Французским писатель Ж.Леметр утверждал: «Все участвуют в создании истории. Каждый обязан содействовать ее красоте». Изящно звучит, не правда ли? И каким тяжким, порой трагическим, становится это участие для простого человека.
О своей жизни и жизни своих сверстников вспоминает коренная тихвинка Тамара Алексеевна Сурикова (Михайлушкина).
Я родилась в 1926 году в деревне Стретилово, д. 95. Улица Ленинградская идо сих пор разделена на две стороны: одна называется деревня Стретилово, а вторая - Ленинградская. Напротив дома, где я родилась, находилась часовенка - нынешний поворот с ул. Ленинградской на ул. Кольцевую. Люди в то время ездили на лошадях или шли пешком, и многие заходили в эту часовенку имолились, чтобы Бог им послал удачу. В часовенке были иконы, висели вышитые полотенца, лежало красивое медное блюдечко, куда клали деньги и другие подаяния. Дети бегали около этой часовенки, но никогда из нее ничего не брали и ничего в ней не ломали. Дорога была вымощена булыжником и находилась ниже домов, поэтому подвалы никогда не заливало. За часовенкой улица кончалась, последним стоял дом А. Бельской, а в деревне Стретилово - М. Мельниковой. Жили мирно, но когда ругались, так с городской половины кричали на сельскую: «Заткнись, деревня!»
Сразу за родительским домом после кустарников начинался лес, где росли черника, голубица, брусника и грибы. За ними ходили всей семьей, чтобы запасти на зиму (ведь семьи были большие: у нас росло одиннадцать детей, правда, шестеро умерли - прививокот болезней тогда еще не делали). Отец вел коня, а детишки собирали грибы прямо в телегу. Дорога за улицей шла не прямо, как сейчас, а вокруг леса, песчаная, по которой ездили только на лошадях и ходили пешком. Когда мы собирались за грибами иягодами, то шли в лес, который назывался Черный ручей. Дальше мы шли по просеке - называлось место Горбоша, ранее там было ДРСУ. Вот где было столько брусники, что идешь и любуешься, как красиво гора светится бордовым цветом. Дальше шли Гришневки (это где находится кладбище), там все было усыпано грибами, А место это было названо в честь одного охотника, который ставил капканы на волка, зайца, лису. Он пришел проверить капканы, и оказалось, что в один из них попал волк, видимо, попал недавно, и человек пошел по следу, догнал волка и бросился на него. А тот был огромный, сильный, его еще тащил, пока Гриша не сумел, наконец, вонзить в него нож. Затем шел лес Точищи - это как раз поворот на д. Погорелец. Сюда ходили охотники на глухарей, тетерок - делали они чучело из глухаря, вешали на дерево и приманивали птиц.
Место, где сейчас стоит танк, называлось Пашский крест, оно пользовалось дурной славой - это было место, где грабили людей, особенно богатых.
Люди, которые жили на ул. Ленинградской, были хорошие, жили дружно: если у кого не было коровы - к празднику всегда несли им крынки молока, а также и творог. Елки в Новый год договаривались делать по очереди, чтобы дети могли побывать у всех. Стретиловским ребятам была выделена полянка, где они никому не мешали и допоздна играли в футбол. Она звалась заячником - так много было зайцев, а вокруг полянки цвела калина. Я помню, как мы играли: в «штандер» - игра с мячом, в «кола – забивало» - один кол забивает в землю, а остальные прячутся, в рюхи - по-нынешнему «городки».
В июне 1941 года я окончила 7 классов. Училась в школе №1 - в здании напротив клуба Лесхимзавода. У нас были замечательные педагоги: директор Пугачев И.П. и его жена Пугачева М.А.; классный руководитель Тихомиров И.В.; Бубляева В.М. - была награждена орденом Ленина, она преподавала русский язык и литературу; Холькина З.И. преподавала конституцию, а Тихомиров И.В. - алгебру. В то время двойки получали очень редко, так как с плохими отметками не переводили в следующий класс. Ребята о многом мечтали. Перед вами фото учеников, которым война испортила все мечты, но они об этом еще не знают. Может, кто-то вспомнит своих близких, хотя осталось нас немного.
|
На фото: Тихомиров И.В.; Бубляева В.М.; Холькина З.И. - в центре, Морозова М. - вверху слева; Михайлушкина Т. в 3-ем ряду справа.
В июне к нам приехал двоюродный брат из Гатчины, Романов Павел, и 22 июня мы, дети и взрослые, поехали на природу на двух лодках. Поехали мы в сторону Лазаревичей. Мужчины сделали лески для рыбы, пристроили к лодкам и, пока ехали, поймали щук. Место на берегу выбрали красивое: вокруг полянки росло много цветов, кусты смороды, черемуха. Мужчины соорудили костер и сразу же стали готовить уху. Мы купались и бегали (места для купания девочек и мальчиков были в разных местах, так как купались раздетыми). Взрослые в это время разговаривали на разные темы. И вдруг начали гудеть проходившие поезда - станция была недалеко. Мужчины забеспокоились - гудки были тревожные. Мы быстро собрались и поехали обратно.
Очень четко работал Горвоенкомат: когда мы возвращались, навстречу на лодке везли повестки моим братьям и сказали, что началась война. Жители нашей улицы были встревожены. Все мужчины были сразу же призваны в армию. Лошади, радиоприемники были изъяты. В нашей семье пошли на войну два брата. Они были охотники - так что и стрелять умели, и говорить по-птичьи и по-звериному. Сразу же был сформирован эшелон, и я хорошо помню, как все плакали и бежали за поездом. Мои братья прошли войну от начала и до конца. Старший брат Саша был командиром, имел много наград, а второй, Николай, прошел разведчиком всю войну, тоже имел много наград - даже два ордена Славы - был тяжело ранен при взятии Кенигсберга). Старший брат тоже был ранен, в конце войны был комендантом города Кемь.
На фронт забрали самых лучших ребят, которые успели закончить 10 классов. Это были: Служителев Костя, Румянцев Володя, Вельский Володя, Егоров Валя, Феоктистов Валя - все они погибли. Морозов Вася и Служителев Вася пришли инвалидами и вскоре умерли. Многие тихвинцы не вернулись с войны.
Мои родители очень переживали, так как они были уже в приличном возрасте: мама 1884 года рождения, папа - 1878 года. Перед войной они выстроили новый дом - столько было вложено трудов!
Очень быстро стали приходить похоронки - плакали и слушали радио - вести были плохие. Немцы стремительно продвигались - и в ноябре месяце были в нашем городе. На улице царила тишина, кто мог, уехал. Милиция работала хорошо - ходили и предупреждали, чтобы люди уходили.
Как-то под вечер кнам пришли военные, мы были удивлены тем, что некоторые из них переговаривались на немецком языке. Мама у них спросила, что нам делать. Они сказали, что действующая армия население не трогает, а за войска СС - не ручаются. Все они были одеты в форму командиров - так мы и не узнали, кто были эти люди. Они ушли. Отец вышел на улицу иувидел лошадь. Он ее накормил, мы кое-что сложили на телегу, и 8 ноября 1941 года поехали в сторону Фишевой горы. Когда мы ехали, наши солдаты шли и говорили, что немцы в Тихвине. Никто не стрелял - видимо, вошли спокойно. Нам стало жутко. Вспомнили бомбежку в октябре месяце, когда погибло очень много людей на станции Тихвин. Эшелоны везли раненых военных, детей, эвакуированных из Ленинграда, солдат на фронт и цистерны с горючим. Все это было взорвано немецкой авиацией... Наш дом от станции отделяло более километра, окна с боковой части выходили на сторону вокзала, так волной от взрыва выбило раму, а маленького племянника унесло с рамой к двери. Все люди, которые погибли (сгорели) во время бомбежки, а их было очень много, похоронены возле старого кладбища.
В пути видели, как отступали солдаты. Они фактически были разрознены, шли без командиров, уходили от немцев. Мы доехали до деревни Рыбежка. Здесь нам подвезло: там продукты разбирали - и нам дали муки. Только доехали до деревни, как лошадь сдохла. Остановились мы в доме, где проживал председатель колхоза. Это был замечательный человек - Феоктистов Кирилл Игнатьевич. Сын его, Валя, погиб на фронте, и жена его Анна Ивановна часто плакала - больше у них детей не было. Мы видели, как горел город. Как только освободили город, так сразу же поехала обратно - ехали, кто как мог. Приехали - а наших домов нет - сгорели. Помню, стояли только капуста и крошево, бочки сгорели, а продукты остались. Уцелела баня, в ней мылись наши солдаты.
Сгорели на нашей улице дома самые хорошие: двухэтажные Колобовых, Егоровых, Соловьевых, Служителевых, Дудкиных, 2 дома Михайлушкиных, Игнатьевых, Кушечкиных, Ермолиных, Городничевых и другие. Когда я иду по улице, так эти дома и люди стоят перед глазами. Папа стал перестраивать баню на небольшой домик, а мы временно переехали в колхозный дом к Феоктистовым. Папа сделал кое-что: печь поднял и уже делал крышу (доски мы брали из окопов), но не закончил - умер с расстройства, так как за один месяц мы потеряли все. Правительство нам не оказало какой-либо помощи, барахтались, как могли, сами.
После окончания войны нас разыскал ленинградец Коля Маслов, который рассказал нам что они, зенитчики, не получили приказа отступать, связь была прервана, а зенитки были у Черного ручья. Ребята послали его в разведку, и он со стороны кустарников и леса пришел к нам в дом, но, когда он зашел, все двери в дом были открыты - даже в подвал - он нас покричал, но никого не было, Тогда он открыл калитку на улицу и увидел, что идут немцы... Они успели уйти в сторону Березовика.
Немцы, несмотря на поражение под Тихвином, продолжали совершать налеты с воздуха. Продолжать учебу я не могла, так как зарабатывать было некому. Выпросили в колхозе справку, что меня отпустили работать (раньше в колхозе не давали разрешения на работу). Пошла я устраиваться на работу в Лесхимзавод, а как это следовало делать, я не знала, стала ждать, когда уйдет пожарник, чтобы незаметно пробраться в контору. Побежала, и вдруг меня догнал Игнатьев Я.П., схватил за ворот пальто и выгнал с территории. Я пришла домой и долго плакала. Тогда жена старшего брата Татьяна свела меня и попросила устроить на работу. Меня взяли работать - пилить дрова пилой с двумя ручками(раньше других пил не было). Там я поработала немного: директор Никитин А.А. перевел к телефону - объявлять воздушную тревогу. Делалось это так: местная ПВО сообщала оналете самолетов на город, и я шла в котельную, гудком объявляли по городу воздушную тревогу, чтобы все знали, что налет. Так же объявлялся отбой воздушной тревоги.
А еще нас, подростков, отправляли собирать и закапывать тела наших убитых солдат. Мальчики проверяли карманы - искали черную трубочку, где было написано, кто и откуда умерший, и сдавали в Горвоенкомат. Девочки боялись это делать, но убитых носили на носилках в яму и закапывали. Много убитых было возле моста перед въездом на улицу Ленинградскую. У ручья, напротив здания КГБ, находились немецкие могилы. На них стояли березовые кресты, а на крестах висели каски.
За Ленинградской улицей было танковое сражение, были подбиты танки (там сейчас и стоит танк). Наши мальчики лазили по танкам и взрывались. А еще, когда наши войска шли на Ленинград, нам приходилось освобождать дорогу от снега. В конце улицы был шлагбаум, там проверяли документы.
С едой было плохо, мы ходили в лес за ягодами, грибами с Морозовой Машей. Там были окопы, в них убитые - жутко! Однажды мы зашли в землянку и увидели бочку с соленой треской. Побежали спросить, можно ли взять - вернулись, а кто-то уже все унес. Зимой, сразу после освобождения города, жители искали мертвых лошадей, рубили топором мясо - конину - и везли на санках.
Позднее нас, молодежь 14-15 лет, отправили на уборочную в Ефимовскую. Через месяц меня вызвали обратно на завод. Я побежала одна по дороге - было опасно, так как волки могли напасть. В одной деревне попросила попить водички, хозяйка дома предложила мне переночевать, ведь уже темнело. А мне так хотелось домой! Я пошла, а когда дошла до шлюза, где текла река, было совсем темно. Я спустилась к речке, умылась, попила водички и пошла на станцию Ефимовскую. Билетов не было. Бегали военные, чтобы уехать, но безуспешно. Подошла ко мне девушка из Тихвина, и мне стало повеселее. Вдруг военные забегали, говорили, что на подходе товарный поезд. Мы забрались в открытый вагон, в котором везли уголь. Поезда шли без остановок, только замедляли ход перед станцией - огней не было, была светомаскировка. В Тихвине мы кое-как выбрались из вагона. По городу ходить в ночное время было нельзя, был комендантский час. По задворкам добралась до дома.
Утром пошла на работу, и меня назначили ответственной по выдаче хлебных карточек. Норма была такая: рабочие – 500 г хлеба (лес – 600 г); служащие – 400 г; дети – 300 г; иждивенцы – 250 г.
Потом, когда отменили карточки, работала секретарем директора, бухгалтером-учетчиком. Всего на Лесхимзаводе отработала 21 год - это были лучшие годы жизни. В моей трудовой книжке много поощрений, премий, а в 1946 году получена медаль "За добросовестный труд во время ВОВ".
Когда закончилась война в 1945 году, все люди плакала, кто от радости, а кто от горя. Стали возвращаться солдаты. Как было тяжело женщинам, у которых не вернулись родные! Братья мои возвратились. Коля был инвалидом войны - он был тяжело ранен при взятии Кенигсберга. Сашу ждали жена и четверо детей, все у них тоже сгорело. Соседи маме говорили: главное, что дети вернулись. Мужчин возвратилось мало, примерно на 10 женщин был один мужчина. Наши женихи в основном погибли, но я вышла замуж в 1948 году. Муж был инвалидом войны. Ушел добровольно на фронт в 17 лет, есть награды.
Были у меня еще две сестры. Одна из них голодала в блокадном Ленинграде - Анечка, вторая - Катя - работала в госпитале. К сожалению, они уже умерли.
Пусть всем, кто погиб и умер, земля будет пухом.
Вот такой интересный рассказ услышали "жирафята".