбегая за ним. На лице Персоны стали проявляться досада и лёгкая усталость. От чужой назойливости она не смогла укрыться даже в нанятом маршрутном микроавтобусе. Нам смертельно надоело затянувшееся выступление разогревающей команды. К тому времени народу заметно прибавилось. За сцену проход был свободный. Там мы нашли почти всех бывших на площади людей с филфака. Там были и брутальные панкессы, ещё вчера казавшиеся хозяйками медной горы, а сегодня, подбегая к Персоне, они казались полными дурищами.

Мы наблюдали за хамоватыми искателями автографов, которые Персона ставила прямо на их алчущих телесах.

Подруга, так как видит чуть получше, чем я, приметила на первом сидении, довольно молодую девицу предположив, что это «сестрёнка» Персоны.

Моя знакомая, обожательница Персоны, бывшая курсом старше меня, суетилась и ужасно нервничала. Со слов Орловой, бывшей там же, Обожательница со старшего курса сконфуженно подскочила к Персоне: «А можно сфотографироваться – пауза – с Вами», «А можно Вам руку пожать?» – Персона, опустив глаза, спокойно и холодно: «Ладно».

Получив всё возможное для себя, Обожательница продолжала пребывать в трепете и ликовании. Там же некая кобылообразная девица в костюме обливалась слезами на плече у какой-то женщины.

Парниша, видимо друг Орловой, подошёл почти вплотную к Персоне: «Где тут ш***а, я тоже хочу автограф!». Означенная Персона резко закрыла окошко двери. Её окружение и Лысый Глобус сели в автобус, который тут же тронулся и исчез.

Мы подумали, что Персона, устав, решила найти более укромное место. К слову сказать, толковой охраны не было.

Без Персоны стало скучно и ещё более убого. Наш знакомый исчез. Я захотела домой. Дома, в окно своей спальни я видела ту площадь, освещённую и шумную, и не могла отделаться от мысли, что Означенная Персона не выйдет сегодня на сцену.

 

8. 03. 06.


Вагон 2

 

Тайны остывших век

(становление поэтики формизма)

Посвящается З. Т.,

создавшей сюрреальный уголок,

в котором, ненадолго, приютилось моё сознание.


Формизм

С признательностью Галине Ивановне Михайловой

– Цветаевой от лингвистики.

Формизм – новая концепция, на данный момент, литературного искусства. Не исключается формизм в изобразительном искусстве, музыке, театре и кинематографе.

Корни формизма в модернистских течениях (авангардизм, дадайзм, сюрреализм, футуризм, и в общей эстетике авангарда), в формализме (литературоведческом, литературном).

В отличие от формализма, формизм не является литературоведческой школой и не имеет чётких лингвоцентрических постулатов, и доминанты научности, в целом.

Формизм акцентируется на форме, стиле, технике. Стиль – не функциональный (как в теории «Трёх штилей»), а стиль, как своеобразие, причудливость внешнего образа. Акцент на форму – это не диктат размера или жанра, а самоценность, рельефность самой формы, обнаружение её собственного особого значения (от формалистов).

Из формализма же заимствовано понятие материала. Материал – это:

1. То, из чего создаётся формистский текст:

а) исходный текст, который интерпретируется, деконструируется – реконструируется. (Выбор исходного текста обусловлен точным «глазомером скорняка», выбирающего подходящее сырьё).

б) собственные ассоциации и производные жизненного опыта формиста.

2. Лексемы, фонемы: слова, звуки, их сочетания. (Допускаются ноты, цвета, предметы, пластика).

Стилистические приёмы и элементы образности – это не материал, а метод образности. Кроме метода образности, в методику формизма входит метод письма (авто, рациональное письмо, фонетическое (из одних звуков и звукоподражаний) и живописное (построенное на визуальных ассоциациях)).

Каждый выбирает и комбинирует методы письма самостоятельно. Метод структур – способ стихосложения, размер, фонетическая или графическая структура текста. Методика выбора исходного материала или материализации своих ассоциативных рядов в определённую форму.

Содержание формистских текстов выводится непосредственно из формы, так как сам «голый» звук так же не лишён значения. Содержание, в целом, складывается из звукового, лексического, синтаксического уровней. Таким образом, каждый уровень языка вносит в текст свои пласт значения. + окказиональная (индивидуально авторская) образность. с собственными ассоциациями. Содержание формистских текстов многослойно и иногда избыточно.

Если формистский текст – это результат деконструкции – реконструкции, то к четырём предыдущим смысловым уровням (фонетический, лексический, синтаксический, окказиональный) прибавляется смысловой элемент исходного текста.

До настоящего момента, форма оставалась подчинённой информации – социальной, философской, интимно-личной. Информативность являлась смыслом существования креативного предмета (текста, изображения, звукоряда, вещественной или пластичной конфигурации). Информация – не есть значение. Информация направлена на какой-либо объект, и без него не представляется возможной. Значение же самодостаточно и абстрактно. Сегодня креативный предмет предстаёт в чистом, реальном, самом вещественном своём варианте. Вещественность уникальна и не подвержена размыванию и разрушению. Вещественность имеет непосредственное выражение в форме.

P.S: писать стихи о поэзии, о том, как сам автор пишет (и как писать следует) – дурной тон. Следовательно, тема «я – поэт», как и темы «поэта и поэзии» для формиста – это табуированная тема, касаться которой непосредственно в продукте – неэтично и вульгарно.

Лишние объяснения принижают вещь, поэтому, вещь в объяснении не нуждается, поскольку она есть, и это её полностью оправдывает. Вещь, как буквально предмет, так и, в целом, изображаемое действие или группа предметов в их статике или динамике.

Формизм – это больше вещизм, нежели философия. С рассуждениями о законах мироустройства и с поиском смысла жизни «просьба не беспокоить».

Формизм не выражает (уж тем более, внутренних переживаний), он синтезирует и делает (технически формирует) образы.


Celebrity

(Трагикомическая пьеса на абсурдный лад).

Действующие лица:

Главред

Интервьюер 1

Интервюер 2

Селебрити.

Действие первое.

Подсобка. За столом пьют Главред и два интервьюера. Интервьюер2 сильно подшофе. В подсобку случайно вваливается селебрити. На столе бутылки, спиртовка, чай, кофе.

Интервьюер 1: (широко улыбаясь) Здрасьте. Рады вас видеть. Газета «Рай уродов».

Главред: Чего?!!

Интервьюер 1: Не «Степная пыль» же.

Главред: Кто даст интервью газете «Рай уродов»?

Интервьюер 1: Кто-нибудь. (к Селебрити) Извините. Будьте любезны небольшое интервью.

Селебрити: Чего?

Главред: можно интервью?

Селебрити: У кого?

Главред: У Вас.

Селебрити: Зачем?

Интервьюер 1: Просто так.

Селебрити: (начиная раздражаться) Вы кто?

Главред: Газета.

Интервьюер 1: О! Мы – газета!.

Интервьюер 2: Ну…И кто гла вв ред?

Интервьюер 1: Тот, кто самый трезвый. (указывая на Селебрити) Вы!

Селебрити: Я? Почему?

Интервьюер: Потому что Вы – трезвее нас. (ставя на стол непочатую бутылку вина) Пока что

Селебрити: (резко) Вам чего?

Интервьюер 1: Хотите чаю? Кофе?

Селебрити: Какого чаю? Чего вам от меня?

Интервьюер 1: Побудьте с нами.

Селебрити направляется к двери.

Интервьюер 1: Не ходите к ним. Они Вам и чаю не нальют.

Селебрити непреклонна.

Интервьюер 1: Щас как свистну.

Селебрити: И что?

Интервьюер 1: И будет… Свист.

Селебрити уходит.

Конец первого действия.

Действие второе:

Те же. Там же, без Селебрити.

Интервьюер1: Тоскливо как-то стало.

Главред: С чего бы?

Интервьюер1: Да так. Селебрити нету.

Главред: Далось оно тебе сто лет. Пей уже.

Интервьюер1: Неохота.

Главред: Чего это?

Интервьюер1: Станет ещё тоскливее.

Главред: Хочешь, пойдём, посмотрим, чего они там делают.

Интервьюер1: Да нет. Чё мы будем как эти.

Интервьюер2: Какие эти?

Интервьюер1: Ну, эти все, неинтересные. Нужна щель.

Главред: Зачем?

Интервьюер1: Вщемиться. Подсмотреть.

Главред: Выйдем, посмотрим!

Интервьюер1: (закуривает. Подходит к вентрешётке. Садится, пытаясь вжаться в стену. Заглядывает в вентрешётку). Там! Никого!.

Главред: Да? Совсем?

Интервьюер1: (впадая в панику) Совсем! (Дрожащим голосом) Там одни… трубы.

Интервьюер2: (отрывая голову от стола, озираясь) Трупы? Где?

Главред: (подбегая к вентрешётке) Посмотрим, может там, глубже.

Интервьюер1: Там трупы?!

Главред: Наверное.

Интервьюер2: Милиция!

Главред: Зачем милиция?

Интервьюер2: От трупов.

Интервьюер1: Где они, эти трупы?

Главред: Может быть там, в трубе.

Интервьюер1:Откуда ты знаешь, что там трупы?

Главред: Незнаю. Наверное есть.

Интервьюер2: Постучите. Может они выйдут?

Интервьюер1: Кто? Селебрити?

Главред: Трупы!

Интервьюер1: А может, Селебрити тоже?

Главред: Какие Селебрити? Мы трупы ищем.

Интервьюер2: Мы детективы? Мы же были газета.

Главред:Мы газета под прикрытием.

Интервьюер2: детективная газета?

Главред: Мы под прикрытием ищем трупов.

Интервьюер2: Под прикрытием водятся трупы? Каким прикрытием?

Главред: Ну чем их там прикрывают?

Интервьюер1: (тихо) ветошь?

Главред: Сама ты ветошь. Хотя не знаю, может быть и ветошью прикрывают.

Конец второго действия.

Действие третье:

Те же. Подсобка.

Интервьюер1: Может быть, трупы зайдут с другой стороны. Через дверь. Может быть и Селебрити с ними.

Интервьюер2: А трупы узнают, какая дверь наша. Вдруг они зайдут не в ту дверь.

Интервьюер1: Тогда не судьба.

Главред: Всё-таки, они должны быть где-то здесь (кивает на вентрешётку).

Интервьюер2: Что трупам делать в отдушине? Дышать свежим воздухом? Они бы там, наверное, воняли.

Интервьюер1: С чего ты взяла, что трупы воняют? Вдруг они моются?

Главред: Посидим, подождём. Вдруг они придут.

Интервьюер2: А они точно не в трубах? (подходит к вентотверстию, снимает решётку, стучит пустой бутылкой по трубе).

Интервьюер1: Может быть, они ниже. А это точно не шахта лифта?

Главред: А где тогда лифт?

Интервьюер2: Может быть, не работает.

Главред: Будем ждать лифта. Вдруг трупы на нём катаются.

Интервьюер1: Если это ШАХТА, то должны быть и шахтёры. Шахтёры – лифтёры. Катают трупов по этажам. Вдруг Селебрити тоже с ними (хихикая). Посмотрим!

А-то скучно без них.

Главред: Ладно. Тихо. Ждём лифт.

Конец

«2 слова об абсурде»: до «Селебрити» абсурд занимал второстепенное, подчинённое положение, являясь средством изображения «недочётов» социальной или философской действительности. Абсурд этой пьесы в самой её структуре, в том, что она построена на игре слов, в самом изображении, в самих диалогах. Абсурд занимает самое доминирующее место, концентрируя смысл в столкновении различных значений одного и того же слова. Абсурд «голый и прекрасный» даёт возможность полюбоваться красотой своей первородной естественности.

31 октября – 6 ноября 2007

 

Дымка. Через – светят лампы.

Через лампы дымка мантий

Чьи-то кутает секреты,

Чьи-то пьяные заветы.

Настежь запертые двери,

Где височных долей сверлят,

Поцелуями, нейроны.

Свежерыбные вороны

Скорлупу зрачков объели,

Взгляд удерживая еле,

Объективного прицела

На своей, из перьев, шкуре.

Они мужественно курят

В клювах рыбными бычками.

Рыбные бычки таились,

Рыбные бычки молчали.

Только головы мычали,

Боли в стон ковать бессилясь.

Смыв, проклёванные веки,

Головы сказали неким…

14. 11. 07.

 

ГРАница

Грани гранатовых гребней графмассы

Сгрудились в груды, грозят всем грибами.

Греют, грубят громовые гримасы,

Грезят, гремят в килограммы: дремали.

Гривы карнизов кривили границы,

Граммы из кранов грозились разбиться.

Дрогли, скреблись, согревались, сгребались,

Бродили в траншеях, проштрафив опасность.

20. 11. 0

 

Линия белая, чёрная, искоса

Мажет наотмашь и режет глаза.

Вьются на привязи цепкие привкусы,

Молнии никнет к виску полоса.

Чёрные чёртовы чертятся трубочки.

Трубы и трубки, троллейбус – трамвай.

Трезвым и твёрдым трезвонят из дырочки

Глыбы и глотки: боли – заживай.

29. 11. 07.

 

Вот что: шубы – шутки снега. Штуки.

Штуки знаков, штуки шуток, вещь.

Штуки эти штурмом бьют без стука.

Шорох? Тихо. Тишь у чьих-то плеч.

Проседь? Это иней плесневеет:

Плеск белёсый, синий. Или нет.

Или снег – всего лишь плесень плесней.

Это размохрившийся скелет.

29. 11. 07.

 

Висят, свисают грозди – люди,

Без глаз, без воли, без ума.

И к шеям тянутся, как будни,

Впивают зубы, спят без сна.

На шеях крепких волокутся,

Петлёй иголочных дорог,

До всех подмостков грузом куцым.

На каждый валятся порог.

Сквозь сотни дней гудок протяжный

Сирен и тёмных заводских

Столбов хватается так жадно

За шеи, спины, бьёт под дых.

Дымят столбы, дымит табак,

И люди скрылись, гроздьев нет.

И ветра вой и вой собак.

Дорожек дорожает след.

декабрь 2007.

 

Наблюдая динамику вихря

В турбине стиральной машины,

В ожидании, когда всё затихнет,

Замывают всё то, чем шпионы

Наследили, ослепнув, оглохнув.

Заклиная машину – «Скорее!»,

Кто-то повести пишет доносов,

Кто-то гложет бычки, чтоб сгорели.

Все четверо ждут и почуять

Пытаются чьё-то дыханье.

Там внизу кто-то ходит печатью

И за дверью украдкой шпионит.

Где-то там завывают сирены,

Намекая на то, что не правы

Эти четверо в дрожи и пене,

Что китайским шпионам расправой

Заплатили за блики в окошке,

Подозренье во взглядах сквозь щели,

За китайскую липкую слежку

И за азбуку Морзе без цели.

18-09, 12, 07.

 

Живая заметка

А он всё плакал, напевая «Лондон»

(О расставании, навсегда, с женатым мужчиной).

Декабрь 2007

 

Шум ума той закованной тишины рос и разрастался.

Ширма изогнулась

В пласты швов ровного сна.

Сна сказок фикция,

Запрет словесных оргий.

Садизм домов без крыш –

Сферический напалм.

Мигалки пьют псалмы.

Йоты нег млеют, мнутся:

Сегмент игры растёт извне,

До снежных бурь,

Белёсых брызг.

Февраль – брезент.

20. 12. 07.

 

Ни капли иголки,

Паролей двустволки.

Лисы и волки.

Тысяча нолик.

Удавчик и кролик

Любят до колик.

Любят и байньки,

Байньки, байньки,

Где были? У зайньки.

Ели – пили – пили – курили.

Всё разгромили,

Сели на крылья

«Стерлитамак – Севилья».

Летели – летели.

Зелёные ели

Белели, синели.

На стульчиках, тучи

Мрачнее сидели.

Под белые ручки

гуляли в отели

Курили и ели.

21. 12. 07.

 

Осадки – язвы фикционных дрязг.

Язвил туман осадками под мозг.

Осели червоточины под крен

И поджидают посетителей перин.

«Сжалься!» – сжатый стонет короб.

Короб зажимает ворот.

Плечи кутает, не спит.

В коробе разлит иприт.

21. 12. 07.

 

Не блекнущие

И вот появился паровоз, который всех переехал.

И стены распахнули свои глаза и увидели

Неблекнущие. Они сияли, как прореха.

В час глубины, когда уснули все изобретатели

И заглох последний фуникулёр на праздничной люстре,

Снова загорелись Неблекнущие, как в костре,

В котором устали томиться глыбы

Огнистых кусков анекдотов от рыбы.

Не блекнущие смеялись, они смотрели в упор и даже.

Неостановимые ни чьим рупором,

Прекрасные спины множились, как драже

Тех самых, кругленьких в кофе с сахаром.

Те самые Неблекнущие появлялись

В самых неожиданных местах.

И однажды в них показалась примесь

Чего-то, что теплилось градусах в стах.

Из плоских материй, то и дело, появлялась рука.

Такая плотная, она принимала разные формы,

Являя пластику старика,

Который гонится за своим отраженьем.

Но даже рука не была в состоянии понять,

Откуда взялись Неблекнущие.

1. 01. 08.

 

Мертвец в раковине поперхнулся собственными глазами.

Он просто увидел, как в нескольких квадратных метрах

Один человек проверяет болеустойчивость (самыми

Дерзкими и резкими способами) другого. Не страх,

А что-то другое скрывает водянистый подтёк

Тихими и скорыми шагами тарелок по чьим-то сухим

И разгорячённым ссорой, рукам. Навлёк

Свет конфузов своей робостью. С ним

было бы легче увидеть треть угла в две четверти.

Но свет, на своё юбилейное заседание, унесли черти.

3. 01. 08.

 

По койкам – помойкам ползут дымоходные сны

И «скорые» где-то торопятся, воют, бегут.

И дымного цвета кирпичные стены иных

Звонками торопят под, гаснущих окон, приют.

Трезвонят под кровлей осанкою труб дождевых

Немые ответы, не взятых под ухо, мембран.

Звенят, обрываясь клокочущим пульсом, под дых.

Они, цепенеющим ритмом, звенят в барабан.

Январь 2008

 

Сказка

Угол, прямо в девяносто,

Битый, тёртый был, обветрен,

Дерзок, ходит эгоистом,

Пошаманить неумерен.

Угол полюбил отрезок.

Тот отрезок – лебедь белый:

Много кружев, где-то резок,

Где-то сверлит взглядом серным.

Угол таять, присмирелся,

Пузыриться стал узором.

Завелась гипотенуза,

Угол стал худеть. Напором

Он к отрезку и с мольбами,

А отрезок шеей вертит,

Ходит плавными шагами.

У угла разнылся катет.

Скоро станет треугольник

Угол от таких терзаний.

Синусом божится, молит,

Кажет косинус клеймённый:

Кем угодно, минус – плюсом,

Огурцом, шанель – лосьоном,

Стюардессой, биссектрисой,

Первитин – примат – бульоном

Будет пусть отрезок рядом,

Или угол близ отрезка

Рельсом, шпалой, раем, адом,

Лобстером, салат – нарезкой.

Внял отрезок или нету –

Это целый пуд секрету.

Январь 2008

 

Похождения ящика из комода

В доме ящик из комода.

Ящик вышел погулять.

Был наряжен он по моде,

Как из платин циферблат.

Был в гостях у агронома,

Проверял дренажный пресс.

Пил вино из гастронома

И смотрел кино мэтресс.

Сыпал ящик жемчугами

На рассыпчатый ковёр.

Обещал проплыть панамы,

Но не с



Поделиться:




Поиск по сайту

©2015-2024 poisk-ru.ru
Все права принадлежать их авторам. Данный сайт не претендует на авторства, а предоставляет бесплатное использование.
Дата создания страницы: 2019-04-14 Нарушение авторских прав и Нарушение персональных данных


Поиск по сайту: