Рецензия на статью Стивена Коэна «Можно ли было реформировать советскую систему?»
Исполнитель: Юдакова А.С
студентка 201 группы факультета журналистики
Научный руководитель: Баранова Л.Я.
Екатеринбург 2012
Хотелось бы начать с того, что доверять статье Стивена Коэна и считать её абсолютной истиной было бы чрезвычайно неразумно, поскольку Стивен Коэн принадлежит к школе Горбачёва. Он воздавал ему хвалу, когда тот находился у власти, а впоследствии стал страстным защитником горбачёвского наследия, яростно нападая на его критиков в России и Соединенных Штатах.
Почему погиб Советский Союз?
Почему погиб Советский Союз? Этот вопрос по сей день остается без ответа. С декабря 1991 –го российские ученые, политики и общественность не перестают спорить об этом, в то время как у большинства западных комментаторов уже готов ответ: советская система была нереформируема и, следовательно, обречена на гибель, из-за присущих ей «неисправимых дефектов».
Автор исследуемой мной статьи отвечает на главный вопрос: была ли советская система действительно нереформируемой? Он бросает вызов устоявшимся в Соединенных Штатах представлениям о России.
В первой части статьи Стивен Коэн доказывает, что советская система не была «обреченной» с самого начала горбачевских реформ. Для этого он приводит четыре способа аргументации обычно используемых различными учеными для доказательства нереформируемости советской системы и, впоследствии, опровергает их.
Первый способ аргументации заключается в том, что «первородные грехи» Советского Союза – аберрантная идеология, нелегитимный способ возникновения и совершенные преступления - превратили его в вечное зло и лишили спасительной альтернативы в виде способности к развитию. Автор опровергает этот способ аргументации с его же позиции: «Ни одна теологическая система в мире не предполагает подобного догматизма в отношении роли зла и путей избавления от него, все они оставляют место для альтернатив и человеческого выбора».
Второй способ аргументации, который приводит Коэн – довод, что кончина Советского Союза доказала его нереформированность, основанный, очевидно, на предположении, что всякая смерть есть результат неизлечимой болезни. Но в таком случае, настоящий анализ и объяснение случившегося сводится к минимуму, если даже не к нулю. «Ошибочность ретроспективного детермизма» автор так же доказывает его собственными методами. «Многие из «детерминистов» подчеркивают «ошибочность» тех или иных действий Горбачева и предлагают свои рецепты, тем самым подразумевая, что советская реформа была бы успешной, действуй Горбачев иначе или будь на его месте другой лидер. Подобная критика в адрес Горбачева неконструктивна, поскольку предлагаемые рецепты слишком противоречивы. Одни полагают, что ему следовало проводить реформу быстрее, другие – что медленнее; одни считают его недостаточно демократичным, другие - недостаточно авторитарным. Но все эти противоречия, по сути, являются негласным признанием существования альтернатив, а значит, правомерности встречных предположений типа «что если бы:», опровергающих их выводы о нереформируемости советской системы и неизбежности ее краха».
По мнению большинства авторов, исследуемых Стивеном Коэном, горбачевская политика ускоренной демократизации сделала его руководство более уязвимым, неспособным противостоять растущим экономическим трудностям и национальным беспорядкам. Он совершил ошибку, когда в 1990 году не выставил свою кандидатуру на всесоюзные президентские выборы, что впоследствии лишило его легитимности. Однако, осмелился бы кто- то выступить против Горбачева, если бы ему удалось провести рыночные реформы до демократизации или же вообще без нее? Что если бы чернобыльская катастрофа 1986-го и армянское землетрясение 1988- го не опустошили союзный бюджет? Таковы лишь некоторые из тех вполне закономерных вопросов, которые, однако, не учитываются в еще одном типичном объяснении нереформируемости СССР: «Система просто не приняла бы реформу». «Ведущий свое происхождение от старой тоталитарной модели и существующий в разных версиях, этот аргумент базируется на двух главных предположениях: монолитный правящий коммунистический класс, или бюрократическая номенклатура, никогда не допустил бы никаких изменений, угрожающих его монополистическому
господству, и потому «противился любым видам реформы». А поскольку
политическая система была выстроена в соответствии с тоталитарными
требованиями: ее институты невозможно было приспособить для обслуживания плюралистических целей»- утверждает автор статьи.
Но и эти предположения оказались ложными. Все главные экономические и политические реформы Горбачева в решающий период 1985- 1990 годов, предлагались, обсуждались и ратифицировались верховными органами коммунистической номенклатуры.
Это утверждение приводит нас вплотную к излюбленному аргументу тех, кто утверждает, что Советский Союз не мог быть реформирован: советская система и демократия были взаимоисключающими понятиями, и, следовательно, первая не могла умереть без второго. За это объяснение Ельцин и его союзники ухватились в конце 1991-го, когда сбрасывали с корабля истории горбачевскую «перестройку» и разбирали на части Союз. В соответствии с этим мнением, рядовые граждане страны Советов отвергли социализм и совершили массовое внутреннее дезертирство, с целью устранения советского режима». На самом деле,- утверждает автор статьи,- никакой антисоветской революции снизу никогда не было, во всяком случае, в России. В 1989-1991 годах действительно можно было наблюдать рост народной поддержки демократических и рыночных преобразований, а также протестов против диктата КПСС, коррупции и злоупотреблений в партийно-государственном аппарате и экономического дефицита. Но объективные данные социологических опросов показывают, что огромное большинство советских граждан (порядка 80 процентов, а по некоторым вопросам - еще больше) по-прежнему было против рыночного капитализма и поддерживало основополагающие социально-экономические ценности советской системы, в том числе государственную собственность на землю и другие экономические объекты общенационального значения, государственное регулирование рынка, контроль за потребительскими ценами, гарантию занятости, бесплатное образование и здравоохранение».
Аргументация, представленная в данной статье, достаточно убедительна, но она ставит под сомнение большинство трактовок конца Советского Союза, так или иначе предполагающих, что он был нереформируемым.
Проблема не в том, возможно ли было успешно реформировать советскую систему в теории, а в том, насколько реально было с учетом обстановки 1980-х годов трансформировать ее так, чтобы страна и в XXI веке сохранилась как великая держава. Когда автор не находит более теоретических или концептуальных оснований утверждать, что советская система была нереформируемой, он переходит к изучению перемен, произошедших в Советском Союзе в период 1985-1990 годов. Здесь Коэн выглядит менее убедительно. Он считает, что причина неудачи реформ Горбачёва и распада СССР коренится в сфере человеческих отношений, и сводит проблему к острой борьбе между Горбачёвым и Ельциным. Определенную роль, считает Коэн, сыграло и то обстоятельство, что номенклатура «сдала» систему, чтобы обеспечить себе доступ к частной собственности. Полагаю, что это объяснение достаточно поверхностностью.
Автор не признаёт тот факт, что между различными компонентами советской системы существовала тесная взаимосвязь, и ее нельзя было реформировать по частям, а только целиком. Коэн старательно обходит острые проблемы Советского Союза 1980-х, которые вызвали настоятельную необходимость горбачёвских реформ: международные (Афганистан, обновление Америки при президенте Рейгане) и внутренние (можно обозначить одним словом «застой»).
Тем не менее, Коэн прав, утверждая, что, хотя Горбачёв и потерпел неудачу в достижении своей цели, он совершил великое дело, позволив политической системе «открыться». Ельцин во многих отношениях сузил эту открытость. Сейчас уже трудно представить себе те надежды и энтузиазм, которыми были отмечены годы горбачёвского правления. По мере того как разворачивалась перестройка, люди избавились от страха, начали открыто высказывать то, о чем прежде могли говорить только в узком кругу. Белые страницы истории быстро заполнялись в ходе оживленных дебатов о советском прошлом.
По утверждению Коэна, в годы правления Бориса Ельцина, в период невзгод, надежды быстро угасли, и наступило повсеместное разочарование политикой. Ельцинская «шоковая терапия» привела к обнищанию представителей профессий, представители которых принадлежали в советское время к среднему классу, то есть тех, кто и составил костяк приверженцев реформ. Склонность Ельцина управлять посредством указов способствовала тому, что необходимый для демократического развития всенародно избранный парламент, сопротивлявшийся политическому курсу правительства, утратил функциональность. Непомерные личные амбиции «демократических» лидеров и их плохо скрываемое пренебрежение к избирателям помешали созданию реформаторской партии, которая могла бы пользоваться широкой поддержкой народа и эффективно управлять страной. Ельцину не удалось закрепить навыки демократии, приобретенные в эпоху Горбачёва.
Коэн также утверждает, что лидеры, пришедшие на смену Горбачёву, не сумели воспользоваться значительными возможностями, которые открылись благодаря его вкладу в дело окончания холодной войны. Однако здесь автор возлагает вину не на российских лидеров, а на американцев.
Доверять статье Стивена Коэна и считать её абсолютной истиной было бы чрезвычайно неразумно, поскольку Стивен Коэн принадлежит к школе Горбачёва. Он воздавал ему хвалу, когда тот находился у власти, а впоследствии стал страстным защитником горбачёвского наследия, яростно нападая на его критиков в России и Соединенных Штатах.