Автобусное
Костлявые кости,
Рыбий хребет -
Это дорога,
На картах ее нет.
Закос Бродского
Я лежу на спине
В потемках,
Где-то на заднем дворе.
Точно так же сижу на стуле
На набережной,
Возле дома культуры.
Что-то говорю о себе,
О ком-то - реже.
Вспоминаю предания об отце
И дяде, что были раньше в беде.
Составляю бред,
Расчленяю фразы.
Для умерших в честный век,
Смерть забирает холст с рамой.
***
Потерялся вкус,
Начало кануло.
Остался мусор
Прежних муз.
Кач-во исчезло,
Преобладает кол-во,
А сил не хватит
На револ.
Голова полна
Избытком
Однородных раз,
Не дошедших
До идеала.
Нужна реформа
Ежедневных фраз.
Тогда найдется
Лучший фальш,
И старт, и финиш.
Не про себя,
А про других,
Чьи имена
Никто б не вспомнил,
До завершенья
Этих линий.
Остается лишь порок
Душевной ночи,
Прячущей
Мерзотный иней,
За шторой
Странностных
Отличий.
***
Звезда - сквозь облака.
Вторая, бежит неведомо куда.
И тихо, под прицелом ночи,
Дышу, забыв себя.
Дома не найдусь.
В зеркале тревоги, луже,
Пойму дрожащим голосом,
Что я не здесь, и не сейчас.
В оконной раме встречу друга.
Сквозь призрак улыбнусь,
Увижу свет окна напротив,
И вспомню цель на весь ближайший путь.
***
Одинокая балерина у перил
Стоит с котом, а сама
В балетной пачке.
Курит. Обещает,
Что это последняя
Сигаретная пачка.
Пропуская лучи,
Ярил подсвечивает дым.
А балерина забыла
О ком-то,
Кто был ей мил.
***
Вообрази,
Что люди жить готовы
Ради жизни.
Не для конфеты,
Или сижки,
А просто так,
За ничего.
Ни глупым не назвать,
Ни мудрым не прокличить.
Остается только ждать
Начала их амбиций.
***
Танцует рука,
Тело смеется,
И только душа,
Из клетки вон
Рвется.
***
Если вдруг, ты не сможешь достать звезду,
То позови меня, друг:
Ни одна рука тебя не коснется;
Никакой другой человек не достанет;
Лишь слепое доверие тебя заберет,
И оставит лишь воспоминания.
Останутся мозоли до боли и желчь.
Щит не найдешь, дверь не закроешь.
А знаешь, ты сам это сделал с собой.
Все эти люди-шуты и куча знакомых
Кромсают тебя каждый день.
Сложно найтись среди пьяни,
Среди великих речей и толпы,
И возможно тогда ты услышишь
Единственное мое слово: "Беги".
Мне сложно понять, как ты терпишь псевдосвободу,
Притворяясь пустоголовым,
И отпихивая всех шибко толковых.
Ты не здесь, и не там.
Может тебе стоит уйти к чертям?
Возможно тогда ты и сможешь найти себя.
***
Пивас открыт на Парнасе,
Где кто-то говорит о Карл Марксе,
Вспоминая притом панацею от бед,
Которую человечество не может найти
Уже множество лет.
***
Оно приходит с холодом,
Ближе к ночи.
Сторожит под аркой
Поздним вечером.
Провожает тебя
До парка,
И оставляет там
Покалеченным.
***
Я буду любить свои растения,
Клянусь!
Они не умрут,
Как это случалось в детстве.
Некоторые буду возить с собой,
С целью совместного познанья мира.
Они заменят друга,
Без лишних слов,
Неловких фраз,
Поймут и примут,
Не встревая в всякий говор
Общественного пира.
Их облик ложный –
Совсем не горделивый.
Частушка о Дон-Кихоте
Тощий торс,
Худая кляча,
Мозг, полный
Безумия отваги.
Первый подвиг -
Боль для глаз,
А он счастлив,
Глупый тарантас.
Подобен псу:
- Все для людей!
Подобен кошке:
- Все для чести!
Рвет и мечет,
А также
Часто бредит
– Помощь слабым,
Смерть врагу! –
И ведь забыл, что
Стар и глуп,
Что еще немного,
И лежать ему в гробу.
Но Дон-Кихот
Не виноват,
Помочь он человечеству
Был только рад.
***
Пришло время ловить чаек удочкой.
Наживою будешь ты.
Ты как рыба - скользкий,
И не имеешь даже мечты.
Дружба до каждой точки разная (Игра строчек должна быть понятна обычному человеку, если поэт хороший. Однако я не шибко умелый поэт, поэтому говорю, что все последовательные предложения первой части тесно связаны с предложениями второй части. Даже прочитать их можно в двух вариантах. В таком случае, этот стих может принимать совершенно другое значение. А обычное построчное прочтение тоже возможно, но особого эффекта не дает.)
Я учусь ходить тоскуя.
Жду очередь,
Вот пули.
Люди,
Как размякший хлеб.
А за окошком
Снег.
Постепенно
Тлея.
Ищет
Верх.
Хожу и вижу их.
От Хеклер Коха
Встряли.
Летят разбиться
Срывая все границы.
Мглой,
Содрогаясь падая.
Потухая
Все сгорает.
Конец концов,
И множества низов.
***
Давай проектировать себя на другого?
Желать и любить,
Пока не воскликнут
Перло-Монти и Бубер
– Это все о бытии!
Любовь на себя.
Ты в другом,
Это альтер эго.
Есть только эрос!
Агапе невозможно,
Сторге абсурдно! –
А еврейский философ, напротив,
Напишет тираду о любви без себя.
Считая другого
Иным, неведомым миру.
Он нечто как смерть -
Не знаком никому.
И Левинас обобщит:
"Одиночество не подтверждается,
Но разбивается в легкую, смертью."
И несмотря на все это,
Я иногда вспоминаю,
Что кроме меня,
Так-то,
Ничего нет.
***
Холостая рвота
Лучших лет.
Сухая рана -
Личный пистолет
С последней пулей.
Ушедший человек
В разгроме лилом,
На фоне диких джунглей,
Стоя ждет рассвет.
Там, где первая строка
Рождается, а вслед
Вторая умирает,
Он возьмет мой Глок 34,
Пристрелит солнце
Парабеллумом,
И встретит ненависть
Народов с вилами.
***
Проезжая магазин шоколада,
Вспоминаю гранаты -
Латы трамвайных рельс,
Автодверей и чайников.
Шедший индеец тотем не найдет,
Забыв про всемирный переворот.
Шавка уткнется в снег,
Ища бандерлога с Думской улицы,
Что вчера ждал пьяницу
У Голубой Устрицы.
Найдет 200 рублей недоразвитый,
Выблюет 2000 развитый.
Все растет по таблицам,
А деградирует в лицах.
Прогресс постепенно съезжает
В коморку, где живет тетя Валя
На последние десять тысяч
С пенсии,
Вспоминая доброго Успенского.
Ковры проданы, люди разбиты,
Семерки ждут своих антисемитов,
Националистов, скин-хедов,
И прочих уродов.
Весь род людской летит искоса,
Под 45 градусов алкоголя,
Летит разбиться, а превращается
В чертову птицу.
***
Бог переносит бабочку ровно день,
Как переносит бытие человек:
В окопе собственных дел,
Надежно храня и лелея
Бесценную vit-у.
А у кого-то разгром,
Кто-то кричит от дедлайна,
Ценя выдавшийся миг,
Позорно и тайно.
Поредеет толпа от
Ноунеймов Федонов,
Платонов, Эвклидов,
Что жили в далеких
Philo - любить
Sofia - думать
Мифах.
Помрачнеет срез древесины,
Обуглится часть полена,
Ведь зачем нам колено,
Раз есть непотребная дева?
И псина, начиная вой,
Пойдет за шарманку,
Затянув былину о том,
Как человек помрет спозаранку.
Чайное
На часах
Или в календаре,
Забылась уже совсем.
Перестала пить воду
(даже чай),
Утеплилась планами
Погорячей.
Ненароком не повстречай
Меня в толпе.
Не прочту мысли,
И скорее, даже не вспомню,
Но я нечаянно,
Потому что все это
Отражение осколков чайника.
Человеческий
Тянусь к культу личности,
Хожу взад-вперед,
Верю словам,
Но ловлю себя за рукав:
Это все обман человеческий,
Но он, падла, прав!
Мусорщик
Каждый день,
Из мгновения в момент,
Идет по округе старый дед.
Он привык любить людей,
Забыв все почести домашней жизни.
Волочит за собой пакет,
А в след, трусцой бежит Агент
(так зовут его единственного друга).
И не смотря на нелегкую судьбу,
Старик не пьет,
Но курит.
В день себе и псу
По ломтю хлеба отдает,
И никогда ни с кем не спорит.
Он живет и чистит город,
Для тех, кто его совсем не ценит,
Кто по сценарию живет,
Кто давно прогнил,
И сам стал, как помои.
Он видит их, и любит –
Каждый день.
Стул
Я вынесу корявый стул,
Чтоб легче стало.
Поставлю на вокзале,
И буду ждать.
Кого? Ясен пень –
Не знаю,
Но это не ваше дело,
Ведь только мне
Придется сострадать.
Страдать и ждать,
Со всеми.
Невесть кого встречать.
Радоваться с теми,
Кто снова вместе,
И плакать,
Поддерживая тех,
Кто не увидится опять.
– Уважаемая, со стулом
Здесь сидеть нельзя,
Покиньте нашу площадь –
Скажет пухлый мент.
И я уйду, с корявым вместе.
Как жаль, что не приехал
Тот самый человек.
Чувствую
Поэты пишут
О том, что видят,
И даже слышат.
Или это только у меня?
Я тебя не вижу,
И не слышу,
Но знаю, что ты там.
Догоревший
В пачке 20 спичек.
Они горят не быстро,
Но шурша.
Это, если честно,
Довольно романтично,
Но не так забавно,
Когда все сгорит дотла.
Затухает. Остается
Угольный скелет,
И на своем месте
Он рисует
Мерзкий, черный след.
Скрючившись лежит
Обугленный трупак,
Не в состоянии более
Рассеять этот мрак.
Потаенная голова
Потаенная голова хоронит
Всех, без исключений.
Хранит раскол и тайны.
Могучей жаждой глины
Несет огромный блеф.
В общины массы
Готовит покушение
На добропорядочных людей,
Не разделяя честных
И безликих.
Скрывает раны
Великих дел и дней,
Чтобы когда-нибудь
Учинить конец
Над печью, где
20 лет назад
Потеряла мягкотелость.
Сейчас стоит на полке,
И имя носит – Йозев.
На ней очки и шляпа,
Курит трубку,
Собирает пыль
До фазы солнца.
Дождавшись, пошатнулась
И разбилась.
Осколком в память впилась,
Повторяя, что мы –
Не глина, и можем
Уничтожить целый мир.
Мятеж
А давай низвергнем быт?
Такой простой и всем понятный.
Вот если б было меньше суеты,
Возможно, даже без оглядки,
Нашли бы те верши нашей непонятки.
Стал бы царить разлад,
И даже самый лучший лад -
Забыли б все, променяв его на бурю.
Абсурд будет лучший бур и друг,
Лучший штурм и тур,
В новый свет инфраструктур.
Чаячье
Давай отправимся по свету?
По следу чайки в облаках.
Она должна быть ближе к лету,
И вроде как, в горах.
Гонка
Я сух, и глуп, и туп,
Однако, что с меня возьмешь
Ты - друг?
Пройдя мимо мостовой,
Не найдешь и след мой.
Это было, ведь вчера?
Когда ты и я неслись вдогонку,
Вслед за завтрашней мечтой.
Но сколько не было бы силы,
Ты навсегда останешься пугливым,
Смотря сквозь пыльное стекло,
На улицу, которую давно уж замело.
Агрессивное к общественному
Ходим как крутые,
Смотрим, как на говно,
А на самом деле -
Мы тупые.
И все давно
Пошло на дно.
***
Тщетно сижу на верхушке дерева.
Выдавливаю глаз,
Сочиняю песню,
Немножко учу вальс.
Но все остается таким же
Странным,
И есть вопрос:
Это от скуки,
Иль от лени?
***
Закрыв глаза прозрачной шторой,
Увижу тень трубы,
Шов трещины,
И скол древесной тины.
Наверное, я поэт,
Но я не на столько отчаялась,
Чтобы забыть выключить свет.
***
Пуховик - мой старый знакомый,
Как и я, имеет пару рук
И два капюшона.
***
Струящийся такт.
Марш все быстрее.
Звон.