4 июля 1945.
1 «Мы почти наверняка их найдем, если какое-то время снова пойдем по дороге на Хеврон. Прошу вас. Пойдите по двое и ищите их на горных тропах. Отсюда до бассейнов Соломона, затем оттуда до Бет-Цура. Мы последуем за вами. Это зона их пастбищ», – говорит Господь Двенадцати, и я понимаю, что речь идет о пастухах.
Апостолы собираются в дорогу, каждый с тем товарищем, кому отдает предпочтение, и только практически неразлучная пара Иоанн и Андрей не составляется, поскольку оба они подходят к Искариоту со словами: «Я иду с тобой», а Иуда отвечает: «Да, Андрей, пойдем. Так будет лучше, Иоанн. Получилось бы, что и я, и ты, – мы оба уже знакомы с пастухами. Поэтому лучше, чтобы ты пошел с кем-нибудь другим».
«Тогда со мной, парень», – говорит Петр, оставив Иакова Зеведеева, который без возражений идет с Фомой, тогда как Зелот идет с Иудой Фаддеем, Иаков Алфеев – с Матфеем, и отдельно – неразлучные Филипп и Варфоломей. Мальчик остается с Иисусом и с Мариями.
Прохладная и красивая дорога проходит среди гор, совершенно зеленых от различных насаждений, рощ и лугов. Встречаются стада, бредущие на пастбища в белесом свете утренней зари.
При каждом звуке колокольчика Иисус перестает говорить и глядит, а потом спрашивает пастухов, не в этих ли местах сейчас Илия, пастух-вифлеемец. Я понимаю, что теперь Илию зовут «вифлеемец». Даже если другие пастухи тоже из Вифлеема, он или по праву, или в насмешку – «вифлеемец». Но никто о нем не знает. Они отвечают, останавливая стадо и переставая играть на своих простеньких флейтах.
У молодых, почти у всех, есть эти первобытные тростниковые флейты, то, что приводит Марциама в восторг, пока один старый добрый пастух не отдает ему флейту своего внука, сказав: «Он себе сделает другую», и Марциам отходит счастливый со своим инструментом, повесив его через плечо, пускай пока и не умеет им пользоваться.
2 «Мне было бы так приятно с ними повстречаться!» – восклицает Мария.
«Мы их обязательно найдем. В эту пору они всегда около Хеврона».
Мальчик интересуется теми пастухами, что видели Иисуса младенцем, и задает тысячу вопросов терпеливой и доброй Марии, которая все объясняет.
«Но почему их покарали? Они же делали только добро!» – спрашивает мальчик после рассказа об их злоключениях.
«Потому что люди часто допускают ошибки, обвиняя неповинных в злодеянии, которое на самом деле совершил кто-то другой. Но поскольку они были добрыми и сумели простить, Иисус очень сильно их любит. Нужно всегда уметь прощать».
«Но все те малыши, что были убиты, как они могли простить Ирода?»
«Это маленькие мученики, Марциам, а все мученики – святые. Они не только прощают своих палачей, но и любят их, потому что те открывают им Небо».
«А они на Небе?»
«Нет, пока еще нет. Однако они в Преддверии, где являются радостью для патриархов и праведников».
«Почему?»
«Потому что, придя туда со своими душами, обагренными кровью, они сказали: „Вот мы, глашатаи Христа Спасителя. Радуйтесь вы, ожидающие, ибо Он уже на Земле!“ И все их любят, ведь они носители этой доброй вести».
«Добрая весть, мне сказал отец, это еще и Слово Иисуса. Значит, когда мой отец попадет в Преддверие после того, как разнесет ее по Земле, и туда же отправлюсь я, нас тоже будут любить?»
«Ты не попадешь в Преддверие, малыш».
«Почему?»
«Потому что Иисус уже вернется на Небеса и откроет их, и все добрые люди по своей смерти отправятся сразу на Небо».
«Я буду добрым, обещаю. А Симон Ионин? Он тоже, а? Потому что я не хочу второй раз становиться сиротой».
«Он тоже, не сомневайся. Но на Небе нету сирот. У нас там Бог. Да и здесь мы не сироты. Потому что Отец всегда с нами».
«Но в той красивой молитве, которой Ты учила меня днем, а моя мама ночью, Иисус говорит: „Отец наш, Ты, который на Небесах“. А мы еще не на Небе. Как же мы тогда можем быть с Ним?»
«Можем, потому что Бог повсюду, сын Мой. Он бдит над рождающимся ребенком и над умирающим стариком. Дитя, что рождается в эту минуту в самом отдаленном уголке Земли, находится под Божьим присмотром и с Божьей любовью, и так будет до самой его смерти».
«Даже если оно нехорошее, как Дора?»
«Даже».
«Но разве может Бог, который добр, любить Дору, который такой злой и заставляет плакать моего дедушку?»
«Он смотрит на него с негодованием и болью. Но если бы тот раскаялся, Он сказал бы ему то, что сказал в притче отец своему раскаявшемуся сыну. 3 Тебе надо бы молиться, чтобы он раскаялся и…»
«О, нет, Мать! Я буду молиться, чтобы он умер!!!» – пылко произносит мальчик. Хотя этот его выпад не очень-то… ангельский, он настолько искренен в своем порыве, что остальные не могут удержаться от смеха.
Но затем Мария возвращается к Своей мягкой серьезности наставницы: «Нет, милый. Так с грешником ты поступать не должен. Бог не станет тебя слушать и даже может на тебя сурово посмотреть. Мы должны желать ближнему, даже если тот очень нехороший, величайших благ. Жизнь – это благо, потому что она дает человеку возможность приобрести заслуги в глазах Божьих».
«Но если человек зол, он приобретает грехи».
«Мы молимся, чтобы он стал добрым».
Мальчик задумывается… но в него не очень-то вмещается этот возвышенный урок, и он заключает: «Дора не станет добрым, даже если я помолюсь. Он слишком злой. Не стал бы, даже если бы вместе со мной молились все дети-мученики из Вифлеема. Ты не знаешь… не знаешь, что… однажды он ударил железной палкой моего старика-отца за то, что обнаружил его сидящим в рабочее время? Он не мог подняться, из-за того, что плохо себя чувствовал, а этот… ударил его и оставил умирать, а потом пнул его ногой в лицо… Я видел, потому что прятался за изгородью… Я пришел туда, потому что никто не приносил мне хлеба уже два дня, и я был голоден… Мне пришлось убежать, чтобы меня не услышали, ведь я плакал, оттого что увидел отца таким, с окровавленной бородой, лежащим на земле, как мертвый… Я пошел со слезами просить хлеба… но тот хлеб, он у меня вот где… он пахнет кровью моего отца и моими слезами, и слезами и кровью всех тех, кого мучили, и кто не может любить своих мучителей. Я избил бы его, Дору, чтобы он почувствовал, что такое удары, оставил бы его без хлеба, чтобы он узнал, что такое голод, заставил бы его работать на солнце, в грязи, под угрозами надсмотрщиков и без еды, чтобы он узнал, чтó он заставляет выносить своих бедняков… Я не могу его любить, потому что… потому что он убивает моего старика-отца, а я, если бы не нашел вас, с кем бы я тогда остался?»
Мальчик, охваченный болезненным возбуждением, кричит и плачет, судорожно потрясая своими сжатыми кулачками и ударяя воздух, не имея возможности ударить своего мучителя. Женщины поражены и взволнованы, и пытаются его успокоить. Но он в самом настоящем приступе горя и ничего не слышит. Кричит: «Не могу, не могу его любить и прощать. Я его ненавижу, за всех его ненавижу, ненавижу, ненавижу!..» Это больно и страшно. 4 Это реакция существа, которое слишком много выстрадало.
И Иисус произносит: «Это самое великое преступление Доры: довести невинного до ненависти…»
А потом берет мальчика на руки и говорит ему: «Послушай, Марциам. Ты хочешь когда-нибудь пойти со своей мамой, с папой, братиками и стариком-отцом?»
«Да-а-а…»
«А тогда ты не должен ненавидеть никого. Ненавидящий на Небо не взойдет. Не можешь сейчас молиться за Дору? Ну и не молись, только не надо ненавидеть. Знаешь, что тебе нужно делать? Тебе никогда не нужно оборачиваться назад и думать о прошлом…»
«Но страдающий отец – это не прошлое…»
«Это правда. Но смотри, Марциам, попробуй помолиться пока так: „Отец наш, который на Небесах, подумай Ты над тем, что является моим желанием…“ Увидишь, что Отец услышит тебя наилучшим образом. Если б ты даже убил Дору, чего бы ты достиг? Потерял бы Божью любовь, Небо, единение с отцом и матерью, и не избавил бы от горестей старика, которого ты любишь. Ты слишком мал, чтобы суметь этого достичь. Но Бог это может. Обратись к Нему. Скажи Ему: „Ты знаешь, как я люблю старика-отца и как люблю всех тех несчастных. Позаботься о них Ты, ведь Ты все можешь“. Как? Разве ты не хочешь проповедовать Мою Благую Весть? Но она говорит о любви и прощении! Как ты сможешь сказать кому-нибудь: „Не надо ненавидеть. Прощай“, – если сам не умеешь любить и прощать? Оставь, оставь это на попечение доброго Бога, и увидишь, насколько хорошо Он все устроит. Сделаешь так?»
«Да, потому что я Тебя люблю».
Иисус целует мальчика и опускает его на землю. Инцидент преодолен, равно как и их путь.
5 Три огромных бассейна, выдолбленных в горной породе, труд действительно, грандиозный, блестят своей прозрачнейшей водной гладью и каскадами, которыми вода сливается из первого бассейна во второй, более широкий, а из этого – в третий, уже настоящее небольшое озеро, а потом по трубам направляется в далекие города.
Но из-за влажности почвы в этой местности вся гора от родника до бассейнов и от бассейнов донизу отличается прекрасным плодородием, и на ее зеленых склонах, наряду с редкими душистыми травами, красуются цветы, более разнообразные, чем в дикой природе. Похоже, они здесь были посажены человеком, эти цветы садов и душистые травы, распространяющие в воздухе, благодаря нагревающему их солнцу, ароматы корицы, камфоры, гвоздики, лаванды и другие пряные, благоухающие, стойкие и нежные запахи, чудесно сочетая в себе лучшие ароматы земли. Я сказала бы, что это симфония запахов, потому что это действительно поэма из оттенков и благоуханий цветов и трав.
Все апостолы сидят в тени дерева, названия которого я не знаю, увешанного большими белыми цветами – громадными колокольчиками белой эмали, свисающими и раскачивающимися при малейшем дуновении ветра, и при каждом качании от них исходит волна благоухания. Не знаю, как называется это дерево. Цветы его мне напоминают один кустарник, растущий в Калабрии, его там называют «боттаро», но ствол не имеет ничего общего, поскольку тут – высокое дерево с мощным стволом, а не куст.
Иисус их зовет, и они спешно подходят.
«Мы почти сразу отыскали Иосифа, который возвращался с рынка. Этим вечером все они будут в Бет-Цуре. Мы собрались вместе, перекликаясь громкими голосами, и остановились тут в тени», – докладывает Петр.
«Какое красиво место! Похоже на сад! Мы тут спорили между собой, природное оно или нет, и кто-то отстаивает одно мнение, а кто-то другое», – говорит Фома.
«В земле Иудеи попадаются такие чудеса», – говорит Искариот, в котором неизбежно вызывает гордость все, вплоть до цветов и трав.
«Да, но… я думаю, что если, например, сад Иоанны в Тивериаде пришел бы в запустение и одичал, в Галилее тоже появилось чудо из роскошных роз среди развалин», – возражает Иаков Зеведеев.
«И ты не ошибаешься. В этой местности были сады Соломона, знаменитые в тогдашнем мире, как и его дворцы. Возможно, именно здесь ему привиделась во все Песнь песней, и он приложил к святому Голоду все те красоты, что выросли тут по его желанию», – говорит Иисус.
«Значит, прав был я!» – говорит Фаддей.
«Ты был прав. Знаешь, Учитель? Он цитировал Екклезиаста, связав образы садов и водохранилищ, а закончил так: „Однако заметил, что все – суета и ничто не вечно под солнцем, кроме Слова моего Иисуса“»[a], – говорит другой брат Иаков.
«Благодарю тебя. Но давайте возблагодарим и Соломона. От него или не от него происхождение этих цветов. Водоемы, питающие и растения, и людей, несомненно, принадлежат ему. Да будет он за это благословен. Давайте же пойдем к тому большому раскидистому розовому кусту, что перекинул от дерева до дерева цветущую галерею. Там остановимся. Мы уже почти на полпути…»
6 …Их путь возобновляется около девятого часа, когда удлиняются тени у каждого дерева в этом тщательно и повсеместно возделанном регионе. Кажется, будто они проходят мимо безмерного ботанического сада, так как тут представлены всяческие виды деревьев с разными стволами, плодами и различной красоты. Повсюду попадаются земледельцы, но они не интересуются проходящей компанией. Впрочем, она не единственная. На дороге и другие группы евреев, возвращающихся с пасхальных праздников.
Дорога довольно хорошая, несмотря на то что она вырублена в горах, а постоянно меняющиеся панорамы избавляют от однообразия ходьбы. Потоки и ручьи превращаются в запятые из расплавленного серебра и чертят слова, которые потом поют тысячами своих переплетающихся излучин, разливаются в зарослях или скрываются в пещерах, а затем вытекают оттуда еще более красивыми. Кажется, они играют с деревьями и камнями, словно веселые дети.
Марциам, совсем успокоившись, тоже теперь играет и пробует извлекать звуки из своего инструмента, подражая птичкам. Но его игра – скорее не пение, а жалобные негармоничные звуки, которые, мне представляется, довольно неприятны наиболее требовательным из компании, а именно: Варфоломею, из-за его возраста, и Иуде из Кериота, по многим причинам. Но никто прямо не говорит об этом, и мальчик продолжает свистеть, мелькая то тут, то там. Только дважды он указывает на расположенное среди рощ селеньице, говорит: «Это мое?» и становится совсем бледным. Однако Симон, который держится от него поблизости, отвечает: «Твое отсюда очень далеко. Пойди, пойди сюда, давай-ка попробуем сорвать тот красивый цветок и отнесем его Марии», – и таким образом его отвлекает.
7 Начинается закат, когда на холме появляется Бет-Цур, и почти сразу же на второстепенной дороге, на которую они свернули, показываются пастушеские стада и бегущие навстречу пастухи.
Но когда Илия видит, что Мария тоже там, он удивленно воздевает руки и замирает, не осмеливаясь поверить сам себе.
«Мир тебе, Илия. Это действительно Я. Тебе обещали, но в Иерусалиме не было возможности увидеться… Но что об этом думать? Теперь вот увиделись», – мягко говорит Мария.
«О! Мать, Мать!.. – Илия не знает, что сказать. Затем, наконец, находит: – Вот теперь наступает моя Пасха. Это все равно и даже лучше».
«Ну конечно, Илия. Мы неплохо поторговали. Можем заколоть ягненка. О! будете гостями за нашим бедняцким столом…» – просит Левий и еще Иосиф.
«В этот вечер мы переутомились. Завтра. Слушайте, вы не знаете некую Элизу, супругу Авраама, сына Самуила?»
«Знаем. Она в своем доме в Бет-Цуре. Но Авраам умер, а в прошлом году умерли их сыновья. Скоротечная болезнь у первого: так и не поняли, от чего он умер. Второй угасал медленно, и ничто не смогло остановить его болезнь. Мы давали ей молоко от молодой козы, потому что врачи говорили, что это поможет больному. Он пил его много и у всех пастухов, так как бедная мать посылала искать кого угодно, у кого была бы лучшая дойная коза в стаде. Но ничего не помогло. Когда мы вернулись на равнину, этот молодой человек уже не принимал пищу. А когда вернулись в месяце Адар, он уже два месяца как умер».
«Бедная моя подруга! В Храме она Меня любила… мы состояли в дальнем родстве… Добрая была… Ушла на два года раньше Меня, чтобы выйти замуж за Авраама, с которым была помолвлена с детства, и Я помню, как она приходила посвящать своего первенца Господу. Она звала Меня, и не только Меня, но потом захотела побыть со Мной подольше наедине… А теперь она одна… О! Мне нужно побыстрей ее утешить! Вы оставайтесь. Я пойду с Илией и зайду к ней одна. Скорбь требует к себе уважения…»
«И даже без Меня, Мать?»
«Если только с Тобой. Но остальные… Ты тоже нет, малыш. У нее бы это вызвало скорбь. Идем, Иисус, идем!»
«Ждите Нас на городской площади. Поищите укрытие на ночь. До свиданья», – наказывает всем Иисус.
8 И в сопровождении одного Илии Иисус с Матерью доходят до просторного дома, наглухо закрытого и безмолвного. Пастух стучится туда своим посохом. В окошке показывается лицо служанки, которая спрашивает, кто это.
Мария выступает вперед и говорит: «Мария, дочь Иоакима, и Ее Сын, из Назарета. Передай это твоей хозяйке».
«Бесполезно. Она никого не желает видеть. Изводит себя слезами».
«Попробуй».
«Нет. Я знаю, как она меня погонит, если я попытаюсь ее отвлечь. Она никого не хочет знать, никого видеть, ни с кем разговаривать. Только предается воспоминаниям о своих сыновьях».
«Ступай, женщина, Я велю тебе. Скажи ей: „Здесь маленькая Мария из Назарета, Та, что в Храме была тебе дочерью…“ Увидишь, она захочет Меня увидеть».
Женщина идет, качая головой.
Мария объясняет Иисусу и пастуху: «Элиза была намного старше Меня. Она ожидала в Храме возвращения жениха, уехавшего в Египет по вопросам наследства, и потому оставалась там необычно долго. Она почти на десять лет старше. Наставницы, как правило, приставляли к младшим кого-то из взрослых воспитанниц, чтобы те за ними присматривали… и она была Моей подругой-наставницей. Она была доброй и… Вот и женщина».
В самом деле, прибегает удивленная служанка и настежь открывает двери: «Заходи, заходи!» А потом вполголоса: «Ты благословенна, что заставила ее выйти из той комнаты».
Илия прощается, а Мария с Сыном заходят.
«Но этот мужчина, по правде говоря… Пожалей ее! Он возраста Левия...»
«Позволь Ему войти. Это Мой Сын, и Он утешит ее сильнее, чем Я».
Женщина пожимает плечами и идет впереди Них через длинную прихожую этого красивого, но печального дома. Все вычищено, но все кажется мертвым…
9 Из полумрака коридора в своих темных одеждах выступает высокая, но согбенная женщина.
«Элиза! Милая! Я Мария!» – говорит Мария, устремляясь к ней навстречу и обнимая ее.
«Мария? Ты… Я думала, Ты тоже умерла. Мне рассказывали… когда это? Уже не помню!.. У меня здесь, в голове, пустота… Мне рассказывали, что Ты умерла вместе со многими матерями после прихода Магов. Но кто же мне сказал, что Ты – Мать Спасителя?»
«Наверное, пастухи…»
«О! пастухи! – женщина разражается мучительными рыданиями. – Не произноси этого имени. Оно напоминает мне о моей последней надежде на жизнь Левия… Ну да… именно… один пастух рассказал мне о Спасителе, и я погубила своего сына, потащив его туда, где, как говорили, находился Мессия, возле Иордана. Но там никого не было… и мой сын успел вернуться, чтобы умереть. Переутомление, холод… Я его погубила… Но я не хотела быть убийцей. Мне говорили, что Он, Мессия, исцеляет умирающих… и поэтому я так поступила… Теперь мой сын обвиняет меня в том, что я сгубила его…»
«Нет Элиза. Это ты так думаешь. Послушай. Я верю, что, напротив, именно твой сын взял Меня за руку и сказал: „Приди к моей дорогой маме. Приведи ее к Спасителю. Мне здесь лучше, чем на Земле. Но она слышит только свой плач и не может расслышать те слова, что я шепчу ей между поцелуями, бедная мама, она словно одержима бесом, который искушает ее отчаянием, потому что хочет нас разлучить. Тогда как если она смирится и поверит, что Бог все делает с благой целью, мы навсегда соединимся, вместе с отцом и с моим братом. Иисус в состоянии это сделать“. А Я пришла… с Ним… Не хочешь ли Его увидеть?..» Мария говорила, все время обнимая эту несчастную, целуя ее седые волосы, и с такой нежностью, на какую способна только Она.
«О! если б это было правдой! Но почему, почему тогда Даниил не пошел к Тебе и не сказал прийти раньше?.. Но кто же мне когда-то сказал, что Ты умерла? Не помню… не помню… Наверно, еще и поэтому я слишком долго не торопилась пойти к Мессии. Но мне говорили, что умерли и Он, и Ты, и все в Вифлееме…»
«Не думай о том, кто это сказал. 10 Иди сюда, погляди: здесь Мой Сын. Подойди к Нему. Доставь радость своим детям и своей Марии. Понимаешь, что мы страдаем, видя тебя такой?» И Она подводит ее к Иисусу, стоявшему в темном углу и только сейчас вышедшему вперед, под лампу, которую прислуга поставила на высокий сундук.
Несчастная женщина поднимает голову… и я вижу, что это та Элиза, что была среди милосердных женщин на Голгофе. Иисус протягивает к ней ладони – приглашающий жест, полный любви. Несчастная мгновение колеблется, затем вручает Ему свои ладони и, наконец, внезапно бросается Иисусу на грудь со стоном: «Скажи мне, скажи мне, что я не виновата в смерти Левия! Скажи мне, что они не потеряны навсегда! Скажи мне, что скоро я буду с ними!..»
«Да, да. Послушай. Они ликуют теперь, когда ты в Моих объятьях. Скоро Я отправлюсь к ним, и что же Мне придется им сказать? Что ты не покоряешься Господу? Это Я должен буду сказать? Неужели женщинам Израиля, женам из рода Давида, таким стойким, таким разумным, придется быть изобличенными в твоем лице? Нет. Ты страдаешь, но потому что страдала одна. Твоя боль и ты. Ты и боль. Так не выдержишь. Неужели ты уже не помнишь слова надежды про тех, кого взяла у нас смерть? „Я выведу вас из могил ваших и приведу вас в землю Израилеву. И узнаете, что Я – Господь, когда открою гробницы ваши и выведу вас из могил. Вдохну в вас дух Мой – и оживете“[b]. Земля Израилева для праведных, почивших в Господе, это Царство Божье. Я открою его и дарую его тем, кто ждет».
«И моему Даниилу? И моему Левию?.. Он так противился смерти!.. Не мог представить, что окажется вдали от своей мамы. Поэтому я хотела умереть и лечь рядом с ним в гробницу…»
«Но того, что в них живо, там не было. Там были мертвые останки, которые не могли бы тебя услышать. Они пребывают в месте ожидания…»
«А оно в самом деле существует? О! не смущайся из-за меня. Моя память утекла со слезами! У меня голова наполнена звуками рыданий и хрипов моих сыновей. Этот хрип! Этот хрип!.. Он расплавил мой мозг. У меня внутри один лишь этот хрип…»
«А Я вложу тебе туда слова жизни. Посею Жизнь там, где сейчас гул смерти, потому что Жизнь – это Я. Вспомни великого Иуду Маккавея, что захотел принести жертву за умерших, справедливо рассуждая, что им суждено воскреснуть, и что нужно приблизить наступление их умиротворения подходящими жертвоприношениями. Если б Иуда Маккавей не был уверен в их воскресении, стал бы он молиться за умерших и побуждать к этому других? Напротив, он, как написано, помышлял, что великая награда уготована тем, кто умирает в благочестии[c], что, несомненно, относится и к твоим сыновьям… Видишь, ты говоришь да. Значит, не отчаивайся. Но свято молись за твоих умерших, чтобы их грехи были отпущены прежде Моего к ним пришествия. Тогда, не ожидая ни мгновения, они пойдут со Мной на Небо. Ибо это Я – Путь, Истина и Жизнь, и Я веду, возвещаю Истину и дарую Жизнь тем, кто верует в Мою Истину и следует за Мной. Скажи Мне: твои сыновья верили в приход Мессии?»
«Конечно, Господь. Они научились от меня этой вере».
«А Левий верил в возможность исцелиться по Моему желанию?»
«Да, Господь. Мы надеялись на Тебя, но… это не помогло… и после стольких надежд он умер в унынии…» Женщина снова принимается плакать, и плач ее менее громкий, но в своей негромкости более безутешный, чем при первом его приступе.
«Не говори, что это не помогло. Кто верит в Меня, тот, даже если умер, оживет навсегда… 11 Уже вечер, женщина. Я присоединюсь к Моим апостолам. Оставляю тебе Свою Мать…»
«О! Ты тоже оставайся!.. Боюсь, что когда Ты уйдешь, у меня снова продолжится это мучение… Буря только-только начала успокаиваться от звука Твоих слов…»
«Не бойся! С тобой Мария. Завтра Я опять приду. Мне надо кое-что сказать пастухам. Могу я попросить их прийти к твоему дому?..»
«О, конечно! Они и в прошлом году приходили из-за моего сына… За домом есть огород, а дальше небольшой двор. Они могут пойти туда, как делали и тогда, чтобы их стада не разбредались…»
«Ладно. Я приду. Веди себя хорошо. Вспомни, что в Храме Мария была поручена тебе. Я тоже тебе Ее поручаю на эту ночь».
«Да, не переживай. Я о Ней позабочусь… Придется подумать о Ее ужине, о Ее отдыхе… Как долго я не думала о таких вещах! Мария, хочешь лечь спать в моей комнате, как делал Левий во время своей болезни? Я на постели сына, Ты на моей. И мне будет казаться, что я чувствую его легкое дыхание… Он всегда держал меня за руку…»
«Да, Элиза. А прежде мы поговорим о многих вещах».
«Нет, Ты устала. Тебе нужно поспать».
«Тебе тоже…»
«О, я! я не сплю уже месяцами… Плачу и плачу… Больше ничего не могу…»
«А в этот вечер мы помолимся, а потом пойдем спать, и ты уснешь… Мы тоже будем спать, держась за руку. Ступай, пожалуйста, Сын, и помолись за нас…»
«Я вас благословлю. Мир да пребудет с вами и с этим домом!»
И Иисус уходит в сопровождении служанки, которая в изумлении только может повторять: «Что за чудо, Господин! Что за чудо! После стольким месяцев она заговорила, начала думать… О! чудеса!.. Говорили, что она умирает, сходя с ума… И мне было жаль ее, потому что она добрая».
«Да, добрая, и поэтому Бог ей поможет. Прощай, женщина. Мир и тебе также».
Иисус выходит на полутемную улицу, и все заканчивается.
[a] (Еккл. 1:2-3; 2:11).
[b] (Иез. 37:12-14).
[c] (2 Макк. 12:43-45).