Мифологию невозможно свести к сумме исторических заблуждений человеческого разума. В результате культурно-антропологических и структурно-семиотических исследований (в основном, послевоенного времени) стала очевидной регулятивная (а отнюдь не только объяснительная) функция мифа, выступающего как один из важнейших механизмов организации социальной, хозяйственной и культурной жизни коллектива. Миф удовлетворяет потребность в целостном знании о мире, организует и регламентирует жизнь общественного человека (на ранних этапах истории -- полностью, на более поздних - совместно с другими формами идеологии, наукой и искусством). Миф предписывает людям правила социального поведения, обуславливает систему ценностных ориентаций, облегчает переживание стрессов, порождаемых критическими состояниями природы, общества и индивидуума.
Разумеется, мифологическое осмысление человеком духовного и практического опыта, некогда безраздельно господствовавшее, в целом предшествует рационально-логическому знанию. Но отсюда не следует, что миф остается лишь наследием далекого прошлого или является уделом доживших до нашего времени бесписьменных традиций. Помимо мифологии архаической (по отношению к которой слово "миф" употребляется в наиболее узком и специальном значении), принято выделять также мифологические компоненты развитых религиозных систем: буддизма, иудаизма, христианства, ислама (расширительное толкование данного понятия, с которым, естественно, не согласятся представители этих конфессий), и, наконец, мифологические (в самом общем смысле этого слова) элементы культур (прежде всего -- массовой культуры) и идеологий, преимущественно Нового времени.
|
|
Так, атеистическая по форме и устремлениям советская идеология, во многих отношениях может быть охарактеризована как религиозно-мифологическая. Она имеет собственную "священную историю", свои "кануны" в виде "революционных событий 1905 года" (действа, дублирующие "главное" свершение и предваряющие его), своих предтеч ("революционные демократы" XIX века), своих демиургов и пророков, подвижников и мучеников, свои ритуалы и обрядовый календарь.
Движение времени отмечено макрособытиями. В соответствии с универсальной схемой космогенеза акт творения нового мира (Октябрьская революция) сменяется его очищением от демонических сил ("продолжение классовой борьбы") и "эпохой битв" (Великая Отечественная война). "Революционные праздники -- ритуалы и ритуализованные партийные съезды, питаемые революционно-магической энергией "раннего" времени, - как бы воспроизводят и укрепляют это "раннее" время в настоящем. Сталин - не просто исторический продолжатель Ленина, а его как бы перевоплощение ("Сталин - это Ленин сегодня")".
Согласно данной картине мира, в космическом центре, который имеет форму ступенчатой пирамиды (модель "мировой горы"), покоятся нетленные мощи "вечно живого" вероучителя и первопредка; для пионеров (подростков, прошедших обряд посвящения) и октябрят (детей, еще не достигших возраста инициируемых) Ленин - всеобщий "дедушка", что соответствует обозначению обожествленного предка в мифологических традициях разных народов мира (заметим, что Сталин - всегда только "отец"!).
|
|
Построение усыпальниц основателям других коммунистических государств, повторяющих "главный" мавзолей, знаменует расширение освоенного мира ("социалистического лагеря"), хотя сначала советское правительство ревниво реагирует на просьбу китайских коммунистов помочь с бальзамированием тела Сунь Ятсена (1925 г.) - по причине "уникальности сохранения тела Ленина". Этот отказ обусловливает развитие данной отрасли в Китае и в известном смысле предваряет будущее советско-китайское конкурентное противостояние (в котором Китай, - кстати, в полном соответствии со своими культурными традициями - также претендует быть центром мира, хотя бы пока и только коммунистического). В итоге русские бальзамируют Дмитрова, Чойбалсана, Готвальда, Нето (все четверо умерли в Москве), Хо Ши Мина, Бернхема, Ким Ир Сена, а китайцы - Сунь Ятсена, Мао Цзедуна и Энвера Ходжу.
Одним из центральных для советской мифологии является "люмпенский миф о власти", "миф об отчужденных ценностях". "Массовое сознание персонифицирует "злых похитителей" в облике некоего "бюрократического класса" (интересное сложение массовой и марксистской мифологии), перехватывающего и присваивающего предполагаемые блага".
Эта схема достаточно универсальна для современных мифологических традиций. Так, в некоторых колониальных владениях у местных племен зафиксирован миф о перехватывании белыми людьми благ, направляемых богами туземцам (типа культа Карго в Меланезии). Обрядовая деятельность в таком случае заключается в возвращении этих благ их действительным адресатам с помощью магических процедур и создания специального декорума - скажем, имитации посадочной полосы, на которую должен приземлиться самолет, доставляющий эти блага.
|
|
Аналогичные представления лежат в основе и постсоветского обыденного мышления. Например, жители Юрьевца, достаточно типичного для России волжского городка, по словам местного священника, свято верят в реальность рисуемой телевизионными сериалами заморской жизни и убеждены, что там никто не трудится, а за людей все делают роботы. На нынешнюю власть они в обиде именно за то, что после падения советского режима подобная жизнь была им якобы обещана, но не досталась - так сказать, присвоена "московским начальством"; это обстоятельство, кстати, позволяет усмотреть некоторые мифологические "обертоны" и у понятия "приватизация" в его современном обыденном понимании и употреблении.
Здесь можно усмотреть реализацию мифологической модели, известной, в частности, по народным утопическим легендам о запредельных или просто далеких землях: западный мир оказывается воплощенным земным раем, где мечта о грядущем блаженстве предстоит уже осуществленной, точнее перенесенной из плоскости временной в пространственную.
Окончательный распад "классового" мифа в последнее десятилетие (а начался этот процесс, естественно, много раньше) привел к выдвижению на идеологическую авансцену мифа национального. "Присвоение мифа", сопровождающееся некоторой "игрой со знаками", произошло без радикальной смены символов, эмблематики и идеологических клише; центральные персонажи и атрибуты советской мифологии, утратив наследственный "семантический шлейф", легко встроились в новую (точнее, в не совсем забытую старую) идеологическую систему. Смысловые подстановки и замещения соединили, казалось бы, совершенно несоединимое: "воинов-интернационалистов" - с выполнением ими в Афганистане "своего патриотического долга" и т.п.
Кстати, национальная идея обычно и приходит на смену религиозной. Так было в Европе на рубеже XVIII-XIX в., когда подъем национального сознания, прямо связанный с упадком религиозности, потеснил ее (опираясь на романтическое "неоязычество"), проник во власть и распространился в обществе. В наши дни роль "неоязычества" играет эклектическая смесь скверно понятых фрагментов древнерусской (или "древнеславянской") культуры, фольклорных традиций, элементов средневековой мистики, с одной стороны, и квазинаучных представлений, циркулирующих в массовом сознании, с другой.
Национальная мифология
Неправильно полагать, что массовое сознание (которое скорее должно бы называться "массовым подсознанием") мифологизируется только в новейшее время - оно вообще мифологично по своей природе.
Мы являемся свидетелями того, как по идущим из глубины веков архаическим моделям в современной политике и идеологии воссоздаются старые мифы в новых социальных и национальных оболочках. Двадцатый век показал, к каким чудовищным последствиям приводит их реализация на практике.
Здесь встречаются мифология спонтанная, идущая снизу, со всеми входящими в нее комплексами национального самоощущения (исключительности/ущемленности) и мифология "искусственная", конструируемая с идеологическими и политическими целями внутри отдельных интеллектуальных или властных групп.
Опыты такого рода предпринимаются еще в эпоху романтизма. Начавшиеся именно тогда исследования национальной мифологии и национальных древностей почти с неизбежностью включают в себя произвольные достраивания реконструируемой системы до некой умозрительно понимаемой "полноты", ориентирующиеся на освященный традицией образец (как правило, это - античная мифология с ее обширным пантеоном богов и богатой сюжетикой).
Мифологизаторство XIX-XX в. демонстрирует множество проявлений данного процесса в художественной практике, философии, идеологии и политике. К мифологическим моделям обращаются писатели-модернисты в своих экспериментаторских поисках. Ницше и Фрейд (и их многочисленные последователи) конструируют свои собственные мифологические модели ("апполоническо-дионисийскую" и "эдипову"), лишь косвенно связанные с прототипическими традициями, но имеющие самостоятельные и весьма значительные перспективы в западной культуре XX века (это в особенности относится к мифологии фрейдизма).
Идеологи националистических движений также весьма вольно интерпретируют памятники старины, прибегая и к мистификациям (типа "Велесовой книги"), создают собственные неоязыческие религиозно-мифологические системы ("культ Вотана" в Германии, "диевтуриба" в Латвии, "ромувяй" в Литве 25 и т.п.). В сущности, они навязывают свою продукцию национальной древности - не столько как разысканное и выявленное, сколько как должное - чему, по мнению реконструкторов, подобало бы существовать.
Так, согласно создателям придуманной религии "диевтуриба", она - лучшая на свете, и латыши, издревле обладающие ей, являются счастливейшим из народов. Божественное откровение пронесено через века вопреки завоеваниям, чуждым верованиям и чуждому образу жизни. Конечно, авторы не отрицают, что подобное божественное откровение есть у всякого народа, однако латышский -- особо богоизбранный, мессианский. "Бог латышей может жить только на латышской земле", "Не латышский Бог, но Бог латышей".
"Рациональное" и "мифологическое" знание
Конечно, современная мифология не равна архаической уже хотя бы потому, что существует она рядом с бурно развивающимся позитивным знанием, из арсенала которого имеет возможность черпать материал для построения своих образов и аргументов. Так, мотивы прорыва в упорядоченный космос демонических сил обретают псевдодоказательную форму уфологических "экспертиз" ("планетарный" уровень) или складываются в концепцию политического заговора "сил мирового зла" (уровень "национально-государственный"). Как правило, сообществом "подлинно человеческим", страдающим в результате агрессии, оказывается "свое национальное", тогда как противостоящие им демонические силы - будь то пришельцы из космоса, безжалостно экспериментирующие над людьми, или коварные иностранцы/иноверцы/инородцы в равной мере представляют собой античеловеческое начало.
Хотя состав коллективных представлений обновляется сообразно изменениям культурно-исторических обстоятельств, его структура сохраняет относительное постоянство. Это дает основание говорить о мифологическом компоненте любой культурной традиции, по-видимому обусловленном самой ее природой, а также усомниться в слишком резком разграничении "рационального" и "мифологического" знаний (для обыденного мышления во всяком случае). Они составляют своеобразное двуединство -- с попеременным преобладанием того или другого в разных видах человеческой деятельности и в разные периоды истории.
Отсюда следует, что мифология вообще не является какой-то отдельно существующей частью духовной жизни - ею пронизана вся культурная, художественная и идеологическая практика, включая области казалось бы вполне позитивно-рациональные (относящиеся к политике, экономике, медицине и др.), но все же опирающиеся на определенные ценностные ориентиры и на метафоры обобщенных эмпирических наблюдений. Конечно, периодически возникающий кризис доверия к научному мышлению ведет к особой активизации мифологического начала в общественном сознании, чем небезуспешно манипулируют политики, используя организующие возможности мифа и как текста, и как системы представлений, и как типа знания. Но надо помнить, что инструментом манипулирования могут быть и другие формы идеологии (искусство, наука), содержащие в себе мифологические элементы, а сам миф в наше время охотно рядится в квазинаучные одежды и прибегает к квазинаучным доказательствам своей истинности и правоты.