Из Константинополя несколько конвертитов отправились в Лион, где планировалось создание первой семинарии византийского обряда с помощью местных иезуитов. К сожалению, вскоре из десятка потенциальных семинаристов осталось трое: Спасский, Жеденов и Братко. Спасский вскоре перевелся в Лилль, где французские доминиканцы в 1923 г. по договоренности с советником КВЦ епископом Жюлем Тибиргиеном основали семинарию Св. Василия Великого для русских кандидатов. Семинаристы совместно проживали под наблюдением доминиканцев и посещали лекции по богословию в местном католическом университете. Все расходы семинарии оплачивались из Рима. Литургию служил болгарский священник о. Иоанн Николов[105]. Утренние и вечерние службы вначале совершались по латинскому обряду, но затем доминиканцы пытались самостоятельно научиться служить по византийскому обряду. Ректор Иоанн Реджинальд Омез ОР не знал ни слова по-русски. Он пытался совершать византийские богослужения, читая православный молитвослов и сокращая по своему усмотрению[106]. Доминиканцы изучали службу в православном приходе, который находился в помещении, предоставленном местной иезуитской общиной по просьбе д'Эрбиньи. Вскоре ректором был назначен аббат Христофор Дюмон OP, который был более подготовлен для этого служения.
Семинаристы носили латинские сутаны и были обязаны придерживаться ориентации на безбрачие, что было характерным латинским обычаем. Всего за 6 лет существования в стенах семинарии побывало 26 русских семинаристов, трое из них: Александр Спасский, Виктор Рихтер и Владимир Длусский стали священниками; остальные пропали из поля зрения Католической церкви. Выпускники были посвящены в сан по латинскому обряду местным епископом с условием византийского обряда. Спасский вскоре после посвящения скоропостижно скончался от туберкулеза. Длусский и Рихтер активно служили в апостольстве, страдая раздвоением духовности. Длусский всю жизнь пытался перейти в латинский обряд, а Рихтер выглядел как типичный немецкий патер: брил бороду и носил сутану.
Кроме русских в семинарии по направлению д'Эрбиньи обучался француз итальянского происхождения Сколярди, которого звали в семинарии по-русски «Сколярдовым». Он стал четвертым семинаристом, посвященным в сан в этой семинарии.
В связи с основанием семинарии в Риме, по требованию комиссии Pro Russia обучение студентов в Лилле было прекращено. Доминиканцы были недовольны закрытием семинарии. Они считали ее удачным миссионерским проектом своего ордена, которому позавидовали конкурирующие иезуиты в лице епископа д'Эрбиньи. В семинарском помещении был открыт доминиканский исследовательский центр «Istina», который занялся систематическим изучением православия. С центром сотрудничала монахиня русского экзархата Юлия Данзас, которая после высылки из СССР не смогла найти себе места в латинских монастырях. В 1936 г. доминиканцы во главе с аббатом Дюмоном переехали в Париж, где занялись идейной борьбой с парижским православным богословием, позже перешедшей в экуменизм с представителями этого же богословия.[107]
«Новая уния» и «Восточная миссия» в Речи Посполитой
В границах Польской республики после мирного договора с Советской Россией оказалось большое количество православного населения. Большинство из них составляли т.н. «тутейшие» (местные): холмские украинцы и белорусы. Правительство Речи Посполитой проводило политику религиозно-политической консолидации польской нации и способствовало переходу «тутейших» в римское католичество. Южнее белорусов проживали волынские украинцы с ярко выраженным «самостийным» национальным самосознанием. Кроме «тутейших» во многих городах восточных районов Польши проживало множество этнических великороссов, переселившихся из России результате усмирения поляков царским правительством. Во время I Мировой войны по приказу командования церковная администрация была эвакуирована и многие сельские православные приходы оказались без настоятелей. В результате исхода из России Белой эмиграции, в начале 20-х годов в Варшаве и Вильно образовались большие русские колонии. Освободившись от синодального устроя, некотая часть православного духовенства питала симпатии к единству с Римом. Сложилась уникальная ситуация для латинского реванша против православия.
15 декабря 1919 года архиепископ Виленский Ежи Матулевич сообщил варшавскому нунцию Акиле Ратти о том, что на территории его епархии некоторые капелланы подняли вопрос о возобновлении «греко-латинского обряда» и восстановлении униатской церкви с целью «обращения схизматиков белорусов» [108].
Могилевский митрополит в изгнании Эдуард фон Ропп предложил новые подходы к реанимации унии и предлагал не ждать брожения в православных умах, а активно формировать миссионерские структуры Латинской церкви, чтобы направить белорусов и украинцев в нужное русло. В 1921 г. он пригласил ординарных епископов восточных диоцезий на учредительную конференцию «Общества распространения католической веры на Востоке». По его замыслу «Общество» должно было заниматься те только восточными районами Польши, но и пытаться действовать в советской России, помогая оставшимся там полякам сохранить католическую веру. Стратегической задачей общества, однако, должно было стать обращение русских в католичество. Фон Ропп верил, что именно польское духовенство должно обратить русских и провозгласил Россию территорией будущей польских миссий. Проект фон Роппа критиковал Виленский архиепископ Ежи Матулевич, который высказал нунцию Лаури свои опасения. 14 декабря 1921 г. в Варшаве собрался учредительный съезд во главе с кардиналом Эдмундом Дальбором и митрополитом фон Роппом, где были приняты статуты нового миссионерского общества. Епископ Матулевич в съезде не участвовал. Польская конференция епископов утвердила это общество на своем заседании в 1922 г. Фон Ропп пытался далее завизировать этот проект в Конгрегации распространения веры, которая занималась миссиями среди язычников. Матулевич писал фон дер Роппу: «Схизматики будут сильно оскорблены, когда узнают, что мы рассматриваем их целью мисси, как африканцев». [109]
Вскоре митрополит фон дер Ропп основал в Люблине миссионерский институт при содействии местного епископа Мариана Фульмана[110]. Для доказательства серьезности своих намерений фон Ропп даже отпустил длинную бороду. При институте были устроены два храма: латинский и византийский. Институт предназначался для выпускников польских семинарий, желавших получить знание о «восточном обряде», чтобы обращать «схизматиков» в католичество. В работе института первоначально принимали участие священник экзархата Диодор Колпинский и прелат Александр Сипягин. Вскоре они оставили этот проект, понимая, что он направлен в русло традиционной польской политики. В 1927 г. Колпинский совместно с прелатом Антонием Около-Кулаком начал издавать униональной журнал «Китеж», в котором проводилась идея о необходимости бережного отношения к национальному достоинству русских, лишенных Родины. Колпинский по собственному проекту построил иконостас для восточной церкви; для латинского храма он разработал проект престола в романском стиле. В 1933 г. институт был закрыт по указанию комиссии Pro Russia.
В начале 20-х годов группа православного духовенства обратилась к латинскому ординарному епископу Генрику Пшездецкому[111] с просьбой принять их как униатских священников. Они ожидали, что митрополиту Андрею Шептицому удастся восстановить униатские епархии, ликвидированные в эпоху царского правления и расширить свою деятельность на Волынь. Их ожидания не оправдались: по условиям конкордата с Ватиканом 1925 года Греко-католическая церковь получила право на полноценное существование только в Галиции. Вакантные греко-католические епархии (Холмская, Брестская, Виленская и Луцкая) были канонически упразднены. На остальной территории Речи Посполитой юрисдикция над т.н. «католиками византийского обряда» перешла к местным латинским епископам, что создало условия для реализации унии в духе иезуита Петра Скарги (XVI в.) Луцкий греко-католический епископ Иосиф Боцян, рукоположенный митрополитом Шептицким, был вынужден покинуть Волынь и вскоре умер.
В 1923 г. епископ Генрик Пшездецкий получил из Конгрегации Восточной церкви специальные полномочия и инструкции для проведения униональной работы в пределах своей диоцезии. Это позволило дать ему разрешение на служение византийской литургии нескольким ксендзам. К сожалению, первый опыт был неудачным: ксендзы были со скандалом изгнаны прихожанами после первой же службы. В 1925 г. варшавский нунций Лаури передал от Римской курии разрешение для ординариев Виленской, Минской, Люблинской и Луцкой диоцезий привлекать для служения среди униатов латинских ксендзов с условием изучения ими византийско-славянского обряда. К сожалению, на практике это привело к тому, что разрешения стали давать ксендзам, которых церковная власть по разным причинам не хотела видеть на латинских приходах.
Миссионерский проект польского епископата, который пыталась контролировать Папская русская комиссия, получил название «Новая уния», а среди белорусов и украинцев, естественно, назывался «Польская уния».
В 1932 году в Варшаве вышла книга Генрика Любеньского «Дорога Рима на Восток», которая сформулировала основные положения «Новой унии»: это самостоятельный проект польского епископата, не тождественный ни Брестской унии, ни Галицкой митрополии Шептицкого.
В 1923 году в Польшу приехал первый иезуит византийского обряда Василий Буржуа, который основал в Альбертине (Виленская диоцезия) иезуитский дом и положил начало т.н. «Восточной миссии». Она стала своеобразным римским противовесом «Новой унии». Виленский архиепископ Ежи Матулевич предоставил Буржуа официальное разрешение на биритуализм. В 1929 году к нему присоединился Филипп де Режис и другие собратья, которые изучали византийский обряд, посещая богослужения в православных приходах. Местный костел был перестроен в византийском стиле, его колокольню увенчал восьмиконечный православный крест.
Виленский архиепископ Ежи Матулевич получил трехлетнюю каноническую лицензию от Восточной конгрегации на 10 случаев приема православных священников в католичество, с условием доклада о каждом случае[112]. В начале 1925 года к нему обратился архимандрит Виленского Свято-Духова монастыря Филипп Морозов, который отличался своими симпатиями к католичеству в духе Владимира Соловьева. В результате бесед с Матулевичем, 1 июня 1925 года архимандрит Филипп формально конвертировался в католичество, о чём объявил в открытом письме: «После долгого и тяжёлого размышления я решил стать членом той религиозной общины, которая подчиняется наивысшему пастырю – епископу Римскому. Этим актом я выполняю только веление собственной совести, будучи убеждённым, что истинной христианской Церковью является та, где есть апостол Пётр со своими последователями... Ищите опоры для вашей Церкви не в Москве, не в Константинополе и не у протестантов, а только в Риме, в этом центре христианского объединения». Немедленно указом Виленской православной духовной консистории архимандрит Филипп был извергнут из сана и всенародно предан анафеме (отлучению от Церкви). Морозов был приглашен в Рим, где он удостоился аудиенции у папы Пия XI. Римская курия выделила ему 24 000 лир на содержание притча и 10 000 лир на обустройства места для богослужений. Мишель д’Эрбиньи взял архимандрита Морозова под личное покровительство и обещал защитить от нападок польского правительства и епископата. Виленская диоцезия по просьбе из Рима предоставила Костел Посещения Божьей Матери на улице Субож. Главный алтарь был перестроен в византийском стиле с инсталляцией иконостаса. 6 сентября 1925 г. архимандрит Филипп начал в нем богослужения и установил табличку: «Православно-католическая церковь». В своих проповедях он говорил, что «для спасения обломков православия в Польше, для борьбы с автокефалией, с унией (!- С.Г.) необходимо прикрыться церковным авторитетом высшим, чем авторитет правительства и автокефальной церкви». Служения архимандрита Филиппа в праздники по старому стилю собирали большое количество русских прихожан, что грозило развалом всей православной епархии в Вильно[113]. Местные власти были шокированы тем, что местом пропаганды «великорусского шовинизма» стал … польский костел. После отставки Матулевича, виленским архиепископом стал поляк Ромуальд Ялбжиковский[114]. Несколько месяцев общения с Ялбжиковским излечили архимандрита Филиппа от иллюзий, и 1 января 1927 года он вернулся в православную епархию вместе со своими многочисленными прихожанами. Учитывая огромный духовный авторитет Морозова, он был немедленно принят «в сущем сане», освобожден от прещения «яко не бывшего» и получил высокую должность. После «дела Морозова» какое-либо серьезное униональное дело среди русских в Речи Посполитой стало практически невозможным.
Для воспитания нового поколения неоуниатского духовенства в реквизированном у православной церкви помещении епископ Пшездецкий основал епархиальную семинарию византийского обряда. Ректором был назначен каноник Леопольд Шуман, мало знакомый с византийским обрядом, философию и теологию преподавали галицкий редемпторист Николай Чарнецкий и ксендз Адольф Кукурозинский. Семинария не получала никакого содержания, библиотека была пуста. Семинаристов было не более десяти. Деятельность Пшездецкого была взята под контроль Папской русской комиссией, которая не допустила в Полесье миссионеров митрополита Шептицкого под предлогом того, что обряд Галицкой митрополии чрезмерно латинизирован. Однако, миссионеры Пшездецкого не менее активно распространяли среди обращенных православных ружанцы (розарии)[115], образки Сердца Иисуса, культ Св. Евхаристии, статуи Матери Божьей и другую латинскую атрибутику. Русская комиссия и Восточная конгрегация издали несколько инструкций для польских бискупов, с целью оградить обращенных православных от быстрой латинизации. Документы Римской курии подчеркивали желание Святого Престола восстановить в ближайшем будущем собственную иерархию для неоуниатов[116]. Инструкция Восточной конгрегации 1937 года напоминала, что право предоставления разрешения на биритуализм принадлежит Св. Престолу в каждом отдельном случае.
В 1931 г. декретом Римской курии семинария в Дубно получила статус Папской семинарии восточного обряда. Деньги на содержание выделила комиссия Pro Russia. Воспитание семинаристов было поручено отцам иезуитам. В ритуальные епископы без юрисдикции был посвящен галицкий редемпторист Николай Чарнецкий. В ходе расширения миссии в Вильно была открыта малая семинария[117] византийского обряда под управлением иезуитов. В 1939 г. Дубненская семинария была реорганизована в межъепархиальную и подчинена непосредственно Святому Престолу. 20 сентября 1939 г. она была занята советскими войсками и распущена.
Польские епископы построили несколько храмов византийского обряда за счет собственных средств и освятили по латинскому обряду при стечении многочисленных православных. «Новая уния» себя скомпрометировала в глазах православного населения в 1929 г., когда Пинский епископ Сигизмунд Лозинский[118], направил послание к православным иерархам с предложением добровольно переписать в собственность Римско-католической церкви бывшие костелы, конфискованные царской администрацией в эпоху польских восстаний XIX в. и переосвященных в православные храмы. Год спустя в судах Речи Посполитой начались многочисленные процессы по реституции церковной собственности. Опасаясь лишиться храмов и средств к существованию несколько десятков православных священников выразили желание присоединиться к «Новой унии» и вошли в юрисдикцию местных латинских епископов.
Настоятель иезуитов Филипп де Режис отказался от материальных претензий к православным и не принимал конфискованную собственность, несмотря на то, что иезуитам в начале XIX в. принадлежало множество костелов и коллегий в «восточных кресах[119]». В сейме послышались голоса с просьбой расследовать деятельность «Восточной миссии». Польские журналисты установили, что иезуиты разговаривали с «тутейшими» на великорусском языке и служили среди них по московскому обряду. Были напечатаны памфлеты против русификации польских граждан, среди которых следовало пропагандировать латинский обряд и говорить по-польски. Филипп де Режис, чтобы засвидетельствовать уважение к Речи Посполитой, даже пытался перейти в польское гражданство, но безуспешно. В 1933 г. он покинул дом в Альбертине по требованию польских властей. Один из священников экзархата Донат Новицкий, высланный в Польшу, писал Владимиру Абрикосову относительно этой миссии: «Восточное дело шло бы хорошо, если бы работали в Вашем духе, а не по рецептам византийствующих французов »[120].
В 1937 г. в Ватикане состоялось совещание польских прелатов восточных диозезий: Виленкого архиепископа Ялбжиковского, Подляшского епископа Пшездецкого, Люблинского епископа Фульмана, Луцкого епископа Шелонжека, Пинского епископа Букрабы, апостольского визитатора Чарнецкого и варшавского нунция Мармаджи. На аудиенции папе Пию XI была представлена картина расцвета унии в Речи Посполитой под покровительством латинской иерархии. Понтифик поблагодарил прелатов за их заботу о неоуниатах[121].
В 1938 г., предчувствуя интервенцию Красной Армии, польские власти начали создание укрепрайонов с принудительным выселением «тутейшего» населения с восточных границ Польши. Высылка сопровождалась разрушением православных церквей. Несмотря на то, что насильственные мероприятия не имели никакой связи с «Новой унией», православные считали это местью за отказ перейти в католичество.
К началу II Мировой войны «Новая уния» насчитывал в своих рядах 46 священников, 4 диаконов, 23 тысячи прихожан[122]. После вступления Красной армии в «восточные кресы» Польши в сентябре 1939 г. «Новая уния» практически распалась. Первыми ее покинули ксендзы-биритуалисты и вернулись в костелы. Большинство «тутейших» священников немедленно ушли из «польской унии» в юрисдикцию Московского митрополита Сергия[123]. Десятки тысяч статистических неоуниатов, о которых сообщали польские епископы в Ватикан, растворились в истории. Митрополит Шептицкий назначил ритуального епископа Николая Чарнецкого экзархом Волыни со всей полнотой юрисдикции. Чарнецкий застал верными Риму только 15 священников с общинами.
После окончательного присоединения к СССР Западной Белоруссии и Волыни большинство православных священников оказались в юрисдикции Русской Православной церкви. Некоторые из них получили благословение переехать в другие православные епархии СССР. Уроженцы Волыни и Полесья распространяли неподдельную ненависть к католикам там, где о католичестве и не слышали.
«Новая уния» произвела мрачное впечатление на православное сообщество. Оно увидело, что их ожидает в случае установления политического господства Римско-католической церкви в районах совместного проживания.
После демаркации границы между СССР и Польской республикой в конце 40-х гг. польские ординарии предложили женатым греко-католическим священникам добровольно уйти в Польскую Автокефальную православную церковь, обещая не обвинять в отступничестве. Целибату Александру Прилуцкому местный епископ предложил перейти вместе с общиной в латинский обряд[124]. Благодаря отказу Прилуцкого, от «Новой унии» остался единственный приход в Костомлотах, подчиненный непосредственно Примасу Польши и окормляемый ныне марианами. Районы современной Польши, где реализовывался неоуниатский проект, отличаются повышенной конфессиональной сегрегацией. После либерализации Польши о католических симпатиях среди православного духовенства ничего не слышно.
В письме кардиналу Синчеро митрополит Шептицкий заметил, что ожидать плодов от «Новой унии», это все равно, что «ожидать великого религиозного воодушевления во Франции с помощью немецкого духовенства». [125]