- А что сказать об омоложении? - настаивал Халид. - Знаешь, - сказал он мне, - у скольких людей был замедлен процесс старения, сколько людей действительно живут дольше, намного дольше, благодаря расслаблению и специальным упражнениям, используемым суфиями? Эти вещи уже в повседневном употреблении. Подумай о значении только одного этого фактора на службе человечеству.
- Если бы ты был под моим руководством, - сказал суфий, подмигнув мне, - я бы запретил тебе вести себя таким непочтительным образом. Нет почти ни одного места, где бы эти практики ни считались наглым шарлатанством. Нас не будут беспристрастно выслушивать, потому что мы работаем, мы не экспериментируем. Разве это ответ для научного человека? Каждый врач в мире потребует нашей крови, если мы воспользуемся этими методами вне наших собственных мест. То есть, если они начнут работать вне нашей области. Барака - это одно; это сила, почти физическая. Но для долгожительства нужна кооперация, совместная работа в суфийских техниках. Естественно, пока она не сформируется, этот вид терапии нельзя обнародовать.
- Но он может отмереть! - воскликнул Халид.
- Ничто стоящее не отмирает, и не может отмереть. Всегда были, и всегда будут суфии. Они несут факел. Если бы ты знал, о чём говоришь, ты бы знал и это.
Я спросил Халида, почему он не стал учеником.
- Я пытался. Он не принимает меня.
- Конечно, я не приму тебя. Некоторые люди думают, что всё, что им нужно сделать, - это расписаться в отмеченном месте. Но они должны быть пригодны. Ты - дорогой друг, но ты ещё не готов.
Конечно, только в суфизме, думал я, стенографируя свои заметки, мистический учитель может быть так сердечно дружен с кем-то не из своего сообщества.
- Почему ты всё время пишешь? - Халид был расстроен, - Ты хочешь учиться. Учение происходит через действие, а также через слушание и видение. Много ли из этого ты можешь вместить в слова или передать ими?
- Он не может передать это словами. - Учитель, говоря, глядел прямо на меня. - Он пытается. Он хочет быть писателем. Когда он оставит это, он будет суфием. Я думаю, из него получится хороший суфий. В данный момент он готовит себя. Но он не сможет распространить никакой бараки, ни достичь какой-то настоящей цели, пока не забудет слова, так же как ты забываешь буквы, когда читаешь слово.
- Вы запрещаете мне писать? - спросил я его.
- Нет, но твоя книга или твои записи не будут тем, чем, по-твоему, они являются. Помни, что переживание передать нельзя. Я полагаю, ты пытаешься попробовать открыть новое измерение в литературе: пытаешься передать весть суфиев. Этого никогда нельзя было сделать, ты знаешь. В лучшем случае у тебя получится слегка бессвязная серия образов.
- Это будет бесполезно для других?
- Это будет полезно, но единственная долговременная польза - та, о полезности которой ты знаешь сам. Уже то, что ты задал мне этот вопрос, показывает, что ты не знаешь. Прежде, чем ты сможешь что-то сделать, ты должен знать, и знать в очень особом смысле.
Каким-то образом я знал, что он имел в виду. Проблема передачи этого посторонним была временами гораздо большим грузом, чем я мог вынести. Но я чувствовал очень сильно, не скажу "знал", что я должен пытаться. Мой первый учитель в Кунджи Заг сказал: "Искренность возместит множество несоответствий – используй её, живи ею".
- Книга, - сказал Шах после молчания, - может быть написана для одной цели и понята в другом смысле. Это проблема схоластицизма и книжных обозрений. Один критик может видеть книгу иначе, чем другой. Я не имею в виду, что одному критику книга понравится, а у другого вызовет ненависть. Я хочу сказать, что само переживание книги будет иным у одного человека, чем у другого. А это может быть всего лишь развлекательная книга. В случае же книги, написанной для передачи определённых концепций, её влияние на читателя может быть иным, чем он сам думает.
- Книга может повлиять на него, и он не будет об этом знать?
- Она может повлиять на него, как ты говоришь, иначе, чем он думает.
- Всё ли содержание книги влияет на него одинаковым образом?
- Это зависит от книги. Ты, может быть, неспособен себе этого представить, но книга может быть написана с намерением донести один единственный объективный факт. Остальная часть книги может быть бесполезной, хотя она может быть интересной или с виду хорошей и убедительной.
- Применимо ли это к различным писаниям?
- Да, к некоторым применимо. Но изменения и редактирования, которым подверглось большинство писаний мира, перекраивание их для соответствия догме, фактически истребили возможность понимания смысла послания. Интуитивный человек может восстановить этот смысл; но тогда эту книгу, вероятно, невозможно будет узнать как ту же самую.
- Не это ли подразумевают суфии в своём далеко заходящем утверждении: "Мы взяли зерно Корана, и отвергли скорлупу?
- Отчасти, в том смысле, что Коран содержит материалы для суфийской "работы". Ритуал, как тебе известно, обычно есть пережиток комбинации ума и действия. Поэтому, когда читают Коран, его читают одним из нескольких определённых тонов голоса, и в определённое время читаются определённые отрывки. Эта часть деятельности есть добавление к символическому значению текста, так же как и к формальному.
- Обнаруживаете ли Вы подобные тайные значения в христианских писаниях?
- Конечно, иногда.
Стал бы он, спросил я его, сочетать определённые физические движения с определённой музыкой; определённые идеи с размышлением над зрительными образами, будет ли это частью работы над собой, той частью человеческой активности, которая является частью внутреннего суфизма?
- Это есть часть суфизма.
- Так что любое или все воздействия, влияющие на жизнь всех нас, могут, вероятно, рассматриваться как формирующие нас для развития того, что суфии называют Целостным Человеком?
- Это неотъемлемая часть суфийского учения. Лишь благодаря тому факту, что внешние воздействия вместе с внутренним мышлением уже до какой-то степени сформировали человека, он каким-то образом готов к суфийскому учению. Работа уже начата задолго до того, как произошла встреча с суфиями.
- Вы, вероятно, скажете на этом основании, что суфийское воздействие начато до сложных упражнений, которые используют суфии?
- Суфизм всегда существовал для всех практических целей. Упражнения изобретены для того, чтобы вернуть практикующего обратно к истинно суфийскому состоянию, отслеживая и исправляя случайные воздействия, влияние которых частично оттолкнуло его от суфийского образа мысли и действия.
- Так что они служат для исправления, а так же являются системой развития?
- Ты не можешь отделить одно от другого. Нельзя построить замок на болоте, но, когда речь идет о человеке, ты можешь дать ему поддержку, помогая преодолеть неправильное развитие.
Я спросил его, какое отношение имеют чудеса, приписываемые суфиям, к философии и к убеждению, что суфий развивается согласно с эволюционной потребностью.
- Ты не можешь отделить чудеса от развития. Так называемые "психические силы" просто сопутствуют суфийской работе. Суфий, на самом деле, никогда их не ищет – они случаются. Но они, как и всё остальное в жизни суфия, имеют некоторое значение. Они развиваются как результат эволюционной потребности. Суфию они нужны, чтобы выполнять свою миссию. Он не может их использовать, скажем, чтобы "повелевать", потому что он действует на более высоком плане. Может быть, и допустимо разрезать свадебный торт мечом, предназначенным, чтобы убивать врагов - пусть так, но, несомненно, неправильно использовать некую вещь для дела, которое не соответствует её подлинному назначению.
- Тогда пример с мечом - это неправильное применение?
- Я упомянул об этом, потому что видел, как это было сделано, однажды. Потом я понял, что употребление именно этого меча не было столь существенным, и его можно было так использовать. Правильное применение меча будет зависеть от того, кто обладает инстинктивным знанием о его реальном использовании. Вот почему мы должны быть осторожны с теоретическими примерами.
- Расскажите мне ещё о передаче значений, - попросил я, - поскольку это то, что очень сложно уловить, если мы пытаемся добраться до сути дела.
- Это сложно уловить, потому что ты автоматически примеряешь то, что тебе говорят, к тому, чему тебя уже научили различные теоретики, столь же нечувствительные, как и ты. Если ты не позволишь картине выстроиться постепенно, то обнаружишь, что либо станешь всё легко принимать на веру, (а это ужасно, и может породить сладкоречивого благотворителя), или ты будешь воспринимать всё маленькими кусочками, которые расщепил твой ум и интерпретировал твой собственный воспринимающий аппарат. Эта интерпретация, когда ты попытаешься снова восстановить картину, даст ложное видение всей проблемы. Однако я всё же отмечу один-два аспекта этой темы:
Книга, как мы уже говорили, может передавать значения иные, чем те, что лежат на поверхности. Может происходить разговор, в котором будут переданы переживания иные, чем его очевидное содержание. Человек может рассказать тебе историю, в которой смешаны определённые эмоции. Ты запомнишь историю, или на тебя повлияют эмоции, или ты просто узнаешь факты, или что-то ещё? Суфии ведут разговор так, чтобы он был целостным: проникал в тебя с различных направлений и на нескольких уровнях. Притчи - простая форма такого рода учения.
С виду случайное событие будет иметь одно значение для одного человека, другое для другого. Ни одно происшествие не случайно в том грубом смысле, в котором мы понимаем слово "случайность". Поэтому суфийское событие, как ты можешь назвать его, имеет целью, если это подходящее слово, воздействовать на каждого, кого оно касается, своим особенным образом.
- Да, это можно понять, - ответил я ему. - Кто-то сказал: "Два узника взглянули сквозь решётку на окне: Один увидел грязь, другой - созвездья в вышине".
- Нечто вроде того, и это часто встречается в поэзии. Однако не так легко разглядеть это в событиях. События заставляют людей задуматься, а философы пытаются объяснить происшествия так, чтобы они соответствовали их теориям. У нас, видишь ли, нет теорий в этом смысле. Это потому, что мы настроены на события, и получаем весть от них.
- Хорошо, не поясните ли Вы ещё немного. Возьмём, к примеру, этот куплет о звездах и тюремной решётке, - сказал я, желая знать, правильно ли я его понял, - и будем рассматривать это как событие. Как оно влияет на нас как на суфиев, вдобавок к тому, как обычный человек понимает его?
- Давай не будем в данный момент заниматься тем, как его понимает обычный человек, хотя мы можем вернуться к этому позже. На суфия оно влияет в прямой зависимости от положения суфия на Суфийском Пути. Мы верим, что оно в действительности влияет на каждого в этом смысле, поскольку раз это есть переживание, его воздействие должно варьироваться соответственно состоянию индивида.
- Имеет ли оно ценность для обычного человека, не имеющего суфийского сознания?
- Очень малую. Видишь ли, такие чувства, когда они однажды выражены, становятся, как мы говорим, "штампованными". Они становятся банальными, механически повторяемыми выражениями. Это избитые фразы, и к ним привязаны ярлыки. Вся речь людей состоит из поговорок. Но они не проживают эти поговорки. По этой причине поговорки и общеизвестные истины опасны, они вызывают слепоту и притупляют мышление. Когда есть принцип, с которым все согласны, ты имеешь начало удовлетворенности и вырождения. Никто не станет противиться принципу "мир всему миру". Раз люди верят, что они верят в него, им незачем что-то делать в этом направлении. О, да, я знаю, они говорят об этом, слово "мир" всё время мелькает в заголовках. Но они не применяют сущностной характер мира к самим себе как к индивидам. Сегодня они считают "мир" чем-то относящимся к группам людей, а не к индивиду. Вот почему не может быть настоящего мира, а только отсутствие войн. Но мир – это нечто большее.
- Как тогда вы рассматриваете членов политических партий, которые борются за определённые принципы?
- Точно так же, как я рассматриваю любое другое человеческое существо. Они не отличаются от прочих только потому, что они члены политических движений. Вот этого люди не понимают, и не нужно быть суфием, чтобы сказать им: люди есть люди. Люди думают, что они могут бороться за или против чего-либо будучи заурядными людьми. Именно потому, что они такие "заурядные люди", их прибирают к рукам политики, обращающие всё к другим целям. Если бы эти "заурядные люди" сделали себя достойными, они сами могли бы направлять события, а не просто поставлять пушечное мясо. Но это не так легко. Легче работать на примитивном уровне, организовывать массовые протесты и демонстрации, чем усовершенствовать себя.
- Так это вопрос качества индивида?
- Да. Видишь ли, если я возьму мешок гнилых яблок и скажу, что эти яблоки должны быть оценены по достоинству - это одно. Если же я скажу, что эти яблоки, поскольку сотворены яблоками, достойны того, чтобы из них сделали вкусное яблочное пюре, - я не буду в гармонии с реальностью.
- Но разве это не доктрина об элите?
- Да, с той разницей, что мы все - элита, если бы мы только это знали. Неграмотный одноглазый хлюпик точно так же ценен, как и высокий, прекрасно развитый человек идеального внешнего вида. Они оба имеют право на то, чего заслуживают. А чего они заслуживают - это дело их внутреннего духовного развития. Видишь ли, люди требуют так много. Они не вносят достаточной доли. Они думают о том, чего хотят, а не о том, что должны дать. Они не знают, что в отдаче есть саморазвитие и прогресс.
- Разве это не религиозная доктрина?
- Это религиозная доктрина, но в религии она передаётся только в частичной форме.
- Как раз перед моим отездом из Англии, - сказал я, - там была вспышка вечной дискуссии о том, как привлечь в школы лучших учителей. Как бы Вы ответили на это? Большинство, по-видимому, склонялось к тому, что им нужно больше платить, потому что человек не должен страдать от того, что его призвание - учить, и что люди с общей склонностью к служению будут привлечены к преподаванию, ведь лучшая оплата будет означать, что они смогут выполнять свои обязанности перед семьей. Разве это не хорошая основа для прогресса?
- Да, замечательная, если подходить к проблеме извне. Ты не замечаешь, что в преподавании, как и во всём прочем, существенно возрождение учителя. Вы хотите лучших учителей. Вы должны создать условия, которые создадут лучших людей, и некоторые из них станут учителями. Дело не в "людях с общей склонностью к служению", дело в том, чтобы создать сознание призвания. Вам придется создать лучших людей. Помни, человек с высоко развитой сущностью, несомненно, будет выделяться на общем фоне. Это называется "личностью" или как-то ещё, и является внешним проявлением внутреннего совершенства. На Западе вы, как правило, видите частично развитых людей. Они, конечно, будут превалировать над менее развитыми. Но поскольку они не имеют понятия о том, как быть в гармонии с эволюцией, такое развитие иногда тянет за собой негативные идеалы. Это как раз те идеалы, которые в итоге нежелательны.
Разговор занял почти всё утро, а после ланча я задал несколько вопросов о суфийской организации, это деликатная тема, потому что суфии организованы таким образом, который не объясним для постороннего.
- Наша организация подобна нашей системе, - сказал мне мастер, - и это значит, что она существует, но не применяется, как сказали бы вы, пока в ней не возникает потребность. Она не похожа на формальную организацию, потому что не основана на механических принципах.
- Но предположим, один суфий должен заместить другого, разве он действует, полагаясь только на интуицию? Мне говорили, что суфийские мастера посылали своих учеников в дальние страны, чтобы занять место, к примеру, умершего мастера. Значит ли это, что существует телепатическое общение между всеми суфиями?
- Ты по-прежнему пытаешься втиснуть нас в чей-то чужой образ, - я рассмешил его, и он не скрывал этого. - Мы так не работаем. Если где-то есть что-то вроде вакуума, как вы бы это назвали, какому-то суфию придется заполнить его. Способ, которым он это сделает, может принять множество форм. Однажды и я был послан заполнить такой пробел, как ты описываешь; но здесь задействовано много интуиции, так что способ всякий раз будет принимать различные формы в соответствии с обстоятельствами.
- Когда Вы входите в суфийскую группу, знаете ли Вы инстинктивно, насколько они развиты, и каковы их потенциальные возможности?
- Во многих случаях, да. Но это не всегда необходимо, ведь суфийский прогресс происходит в любом случае, благодаря внутренней гармонии группы. Не думай, что суфий - это человек с постоянно открытой линией связи с трансцендентным знанием. Дела в действительности обстоят иначе, в противном случае все мы пытались бы стать просветлёнными мудрецами, владеющими всем знанием. Это сделало бы нас подобными тем людям с Дальнего Востока, которые хотят стать богами или чем-то в этом роде.
- Но Вы употребляете формулы, знаки и опознавательные сигналы.
- Да, употребляем, и то, как мы это делаем, говорит нам кое-что друг о друге. Вот пример. Тебе известен пароль. Ты приходишь на собрание и говоришь его мне. Ты можешь думать, что этот пароль говорит мне о твоей степени развития или важности. На самом деле он говорит мне множество вещей. Когда ты говоришь его и как ты говоришь, - все это создаёт в моём уме впечатление, необходимое мне, чтобы оценить тебя.
- Может ли это быть первоначальным источником паролей и тайных знаков?
- Я уверен, что это так.
- А как в особых случаях, когда один суфий хочет передать кому-то, принадлежащему к другому ордену, или тому, кто должен продолжить его работу, некий особый смысл? Происходит ли это благодаря интуитивному использованию сигналов, которые были разработаны для других целей?
- Ничего "разработанного для других целей". У тебя может быть фраза с объективным, осмысленным значением, которая вступит в действие тогда, когда придёт время.
- Как это происходит?
- Это нельзя объяснить, но можно привести пример. Мой учитель дал мне пароль, и мне незачем скрывать его от тебя - секрет суфиев не просто в словах. Это была фраза " Иеа Шахим Сахист ". Эта фраза означает: "О Шах, это приготовлено". Это сигнал распознавания, поскольку группа, которая ждет меня в некоем месте, скажет её мне, больше в качестве приветствия, чем в каком-либо другом. Эта фраза употребляется при передаче, так сказать, командования. Эта фраза имеет много значений, большинство из которых действуют только на интуитивном плане. Но если мы вглядимся в неё настолько, насколько сможем нашим поверхностным взглядом, мы, по крайней мере, кое-что узнаем. Прежде всего, это персидская фраза, из стандартного обихода суфиев: персидский язык классического образца есть их основной язык. Но она составлена так, чтобы быть понятной арабу или турку, особенно турку. То есть, она содержит слова, общие для этих языков, и не содержит ни одного слова, которое бы не было общим для этих трёх языков. Её поймёт также человек, знающий урду. Она, таким образом, в некотором смысле определяет часть моей территории. Я, видишь ли, не делаю свою работу в Китае или Японии, и так далее. Слова её составлены так, что она подразумевает акт передачи дела. Для группы, которая владеет этой фразой, я, во внешнем смысле, назначен руководить ими. Это руководство может происходить без слов, но подтверждение передачи руководства - в этих словах. У меня, в свою очередь, есть фраза, которую я оставлю своей группе, прежде чем завершить мою миссию, когда придёт время осесть в одном месте. До тех пор я могу использовать эту фразу для других целей, или скрывать её. Это решает моя интуиция. Если я встречу какого-то суфия и воспользуюсь фразой Иеа Шахим, он ответит, если он не из моей "паствы", определённым словом, которое нам известно. Если он - один из группы, по отношению к которой у меня есть обязанность, он, вероятно, закончит фразу. Так что это предложение используется и для посвящения, и для поверхностного общения.
- Предположим, Вы должны посетить некую группу, а они утратили "слово", что происходит тогда?
- Это опять теория. В практическом смысле слово не теряется. Если одного учителя и следующего за ним разделяет большой интервал времени, группа теряет своё преимущество в развитии. Это как фотографическая пластинка, которую проявили, но не закрепили. Это означает, что в отсутствие учителя учение, эволюция, блекнет. Тогда, если и слово утратится, это будет естественно. Это слово больше не нужно, потому что следующему учителю в любом случае придется всё начинать сначала.
- Но если, как мне говорили, Ваша область лежит на Западе, как вписываются в это персидские слова? Или Вы действуете в группах людей восточного происхождения?
- Мой дорогой друг, я не имею понятия. Ты настойчиво задаёшь вопросы о вещах, которые могут случиться, а могут и не случиться. Мы имеем дело с вещами по мере того, как они происходят. "Не будь человеком прошлого, будь человеком настоящего и будущего", но это должно быть реальное будущее, а не просто воображаемое.
- Таким образом, существует, должно быть, множество эзотерических групп, утративших слово, или таких, которые исполняют ритуалы, имеющие внутреннее значение, которое они забыли. Ритуалы, которые они снабдили смыслом, но смысл этот не тот, что первоначальный?
- Мир замусорен ими, и как же он замусорен!
- Вы узнаёте их?
- Время от времени мы натыкаемся на них. Часто ничего нельзя поделать, потому что они преобразовались в нечто иное. Это просто самоподдерживающиеся организации. Люди принимают их за нечто настоящее. Если ты помнишь, Руми сказал: " Люди обманываются подделкой лишь потому, что существует подлинное золото".
Я снова вернулся к вопросу о "тайном слове", имеющем так много значений:
- Могу я спросить кое-что об удостоверяющей фразе?
- Спрашивай, о чём хочешь.
- Как создаются такие фразы?
- Иногда по численному значению букв. Иногда иначе. Возьмём мою фразу. Не углубляясь в математическую сторону, предположим, что я хочу передать кому-то послание с человеком, не являющимся суфием, и желаю подтвердить своё авторство. Может быть, мне нужно послать его к кому-то, с кем у меня нет сильной суфийской связи, но кто поймёт мою "фразу". Тогда я записываю её, буква за буквой или слог за слогом, на отдельных кусочках бумаги. Переставив звуки, я получаю - если это арабские буквы - фразу Хашим хисс иеа сихат. Это почти не имеет смысла, поэтому он переставляет буквы, и получает мою фразу. Конечно, если бы я пользовался латинскими буквами, я бы переставил их несколько иначе, потому что в персо-арабском алфавите, как тебе известно, буква "Х" иногда произносится как "А", и тому подобное.
Так что это нечто вроде системы шифров?
- Да, но гораздо больше чем это. Здесь нечто такое, что невозможно объяснить во всех аспектах, как я уже говорил.
- Для меня это звучит как подобие теории "магического слова", которым пользуются так много оккультистов.
- Немного похоже, но оно не "магическое". Магия - это не то, чем она кажется, и это то, что занимает людей неподходящего для нас типа, отвлекая их от всего остального. В прежние времена люди этого типа посредством магии искали власти. Теперь они ищут власть скорее через то, что называется "борьбой за общее дело". "Борьба за общее дело" - непревзойдённое средство затемнить необходимость самосовершенствования и пытаться, не работая правильным образом, достичь чего-то.
Глава одиннадцатая
НАСНАС И ВИСВАС
Что думал Шах о других школах мистицизма? В Британии и, вероятно, в большинстве других стран, существовали школы и учителя, организации, построенные вокруг какой-то центральной идеи, либо следующие учениям какого-либо мастера, живущего или умершего. Если мы допускаем, что некоторые из них ложны, то их последователи обмануты. Если мы считаем, что некоторые истинны, другие частично истинны, третьи менее истинны в своих идеях, то каково же место суфийского пути во всём этом?
Я воспринимал эту проблему очень остро, хотя и не был в близком контакте с какой-либо группой. Сейчас у меня были собственные идеи относительно того, какого типа структуры на самом деле являются основой различных выражений мистицизма и многочисленности их последователей. Но мне было просто необходимо получить ответ из суфийского источника.
Он, казалось, приветствовал мои вопросы.
- Ответ, - сказал он, - много, много проще, чем ты думаешь, и это только потому, что ты думаешь кругами. Каждый круг сообщается с другими, и мысли гоняются одна за другой, из круга в круг. Я могу дать тебе ответ, но не могу гарантировать, что ты его поймёшь.
Всякая система, которая, как он говорил, "плотна", жёстко организована на основе определённых принципов и развивается только внутри них, ложна. Невозможно никакое сведение мистицизма к области "прикладных наук", его невозможно изучить, как, скажем, механику или фермерское дело. В нём слишком много измерений. Но существовали школы, учившие посредством особых принципов и заставлявшие своих учеников следовать им. В ложных или заблуждающихся школах (их он любил называть "остаточные культы") система становилась "тюрьмой для людей". Ребёнка, напомнил он мне, можно поместить в маленький манеж, чтобы защитить его и чтобы дать ему возможность развиваться. Манеж имеет определённые преимущества, определённые возможности. К примеру, в стены некоторых манежей встраивают такие вещи как счёты, чтобы ребёнок мог играть или считать костяшки. Манеж может быть важной частью обстановки дома, удобств для ребёнка на данной стадии развития. Но, когда ребёнок подрос... манеж становится тюрьмой.
Как узнать, когда ты находишься в манеже, а когда нет?
- Мы все в манежах, большую часть времени, - объяснил он. - Но мы должны иметь в виду его назначение. Назначение манежа - защитить ребёнка и помочь ему развиться. Функция взрослого - воспитать ребёнка, чтобы он, в конце концов, стал свободным и вполне взрослым. Такова задача учителя. Когда ребёнок вырастает, он становится независим от взрослого. Такова цель взросления. Незачем беспокоиться относительно того, совершенно ли ложно мистическое сообщество, или частично ложно, или как-нибудь ещё, если рассматривать его с точки зрения освобождения и достижения совершенства. Всё, что имеет значение - поставляет ли учитель обещанный товар? Взгляни на своё общество и задай себе вопрос: "Создаёт ли эта школа лучших людей? Становятся ли они независимыми от школы, чтобы идти своим путём, в свою очередь развитые и завершенные?" Если ответ "НЕТ", система деградирует. Почему она идёт к падению, не так важно, ведь её не исправишь, пытаясь подлатать то там, то здесь. Исправить её может только Мастер.
На меня эти слова произвели глубокое впечатление, потому что они прямо указывали, что достоинства пирога определяются в процессе еды. Они показали мне, как оценивать школы, и предостерегали от опасности быть сбитым с толку словами.
- Мы не должны упускать из виду тот факт, - продолжал он, - что любая система, любая форма веры, как бы поверхностна она ни была, может привести к великим результатам. Вопрос не в том, как столь многие думают, "Разве нельзя считать эту школу истинной, благодаря таким-то результатам?" Точнее, вопрос должен ставиться так: "Постоянны ли эти результаты? Ведут ли они к независимости, а не к привязанности индивида? Происходит ли внутреннее возрождение? Действительно ли возрожденные люди улучшаются, или это люди того сорта, которые только дают мне чувство надежды и возможности реализации?"
Он выстреливал эти замечания с такой скоростью, что мне трудно было стенографировать, а это я умел делать очень хорошо.
Превыше всего, подчёркивал он, необходимо замечать, происходит ли развитие членов группы сбалансированно. Легко тренировать людей, иногда даже легче, чем дрессировать животных. Тренированные люди - это те, кто получил "впечатление", "обусловливание", которое заставляет их "клониться на одну сторону". Такое обучение всегда принимает форму концентрации на одной вещи. Всё это само по себе очень хорошо: концентрация на самом себе, на принципе, и тому подобном. Но дана ли им отстраненность, а также пропорциональная концентрация на всём остальном человечестве?
Было совершенно очевидно, что эти принципы, если применить их ко многим, очень многим последователям различных мистических школ, покажут, что они часто являются, в лучшем случае, просто подражателями, либо людьми, считающими, что они чего-то достигают, но демонстрирующими своим отсутствием "завершенности", что их развитие, если таковое вообще происходит, экстравагантно.
- Когда мы говорим о Совершенном Человеке, что можно перевести также как Целостный человек, мы не просто, знаешь ли, мелем чепуху. Целостный значит целостный, совершенный значит совершенный. Никакой подход к этим идеям не допускает дисбаланса, одностороннего развития.
- Почему суфии не выступают против любой другой мистической школы?