Любовь – это то, что случается между мужчинами и женщинами, которые не всегда понимают, кто из них мужчина, а кто женщина.
С. Моэм
Carpe diem – лови день!
Глава 1
- Мне в школе говорили, что тела расширяются при нагревании, но чтобы настолько…
Я с некоторым трудом разлепил опухшие после вчерашнего веки. По скалам мимо проскакала костлявая Зинка, размахивая своим первичным половым признаком. Где только силы берет, кобылища? Даже не кобылища, а сивый мерин. Потому что врет!!! И вовсе я не толстый!
- У меня сегодня много тела… - попытался я обронить что-то величественное, но получилось из рук вон плохо. Сказывалась неумеренность в употреблении. К сожалению, не только горячительных напитков. М-м-м - промычал я про себя, вспоминая, кого именно прошлой ночью употребили…
Башка болела, во рту был свинцовый привкус местного портвейна. Пить его довольно приятно, однако это мерзкое послевкусие… Эх, надо идти, вернее, ползти по скалам за пивом, бережно спрятанным в тени под скалой. Проклятые скалы! До них и в приличном состоянии не просто добраться, а уж в моем-то…
Ну, так и есть – рядом с вожделенными запасами уже устроилась с бутылкой моя любимая подруга Фима, раскинув на какой-то обдергушке стилобатные; части внушительного тела. С ней злоехидная Зинаида что-то не позволяет себе сомнительных намеков!
Как-то по ящику я услышал выражение «самочка моржа». Понял, что обсуждали именно Фиму. Если, конечно, у моржей бывают бледно-рыжие кудри, бордовые панамки и еврейское происхождение.
Постанывая, я смиренно приблизился к морже.
- Дай глотнуть, корова!
Волоокие семитские глазищи окатили меня презрением. Разговаривать моржа не пожелала.
Мстит, что ли, за вчерашнее?
Дело в том, что вчера ни один из призванных на вакханалию кавалеров эту чучелу употребить по назначению как-то не очень возжелал. То есть, категорически. Она и в линялых хозяйских занавесках пела под Аллу Борисовну и плясала под Борю Моисеева. И острила под пожилую еврейку. Ну, пыталась, ведь каждому при взгляде на нее станет ясно, что данный экземпляр – еврейка еще вполне молодая. И лезла ко всем с настырными брудершафтами.
Но никто ее, каналию, обесчестить не хотел. Утром мы нашли дрыхнущую мертвым сном Фимку в саду на топчане под очаровательным персиковым деревом, бесстыдно нагую. Ну, если не считать многочисленных серебряных цепок и бранзулеток. Мы, как водится, хором пропели над ней нашу утрешнюю «Тома, Тома, выходи из комы», и стали звать на пляж «девственницу, которую никто не пожелал».
Фима была как-то странно тиха. Даже задумчива. Но не от раскаяния. Не-ет, она просто давилась, бедная, от обиды. На всех. На жестокосердых женихов (подумаешь, Воркута засратая!). На счастливых избранниц (суки бездарные, ни петь, ни танцевать не знают!). На персики в саду (они, блин, когда-нибудь поспеют?). На то, что надо тащиться на пляж (голых жоп я там, что ли, не видала?!).
Тем не менее, к морю эта подлюка поперлась.
- Вот же змея! – возмутился я. – Чего дуешься? Я, что ли, виноват, что ты пить не умеешь!
- Замолчи, мерзкая! – просипело существо, обделенное личным счастьем и общественным сочувствием.
- Вчера, небось, насладилась, а меня на мороз, за подснежниками?! - и Фима попыталась взглядом василиска; превратить меня в кучу того, чем я, по ее мнению, являлся.
Если честно, хотелось пива, а не ругаться, тем более, что в мешке должны были лежать еще две бутылки.
Я целился телом под камень, боясь промазать. В моем вестибулярном аппарате давным-давно сели батарейки. А незлопамятная Фима уже жарко шептала мне в ухо:
- Ты во-о-н с тем знакома? Классный! Чур, мой! Какие бицепсы-трицепсы! Прямо качок брутальный, итить твою!
- Чур меня! - подумал я, сыто потягиваясь и вспоминая минувшую ночь, - Эх, дура ты, Фимка, дура. Брутальный! Смотри, как покрывало стелет изящно – это у него, наверно, косметичка чугунная, отсюда и мускулы. А ты сразу – качок!
Было ясно, что Фима опять лихорадочно грезит о счастье.
Любимая подруга привычно обращалась ко мне на «ла». Типа «я пош-ла», «ты выпи-ла». Подозреваю, что, в отличие от меня, она себя тоже на «ла» кличет. В глубине души. Вот ведь у нас язык сложился! А чего стоят такие словечки, как «подруга», «девка» и «сестра»? Иной раз сами не понимаем, про кого речь-то идет. Приходится переводить с русского на русский. Типа:
«У меня приятельница есть, Ольга, - да ты знаешь, лысый такой…»
Многие этого не любят и брезгливо морщатся. Но куда денешься – жизнь.
Можно музыку красивую сочинять, как Чайковский, или гениально рисовать, как Леонардо да Винчи, или книжки остроумные писать, как Оскар Уайльд, - никто и не пикнет, они ж, понятное дело, великие, чего там! А ежели не великие, да на «ла» говорят – так сразу: «насильники над естеством»…
Интересно, в каком кругу дантовского ада сидят насильники над естеством геев?
Все это пронеслось в моей голове, но распаленная подруга не дала мне сосредоточиться на высоких материях.
Дело в том, что Фима всеядна и чрезвычайно любвеобильна.
Она не разменивалась на глупые детские игры «в доктора» и пубертатно-прыщавые вопросы типа: «а у тебя там уже выросли волосы?». Вместо пугливой и робкой первой любви с ее томлениями, стихами и недельными припадками рукоблудия от невинного слова «лифчик», к ней сразу приехал грузовик с солдатами. Последовательное развитие сексуальности оказалось безжалостно растоптано кирзовыми сапогами… Но история становления нашей Фимины, далеко выходит за рамки повествования.
С тех пор в голове у Фимки все перемешалось – любовь и страсть, чувства и секс, большие и маленькие;, худые и полные, старые и молодые. Не Фима, а некий антибиотик широкого спектра действия.
Ее пылкие влюбленности не знают никаких границ – ни возрастных, ни внешностных, ни даже умственных. Лишь бы ответ был. А он чаще всего - обидный…
Я преуспел в извлечении пива, и предвкушение неземного блаженства тихо подкралось к моему организму. Прильнув к спасительной бутылке, я бросил как бы рассеянный взгляд в ту сторону, куда моя моржа вперилась. Так вперилась, что в соответствующем месте ей бы дали за подобное хулиганство пятнадцать суток. Причем за хулиганство с особым цинизмом, ибо Фима, как и полагается на нудистском пляже, была в чем мать родила (искренне жаль эту достойную женщину).
- Эге! – подумал я уже отнюдь не вяло. Утрешнюю сытость как рукой сняло. Как бы качок? На соседнем огромном камне стелил полотенце юноша, которого я, разумеется, сном-духом не знал, но за которым пошел бы на край света. Если, конечно, край света находится в пределах селища Симеиз.
Тут надо немного отвлечься и объяснить, что такое Симеиз, нудистский пляж и с чем все это едят.
Глава 2.
Симеиз – дивное место! Некоторые завзятые урбанисты предпочитают шумную и неопрятную Ялту, хотя купаться ездят все равно к нам. Скажите, девушки, подруге вашей, ну что за радость каждый вечер гулять по набережной, где тусуются те же люди, что и в Москве? А уж для того, чтобы тусоваться в кафе-шайтанах;, и вовсе нет смысла тащиться в такую даль. Люди особо культурные что-то твердят про Коктебель. Да, все понимаю: Цветаева, Грин, Волошин …
Но я-то не с ними, к моему горькому сожалению, общаться буду. А с особо культурными, которые в больших дозах приводят к тяжелой интоксикации. За ней, как известно, следует кома и летательный исход.
Нет, Симеиз однозначно лучше!
Он тоже, конечно, не без недостатков. Живописное расположение у подножия горы Кошка – понимай, что ты будешь все время куда-то карабкаться или бежать вниз вприпрыжку. «Голый» пляж (слово «нудистский» трудно даже произносить, а тем более писать), к которому нескромные личности так тяготеют, находится именно что у кошки в жопе. Как «не всякая птица долетит до середины», так не каждая особь доползет до воды на этом пляже, ибо многие отдыхающие не без лишних кг.
Сам пляж – разбросанные в пугающе живописном беспорядке скалы, в общем-то, мало пригодные для комфортабельного отдыха. Всего-то несколько десятков относительно плоских камней. Однако народные умельцы умудряются среди них устраивать логова, плести паутину и даже ловить зазевавшуюся добычу. Правда, как всяким хищникам, им достаются, в основном, больные и неосторожные животные. Попытки проникнуть в воду могут сначала вызвать некоторый шок (вы чё, да тут же убьешься на хуй!).
Собственно, сей населенный пункт, жутковато именуемый в путеводителях как «селище», хорош своим прелестным парком, виллой «Ксения» (действительно хороша, такой тщательно унавоженный и очень унасекомленный вариант Алупкинского дворца).
А еще там есть легендарные гора Кошка и скала Дива.
Была еще скала Монах, но большевики ее взорвали. То ли, чтобы сделать городской пляж, то ли с другой стратегической целью.
Легенда же про эти скалы красивая и в высшей степени назидательная.
В стародавние времена некого монаха-отшельника повадился искушать дьявол. Сначала в ход пошел домашний очаг, о котором должна была напоминать подосланная кошка. Затем чувственные соблазны, олицетворением коих явилась дива, якобы пойманная в море. На домашний очаг подвижнику было глубоко наплевать, так что кошку он цинично прогнал. А вот прибывшая с уловом дива быстренько сломила его неорганизованное и лицемерное сопротивление. Ну, не был старик святым Антонием. Хотя остается непонятным, на что, собственно, эта дива была похожа, ежели ее сетями вытащили из моря. На русалку? Ну, тогда сексуальные предпочтения монаха представляются довольно причудливыми. Я бы на его месте не просто вяло сопротивлялся, но стоял бы насмерть.
Короче, Бог разгневался на эти козни врага рода человеческого. И обратил и монаха, и диву, и, по странной прихоти, несчастное животное тоже, в топографические достопримечательности. На Кошке, говорят, раскопали стойбище неандертальцев, а на скалу Диву теперь можно подняться по обморочной лесенке и полюбоваться закатом/восходом (нужное подчеркнуть). Однако растленный дух подорванного монаха по-прежнему витает над селищем и привлекает туда толпы таких же, как он, морально нестойких граждан. Со всех концов нашей все еще истерически необъятной Родины.
Вот с ними-то, с преданными приверженцами Симеиза, а точнее, с наиболее колоритными представителями, я и хочу вас познакомить.
Глава 3
Итак, продолжим любование «юношей нежным со взором горящим».
Он скорее напоминал демобилизованного сержанта. Высокий, стройный, мускулистый. С типично солдатским загаром: шея, кисти рук – кирпичного цвета, остальное – слоновая кость. Русые волосы коротко стрижены, глаза – цвет не разобрать, но они есть и не маленькие. Однако толстенная золотая цепь на шее - Александр Грин ужаснулся бы! - вызывала грустные ассоциации с криминальными группировками. Впрочем, имитация «крутизны» – тоже не новость.
Парень, помедлив, быстро стянул плавки, и сразу лег «попом кверху». Очевидно, ему раньше не приходилось бывать на голых пляжах. Но я успел разглядеть то, что полиция нравов сочла бы отягчающим фактором. Такой вполне убедительный фактор. Не то, чтобы я сразу закричал «ура!», но вполне.
На скалу, пыхтя и оскальзываясь, уже карабкалась страстная Фима со своей вечной кисточкой несъедобного винограда «изабелла».
Но виноград у Фимы – не цель, а средство. Я бы даже сказал, орудие производства. С его помощью она завязывает знакомство, изображая трогательную заботу. Как показывает практика, трогательную в основном за всякие «места».
- Не желаете виноградику? – с фальшивой непринужденностью начала она свою ползучую экспансию, всем телом показывая, что ею руководит нечто, подвигнувшее добрую мать Терезу на заботу о немытых индийских детях. Если бы Фима не улыбалась столь плотоядно, и не говорила голосом актрисы Бабановой, то все было бы довольно пристойно. Пока.
Но славянское дитя ответило «нет!» с такими визгливыми интонациями, что я тут же великодушно уступил его со всеми потрохами любимой подруге.
Манерных не любят многие. Особенно сами манерные.
Кроме того, отчетливо просквозило и высокомерие, парень явно думал о себе «очень и очень». А надменных я не люблю еще больше.
Стало понятно: это атлетическое существо пришло сюда в надежде, что приставать к нему будут исключительно «в чешуе как жар горя, тридцать три богатыря». Волоокие красавицы нетитульной национальности могли отдыхать.
Но Фиму, романтическую мечтательницу и тупую идиотку по совместительству, бесполезно было переубеждать. Она твердо стремилась к новому разочарованию. Или, как говорится, чтобы «чайник начистили».
Смотреть на эти «танцы с граблями» и ждать, когда подруга на грабли в очередной раз наступит, было неинтересно.
Все еще находясь под впечатлением собственной редкой вменяемости, я решил обскакать, вернее, обойти, вернее, обползти скалы на предмет выявления:
а) неучтенных подруг;
б) неопознанных потенциальных жертв моего неизбывного сластолюбия.
Новую партию последних, надо думать, еще не завезли, а большинство предыдущих женихов уже плавно перешли в разряд подруг в силу их не особенно выдающихся интеллектуальных и тактико-технических характеристик.
Но пока я собирался совершить эту вылазку, меня решительно опередили. К месту моей дислокации уже двигались войска неприятеля. То есть, неприятель-то себя полагал пока еще верным союзником. Но он плохо знал Кузю.
Пардон, забыл представиться, Кузя – это я.
Неприятеля олицетворяла Зинка, напоминавшая надувную женщину, из которой наполовину выпустили воздух. Этакий бюджетный вариант минимализма. В погоне за худобой, которая, как известно, есть мать сладострастия;, красавица напрочь забыла народную мудрость, гласящую, что худая корова – еще не газель. Кто-то некогда заметил, что в профиль Зина похожа на – подумайте только! – на Нефертити. Анфас был выполнен в принципиально иной эстетике и его ни с чем старались не сравнивать. Впрочем, с тех пор у шкильды остался один профиль. Дабы не обременять образ всякими там прическами, Зина поступила мудро: постриглась наголо. В соответствии с древнеегипетскими традициями.
В свое время наша худышка была приятным пухликом и так жрала пиво – как не в себя. Однажды на спор она выдула двадцать восемь кружек за какой-то устрашающе короткий срок. Оставшиеся в живых свидетели утверждали, что драгоценная влага исчезала в ее пасти, как в некоем водовороте. После чудовищной ночи в вытрезвителе Зина заработала стойкое отвращение к пиву. На смену ему пришли многочисленные изнурительные диеты.
Так вот, ей приспичило поиграть в преферанс, и нужен был третий. Теплое пиво я практически полностью и с отвращением уничтожил, скалы только начали заполняться народом, так что мое величество милостиво согласилось. Тем более что с Зинкой не соскучишься. Она – причудливо эрудированный человек. Не замечательно, а именно что причудливо.
Прочитав раз в двадцать больше книг, чем я, Зина получила лишь страшную кашу в голове. Пытаясь воспользоваться знаниями, она уподоблялась фокуснику, который вместо зайчиков вытаскивает из магического цилиндра всякую похабень.
Ее эрудиция с годами приобрела зрелые гротескные формы. Не удивлюсь, если она искренне полагает, что фильм «Встреча на Эльбе» - про Наполеона, что Пруст написал роман «У Гельминтов»; и что сфинктер; - фамилия социально опасной народоволки.
Не сомневаюсь, что сюжеты «Петя и волк», «Маша и медведи», «Красавица и чудовище» для нее напрямую связаны с зоофилией. Наверное, Зина, столь же искренне, считает, что андерсеновская «Девочка со спичками» - агитка о мерах противопожарной безопасности, а «Стакан воды» Скриба - об одинокой старости… Слушать ее искусствоведческий, филологический и прочий бред – сплошное невыразимое удовольствие. Вообще-то, в Москве Зина служит в занюханном техническом заведении, но обожает порассуждать на культурные темы. Про какое-нибудь раннее рококо или позднее брекеке.
В надежде насладиться новыми перлами, которые начитанная Зинуля поминутно, как сказочная принцесса, роняла с уст, я мелкими перебежками последовал за тощим крупом приятельницы.
Интересная все-таки у нее фигура: спина, спина, спина – и вдруг пятки.
Но я стал не третьим, а вторым. Третьей оказалась наша старинная подруга Сосулька, обожающая быть третьей и в преферансе, и в распитии горячительных напитков, и вообще везде, но особенно в постели.
В стремлении стать третьей она всегда была первой.
Игра начинала представлять некоторый интерес, поскольку я знал Сосульку как особу в высшей степени культурную. Кроме слова «гомосексуализм» ей было известно и великое множество других слов. Не менее судьбоносных.
Красота ее была какой-то цыганисто-монистовой: собольи брови, глаза-маслины, смоляные кудри, короче полный набор стандартных таборных атрибутов. Рядом с ней всегда витало в воздухе «нэнэ-нэнэ, пляши, черноголовый!».
Почему Сосулька? Да совершенно не по тому, о чем все сразу начинают думать! На самом деле Сосулька конкретно тает от восторга и вожделения в крепких мужских объятиях.
- Ну, сейчас начнется! – подумал я, предвкушая первый акт Мерлезонского балета.
Зина как раз из тех урбанистов, предпочитающих отдыхать в без пяти минут стольном граде Ялте, а в захолустную дыру Симеиз делающих набеги за добычей. Естес-ственно, что разговор она начала со своей поездки на автобусе «Ялта – Симеиз».
Вместо перлов с уст посыпались жабы и гадюки. Выяснилось, что они ехали в кошмарной тесноте, «ну, прямо бочка с данаидами»;! Сосулька тут же ехидно уточнила: «Может, с аденоидами?»
Типично преферансные термины и прибаутки типа: «здесь!», «а девять – это сколько записывать? девять – это восемь, идиотка!», «карта слезу любит!» перемежались яркими сентенциями Зины относительно мировой культуры.
Над дивной поверхностью моря с противными криками носились докучливые жадные чайки.
- Не пойму, что хорошего Антон Палыч нашел в этой птице? Орет, толку никакого, гадит на скалах… А эта потаскушка-поскакушка, Нина Заречная, все причитала: «Я – чайка, я – чайка…», - заметила наша начитанная.
- Лучше в карты смотри, матушка, - холодно заметила посаженная на мизере; Сосулька, доставая из пакета персики. Мне они после пива как-то не глянулись. Да и вообще я не особая плодожорка.
- А они мытые? – оживилась вечно голодная эрудитка.
- Да ты не то еще в рот тащишь, кочерга, а туда же – «мытые»! – не сдержалась любимая подруга.
Зинка надулась.
Невдалеке Фима по-прежнему пыталась добиться взаимности от «сержанта».
- Ничего у нее не получается! – с чувством глубокого удовлетворения прошептала добрая Зинуля. – Впрочем, я вот, например, люблю, когда сопротивляются!
- Слушай, так это ты подстерегаешь на пустырях припозднившихся? – с тревогой спросил я, искренне сочувствуя тем, кто пытался оказать Зине сопротивление.
Зинка надулась еще больше. Уподобилась, так сказать, надувной женщине, полностью готовой к употреблению.
Мы с Сосулькой сошлись во мнении, что любить отпор – мания в худшем смысле этого слова.
Некоторое время вялая игра сопровождалась плеском волн, криками осужденных чаек и визгами резвящихся в воде. Но тут Зинаида затянула хриплым басом-профундо «Ты закинь, дорогая, на плечи…» и мы с Сосулькой решили, что достаточно натерпелись сегодня.
Интерес в игре был копеечным, хотя, пока я беспечно внимал перлам, эти злодейки и меня подсадили на мизере.
Откланявшись, я грациозно заскакал вниз по скалам, намереваясь вкусить блаженства от сладостной свежести прохладной морской воды.
Уф-ф…
Читай: послав подруг к бениной матери, неуклюже стал сползать к грязной после вчерашнего шторма воде, с обреченным видом намереваясь совершить ритуальное омовение тушки.
Глава 4.
Пока я пробовал воду и покрывался не пригодными для созерцания мурашками, море вспучилось бурливо, и на брег вместе с волной хлынула Эдита.
Начинался второй акт Мерлезонского балета.
Свою кличку она получила после того, как заявила, что, поскольку Регина Дубовицкая – дочь Эдиты Пьехи, то ей не подобает выглядеть значительно хуже мамы.
Вообще-то наша Эдита зарабатывает на хлеб переводами всяких художественных (и не очень) текстов, особое внимание уделяя эротической литературе, постоянно добавляя от себя пару дюймов к однообразным фаллическим описаниям.
Когда бы я ни заглянул в гей-сауну «Подвал», Эдита всегда там. Делает вид, что меня не знает. Изредка она изменяет сауне с общественным сортиром, но быстро возвращается «в семью». А что делать, раз бедняга живет в коммуналке, куда привести кого-то просто невозможно, особенно после подселения местного участкового милиционера. Да что привести – приходится шифроваться по полной программе! Наверное, отсюда и пошла манера говорить на «ла». Представляете, какие тексты выдает Эдита в спаренный телефон?
- Ой, а вчера у меня была штангистка! Да нет, не Жанна, ту забрали в армию…
Когда-то соседи лишь пожимали плечами, мол, не повезло парню, не нашел себе хорошую девушку. В новые времена бескрайней свободы им по телевизору и в газетах быстро объяснили, и что это за парень, и какого пола «хорошие девушки» к нему ходят.
Так что жить стало, может, и веселее, но точно не лучше, поскольку теперь Эдита боится соседей, а те боятся ее. И расселить этот паноптикум не представляется возможным, поскольку какая-то комиссия сочла дом не подлежащим сносу, а олигархи на занюханную коммуналку (от центра три дня на собаках) что-то не позарились.
Здесь, в Симеизе, Эдита знаменита тем, что уплывает в море очень надолго (почему вот только не навсегда?). Что она там делает, одному Посейдону известно. Может быть, общается с нереидами и тритонами. Может быть, дрессирует дельфинов, натаскивая их на потопление недостойных подруг и несговорчивых женихов. Может быть, плавает в Турцию за контрабандным товаром. Все может быть.
Подобная прыть довольно удивительна, особенно если учесть, что Эдита подошла к тому нежному возрасту, в котором к призыву «за буйки не заплывать» относятся с благоговением.
В настоящий момент Эдита была в ластах и маске с трубкой. Очевидно, промышляла чем-то на дне. Атрибуты удивительно шли ей. Я бы вообще запретил Эдите появляться на людях без маски.
И точно: в руке у нее были зажаты несколько мелких рапан (или рапанов?);, а на лице застыла счастливая улыбка, будто на дне наконец-то нашлась библиотека Ивана Грозного.
Эх, где ты, Жак-Ив Кусто, защитник морских глубин? Царство тебе подводное…
Когда-то кто-то неосторожно восхитился пепельницей-ракушкой. Между прочим, чертовски неудобной в эксплуатации. На сегодняшний день квартиры многих моих московских знакомых буквально забиты этой бессмысленной декоративностью, и она тоннами продолжает поступать ежегодно.
Эдита с неотвратимостью американского хэппи-энда всползала на мой камень. Сейчас начнет приставать с прибаутками.
Эдита - известная «сказительница Зуева»;. Такая вот, загоревшая до черноты, Зуева. Ей бы сидеть в резном окошке, с кикой на голове и свекольными щечками, да рассказывать про Варвару-красу с чем-то там длинным. Зрителям при этом лучше сидеть в памперсах.
Бесконечные попытки облагородить внешность привели к тому печальному результату, когда уже трудно отличить Татьяну Догилеву от Марины Нееловой, Марину Неелову от Галины Волчек, а Галину Волчек от Романа Виктюка. Поэтому выпукло описывать Эдиту совершенно бессмысленно. С такой внешностью хорошо грабить в толпе: все равно тебя никто не запомнит…
- Ой, и что это такой молодой да красивый, да неженатый, да все один и один! – завела сказительница, вылезая на камень. Долгое пребывание на дне внесло некоторые коррективы в ее и без того не ангелоподобную внешность. Сейчас Эдита походила на загадочного обитателя морских глубин.
- Да жених нынче завалящий пошел, – в тон ей запел я, внутренне содрогаясь от перспективы обрести счастье в цепких объятиях Эдиты.
Но Бог – не Ермошка, видит немножко! Взбираясь на камень, злостная истребительница моллюсков оцарапалась об острые раковины мидий, которые скрывались в зеленых прядях водорослей. Очевидно, у морских обитателей тоже есть вендетта. Мидии отомстили за сестер. С криками «убили, зарезали!!» мнительная Эдита кинулась умащать попорченные телеса йодом и зеленкой1. Успев послать мне свой антисанитарный воздушно-капельный поцелуй.
Пора было принимать радикальное решение. Я рухнул в надлежащую волну, и поплыл куда-то в сторону некогда враждебно-янычарой, а ныне услужливо-туристической Турции.
Хотелось побыть в сладостном одиночестве, поразмыслить о том, как жить дальше и, собственно, с кем жить. Выбора не было ни-ка-ко-го. Жить было не с кем, да и вообще не хотелось. То есть, хотелось, но с кем-то. Все-таки физиологическая сытость на редкость быстро проходит, оставляя в душе тоскливую пустоту…
А настоящая влюбленность – это же как наркотик. Пару раз узнал кайф, и за уши не оттащишь. Вот вынь ее да положь! А вынимают-то и кладут совсем не любовь…
Дельфины при моем приближении залегли на дно, зато их место бессовестно заняли гнусные медузы, эти мухи морских просторов. Подгоняемый отвращением, я взял курс обратно к берегу.
На основном камне уже маячила перемазанная йодом Эдита, к которой присоединилась в очередной раз отвергнутая Фима. Если поделить пополам их совокупный вес, возраст и внешность, получилось бы что-то вполне приличное. Но пока что боги не собирались устраивать подобную сборку нового гермафродита. Тем более, что обе половины были безнадежно одного пола. Проницательный человек сразу бы понял, что эти двое способны доставить друг другу удовольствие, не снимая трусов. Елисаветинские; плечи Фимы уже были тон в тон с ее бордовой панамкой. Как многие рыжеватые, бедняжка просто сгорала, без какого бы то ни было намека на модную шоколадность.
Глава 5.
Не желая мешать подруге общаться со сказительницей, я решил вылезти на берег в другом, значительно менее пригодном для этого месте. Удалось задуманное не сразу, но я мужественно одолел стихию. Словно Афродита из пены, я гордо ступил на берег и окинул взором окрестные скалы. Хариты и наяды не спешили ко мне с покрывалами, зато прямо передо мной сидел парень в черных плавках и читал книгу. Темные очки скрывали глаза.
- Ишь, какой скромный, - подумал я почему-то с грустью. Я вообще всегда завидовал самодостаточным людям. Сидит вот, книгу читает, и никакие страсти-мордасти ему не нужны…
Книга оказалась томиком стихов. Интересно, что здесь делает коктебельский контингент? Парень уже не на шутку привлек мое внимание. Он казался не особо высоким, но крепеньким и ладненьким, как боровичок. Темноволосый, смуглый от природы, но загореть еще толком не успел. На вид - года двадцать два.
- Ну, была – не была, - решился я и попросил закурить. Парень поднял голову, вежливо снял очки и улыбнулся, протянув мне пачку. Красивые карие миндалевидные глаза с длинными ресницами произвели чрезвычайно приятное впечатление. Что называется, глаза с поволокой. Мои собственные глаза были в тот момент, надо думать, с волокитой.
Рядом с ним остальные обитатели пляжа походили на тритонов, но не в мифологическом, а в исконно-земноводном смысле.
- Что читаем? – спросил я с ответной улыбкой, пытаясь прикурить. Это не так-то просто: закуривать и улыбаться одновременно. Если подобные манипуляции и способны привлечь внимание, то, скорее, испуганное.
- Бродского, - лаконично ответил парень, не торопясь, впрочем, вернуться к чтению.
- Ого! Самый великий поэт ХХ века, обожаю! – не без пафоса произнес я, продолжив тему цитатой:
- Дева тешит до известного предела,
Дальше локтя не пойдешь, или колена…;
Парень моментально подхватил:
- Сколь же радостней прекрасное вне тела,
Ни объятье невозможно, ни измена.
- Но у Бродского есть стихи гораздо интереснее.
Ему явно захотелось поговорить.
- Ты забился в скалы почитать или от скромности? - поторопился спросить я, пока стихи не заняли в разговоре доминантного положения. Я человек простой, хотя стихи люблю на самом деле. Но их несвоевременность или избыток делают разговор уж очень возвышенным. Таким, что после трудно вернуться к «нуждам низкой жизни».
А нужды – ох! – были…
- Да там какая-то, понимаете, странная личность все с виноградом пристает, мешает только, - сказал парень слегка раздраженно. Затем он привстал и представился, церемонно протянув руку:
- Сергей.
- Кузя.
-???
- Ну, меня так все друзья зовут, а вообще-то мы тезки. «Что ни рожа – то Сережа»… И давай «на ты», а то получается не пляж, а заседание Думы. Да и дерутся здесь гораздо реже, чем там. Хотя пару лет назад были печальные инциденты. Какой-то ненормальный, по слухам – местный учитель физкультуры, сколотил шайку подростков, и начал священную борьбу за целомудрие. Они избивали на скалах каждого, кто был без плавок. Представляешь?! Я с тех пор их тут и не снимаю. Хорошо, что этот маньяк куда-то сгинул. Должно быть, в психушку. Теперь снова мир и покой.
Я несколько лукавил – плавки я не снимал не из боязни быть избитым, и уж точно не из целомудрия, а из самых разумных соображений: хвастать особо было нечем…
Ну, не то, чтобы совсем, но как-то все-таки не особо.
Скажите, вот почему на голом пляже обычно раздеваются «до как не стыдно» чаще всего те, которым в пору сидеть там в полной амуниции и с мешком на голове?
Сережа несколько растерялся. И, правда, переход от Бродского к хулиганам оказался довольно стремительным. А я в который раз пожалел о своих необдуманных словах. Завязал, называется, знакомство, корова! В голове вертелось только:
Начальник, да я ж чистая как цветок!
Мы немного помолчали. Я решил исправиться, и начал задавать классические санаторно-курортные вопросы. Типа «откуда, как давно здесь и чем занимаешься?».
Судя по тому, что он все время сбивался «на вы», Сережа или был из ну очень приличной семьи, или учился в пединституте. Оказалось, и то, и другое. Он закончил учебу в этом году. Работать собирался в отцовской фирме, торговать химическим оборудованием. Разумеется, москвич.
Как жаль, что действительность нивелировала все образования, и столь многих превратила в торговцев, если не в торгашей. Конечно, времена трудные, и жить–то надо, но я подозреваю, что эти «столь многие» всегда были торговцами в душе, а в инженеры и учителя попали по недоразумению. Пора называть вещи своими именами.
Но как же это все-таки нелегко - быть физиком, когда в душе твоей погибает трепетная буфетчица?
Знакомство явно обрадовало Сережу. Я не лез с нескромными предложениями. Тщательно подбирал слова, избегая нецензурных. Это давалось не без усилий после злостного хабальства с подругами.
О себе он сказал еще, что всего третий день, как приехал. С друзьями-молодоженами, только они такие упоенно-самодостаточные, он с ними на городском пляже от скуки дохнуть стал. А в магазине услышал краем уха про какой-то «голый» пляж. Заинтересовался. Еле нашел, вроде ничего, только он плавки пока стесняется снимать. И люди тут немного странные, прилипчивые, неадекватные какие-то, но пусть я не думаю, это он не про меня, и т.д. и т.п.
-Ой, а что тут делают молодые да красивые, в скалы забилися, от народа оторвалися! – донеслись откуда-то сверху русские народные завывания.
Чертова Эдита! Начнет сейчас все ломать, пачкать и портить. Ломать – мою судьбу, пачкать – мое доброе имя, портить – Сережины впечатления, - обреченно подумал я и шепнул парню:
- Ты не обращай особого внимания, это у нас тут есть такая сказительница Зуева местного разлива. Ну, знаешь, из серии «жила-была Алена, три года не ебена…».
Сорвалось-таки! Но Сережа лишь тихо заскулил от смеха. Однако время уже клонилось к вечеру, и он стал собираться на встречу со своими молодоженами. Мне пришла в голову интересная мысль.
- Давай встретимся вечером на центральной аллее, дурака поваляем, портвейну квакнем. Ты как, вообще, пьешь?
- Ну, я не самая великая квакушка в этом смысле, но приду. Где-нибудь в девять, ладно?
- Лады, только точно!
Вблизи уже раздавалось нетерпеливое пыхтение Фимки. Мой успех придал ей прыти. Она жаждала в жестокой борьбе за выживание собственного вида выхватить добычу, и, взмыв с нею на высокую скалу, насладиться посрамлением ничтожного меня.
Сережа быстро собрался и полез вверх по каменистой осыпи. Интересно, придет? Издалека его фигурка представлялась уже совсем идеальной. Я провожал взглядом его блестящую на солнце спину, пока она не затерялась между скал. Неужели на моей улице наконец-то начинается праздник? Совместное чтение стихов меня воодушевило. Захотелось, до томительного нытья в чреслах, гулять, взявшись за руки, а вечерами разгадывать кроссворды. Всего этого так давно не было…
Глава 6.
Приняв еще некоторое количество водных процедур, я отшил медоточивую Эдиту и в сердцах наорал на вконец расстроенную Фиму. Мол, что раззявилась, корова!
Надо было приводить себя в порядок. А по сему - тащиться в сарайчик, который мы с Фимой снимали на двоих. Вернее, на троих. Но третье место, сверкая застиранной нетронутостью, обидно намекало на горькую нашу невостребованность.
Обратная дорога многотрудностью своею напоминала какую-то неизвестную древним пророкам египетскую казнь. Нет, надо заняться спортом, - в бесконечный раз подумал я, пыхтя и кляня благословенное селище.
Оно в этот час сиесты полностью вымерло, вовсю звенели цикады. Интересно, что звон цикад, как и пение сверчка – олицетворения чего-то необыкновенно романтического. Но боже упаси вас увидеть этих насекомых в непосредственной близости! Das ist страшно!
На раскаленных улочках попадались лишь тощие козы да какие-то вновь прибывшие тетки, ошарашенные тяготами дороги и нагрянувшей симеизной красотой.
Интересное это понятие – «тетка»! Не дама, не женщина, даже не гражданка, а именно «тетка» Представительницы этого племени немыслимы без больших сумок и душераздирающего макияжа. Они, как правило, чрезвычайно активны, напористы, и всегда находятся на тропе войны. Завсегдатаи всех очередей и дорожных происшествий. Вечно снедаемые страхом, что где-то без них раздают разные блага или кого-то давят. Поэтому «тетки» на редкость деловиты. Причем результат деятельности сам по себе их интересует мало - важен процесс добывания. Встречаются они на всех социальных уровнях, многие высокопоставленные особы, по сути, – оголтелые тетки. Думаю, подобного понятия нет ни в одном языке.
Самое интересное, они бывают какого угодно пола.
Вот, наконец, показалось и наше место дислокации. Вообще, в этом крохотном дворике собралось самое изысканное общество, все сплошь старые боевые подруги. Скорее, впрочем, старые, чем боевые. Этакий «летучий отряд», как называла своих блудливых фрейлин Екатерина Медичи.
Роль Екатерины с блеском и непередаваемым артистизмом исполняла хозяйка, если, конечно, пожилая хохлушка могла быть похожа на знаменитую королеву.
Квартирной назвать ее было трудно, как и эти халупы – квартирами. Но почтенная Дарья Григорьевна;, в просторечии Одарка, была столь же подозрительна, коварна, лицемерна, как и ее выше<