Письмо Шри Ауробиндо
Лучшим способом ответить на ваше письмо, я думаю, это рассмотреть вопросы, поставленные в нем, по отдельности. Я начну с вывода, который вы делаете, относительно невозможности йоги для невосточной природы.
Я не вижу никакого основания для такого вывода; он противоречит всему опыту. Европейцы во все века с успехом практиковали духовные дисциплины, которые были сродни восточной йоге, и также следовали путям внутренней жизни, которые пришли к ним с Востока. Их невосточная природа не стояла у них на пути. Приближение и переживания Плотина и европейских мистиков, которые шли за ним, были идентичны, как это было недавно показано, определенному типу индийской йоги. Особенно со времен установления христианства европейцы следовали христианским мистическим дисциплинам, которые были по своей сути едины с мистическими дисциплинами Азии, как бы ни отличались они по формам, именам и символам. Если бы вопрос стоял о самой индийской йоге в ее собственных характерных формах, то и тогда предположение о неспособности противоречило бы опыту. В ранние времена греки и скифы с Запада, также как и китайцы и камбоджийцы с Востока, без труда следовали буддийским или индусским дисциплинам; в нынешние времена все возрастающее число жителей Запада принимает ведантические, вайшнавистские или другие индийские духовные практики, и это возражение о неспособности или непригодности никогда не выдвигалось ни со стороны учеников, ни со стороны Учителей. Я не вижу, почему здесь должна быть какая-нибудь не соединенная мостом бездна; ибо нет сущностной разницы между духовной жизнью на Востоке и духовной жизнью на Западе; в чем есть различие, так это в названиях, формах и символах или же в акценте, который делается на той или иной специальной цели или на той или другой стороне психологического опыта. Даже здесь зачастую упоминают различия, которые или не существуют, или же не столь велики, как кажутся. Я встречался с утверждением христианского писателя (который, похоже, не разделяет возражения вашего друга, связанные с этими схоластическими мелкими различиями), что индуистская духовная мысль и жизнь признает только Трансцендентального или следует только Трансцендентальному и отвергает Имманентное Божество, тогда как христианство отдает должное обоим Аспектам; но если мы рассмотрим это в свете фактов, индийская духовность, даже если она делает окончательное ударение на Высшем за пределами формы и имени, все же, вполне признает Божество, имманентное в мире, и признает Божество, имманентное в человеческом существе. Индийская духовность имеет, в действительности, более глубокое и более детальное знание за собой; она следовала сотням различных путей, допускала приближения всех видов к Божеству и тем самым была способна войти в поля, которые оставались вне более узкого кругозора западной практики; но это не меняет сути, а суть и является единственно важным.
Ваше объяснение способности многих жителей Запада практиковать индийскую йогу, похоже, основано на том, что они имеют индусский темперамент в европейском или американском теле. Как Ганди внутренне является моральным представителем Запада и христианином, так, говорите вы, и невосточные члены Ашрама являются в своей натуре, по сути, индусами. Но что точно из себя представляет эта индусская натура? Ни я, ни Мать не замечали в них ничего такого, что могло бы быть так описано. Мой собственный опыт полностью противоречит вашему объяснению. Я очень хорошо знал Сестру Ниведиту (она было много лет моим другом и товарищем в политической борьбе) и встречался с Сестрой Христиной, — двумя ближайшими европейскими ученицами Вивекананды. Обе были выходцами с Запада и не имели ничего от этой индусской натуры; и хотя Сестра Ниведита, ирландская женщина, обладала способностью входить благодаря интенсивной симпатии в жизненные пути окружающих ее людей, ее собственная природа оставалась невосточной до конца. Все же, она не встретила затруднений в достижении реализации на линиях Веданты. Здесь, в этом Ашраме, я нахожу нескольких его членов, которые пришли с Запада (особенно я имею в виду тех, кто здесь находится дольше всего), представителями Запада со всеми качествами и трудностями западного ума и темперамента, и они должны справляться со своими трудностями точно также, как и индийские члены должны были бороться с ограничениями и препятствиями, создаваемыми их темпераментом и образованием. Без сомнения, они приняли, в принципе, условия йоги, но они имели не индусскую натуру, когда приехали сюда, и не думаю, что они старались ее обрести. С какой стати они должны были это делать? Это не индусская натура или западная фундаментально важна для йоги, а психический поворот и духовный импульс, а они — везде одни и те же.
Каковы различия, в конце концов, с точки зрения йоги, между садхаком, родившимся в Индии, и садхаком, родившемся на западе? Вы говорите, что для индийца половина йоги уже сделана, — во-первых, потому, что его психическое более прямо открыто Трансцендентальному Божеству. Оставляя в стороне прилагательное (ибо не столь уж многие по своей природе притягиваются к Трансцендентальному, большинство с большей готовностью ищет Персонального, Божество, имманентное здесь, особенно если они могут найти его в человеческом теле), здесь, без сомнения, есть преимущество. Его дает просто сильная сохранившаяся в Индии атмосфера духовного поиска и долгой традиции практики и переживания, тогда как в Европе эта атмосфера была утрачена, традиция нарушена, и обе должны быть восстановлены. Здесь также отсутствует эссенциальное сомнение, которым так поражены умы европейцев, или, можно добавить, европеизированных индийцев, хотя это и не мешает великой активности сомнения практического и очень оперативного рода у индийских садхаков. Но когда вы говорите о безразличии к близким в сколь-нибудь более глубоком аспекте, я не способен принять то, что вы имеете в виду. Мой собственный опыт состоит в том, что привязанность к тем или иным людям — к матери, отцу, жене, детям, друзьям — не из чувства долга или социальных отношений, а из-за тесных сердечных уз в Европе столь же сильна и зачастую более интенсивна; это — одна из главных нарушающих сил на пути; некоторые поддаются притяжению и многие, даже продвинутые садхаки, оказались неспособными изъять ее из своей крови и из своих витальных фибр. Импульс установить «духовные» или «психические» отношения с другими — чаще всего скрывающие витальную смесь, которая отвлекает от единственной цели — постоянно является общим свойством. Здесь нет различия между западной и восточной человеческой природой. Однако учение в Индии давно установило, что все должно быть повернуто к Божеству, а все остальное либо принесено в жертву, либо превращено в подчиненное и вспомогательное движение или сделано через сублимацию лишь первым шагом к поискам Божества. Это, без сомнения, помогает индийскому садхаку — если и не стать однонаправленным сразу, то, все же, быть более полно ориентированным на цель. Ею для него не всегда бывает одно только Божество, хотя оно и признается высшим статусом; но Божество, главное и первое, легко воспринимается им как идеал.
Индийский садхак имеет свои собственные трудности в своем приближении к йоге — по крайней мере, к этой йоге — которая встает перед представителями Запада в меньшей мере. Трудности западной натуры рождены, главным образом, доминирующим обучением, полученным европейским умом совсем недавно. Бóльшая готовность на эссенциальное сомнение и скептический резерв, привычка к ментальной активности как к потребности природы, которая затрудняет достижение полного ментального безмолвия; более сильный поворот к вещам внешним, рожденным в изобилии активной жизни (тогда как индиец обычно страдает от дефектов, порождаемых, скорее, депрессией или подавленной витальной силой); привычка ментального и витального самоутверждения, а иногда — агрессивно бдительной независимости, которая делает трудной полную интегральную сдачу даже более великому Свету и Знанию, даже божественному Влиянию, это — частые трудности. Но эти вещи не универсальны в представителях Запада и, с другой стороны, присутствуют у многих индийских садхаков; они, как и трудности типичной индийской натуры, являются надструктурными формациями, не самой сутью существа. Они не могут перманентно стоять на пути души, если стремление души сильно и твердо, если духовная цель является главной вещью в жизни. Они являются препятствиями, которые огонь внутри сожжет легко, если сильна воля избавиться от них, и они, безусловно, будут сожжены в конце — хотя и не так легко, — даже если внешняя природа будет долго цепляться за них и оправдывать их — при условии, что огонь, центральная воля, более глубокий импульс позади всего будет реальным и искренним.
Этот ваш вывод о неспособности представителей Запада к индийской йоге рожден от излишне острого отчаяния, ощущаемого вами из-за ваших собственных трудностей; вы не видели трудностей, равно великих, которые давно беспокоили и еще беспокоят других. Ни для индийца, ни для европейца путь йоги не может быть гладким и легким; там есть их человеческая природа, чтобы гарантировать это. Каждому его собственные трудности кажутся огромными, радикальными и даже неискоренимыми из-за их постоянства и упорства, и они вызывают долгие периоды уныния и кризисы отчаяния. Достаточная вера или достаточное психическое зрение, чтобы отразить сразу или почти сразу эти атаки и предотвратить их, редко бывает даже у двух или трех из сотни. Но нельзя утверждаться в фиксированной идее о собственной неспособности или позволять ей становиться наваждением; ибо такая позиция не имеет истинной основы и неоправданно затрудняет путь. Там, где есть душа, которая пробудилась, там, вне сомнения, есть и способность внутри, которая может преодолеть все поверхностные дефекты и в конце победить.
Если бы ваш вывод был правилен, вся цель этой йоги была бы пустой вещью; ибо мы работаем не для расы, народа или континента или для реализации, воспользоваться которой могут только индийцы и другие представители Востока. Наша цель — не основать религию, школу философии или школу йоги, а создать почву для духовного роста и опыта и проложить путь, который принесет более великую Истину, стоящую за пределами разума, но не недоступную для человеческой души и сознания. Все могут пройти, кого притягивает к этой Истине, из Индии ли они, или откуда-нибудь еще, с Востока или с Запада. Все могут найти великие трудности в своей персональной или общей человеческой природе; но не их физическое происхождение или расовый темперамент могут быть непреодолимыми препятствиями избавления от них.
[Письма о Йоге, том 2, раздел III]