Старая сентенция Габсбургов гласила:
"Bella garant alii, tu, felix Austria, nube [Пусть воюют другие, а ты, счастливая Австрия, заключай браки]".
Именно в свете этого лозунга Габсбургов австрийский канцлер Кауниц и министр Людовика XV Шуазель и рассматривали проект создания союза между двумя державами, чтобы противостоять растущему влиянию Англии, России и Бранденбурга. В XVIII веке создание оборонительного союза между двумя державами еще требовалось упрочить брачными узами. В данном случае следовало породниться Бурбонам и Габсбургам. Сначала хотели женить Людовика XV на одной из габсбургских принцесс, благо их было великое множество, ведь у императрицы Марии Терезии было 16 (шестнадцать!) детей. И далеко не все из них были мальчиками. Но король, сменив мадам Помпадур на мадам Дюбарри, не проявлял желания к новой женитьбе. Император Иосиф, старший сын и соправитель Марии Терезии, также не проявлял желания брать себе в жены одну из дочерей Людовика XV, слишком уж они были, скажем, перезрелыми.
В 1766 году уже серьезно стал рассматриваться брак дофина, внука Людовика XV и будущего короля Людовика XVI, с одиннадцатилетней эрцгерцогиней Марией Антаунеттой. Долгие и кропотливые переговоры привели к тому, что 24 мая австрийский посланник при французском дворе писал в Вену:
"Король совершенно определенно высказался в том смысле, что Вы, Ваше величество, можете рассматривать проект как окончательно принятый".
Дипломаты, однако, всячески затягивали окончательное решение данного вопроса. Марию Терезию предостерегают, что дофин недалек, неотесан и вял, но она постоянно давит на Людовика XV и требует оформления брачного договора.
Наконец, в 1769 году Людовик XV отправляет в Вену послание, в котором торжественно просит руки Марии Антуанетты для своего внука Людовика, будущего короля. Весьма пожилой и мудрый король предчувствует, что дипломаты могут затянуть решение этого важного вопроса, и поэтому предлагает для свадьбы точную дату - пасхальную неделю следующего, 1770 года. Как показали дальнейшие события, король оказался совершенно прав: если бы он сразу же не настоял на точной дате свадьбы, то неизвестно, когда бы она состоялась. И состоялась ли бы она вообще?
|
|
Мария Терезия немедленно дает свое согласие.
Начинаются предсвадебные хлопоты, которые сталкиваются с самой большой трудностью: попыткой согласования французских и австрийских церемониалов, придворных и династических, предусмотренных для такого рода торжеств. Ведь надо было разработать содержание и последовательность свадебных торжеств, а тут уж дипломатам было, где разгуляться. Я вынужден повториться, но хорошо, что мудрый Людовик XV заранее назначил твердую дату для свадебных торжеств. В течение целого года десятки курьеров снуют между Веной и Версалем с различными предложениями, контрпредложениями и уточнениями. Обсуждаются мельчайшие детали этикета, вплоть до каждого шага высочайших особ на торжественной церемонии. И это отнюдь не мое преувеличение, уважаемые читатели! Именно до каждого шага.
Обратимся вначале к невесте. Будущая королева Франции была стройной и привлекательной девушкой, с пепельными волосами и голубыми глазами, которую мало интересовали книги и занятия. Мать, собираясь выдать Марию Антуанетту замуж, вдруг с ужасом обнаружила, что ее тринадцатилетняя дочь пишет с вопиющими ошибками, не только по-французски, но и по-немецки, а историю и географию она не знает совершенно. Не лучше обстояло дело и с музыкальным образованием, а ведь с ней занимался сам Глюк.
|
|
Мария Терезия решила, что будущая королева Франции должна уметь хотя бы сносно говорить по-французски и танцевать. Для этого она пригласила из французской труппы, гастролировавшей в Вене, знаменитого танцмейстера Новера и двух актеров: один должен был заниматься с принцессой пением, а другой - произношением.
Версаль тут же возмутился: будущая королева Франции не должна учиться чему бы то ни было у всякого сброда (у комедиантов).
После долгих обсуждений в Вену в качестве воспитателя был послан аббат Вермон, который дал первый достоверный портрет Марии Антуанетты:
"Имея очаровательную внешность, она сочетает в себе обаяние, грацию, умение держать себя, и когда она, как можно надеяться, физически несколько разовьется, то будет обладать всеми внешними данными, которые только можно пожелать принцессе. Ее характер и нрав превосходня..."
Вроде бы все просто замечательно, но далее Вермон замечает:
"У нее больше интеллекта, чем можно было бы предположить, но, к сожалению, из-за разбросанности в свои двенадцать лет [тут аббат слегка ошибся, ей было уже тринадцать] она не привыкла его концентрировать. Немножко лени и много легкомыслия затрудняют занятия с нею. Шесть недель я преподавал ей основы изящной словесности, она хорошо воспринимает предмет, но мне пока не удалось заставить ее глубже заинтересоваться преподанным материалом, хотя и чувствую, что способности к этому у нее имеются. Я понял, наконец, что хорошо усваивает она лишь то, что одновременно и развлекает ее".
|
|
Аббат Вермон сразу же уловил сущность Марии Антуанетты. Впоследствии множество политиков и дипломатов будут жаловаться на те же черты личности и характера Марии Антуанетты, которая стремилась уйти от серьезного разговора лишь потому, что тот скучен. Очень опасная черта для королевы, особенно при не слишком сильном короле.
Тем временем шли приготовления к свадьбе, и обсуждалась каждая мелочь, шли споры о каждой приглашенной на торжества персоне. Нечего и говорить, что более важные вопросы обсуждались долго и тщательно: например, чье имя в брачном контракте должно быть упомянуто первым, кому первому поставить свою подпись под контрактом, какие подарки преподносить, какое приданое, кому сопровождать невесту, кому встречать ее, скольким кавалерам, статс-дамам, камеристкам, парикмахерам, духовникам, врачам, секретарям, прачкам, и тому подобные важнейшие вопросы. Мы не будем здесь на них слишком подробно останавливаться.
Обе стороны не жалели расходов на свадьбу несмотря на не слишком блестящее положение финансов в обеих странах. Когда выяснилось, что дворец французского посольства в Вене слишком тесен для приема полутора тысяч гостей, спешно начали возводить пристройки. В Версале для свадебных торжеств строился оперный театр. Процветали различные поставщики двух дворов, особенно ювелиры, портные, каретных дел мастера - предстояли сотни и тысячи различных заказов.
Вот уже все переговоры и приготовления остались позади, и в Вену прибыл сват дофина Дюрфур: сорок восемь карет шестерней, среди которых особенно выделялись два шедевра каретных дел мастера Франсьена. Это были дорожные кареты невиданной до сих пор роскоши: сделанные из ценных пород дерева, они сверкали стеклом и блестели золотом; изнутри они были обиты бархатом, снаружи расписаны маслом и украшены коронами; кареты имели необычайно легкий ход и прекрасные рессоры.
Новые мундиры лейб-гвардейцев и ливреи лакеев, сопровождавших кортеж свата, стоили сто семь тысяч дукатов, и сам въезд обошелся еще в триста пятьдесят тысяч.
В Вене начались различные празднества: официальное сватовство, торжественное отречение Марии Антуанетты от своих прав на австрийский престол, поздравления двора, университета, парад армии, торжественное представление, прием и бал в Бельведере на три тысячи персон, ответный прием и ужин на полторы тысячи гостей в Лихтенштейнском дворце.
19 апреля 1770 года в церкви августинцев состоялось бракосочетание per procurationem (по доверенности), где дофина замещал эрцгерцог Фердинанд. Потом интимный семейный ужин, и...
21 апреля торжественное прощание и в путь.
Перед отъездом дочери Мария Терезия дает ей подробно составленные правила поведения и берет с нее клятву каждый месяц их перечитывать. Она также пишет Людовику XV личное письмо, в котором просит короля проявлять снисходительность к детской несерьезности ее четырнадцатилетней дочери. Еще Мария Антуанетта не доехала до Версаля, а мать уже пишет ей:
"Я напоминаю тебе, любимая дочь, раз в месяц, каждое 21-е число, перечитывай эту записку. Аккуратно исполняй это мое желание, очень прошу тебя об этом. Меня ничто в тебе не пугает, кроме твоей нерадивости в молитвах и занятиях и вытекающих из этого невнимательности и лености. Борись против них, и не забывай свою мать, которая, как бы далеко от тебя ни находилась, до последнего своего вздоха беспокоится о тебе".
Да, дурные предчувствия недаром беспокоили Марию Терезию, последнюю великую правительницу Австрийской империи. Отмечу сразу, что многочисленные в последующее десятилетие сентенции матери, пытавшейся вразумить свою дочь и наставить ее на путь настоящей правительницы государства, не произвели на ее взбалмошную дочь ровно никакого впечатления. Но это начнется немного позже. Пока же свадебный поезд движется к границе Империи.
На маленьком необитаемом рейнском островке между Страсбургом и Кёлем (не путать с Кёльном) был выстроен особый павильон для торжественной передачи невесты. [Подобное решение было шедевром политики нейтралитета в столь щепетильном вопросе, как бракосочетание наследника королевского престола и его царственной невесты]. Он состоял из двух комнат на правобережной стороне, куда Мария Антуанетта должна была ступить еще эрцгерцогиней, двух комнат на левобережной стороне, которые она должна была покинуть уже как дофина Франции. И большого зала посредине для торжественной передачи, где Мария Антуанетта должна была торжественно превратиться в престолонаследницу Франции.
Павильон был украшен ценнейшими гобеленами из архиепископского дворца, университет Страсбурга дал балдахин, а богатые горожане Страсбурга прекрасно обставили павильон. Простые смертные не могли и рассчитывать на то, чтобы попасть на торжественную процедуру, но за пару золотых можно было смягчить усердие стражи и заранее рассмотреть убранство этого павильона.
Многие люди воспользовались такой возможностью, и среди них был молодой Гёте. Он был едва ли не единственным, кто внимательно рассмотрел прекрасные гобелены, созданные по картонам Рафаэля, и понял содержание изображенных на них картин. Возмущению его не было предела, ведь на гобеленах была изображена легенда о Язоне, Медее и Креусе - не слишком подходящее зрелище для свадебных торжеств. Гёте восклицал:
"Как, ужели допустимо являть взору юной королевы, именно перед замужеством, изображение едва ли не самой омерзительной свадьбы из всех, о которых поведала нам история. Ужели среди французских архитекторов, декораторов. Обойщиков нет ни одного, кто понимал бы, что картины что-то изображают, что картины воздействуют на разум и чувства, что они оставляют впечатление, что они вызывают представления? Ведь поступить так равносильно тому, чтобы выслать гнуснейшие привидения навстречу этой красивой и, как говорят, жизнерадостной особе".
Насилу друзья его успокоили и увели.
Скоро сюда прибыла огромная кавалькада из трехсот сорока лошадей, которых надо было менять на каждой станции. Для передачи юной невесты было придумано и тщательно продумано особое символическое действо. Никто из свиты эрцгерцогини не должен был пересечь некую невидимую и необозначенную границу в павильоне. Более того, на Марии Антуанетте, пересекающей эту невидимую границу, уже не должно быть ничего австрийского, абсолютно ничего: ни чулок, ни рубашки, ни подвязок, ни колечка, ни даже крестика, ни одной нитки.
Тело дофины Франции могут облекать только вещи французского производства.
В присутствии всей австрийской свиты четырнадцатилетнюю девушку раздевают догола (как вам эта процедура, уважаемые читатели; а что чувствовала эта девочка, можно только догадываться). Затем ей передают рубашку из французского шелка, чулки из Лиона, нижнюю юбку из Парижа и т.д.
Также с момента передачи Мария Антуанетта не должна видеть ни одного знакомого ей с детства лица. Все это вместе взятое заставило юную Марию Антуанетту разрыдаться, но на такой важной политической свадьбе невеста не может предстать с заплаканными глазами.
Вся дальнейшая церемония была заранее тщательно разработана и отрепетирована до малейшего шага и жеста. Шафер невесты, граф Штаремберг, предлагает ей руку для решающего шествия. Мария Антуанетта, уже одетая во всё французское, но еще австрийка, вступает в зал, где её ожидает свита Бурбонов в роскошных туалетах и парадных мундирах.
Сват жениха обращается к Марии Антуанетте с торжественной речью, затем оглашается протокол и вот - начинается торжественная церемония передачи невесты. Стол в середине зала символически изображал границу. Перед ним стоят австрийцы, за ним - французы. Граф Штаремберг отпускает руку Марии Антуанетты, Мария Антуанетта тут же принимает руку французского шафера и в его сопровождении медленно обходит стол. Во время этого обхода австрийская свита медленно отходит назад к входной двери. Одновременно французская свита медленно и торжественно подходит к будущей королеве Франции. Когда Мария Антуанетта оказалась в окружении французской свиты, австрийцев уже не было в зале.
В последний момент Мария Антуанетта нарушила торжественность этикета и бросилась в объятия своей новой фрейлины, графини де Ноай, и разрыдалась. Но торжественный протокол должен строго соблюдаться, для проявления чувств в нем нет места. Под звуки артиллерийского салюта и под клики ликования павильон покидает уже дофина Франции.
Страсбург очень давно не видел наследницу французского престола и устроил по этому поводу грандиозный и долго незабываемый праздник. Чуть ли не со всего Эльзаса собрались толпы празднично одетых в национальные костюмы людей. Следует заметить, что из торжественного протокола в последний момент был изъят пункт о представлении Марии Антуанетте эльзасской знати, чтобы
"исключить утомительное обсуждение некоторых вопросов этикета, на обсуждение которых уже нет времени".
Протокол не согласован, нет и представления, но город все равно радовался. Сотни одетых в белое детей шествовали перед каретой, усыпая ее путь цветами. Воздвигнута триумфальная арка, а ворота города украшены венками. Из фонтана на городской площади бьет вино, на гигантских вертелах жарятся туши быков, и из огромных корзин бедняки оделяются хлебом.
Вечером все дом города были иллюминированы, огромные факелы пылали вокруг башни кафедрального собора. По Рейну плавали многочисленные барки и лодки с лампионами и пылающими факелами. Над историческим теперь островком разыгрался необыкновенный фейерверк с многочисленными мифологическими фигурами, а под конец запылала переплетающаяся монограмма дофина и дофины. Праздник продолжался до глубокой ночи.
Еще один знак судьбы: у портала кафедрального собора после мессы Марию Антуанетту приветствовал Людовик Роган, племянник епископа страсбургского. Он первым из знатных людей, не считая членов свиты, приветствует Марию Антуанетту на земле Франции; потом он станет ее заклятым врагом и одним из героев известной аферы с ожерельем королевы. Но об этом как-нибудь в другой раз, попозже.
Позволю себе небольшое отступление и вернусь в то время, когда еще только шли приготовления к свадьбе. Как только в Версале распространилось известие о предстоящем бракосочетании, так там сразу же образовалась партия, враждебная этой "австриячке", как ее сразу же прозвали ее недруги во Франции. И дело было совсем не в личности Марии Антуанетты, там ее еще никто не знал. Просто во Франции мало кто испытывал симпатии к Австрии. Да, в 1756 году между Габсбургами и Бурбонами был заключен союз, но до этого было почти два века непрерывной вражды. Семилетняя война, в которую Францию втянула Австрия, закончилась их совместным поражением, что тоже не добавляло симпатий к австрийцам.
Партию, враждебную Марии Антуанетте, возглавляла мать дофина, Мария Жозефина, которая, как и ее покойный супруг, ненавидела австрийцев, не одобряла франко-австрийский союз и возненавидела маленькую "австриячку", разрушавшую ее собственные планы. Она ведь хотела женить своего сына на принцессе из Саксонского дома. На ее сторону стали незамужние дочери короля, и таким вот образом еще до прибытия Марии Антуанетты в Версаль при дворе уже образовалась довольно влиятельная партия ее врагов. Забегая вперед, замечу, что дочери короля вскоре после прибытия Марии Антуанетты в Версаль, стали настраивать ее, а одновременно и ее мужа, дофина, против короля, а особенно против ненавистной фаворитки короля мадам Дюбарри. И их пропаганда довольно быстро принесла свои плоды. Молодые стали стараться избегать общества короля. Но это будет немного позже, а пока Мария Антуанетта едет по Франции...
Проезжая через множество украшенных городов и селений, повсюду встречаемая радостными толпами народа, Мария Антуанетта достигла, наконец, Компьенского леса, где в гигантском лагере ее ожидала королевская семья в сопровождении двора и гвардии. Все в новых роскошных одеяниях и парадных мундирах. Ясный майский день. Фанфары извещают о приближении поезда с Марией Антуанеттой. Людовик XV покидает свою карету, чтобы встретить жену своего внука. Но Мария Антуанетта поспешила ему навстречу и в грациозном реверансе склонилась перед дедом своего мужа. Король остался доволен увиденным, расцеловал Марию Антуанетту в обе щеки и затем представил ей будущего супруга.
Как странно, в своем повествования я совсем упустил из виду жениха. Немного о внешности будущего короля Людовика XVI. Он был довольно высок: по разным оценкам от 5 футов 10 дюймов до шести футов, точнее не сказать. Шестнадцатилетний дофин был очень близорук и без лорнета в трех шагах ничего не видел; он был очень стеснителен и неуклюж, рано располнел и не умел ни танцевать, ни играть в мяч; по паркету Версаля он передвигался, тяжело раскачиваясь из стороны в сторону, как крестьянин, идущий за плугом. Водянистые глаза с тяжелыми веками могли показаться опасными, но дофин был добродушен, вернее, безразличен ко всему, кроме охоты.
В соответствии с этикетом дофин, без особого, впрочем, воодушевления, поцеловал Марию Антуанетту в щеку. В карете Мария Антуанетта сидела между дедом и внуком, но дед оживленно с ней беседовал, и даже немного флиртовал, а внук сидел молча, забившись в угол кареты.
Вечером молодые (вы помните, по доверенности) отправляются в свои покои, но дофин не говорит Марии Антуанетте ни единого ласкового слова. Дед бы на его месте не растерялся! Может он и жалел немного, что не захотел лично породниться с австрийским домом. В своем личном дневнике о событиях этого дня дофин лишь запишет:
"Свидание с Мадам дофиной".
И все...
Настоящая свадьба состоялась 16 мая 1770 года в Версале, в капелле Людовика XIV. В капелле могли присутствовать лишь лица самых голубых кровей, насчитывавшие несколько поколений благородных предков. Бракосочетание совершал архиепископ Реймский. Затем король и остальные члены королевской фамилии в строго определенной последовательности подписывают брачный договор. Это был не листок бумаги (или пергамента), нет, это был огромный документ с большим количеством разделов и параграфов. На этом документе виднеется одна, но большая клякса (еще один неблагоприятный знак). Ее поставила Мария Антуанетта, когда дрожащей рукой выводила свою корявую подпись:
"Мария Антуанетта Иозефа Анна".
В Версале готовился грандиозный праздник, который должен был завершиться большим фейерверком, из Парижа прибыли огромные толпы народа, но вмешалась погода. После полудня начали скапливаться грозовые тучи, и разразилась страшная гроза. Сильнейший ливень разогнал обманутый в своих ожиданиях народ. Но в зале для представлений в строгом соответствии с церемониалом начинается праздничный обед. Шесть тысяч счастливчиков, цвет аристократии, получили гостевые билеты, но не на приглашение к столу, а на галереи, чтобы оттуда наблюдать это грандиозное действо. За огромным столом двадцать два члена королевского семейства торжественно вкушали праздничные яства. Все это сопровождалось музыкой оркестра из восьмидесяти музыкантов (оркестрантов). В заключение официальной части церемонии вся королевская семья, под салют королевской гвардии прошествовала мимо раболепно склонившихся гостей.
Теперь престолонаследник должен был выполнить свой естественный долг.
Король лично отвел юных супругов в предназначенные для них покои, дофин шёл справа от короля, а дофина - слева, и собственноручно передает престолонаследнику ночную рубашку. Дофине ночную рубашку (или пеньюар) передала та дама высшего света, со дня бракосочетания которой прошло меньше всего времени; ею оказалась герцогиня де Шартр. К алькову приближается архиепископ Реймский, освящает его и окропляет святой водой. Все необходимое для зачатия наследника престола создано: двор удалился и юные супруги, наконец, остались вдвоем.
А дальше... Не следует давать волю своей фантазии, уважаемые читатели, так как дальше ровным счетом ничего не было. На следующее утро дофин записал в своем дневнике:
"Rien" ["Ничего"].
Ничего не было ни на следующую ночь, ни в ближайшие ночи. Ничего не было в течение нескольких лет.
В чем же дело? Этим вопросом с первых же дней задавались оба двора: и французский, и австрийский. Мария Терезия в мае 1771 года (прошел уже почти год со дня настоящей свадьбы) в письме к своей дочери советует ей не слишком огорчаться и проявлять больше нежности и ласки. Но это не помогает.
Еще через год Мария Терезия уже начинает проявлять серьезное беспокойство по поводу столь странного поведения молодого супруга. Да, тот постоянно посещает свою юную жену, но в последний момент ему постоянно что-то мешает, словно какое-то проклятие тяготеет над ним. Очень странно, что медики сразу же не обследовали состояние здоровья дофина.
Сама Мария Антуанетта полагала, что всему виной молодость и неопытность дофина, и в письме к матери решительно опровергает
"дурные слухи, которые у нас здесь ходят, относительно его неспособности".
Ей-то откуда было знать!?
Мария Терезия проводит совещание со своим лейб-медиком ван Швейтеном о чрезвычайной холодности дофина. Тот утверждает, что медицина бессильна, если такой юной и очаровательной девушке, как Мария Антуанетта, не удается вызвать у дофина страсть к себе. Впрочем, он не имел возможности освидетельствовать дофина.
Встревоженная Мария Терезия шлет письма в Париж, и, наконец, опытный в любовных вопросах Людовик XV берется за своего внука. Мог бы, конечно, и пораньше озаботиться таким важнейшим для государства вопросом, как зачатие престолонаследника.
В тайну дофина (которая уже давно ни для кого не является тайной, от статс-дамы до последней прачки) посвящается лейб-медик короля Лассон. Тот, наконец, обследует дофина и выясняется, что причиной неспособности дофина к полноценному половому акту является незначительный органический дефект члена - Phimosis (пимоз или фимоз, по-русски). [Любознательных читателей отсылаю к Медицинской энциклопедии.]
И сразу же вся Европа становится в курсе дела. Так испанский посланник при французском дворе шлет в Мадрид секретное донесение чрезвычайной важности:
"...Кто говорит, что уздечка так сдерживает крайнюю плоть, что она при акте не отступает и вызывает сильную боль, из-за которой Его величество воздерживается от интимных встреч. Кто предполагает, что указанная плоть столь закрыта, что не может растянуться в достаточной степени, необходимой для головки, в силу чего эрекция не достигает должной упругости..."
На многочисленных консилиумах обсуждается вопрос о возможности применения хирургического вмешательства для того
"чтобы вернуть ему голос", -
как выражались современники этих событий. Мария Антуанетта также побуждает своего мужа (но, увы, еще не супруга) к несложной даже по тем временам хирургической операции. В 1775 году она пишет матери:
"Я стараюсь склонить его к одному небольшому делу, о котором уже шла речь и которое я считаю необходимым".
Однако Людовик XVI, уже король, все еще колеблется и медлит. Он просто-напросто боится хирургического вмешательства. Вместо этого он (на забаву всему двору, к уже бешенству Марии Терезии и к стыду Марии Антуанетты) продолжает свои бесплодные попытки стать супругом, но постоянно терпит неудачи. Какая уж тут может быть любовь между мужем и женой в таких мерзких обстоятельствах?!
Наконец, в 1777 году в Париж лично прибывает император Иосиф, соправитель Марии Терезии и родной брат Марии Антуанетты. Единственной целью его визита было стремление склонить Людовика XVI к хирургической операции. Миссия увенчалась успехом, операцию успешно провели, и Людовик XVI, наконец-то, стал супругом Марии Антуанетты.
Но это не стало счастливой развязкой, ибо причину неприязненного отношения Марии Антуанетты к королю кроется именно в тех семи годах воздержания и трусливого упрямства Людовика XVI. А это, в свою очередь, наложило свой отпечаток, как на судьбы Франции, так и всего мира. Ведь многолетняя половая несостоятельность не могла не выработать в короле комплекса неполноценности, а что может быть опаснее для правителя крупного государства. В лучшем случае, они могут довести страну до кризисного состояния, а в худшем... Вот и довёл.
Все это время мать и дочь в интимной переписке обсуждали вопросы супружеской жизни. Мария Терезия советовала дочери, как следует использовать любую возможность для интимного уединения, а дочь сообщала матери о появлении или задержке месячных, о несостоятельности мужа, о каждом, даже незначительном, улучшении. В XVIII веке люди еще не были столь щепетильными, как в XIX, и откровенно обсуждали подобные вопросы. Наконец последовал триумф: Мария Антуанетта была беременна и, несомненно, от короля; любовник у нее появится несколько позже!
Двор ликует, Франция ликует, но ликуют далеко не все.
Семь лет несостоятельной половой жизни Людовика XVI и Марии Антуанетты, породили надежды на престол у братьев короля, графа Прованского и графа Артуа. Граф Прованский рассчитывал стать если не королем, то хотя бы регентом (он и стал впоследствии Людовиком XVIII), но он был также бездетным. Это обстоятельство разжигало честолюбивые планы графа Артуа, который мог основательно надеяться, что именно его дети станут теперь престолонаследниками.
Беременность Марии Антуанетты разрушила все эти планы и надежды. Этого ей тоже не простили.