Во второй части повести Гоголь дает предысторию портрета ростовщика, погубившего Чарткова, и повествует еще об одном художнике - иконописце Григории. Проблемы соотношения живописи и иконописи, светского и церковного искусства нашли здесь свое достойное решение. С.П. Шевырев полагал, что в «Портрете» автор «так раскрыл связь искусства с религией, как еще нигде она не была раскрыта» (письмо к Гоголю от 23 марта 1843 года) [ 9,655].
Автор злополучного портрета был талантливым художником и имел известность, причем не случайную и не ложную. Гоголь подчеркивает, что это был «художник, славившийся в тогдашнее время своими действительно прекрасными произведениями» [ 3,292].
«Иконописец, каких мало, одно из тех чуд, которое извергает из непочатого лона своего только одна Русь» [3,129], он сознательно делает выбор между светской и религиозной живописью, пишет только для церкви, потому что картина, приносящая славу и деньги, не способна дать человеку главное - молитву, моление о спасении своей души и спасении ближних. «Не в гостиную понесу я мои картины, их поставят в церкви. Кто поймет меня - поблагодарит, не поймет - все-таки помолится Богу»[3,100]. «И внутреннее чувство, и собственное убеждение обратили кисть его к христианским предметам, высшей и последней ступеней высокого» [3,98].
Согласно второй редакции иконописец мечтает о натурщике, с кого он хочет изобразить на картине «духа тьмы». И именно после таких мыслей и появляется сам ростовщик. Перед началом работы в голову иконописца закрадываются сомнения:
«Если я хоть вполовину изображу его так, как он есть теперь, он убьет всех моих святых и ангелов; они побледнеют перед ним. Какая дьявольская сила!...» [3,133].
Страшно сказано, но верно: «Искусство, выпускающее на волю нечистый дух, само становится жертвой своего перерождения: превращается в средство служения этому духу», - пишет М.М. Дунаев в книге «Православие и русская литература» [4,422].
Искусство способно нести зло и беды в мир. Святитель Василий Великий пишет: «Искусства сами по себе не добродетели, но по произволению пользующихся ими склоняются на ту или иную из противоположных сторон» [13, 276].
Но все же с «тягостным, тревожным чувством» иконописец заканчивает портрет, находясь во власти жадного «демонического» вдохновения. Позже он видит, что он написал, но поздно: портрет начинает жить своей собственной жизнью, независимой от художника. Самое мучительное воздействие портрета состояло в том, что он поднимал со дна души человека все, что оставалось там греховного, все, что человек выгоняет из себя и истребляет в себе «благородными подвигами». Теперь все это силилось выйти наружу и «развиться во всем своем порочном совершенстве» [3,97].
Гоголь вводит во вторую часть «Портрета» параллельный мотив зависти. Иконописец начинает завидовать славе одного из своих любимых учеников и добивается, чтобы у того отняли заказ на картину для новой церкви и объявили открытый конкурс. На конкурс же представил свое произведение, желая победить ученика. Так «зависть благополучие ближнего своего считает своим неблагополучием», - говорит св. Тихон Задонский [12,656]. Однако вслед за замечанием одного духовного лица он с ужасом убедился, что в изображенных им лицах не было святости, а в глазах было нечто демоническое, что он «почти всем фигурам придал глаза ростовщика». Художник хочет уничтожить этот злополучный портрет, но не может. После сожжения портрет оказался в красном углу, где всегда находились только иконы. «Портрет является антииконой: он не воюет против иконы, но хочет закрыть ее, предлагает себя вместо иконы, «выдает себя за нее», - отмечает В. Лепахин [7,188]. Художник не может уничтожить созданное им, и портрет остается на гибель и страдание людям.
Чтобы исправить свою ужасную ошибку, художник встает на путь искупления, путь расплаты за свой грех - и он платит за него гибелью своей жены и сына. Меняется и собственная жизнь иконописца: он удаляется в пустынную северную обитель, где годами покаяния и отречения от всего мирского приближается внутренне к новой истине, к истине познания красоты добра, заключенной в божественном образе. «Настоятель монастыря, узнавши об искусстве его кисти, требовал от него написать главный образ в церковь. Но смиренный брат отказывается наотрез, говоря, что он недостоин взяться за кисть, что она осквернена, что трудом и великими жертвами он должен очистить свою душу, чтоб удостоиться приступить к такому делу» [2,105].
Согласно святоотеческой традиции изображать на иконе лики Господа, Его Пречистой Матери или святых может только человек, имеющий личный опыт духовной жизни во Христе. Иконописец удаляется в пустынь, становится отшельником, принимает на себя новые подвиги, примеры которых, пишет Гоголь, «можно найти разве в одних житиях святых». «В строгом посте и молитве, в глубоком размышлении и уединении приготовлялся он к своему подвигу» [ 2,189], к писанию иконы Рождества Христова, которая бы искупила его грех. И божественное вдохновение посетило его: «Я чувствовал, что высшая сила осенила меня, и ангел возносил мою грешную руку» [2,301].
В сознании Гоголя художественное творчество и монашество были тесно взаимосвязаны. В «Выбранных местах из переписки с друзьями» писатель говорит о художниках, которые «отдавались своему делу, как монах монастырю». В статье «Искусство есть примиренье с жизнью», рассуждая о святости искусства, автор утверждает, что уже в начале своего поприща он чувствовал в себе стремление не связывать себя семейными и другими узами. Сохранилось много свидетельств современников писателя, что, начиная с 1840-х годов, Гоголь не раз собирался уйти в монастырь.
После написания иконы Рождества Христова «страшный образ ростовщика перестал навещать его». Вдохновение свыше помогло иконописцу создать произведение, которое становится искуплением его греха против искусства, против Бога, такое произведение, которое вытесняет портрет в небытие.
«Человек сотворен по образу и подобию Божию» (Быт. 1,26). Вернуть это утраченное в грехопадении подобие Божие, «расчистить» в себе образ, затемненный грехом, - цель монашеской жизни. По этому пути и пошел автор портрета, монах Григорий. Когда сын после долгой разлуки приехал к нему за благословением перед отъездом в Италию - «лучшую мечту двадцатилетнего художника», то перед ним предстал «прекрасный, почти божественный старец». «Светлый лик» его сиял «светлостью небесного веселия. Белая, как снег, борода и тонкие, почти воздушные волосы рассыпались по складкам его черной рясы...». Сын приезжает к отцу как наследник его дела, чтобы, выслушав рассказ о страшном опыте страдания, выйти на свою светлую дорогу. «Спасай чистоту души своей, - скажет ему отец.- Кто заключил в себе талант, тот чище всех должен быть душою. Другому простится многое, но ему не простится» [2,108]. Старец вторит словам Спасителя: «И от всякого, кому дано многое, многое и потребуется» (Лк.,12,48).
В финале повести, пока сын иконописца рассказывает историю рокового произведения искусства, портрет исчезает, но не навсегда. Он затаивается, чтобы, выждав удобный случай и подходящего человека, опять проявить свою демоническую силу. Писатель еще раз призывает художника к осторожности, внимательности, ответственности, призывает хранить прежде всего чистоту сердца, «бодрствовать» над душой, как делал это в монастыре Григорий - иконописец («Григорий» обозначает «бодрствующий»). Главным в повести «становится забота о сохранении чистоты души художника» [9,654].
Гоголь говорил: «Чтобы творить красоту, нужно самому быть прекрасным; художник должен быть цельной и нравственной личностью; его жизнь должна быть столь же совершенна, как и его искусство. Служение красоте есть нравственное дело и религиозный подвиг. Чтобы исполнить долг перед человечеством, возложенный на него, писатель должен просветить и очистить свою душу [ 8,90].
Встав однажды на путь нравственного совершенствования, писатель остался верен этой идее до конца своей жизни, проявив незаурядное мужество настоящего христианина в достижении «чистоты душевной», «небесной красоты нравов».
Этому способствовала строгость его жизни, граничащая с аскетизмом, жертвенное служение своему делу, высокое стремление освятить искусство, назначение которого, по мнению Гоголя, служить «незримой ступенью к христианству», «подножием» храма, ибо современный человек «не в силах встретиться прямо со Христом» [1,185].
В оправдание истинного искусства, освещающего путь человека к Богу, сказаны в «Портрете» удивительные слова: «Намек о божественном, небесном рае заключен для человека в искусстве, и по тому одному оно уже выше всего... Все принеси ему в жертву и возлюби его всею страстью... Ибо для успокоения и примирения всех нисходит в мир высокое создание искусства. Оно не может поселить ропота в душе, но звучащей молитвой стремится вечно к Богу». Так в повести «Портрет» определена программа жизни и творчества художника, раскрыта тайна самого Гоголя.
Прослеживая духовный путь Гоголя, Константин Мочульский писал: «Увидев в призвании художника путь ко спасению души, Гоголь покорно до могилы донес страшную тяжесть своей ответственности. Эта тяжесть и стала главной причиной столь ранней смерти великого русского писателя» [8,185].
Щелкунова Светлана Александровна, учитель русского языка и литературы средней общеобразовательной школы №22 (г.Сергиев Посад)