Согласно информации индийской полиции, вечером 31 января 1997 года шесть тибетских молодых людей покинули Нью-Дели на такси. Они ехали на север в течение ночи, пока не достигли города Кангра, где они сняли на три дня номер в Гранд-отеле. Ночью 4 февраля кто-то из них или все они пробрались в Дхарамсалу. Они направились к Институту буддийской диалектики, расположенному приблизительно в двухстах метрах от дворца Далай-ламы. Оказавшись там, они ворвались в покои местного учителя гена Лобсанг Гьяцо, который сидел в своей комнате с двумя молодыми монахами. Молодые люди в ярости нанесли множественные колюще-режущие травмы трем монахам и перерезали им горло. Оказывая сопротивление, Лобсанг Гьяцо сумел сорвать рюкзак Адидас с одного из нападавших, который был позже опознан служащими в Гранд-отеле как принадлежащий одному из молодых людей. В сумке лежали документы, которые помогли идентифицировать двоих из подозреваемых, а также литературу, посвященную практике Дордже Шугдена. 17 февраля в лондонской газете Индепендент было обнародовано, что «гневное божество является основным подозреваемым в трех убийствах в Дхарамсале, гималайской столице Тибетского правительства-в-э-миграции». История получила широкую огласку, таким образом сделав проблему, которую Далай-лама считал внутренним делом тибетцев, достоянием широкой общественности. Усилия индийской полиции по поимке подозреваемых, Тензина Чозина, двадцати пяти лет, и Лобсанг Чоедрака, двадцати двух лет, оказались тщетными. Оба молодых человека прибыли из Чатренга, тибетского региона, известного своей верностью Дордже Шугдену. Они отправились в Индию за несколько лет до этого, чтобы записаться в монахи в тибетских монастырях на юге Индии. Считалось, что они, скорее всего, ускользнули в Тибет через Непал. Были опубликованы их фотографии, был предупрежден Интерпол, но парочка убийц все еще остается на свободе.
Я не знал близко гена [10] Лобсанг Гьяцо, но я встречал его несколько раз во время проживания в Дхарамсале в 1970-х, а позже переводил часть его учебника по буддийской психологии. Он произвел на меня впечатление доброго и образованного человека, и я знал, что он стал одним из самых откровенных союзников Далай-ламы в споре, развернувшемся вокруг Дордже Шугдена. Но кем были Тензин Чозин и Лобсанг Чодрак, его предполагаемые убийцы? Были ли они, как подозревали в тибетском правительстве в изгнании, наемными убийцами, посланными «Обществом Дордже Шугдена», организацией, основанной в Дели в июне 1996 года с целью выступить против политики Далай-ламы? Или они были только парой фанатиков, озлобленных монахов, которых охватило чувство несправедливости? А возможно, они были китайскими агентами, посланными в Индию, чтобы раздуть пламя конфликта, который разделил тибетское сообщество за границей? Вероятно, мы никогда этого не узнаем. И «Общество Дордже Шугдена» и НТК решительно осудили убийства и твердо заявили, что они не имеют к ним никакого отношения.
В октябре того же года я возвратился в Тибет, чтобы работать над вторым изданием Путеводителя по Тибету. В небольшом квартале в сердце старого города Лхасы я обнаружил недавно вновь открытое святилище под названием Троде Кхангеар, которое, к моему удивлению, было посвящено Дордже Шугдену. Основным алтарным образом было изображение Цонкапы, основателя школы Гелуг. С левой стороны от него стояла новая статуя Триджанга Ринпоче, младшего наставника, в то время как в застекленном шкафчике справа размещались почитаемые изображения самого Шугдена. (В одном квартале к югу отсюда я нашел Триджанг Лабранг, бывшую резиденцию младшего наставника, которую превратили в комплекс квартир и офисов.) Недавно тибетцы увидели большое изображение Дордже Шугдена над головой поддерживаемого китайцами молодого Панчен-ламы на его официальных фотографиях [11]. Неудивительно, что коммунистические власти стремятся поддерживать почитание божества, о котором Далай-лама говорит, что оно «приносит большой вред в деле по решению проблемы Тибета и угрожает жизни Далай-ламы».
Незадолго до того, как я оставил Дхарамсалу, Ани Джампа, английская буддийская монахиня, попросила меня быть ее переводчиком в разговоре с Лингом Ринпоче, старшим наставником Далай-ламы. Она объяснила Ринпоче, что вскоре покинет Индию, чтобы посетить другие азиатские страны, и спрашивала, не мог бы он предоставить ей сунг-ду – защитный шнурок с узелками, – чтобы она смогла обезопасить себя от козней злых духов. Линг Ринпоче засмеялся и сказал, что все, что она должна была сделать, это принять убежище в Будде, Дхарме и Сангхе (общине). Если бы она искренне посвятила себя этим трем руководящим принципам, обязательным для всех буддистов, этого было бы достаточно, чтобы защитить ее от любых вредных влияний, с которыми она могла бы столкнуться. Я был поражен этим простым ответом, который был совершенно четким и однозначным в отличие от всей этой суеты вокруг духов и защитников, которые так занимали умы тибетцев. Вспоминая об этом сегодня, я вижу, что этот совет был естествен для старшего наставника, который неизменно отказывался вступать в конфликт вокруг Дордже Шугдена. Этот спор отмечает новую фазу в разрушении и распаде тибетского государства. Боги больше не выполняют свою функцию. Чем бы мы это ни объясняли, тибетский ancien regime не справился со своей основной задачей: гарантировать целостность государства и обеспечить безопасность своего народа. Ламы были убеждены, что могущественные и невидимые защитники оберегали Тибет от врагов. Геше Даргье торжественно сказал пред нашим классом в Библиотеке в начале 1970-х, что китайская оккупационная армия в Лхасе была уже почти побеждена, потому что защитники вызвали вспышку дизентерии среди солдат. В действительности оккультный защитный экран тибетцев оказался бесполезен против диалектического материализма и оружия Народной Освободительной Армии Китая. За редким исключением, руководители Тибета были не в состоянии оценить, насколько серьезно изменилась геополитика в Средней Азии в двадцатом веке. И сегодня, пятьдесят лет спустя, тибетцы в эмиграции, вместе с организациями ярых западных буддистов, все еще ведут жаркие споры о том, чье божество-защитник сильнее.
26 августа 1999 года я вернулся в свой старый монастырь Тхарпа Чолинг (теперь называющийся Рабтен Чолинг), впервые после смерти геше в 1986-ом. Я поднимался по крутому склону Ле Монт-Пелерин в ярко-красном фуникулере от берега Женевского озера со смешанным чувством ностальгии и тревоги. В конечном счете монастырь, который геше основал в 1977 году, без лишнего шума разорвал связи с Далай-ламой и подтвердил свою преданность коренному учителю геше, младшему наставнику. Центр не присоединился ни к НТК геше Келсанга, ни к другим партиям сторонников Шугдена и оставался независимым. Но из-за отказа стать на сторону Далай-ламы его в значительной степени избегала остальная часть тибетского сообщества в Швейцарии, впрочем, как и в других странах.
Меня тепло приветствовал Гонсар Ринпоче, преемник геше и нынешний руководитель центра. Я знал его с самых первых дней в Дхарамсале. Фотографии Далай-ламы все еще висели на стенах, а его книги были доступны в книжном магазине. Казалось, не было никакой личной неприязни к нему. Затем меня представили тибетскому мальчику, который был идентифицирован как перевоплощение геше. Рабтен Тулку Ринпоче был прелестным робким одиннадцатилетним ребенком, который, казалось, так же смущался и не знал, как себя вести, как и я. Я понятия не имел, как обращаться с этим умным, веселым мальчиком, которого я должен был считать своим бывшим учителем. Я хотел увидеть в его глазах хотя бы намек на то, что он узнал меня. Но в течение нашего разговора он ни разу ничем не показал, что ему известно, кем я был в его жизни.
На фоне зубчатых пиков Дент-дю-Миди, видимых в окне позади нас, я проболтал и просмеялся с Гонсаром несколько часов за бесчисленными чашками чая и большой вазой с тибетскими закусками. Когда мы вспоминали о прошлом и он рассказывал мне, как все теперь хорошо в монастыре, я остро ощущал присутствие в помещении того, кого мы усиленно старались не упоминать.
Насколько хорошо я знал геше Рабтена? Когда я сегодня оглядываюсь назад и пытаюсь восстановить в памяти то, что произошло между нами, то проясняются многие вещи, которых я не мог понять в то время. Геше отправился из Индии в Швейцарию осенью 1975-го, в год смерти Фреда Варли. Это был также год, в который кризис вокруг Дордже Шугдена впервые разразился в Дхарамсале. Я спрашиваю себя, не был ли переезд геше на Запад спровоцирован его стремлением дистанцироваться от Далай-ламы? Теперь я вижу и другие причины, почему геше не хотел, чтобы его западные ученики слишком сближались с Далай-ламой во время его визита, который я помогал организовать в 1979 году. Возможно, он беспокоился, чтобы кто-нибудь из нас, не понимая серьезности ситуации, не поднял бы вопрос о Дордже Шугдене перед Далай-ламой, тем самым усугубив уже начавшийся, но до сих пор не обсуждавшийся публично раскол в школе Гелуг. Все же большее беспокойство мне доставляет мысль, что на самом деле геше Рабтен просто не доверял мне.
Летом 1978 года геше был приглашен в Мэдисон, штат Висконсин, чтобы в первый (и единственный) раз проповедовать в Соединенных Штатах. Он попросил трех западных монахов сопровождать его, а меня оставил в Швейцарии, чтобы я помогал управлять монастырем во время их отсутствия. В Мэдисоне он организовал посвящение троих своих спутников в практику Дордже Шугдена под руководством знаменитого ламы Сонга Ринпоче. После посвящения он объяснил одному из них, достопочтенному Гельмуту: «Это проявление Будды не имеет себе равных. Если ты решился обуздать свой ум, то он отдаст тебе даже свое сердце, чтобы помочь тебе». Хотя геше полагался на меня в своей работе,
он никогда не упоминал Дордже Шугдена в моем присутствии; очевидно, это означает, что он не считал меня подходящим сосудом для практики. Кажется, он знал меня намного лучше, чем я думал.
Тем не менее, я очень сочувствую тяжелому положению Гонсара Ринпоче и Рабтена Тулку в их одиночестве на Ле Монт-Пелерин, в их беспросветном мире богов и демонов, в который я не могу вернуться. С тех пор я больше никогда не общался с Далай-ламой. И никогда не бывал в Тибете.