Селим III продолжил начатые отцом реформы в армии, финансах, землепользовании и административном управлении. Но в 1807 году в ходе резни, учиненной взбунтовавшимися янычарами, султан был свергнут с престола и позже убит. В 1808 году на престол взошел сын француженки — султан Махмуд II, который правил более тридцати лет, уничтожил янычарский корпус и провел ряд важных реформ.
У султана Абдул-Меджида (правил с 1839 по 1861 год) уже было четыре жены, когда он произвел маленькую гаремную революцию, взяв себе еще одну «любимую». Но и этим увлекающийся монарх не ограничился. Влюбившись в удочеренную египетской княгиней рабыню Бессиме, он дал понять, что хотел бы видеть ее в своем гареме. Однако княгиня, желавшая девушке более счастливой судьбы, чем участь одной из бесчисленных гаремных наложниц, решилась деликатно отказать падишаху. Тогда ослепленный страстью Абдул-Меджид сделал официальное брачное предложение как обычный турецкий подданный. Событие это было неслыханное, и княгиня не смогла ничего возразить.
Вскоре были присланы великолепные подарки невесте и ее мачехе. А торжества по случаю обручения и свадьбы султана продолжались несколько недель по всей стране.
Однако новоявленная султанша позже развернула такую бурную деятельность, что султану пришлось горько пожалеть о том, что он уступил своим чувствам.
Известны и другие, весьма оригинальные, способы заключения брака.
К примеру, в Египте если иностранец-христианин желал жениться на рабыне-мусульманке, но не мог этого сделать, так как мусульманкам запрещен брак с иноверцами, то разрешить это противоречие брались специальные «фиктивные» мужья. Они формально женились на девушках, получали свой гонорар и исчезали, предоставив заказчику пользоваться плодами своих «трудов».
Во временные «паломнические браки» вступали одинокие женщины, желавшие совершить хадж, но не имевшие права отправляться в святые места без мужа или ближайшего родственника мужского пола. Капитаны кораблей, перевозчики и погонщики верблюжьих караванов прибывали на место с приобретенными по пути гаремами. После паломничества мужья разводились со своими женами, получая солидные «отступные». Кроме тех, разумеется, кто успевал проникнуться к новым супругам нежными чувствами и развода уже не желал.
Свахи
«Чтобы вступить в брак, турок пользуется услугами свахи — профессия, весьма почитаемая в Константинополе, — писал Теофиль Готье. — Сваха посещает бани и описывает ему со всеми подробностями девственных красавиц — Асме, Рутин, Нурмагаль, Пембе-Гаре, Лейлу или Михримах, — не забывая украсить цветистыми восточными метафорами портрет девушки, которой она покровительствует. Эфенди влюбляется в портрет, усыпает гиацинтами улицу, где проходит задрапированный кумир его сердца, и, обменявшись с будущей невестой несколькими взглядами, просит у отца ее руки. Определив выкуп соразмерно своей страсти и доходам, он ведет жену в брачные покои и только здесь впервые видит, как падает ненавистный яшмак, скрывающий обыкновенно черты чистые и правильные. Такие браки чреваты ошибками и разочарованиями ничуть не в большей степени, чем наши».
Свахи работали и «на заказ». Учитывая прихоти богатого клиента, свахи производили разведку всюду, где могла найтись подходящая невеста. Если таковая не обнаруживалась, сваха принималась убеждать заказчика в том, что образ, нарисованный его воображением, совсем не то, что ему действительно нужно. И стоит ему лишь взглянуть на ту прелестную особу, которую ему рекомендует сваха, как прежний образ потускнеет и уступит место более привлекательному, да еще с богатым приданым. Как правило, дело устраивалось к взаимному удовольствию и наступал новый этап на пути к заветной цели.
Сватовство
Просить руки избранницы жених отправлял делегацию, снабдив послов дорогими подарками для невесты и ее родителей. Наличие у жениха других жен никого особенно не смущало, потому что в доме, куда посылалась делегация, как правило, был свой гарем.
Делегация обычно состояла из ближайших родственников — доверенных представителей жениха и свидетелей. Их задача состояла в том, чтобы заручиться согласием невесты и заключить с ее родителями брачный контракт (сговор).
Хотя некоторые авторы и пишут, что у мусульман согласие невесты вещь необязательная, на самом деле — это главное условие, делающее брак законным. Совершеннолетней девушке даже согласие родителей, в строгом юридическом смысле, не требуется, но собственное согласие она должна высказать четко и при свидетелях.
Договор, часто от имени отца невесты, заключал имам или мулла. Стороны уславливались о калыме (свадебном даре) и других материальных сторонах брачного союза.
«На мусульманские калымы европейцы вообще смотрят чрезвычайно ошибочно, — писал этнограф П. Ипполитов. — Их обыкновенно считают платою, даваемой женихом отцу или родственникам девушки за саму невесту, как за какую-нибудь вещь. Между тем это мнение не верно. Калым есть приданое, даваемое невесте самим же женихом: он составляет обеспечение всей ее будущей жизни и есть исключительно ее собственность».
Затем мулла объявлял, что такой-то, сын такого-то, желает взять в жены такую-то, дочь такого-то. Когда невеста из-за занавеса или ширмы трижды отвечала «да» на вопрос, желает ли она стать женой этого человека, мулла официально скреплял союз, читал молитву и делал в особой книге соответствующую запись, которая удостоверялась обеими сторонами. Обряд венчания на этом заканчивался, а брачный союз обретал законную силу.
Далее все происходило по обычному сценарию: невеста блистала красотой и драгоценностями, жених роскошно обустраивал ей отдельную квартиру или целый дом, а родители невесты отправляли туда ее приданое.
Посылка приданого
Посылка приданого превращалась в торжественный и красочный ритуал. Вереницы украшенных лентами и колокольчиками верблюдов везли мебель, посуду и прочие домашние принадлежности. Рабы и слуги несли всевозможные дорогие вещи, а толпы любопытствующих могли оценить богатство невесты. Шествие сопровождалось музыкой и песнями. Все, кто имел отношение к церемонии, получали подарки, а зрителей осыпали мелкими монетами и конфетами. Подобный ритуал описан в «Тысяче и одной ночи»: «И затем он приказал шейх-аль-исламу написать брачную запись, и тот написал запись царевны с купцом Маруфом, и царь принялся устраивать свадьбу. Он приказал украсить город, и забили в барабаны, и поставили кушанья всевозможных родов, и пришли забавники. А купец Маруф сидел на скамеечке в брачном зале, и к нему приходили забавники, фокусники и плясуны, и мастера диковинных движений и удивительных развлечений, — и он приказывал казначею и говорил: „Принеси золото и серебро!“ И тот приносил золото и серебро, и Маруф обходил смотрящих, подавал каждому, кто играл, горсть, и он благодетельствовал беднякам и нищим и одевал голых, и была эта свадьба шумная».
Трон невесты
Турецкий свадебный обряд имел много общего с подобными обрядами у других народов, но были у него и свои любопытные особенности.
Для невесты готовили богато украшенный трон (аски), на который ее усаживал прибывший с друзьями жених. После этого жених на время откланивался, предоставляя женщинам восторгаться красотой невесты, роскошью ее нарядов и сокровищами из приданого.
Трон невесты помещался под богато декорированным балдахином, который украшался золотыми звездами, жемчужными нитями и гирляндами ярких цветов.
После свадьбы трон вместе с балдахином исчезал из дома невесты навсегда.
Еще одной особенностью турецких свадеб была выставка приданого в комнате невесты, которую охотно посещали все женщины, независимо от того, были ли они приглашены на свадьбу или нет.
«Эта экспозиция, — писала Мелек-ханум, — состояла из туалетного столика, массивного серебряного обеденного сервиза, вышитого золотом белья, зеркал, обуви, украшенных бриллиантами и другими драгоценностями кубков и часов, дорогих тканей и т. д. Во избежание соблазнов, сокровища невесты были отгорожены позолоченной решеткой. …На каждую свадьбу множество женщин стекается от всех сторон, чтобы полюбоваться волнующим зрелищем. Есть женщины, которые просто помешаны на свадьбах. …Приглашены они или нет, они одеваются и бегут прямо в дом невесты, делают различные замечания касательно новобрачной, критикуют ее туалет и приданое, едят плов и другие сладости, и затем возвращаются домой, чтобы рассказать соседкам все, что они видели».
Еще один свадебный ритуал заключался в том, что вечером накануне свадьбы в гареме устраивался прием для подруг невесты. Это называлось «Ночь хны», потому что все направлялись в баню, где главным действием было окрашивание хной ногтей, пальцев рук и ног невесты.
В день свадьбы невесту наряжают и приводят к отцу, который благословляет дочь и опоясывает ее драгоценным поясом — знаком предстоящего замужества. Затем невеста направляется к матери, которая дополняет наряд невесты цветами и бриллиантами.
Шествие невесты к жениху
Эту красочную церемонию описала Мелек-ханум: «Когда солнце село, все дамы завернулись в свои белые плащи, которые составляют дополнение к их костюму и служат им покрывалом, оставляя открытыми лишь глаза. Невеста оделась точно так же; тогда все гости отправились провожать ее до дома жениха. Четыре из приглашенных подняли укрепленное на палках сиденье из красного сукна, устроенное вроде палатки, открытой спереди. Жених, стоя на пороге своего дома, приветствовал кортеж, бросая мелкую монету, а женщины при этом кричали: „Лу, лу, лу!“, читали стихи в честь невесты и выражали разные добрые пожелания. Когда невеста и все женское общество вошли в дом, жених вышел из него. Невеста села на диван, и, по мере того как гостьи входили, она вставала и целовала у них руку. Затем две старые невольницы сняли с нее покрывало и поднесли ей прохладительное питье».
Свадьба
Осман-бей живописал страсти, бурлившие вокруг свадеб:
«День свадьбы у турок то же, что огненный столб, который указывал путь евреям во время странствования их в пустыне. Те, которые шли впереди столба, оборачивались назад, чтобы любоваться, а шедшие позади смотрели прямо на него.
День свадьбы — это огненный столб, на который устремлены глаза всех турецких девушек, принадлежащих к подрастающему поколению, тогда как авангард старушек, престарелых девиц и всяких кумушек обращается к нему со взором, преисполненным самых сладостных воспоминаний…
— Ах, если бы вы присутствовали на нашей свадьбе, — говаривали они, — то увидели бы то, чего никогда вам не видать!
— Моя свадьба наделала шуму по всему городу, — говорит другая. — Все сбежались смотреть на меня!
Эти восклицания сопровождались обыкновенно глубокими вздохами…
— Нужно было видеть, как я была одета в этот день! Я была причесана, завита и наряжена, как султанша! На голове моей была диадема, кушак был весь обшит бриллиантами, платье же мое было залито золотом!»
Свадебную церемонию вспоминала и Мелек-ханум: «В восемь часов, после вечерних молитв, жених, прослушав свадебные молитвы, прочитанные в мечети, возвратился в свой дом в сопровождении многочисленного общества своих знакомых, несших зажженные факелы и поющих молитвы; имам взял жениха за плечи и втолкнул его в дом, после чего все выпили шербета и разошлись. Тогда жених пошел наверх и сел в кресло, а его невеста в сопровождении двух старых невольниц, несших зажженные подсвечники в руках, предстала пред лицом своего будущего мужа, и все три начали танцевать; время от времени они удалялись, чтобы переменить на молодой платье, и опять возвращались с нею и принимались за танцы. Таким образом продолжалось до тех пор, пока невеста не переодела всех платьев, находившихся в ее приданом. Когда эта церемония кончилась, муж взял жену за руку и повел в спальню».
Но брачный ритуал на этом не заканчивался. Жених еще должен был выкупить право открыть лицо невесты. Она соглашалась не сразу, а когда жених наконец поднимал покрывало, то, восхитившись красотой своей избранницы, украшал ее головку драгоценной булавкой с бриллиантами.
На следующее утро счастливый муж отправлялся благодарить родителей невесты, которые дарили ему, как правило, хорошего коня и дорогую саблю.
Разводы
По шариату, чтобы развестись с женой, мужчине было достаточно заявить при свидетелях, что он ее «отпускает», и сказать: «Талак» (развод). При этом он мог не объяснять причины, побудившие его к расторжению брака. Если такое происходило по недоразумению, в порыве сиюминутного гнева или в результате гаремных интриг, закон оставлял раскаявшемуся мужу возможность возобновления супружеских отношений в течение трех месяцев. Если за это срок муж не возвращал жену в дом, брак считался окончательно расторгнутым и женщина могла выйти замуж за другого мужчину.
Если мужчина сгоряча произносил формулу развода трижды, то ситуация становилось куда более сложной и вместе с тем весьма пикантной. Теперь мужчина мог жениться на своей бывшей жене только после сложных церемоний. Чтобы вернуться в дом первого мужа, она сначала должна была выйти замуж за другого и снова получить развод уже от второго супруга. На такие случаи всегда находились «временные» мужья или «заместители», для которых спасение чужого семейного счастья было доходным занятием.
Знаменитому Ала-ад-дину (Аладдину) из «Тысячи и одной ночи» довелось стать именно таким «временным» мужем:
«„О дитя мое, — молвил старик, — что ты скажешь, если я дам тебе тысячу динаров, и платье в тысячу динаров, и мула в тысячу динаров“. „За что ты дашь мне это, о дядюшка?“ — спросил Ала-ад-дин. И старик сказал: „Этот мальчик, который со мною, сын моего брата, и у его отца никого нет, кроме него, а у меня есть дочь, кроме которой у меня никого не было, и зовут ее Зубейда-лютнистка, и она красива и прелестна. Я выдал ее замуж за этого юношу, и он ее любит, но она ненавидит его, и однажды он не сдержал клятву, трижды поклявшись тройным разводом; и едва только его жена уверилась в этом, она покинула его. И он согнал ко мне всех людей, чтобы я вернул ему жену, и я сказал ему: это удастся только через заместителя. И мы сговорились, что сделаем заместителем какого-нибудь чужеземца, чтобы никто не корил моего зятя этим делом, и раз ты чужеземец — ступай с нами. Мы напишем тебе договор с моей дочерью, и ты проведешь с ней сегодняшнюю ночь, а наутро разведешься с ней, и я дам тебе то, о чем говорил“.
И Ала-ад-дин сказал про себя: „Клянусь Аллахом, провести ночь с невестой, в доме и на постели, мне лучше, чем ночевать в переулках и проходах!“ — и отправился с ними к кади. И когда кади взглянул на Ала-ад-дина, любовь к нему запала ему в сердце, и он спросил отца девушки: „Что вы хотите?“ — „Мы хотим сделать его заместителем этого юноши для моей дочери, — отвечал отец девушки, — и напишем на него обязательство дать в приданое десять тысяч динаров. И если он переночует с нею, а наутро разведется, мы дадим ему одежду в тысячу динаров, а если не разведется, пусть выкладывает десять тысяч динаров“.
И написали договор с таким условием, и отец девушки получил в этом расписку, а затем он взял Ала-ад-дина с собою и одел его в ту одежду, и они пошли с ним и пришли к дому девушки. И отец ее оставил Ала-ад-дина стоять у ворот дома и, войдя к своей дочери, сказал ей: „Возьми обязательство о твоем приданом — я написал тебе договор с красивым юношей по имени Ала-ад-дин Абуш-Шамат; заботься же о нем наилучшим образом“. И потом купец отдал ей расписку и ушел к себе домой».
В этой истории допущена серьезная неточность. В тексте упоминается, что бывший муж развелся с женой «трижды поклявшись тройным разводом». То есть «Талак» был произнесен девять раз. После этого возобновление супружества не допускается уже ни при каких условиях. И не такой уж грех совершил Аладдин, который влюбился в Зубейду и отказался с ней разводиться, потому что она была уже полностью свободной женщиной.
При всей внешней простоте, развод по инициативе жены был большой редкостью, а по инициативе бывшей наложницы и вовсе немыслим, потому что не было как таковой и женитьбы.
Свободнорожденная женщина имела право инициировать развод, если муж нарушал условия брачного договора, демонстративно обходил жену вниманием, явно дискриминировал относительно других жен, плохо обращался с детьми и т. п.
Если муж не желал разводиться, женщина могла обратиться в суд. После развода она получала обратно все свое приданое, выкуп за невесту (калым), уплаченный при сватовстве, свадебные подарки и долю состояния бывшего супруга согласно брачному договору. А также содержание как бывшей жене на три месяца и детям ее — до совершеннолетия. Таким образом, развод оказывался делом весьма невыгодным как в социальном, так и в материальном отношении.
Разумеется, оставшиеся в гареме жены вовсе не желали делиться семейным имуществом, и дело доходило до скандальных судебных процессов. И здесь все зависело от ловкости адвокатов и связей тяжущихся сторон при дворе. Если семья была богатая, жена при разводе могла получить целое состояние, а у бедняков это могло быть свечой и скудной пищей на каждый день.
Отставки
Гаремы жили своей обычной жизнью, в неге и роскоши, заслонявшей для непосвященных напряженную борьбу главных жен, кадин и фавориток. Но все это продолжалось до поры до времени. Султаны тоже смертны, и когда такая беда приключалась, их гаремы замирали в оцепенении — они теперь никому не были нужны.
Борьба за престол оттесняла на задний план все остальное. Но, как правило, к тому моменту, когда султан покидал этот мир, престолонаследник уже был известен. Новая мать-султанша возносилась к вершинам могущества вместе со своим сыном — новым султаном, а остальных красавиц гарема ждала совсем иная участь.
«В двадцать четыре часа после того, как султан испустит последний вздох, жены его и фаворитки должны съехать, — писал Осман-бей. — Все женщины должны собрать свои вещи и покинуть сераль. Эта перемена декораций представляет совершенную картину армии после поражения или экипажа после кораблекрушения, когда каждый старается ухватиться за спасительную доску, которая могла бы удержать его на поверхности воды и не дать потонуть в глубине Старого сераля.
Те из них, которые имеют детей — принцев или принцесс, остаются под императорской кровлей, так как государственные соображения не позволяют, чтобы дети вышли из-под надзора подозрительного и сурового наследника. Поэтому и их матери оставляются во дворце, где положение их, конечно, лучше, чем если бы они были заперты в Старом серале. Все же прочие должны укладываться и уходить со всеми женщинами и рабами своего двора. Само собою разумеется, что некоторым из последних удается при помощи протекции отделаться от своих прежних господ и остаться во дворце, где их зачисляют в какой-нибудь из вновь формируемых дворов.
Старый сераль, помещающийся в конце дворца, представляет скучное и мрачное здание, настоящую могилу, куда погребают живых людей. Вообразите себе средневековой замок с высокими зубчатыми стенами, маленькими окнами, со всех сторон окруженный густой стеной старых платанов и кипарисов, и вы составите себе приблизительное понятие о здании, в котором заперты павшие богини сераля.
…Заключение это, впрочем, не пожизненное, потому что с течением времени стражи становятся более снисходительными и отпускают, так сказать, поводья. Но это случается уже тогда, когда заключенные достигли того возраста, который поневоле делает их скромными. Действительно, когда кадине стукнет лет пятьдесят, можно вполне рассчитывать, что она стоит гораздо выше житейских треволнений. Царствующий султан отдает в ее распоряжение одну из императорских резиденций и милостиво разрешает ей делать все, что ей угодно».
В Старом серале оказывались, как правило, члены гаремных кланов, проигравших битву за престол. Союзниц новой султанши-матери и их дочерей — бывших принцесс пристраивали в богатые семьи, выдавая замуж за удержавшихся на плаву вельмож и их детей. Бывших принцев женили на богатых невестах и назначали на хорошие должности.
На время все успокаивалось, пока честолюбивые принцы, их матери и лишившиеся привилегий вельможи не решались начать новую борьбу с победившими кланами. Впрочем, это было характерно не только для Турции. Кровавые схватки за престол — часть исторического наследия большинства государств.
Наложницы бухарского эмира содержались в гареме, пока им не исполнялось шестнадцать лет. Затем их выдавали замуж или попросту удаляли из гарема, снабдив всем необходимым для безбедной жизни. Однако общество их не принимало, и им оставалось коротать свой век в одиночестве.
Наиболее опытные наложницы оставались в гареме, где воспитывали новое поколение одалисок.
Фаворитки султанов тоже могли быть «отставлены» от гарема. Обычно это было результатом какой-то провинности, наговоров или усердия ревнивых соперниц. Делалось это быстро и просто, стоило лишь султану проявить свое неудовольствие.
Почетная отставка влекла за собой выдачу фаворитки замуж за какого-нибудь чиновника. «Невесте» давали хорошее приданое, оставляли ее подарки и имущество.
«Когда рабыни султана достигают тридцати лет, — писал Теофиль Готье, — он некоторым из них дарует свободу, и они делают хорошие партии благодаря связям при дворе и предполагаемому покровительству султана. Эти девушки прекрасно образованы, умеют читать, писать, сочинять стихи, танцевать, играть на музыкальных инструментах и отличаются изысканностью манер, какую можно приобрести лишь при дворе. К тому же они лучше, чем кто-либо, сведущи в дворцовых интригах и кознях и нередко узнают через своих подруг, оставшихся в гареме, политические тайны, которыми пользуются их мужья, чтобы войти в милость или избежать немилости. Так что взять невесту из сераля очень выгодно для человека честолюбивого или осторожного».
Случались и простые отставки, когда бывшая фаворитка получала ограниченное содержание наподобие ветеранок гарема бухарского эмира. Кроме того, ей выплачивалась пенсия, подразумевавшая, что получательница денег не выдаст тайн султанского гарема. Однако, учитывая страсть гаремных див к сплетням, щедроты нового султана могли внезапно иссякнуть. Если отставная красавица не успевала найти себе мужа и обзавестись семьей, ее, как правило, ждала нищета или публичный дом.
Но и такая отставка была не самым плохим исходом. Опальная фаворитка запросто могла оказаться и на невольничьем рынке, и в казармах янычаров, и в мешке на дне Босфора.
Мелек-ханум, жена великого визиря Кипризли-Мехмет-паши, прошла тернистый путь от стремительного возвышения до крушения всех надежд. В результате клеветы и интриг, она была изгнана из гарема и ей даже пришлось бежать в Европу, где она испытала все тяготы полуголодного существования.
Путешествуя по Египту, Жерар де Нерваль попал на невольничий рынок и решился совершить благодеяние. Он купил красивую рабыню, чтобы затем дать ей свободу. Однако рабыня, как оказалось, вовсе не разделяла взглядов просвещенного европейца:
«— Свободна! — сказала она. — И чем прикажете мне заниматься? Свободна! Куда мне идти? Лучше продайте меня обратно Абд-аль-Кериму.
— Но, дорогая моя, не в правилах европейца продавать женщин, получать деньги таким образом бесчестно.
— Как же быть? — сказала она, плача. — Разве я смогу заработать себе на жизнь? Ведь я ничего не умею!
— Может быть, ты пойдешь в услужение к какой-нибудь даме, исповедующей ту же религию?
— Я? В услужение? Ни за что. Продайте меня. Меня купит мусульманин — шейх или паша. Я смогу стать госпожой! Вы хотите со мной расстаться… Отвезите меня на рынок.
Что за необычная страна, где рабы не желают быть свободными! Однако я знал, что рабыня права…»
ДЕТИ В ГАРЕМАХ
Законные дети незаконных жен
Дети, были ли они рождены женами или наложницами, становились всеми признаваемыми законными наследниками его султанского величества.
О детях, прижитых от собственных невольниц, в шариате говорится:
«…Если дети родились в срок, правилами шариата определенный, и если, кроме хозяина, никто другой не имел с невольницей сожития, то дети эти имеют одинаковое с прочими детьми право на наследство отца.
Собственное признание и объявление лица свободного состояния, что дети, рожденные его невольницей, им прижиты, делают их свободными и этого достаточно для определения законного их рождения.
…Невольницы, с которыми хозяин их имел сожитие и прижил детей, именуются умме-велед.
Сожитие хозяина и рождение ребенка не дает права на свободу; но умме-велед приобретает то преимущество, что при жизни ребенка ее хозяин не имеет права ее продать и по смерти хозяина она достается в наследство на часть ребенка и через это получает свободу».
В одной из сказок Шехерезады говорится: «И наконец пришли в одну ночь из ночей потуги к жене царя, после того как дни ее беременности кончились. И царь Асим велел привести всех, кто был в городе из ученых, астрономов, образованных людей, главарей звездочетов, достойных людей и обладателей перьев, и они явились и сели и стали ждать, пока бросят шарик на блюдо, — а это был знак от звездочетов и домочадцев. И все они сидели и ждали, и наконец шарик бросили, и царица родила мальчика, подобного обрезку месяца в ночь полнолуния, и звездочеты принялись высчитывать и определять его звезду и гороскоп, и установили числа».
В другой сказке описывается радость отца по случаю рождения наследника: «А потом, в один из дней, его жена сидела, и дитя шевельнулось у нее в животе, и поняла она, что она носит. И ей стало больно, и изменился цвет ее лица, и она позвала одного из евнухов, бывших при ней (а это был старший из них), и сказала: „Ступай к царю, в каком бы он ни был месте, и скажи ему: — О царь времени, я тебя обрадую — беременность нашей госпожи стала видимой и дитя пошевелилось у нее в животе“. И евнух вышел поспешно, радостный, и увидел, что царь сидит один, приложив руку к щеке, и размышляет, и тогда евнух подошел к нему и поцеловал землю меж его руками и рассказал ему, что его жена понесла. И, услышав слова евнуха, царь поднялся на ноги и от сильной радости поцеловал евнуху руку и голову и, сняв то, что было на нем надето, отдал это евнуху и сказал тем, кто был в его приемной зале: „Тот, кто любит меня, пусть окажет ему милости!“ И евнуху подарили денег, драгоценных камней, яхонтов, коней, мулов и садов столько, что не счесть и не перечислить».
По случаю рождения принца устраивались грандиозные торжества с орудийными салютами и фейерверками. Когда рождалась принцесса, торжества были менее пышными.
Колыбель младенца по своему дорогому убранству походила на маленький трон. Счастливая мать получала дорогие подарки, новый ранг и апартаменты, кормилиц и увеличенный штат прислуги.
Жены, имевшие сыновей, очень ими дорожили. Сын был основой благополучия и надеждой на лучшее будущее даже для простой рабыни. Даже в обычных семьях, если умирал хозяин, его свободный сын мог получить свою мать как часть наследства и дать ей свободу.
Когда ребенок заболевал, принимались всевозможные меры для его лечения. Бывало, если младенец умирал, вместо него тайно покупали на стороне похожего ребенка. Несчастных матерей не останавливали даже страшные кары, если обман откроется.
Гаремные войны за престолонаследие
В Средние века существовало жестокое установление, согласно которому всех сводных и даже родных братьев назначенного султаном наследника безжалостно убивали.
Как пишет Алев Литлэ Крутье:
«Законы о наследовании трона устанавливали, что власть от умершего султана переходит не его сыну, а старшему мужчине из живущих членов семьи. Мехмед Завоеватель, хорошо поднаторевший в дворцовых интригах, сформулировал положения, которыми жила Османская империя на протяжении веков. Эти правила, в частности, позволяли султану умертвить всю мужскую половину своей родни, чтобы обеспечить трон для собственного отпрыска. Результатом этого в 1595 году стало страшное кровопролитие, когда Мехмед III по наущению матери казнил девятнадцать своих братьев, включая младенцев, а семерых беременных наложниц своего отца велел завязать в мешки и утопить в Мраморном море. „После похорон принцев толпы народа собрались возле дворца смотреть, как матери умерщвленных принцев и жены старого султана покидают насиженные места. Для их вывоза были использованы все экипажи, лошади и мулы, какие только имелись во дворце. Кроме жен старого султана под охраной евнухов в Старый дворец были отправлены двадцать семь его дочерей и более двухсот одалисок… Там они могли сколько угодно оплакивать своих убиенных сынов“, — пишет посол Г. Д. Роуздейл в книге „Королева Елизавета и Левантийская компания“ (1604).
В 1666 году Селим II своим указом смягчил суровые уложения законов Завоевателя. По новому указу имперским принцам даровалась жизнь, но до смерти правящего султана им запрещалось участвовать в общественных делах.
С этого момента принцев содержали в кафесе (золотая клетка), помещении, примыкающем к гарему, но надежно изолированном от него.