СИНТАКСИС РЕЧИ И ПРОБЛЕМЫПУНКТУАЦИИ
В.И. Мозговой
Донецкий национальный технический университет
(Донецк)
В современном диалоге, ограниченном дефицитом времени и «зависимостью» говорящего от технических средств, отличительной чертой передачи информации становятся точечные реплики со свертыванием языковых компонентов и их заменой невербальными способами коммуникации – жестами, мимикой, паузами, интонацией. Технизация, таким образом, объективно повышает роль знаков препинания, хотя на практике все происходит наоборот: она приводит в лучшем случае к фрагментарной фиксации на письме полученных в школе правил [5], а в худшем – к «вольному» отношению к ним вообще. Многие, тем не менее, видят в этом некий прогресс, полагая, что конкуренция между стихийными вариантами графических символов связана «…с отражением норм ситуативных, не столь жестких, характеризующих гибкость, вариативность современной пунктуации, ее способность повышать информационные и выразительные качества письменного текста» [4, с. 206)].
Заметим, однако, что повышение качества информации может быть реализовано только в случае, если оно сопряжено с одинаковым пониманием знаков препинания в любом ситуативном контексте, тогда как неоднозначный взгляд на пунктуацию допускает искажение смысла, как у того, кто его презентует, так и у того, кто его воспринимает. Сравните, например, два предложения (Я пойду: мне некогда. и Я пойду – мне некогда!), где в первом случае объясняется причина ухода, а во втором идет речь о разрыве отношений с коллективом. Причина «двойственности» шифровки и дешифровки отчасти связана со школой, которая, прививая ученикам пунктуационные нормы, не заботится об адекватном восприятии кода, заложенного в знаках препинания.
Данная статья, не претендуя на оригинальность, позволит, на наш взгляд, привести в систему имманентные «предчувствия» смысла у любого автора текста, если он привяжет знания пунктуационных норм не к жестким правилам школьной программы (в каких случаях ставится тот или иной знак), а к логике устного высказывания в его невербальной форме, т.е. к информации, которую передают графические символы, и функциям, которые они выполняют.
Такой взгляд на пунктуацию предполагает прочтение синтаксиса как категории речи, где все средства языка подчинены информации, а не форме изложения. Так, говорящий при вступлении в диалог не думает (а иногда и не подозревает) о частях речи, спряжении или склонении. Но перед ним обязательно возникают вопросы, на которые он вынужден отвечать при построении собственного высказывания (о чем я буду говорить, что скажу) и при восприятии чужой речи, в которой контекст формируют ее общий смысл.
Иными словами, каждый участник диалога обеспокоен прежде всего семантико-синтаксической проблемой, которая максимально обострена в практике письменной речи, где нужно оперировать не только словами, но и знаками препинания. Умение выбрать и расставить их согласно функциям и значениям должно опираться здесь не на авторскую трактовку пунктуации, а на однозначно понимаемые всеми синтаксические категории:
Что такое подлежащее и сказуемое?
К великому сожалению, большинство «послешкольных» коммуникантов путают главные члены предложения с именем существительным (нечто, отвечающее на вопросы кто? или что?) и глаголом (то, что отвечает на вопросы что делать? или что сделать?). Для такого большинства в предложении Сейчас первый час на исходе… нет сказуемого, в предложении Двигаться – значит, жить! – подлежащего, а сложные предложения при смешении главных и второстепенных членов превращаются в простые.
Сравните, например, сложносочиненное предложение с запятой между его частями (Душно, и мы пошли на озеро купаться.), где логично выделяется два сказуемых (душно, пошли купаться), с неправильно понятой информацией о том, что душно – обстоятельство образа действия, пошли – сказуемое, а купаться – обстоятельство цели. «Языковое» прочтение предложения исключает адекватное вычленение грамматических центров (среди них осмысливается только подлежащее мы и сказуемое пошли), что приводит к ошибке в пунктуации – отсутствии запятой (Душно и мы пошли на озеро купаться.).
Итак, простота речевого синтаксиса заключается в понимании его смысла. Не случайно в нем прекрасно разбирается ребенок, не отягощенный знаниями о существительном, глаголе, наречии или категории состояния. Он не будет неизвестно от чего и для чего задавать вопросы к подлежащему и сказуемому, но точно вычленит главную информацию предложения: о ком идет речь – мы («тема») и что узнал – душно, пошли купаться («рема», «идея»). В то же время потребность в ознакомлении с второстепенной информацией мотивирует у него постановку вопроса «куда?» на озеро (а не «на что?») – дошкольник в отличие от ученика никогда не спутает обстоятельство места с дополнением.
Таким образом, синтаксис устной речи, опирающийся на многообразие форм ее материализации (звуки, жесты, мимику, паузы, интонацию), при его правильной шифровке обязательно приведет любого конструктора диалога к следующим выводам:
1) В отличие от второстепенных членов предложения грамматический (предикативный) центр, оперирующий смыслом (подлежащим и сказуемым), а не формой (частями речи), по причине своей «главности» ни на какие вопросы не отвечает.
2) Предложений без предикативного центра не существует даже при отсутствии соответствующих лексических единиц, поскольку в устной речи они могут быть представлены невербально, например:
– Зима !.. Крестьянин торжествуя… (А. Пушкин), Ночь, улица, фонарь, аптека. .. (А. Блок), 1941 год … Сказуемые в этих предложениях (в отличие от слов зима, фонарь, год) домысливаются каждым коммуникантом по-разному и передаются в устной речи интонацией законченного высказывания, восклицанием, перечислением, недосказанностью или послетекстовым рассуждением читателя, а в письменной – восклицательным знаком, точкой, запятыми, многоточием.
– Смеркается, тревожно и грустно… – несмотря на то, что здесь нет и не может быть слов, презентующих действователя, подлежащие, тем не менее, ощущаются за пределами языкового пространства как предмет разговора о состоянии природы и чувствах человека.
3) Деление предложений на номинативные, безличные, одно- и двусоставные условно, т.к. оно базируется исключительно на лексических элементах языковой системы. Однако в ткани письменного текста может не быть главных членов, но в устной речи они незримо присутствуют, поскольку информация здесь продуцируется не только словами, но и интонацией, жестами и т.п. Вот почему подлежащие и сказуемые на письме могут передаваться как любыми частями речи (словами, словосочетаниями), так и текстом (например, для названия «Война и мир», т.е. подлежащего, сказуемым является весь роман Л. Толстого) или невербальными способами коммуникации.
Такая «широкая» трактовка грамматического центра, включающего, кроме слов, интонационные возможности устной речи, в письменной речи фиксируется разнообразными знаками препинания:
а) Я пойду: мне некогда (информация о причине ухода передается в устной речи интонацией, а в письменной – двоеточием); Я пойду – мне некогда (информация о раздражении от общения и разрыве отношений передается в устной речи интонацией, мимикой, жестами, а в письменной – тире);
б) – И где я этим летом только ни побывал!
– «?» – собеседник недовольно сморщил лицо.
– Да приеду я в твой Урюпинск! (из разговора).
Диалог состоит из высказываний одного говорящего, хотя второй участвует в нем, реагируя на реплики первого мимикой (в письменной речи она представлена знаком вопроса);
в) Дедушка Лодыжкин с хитрым видом вытащил из-за спины тонкий кизилевый хлыстик. «Так я и знал!» – с досадой пролаял в последний раз Арто и лениво, непокорно поднялся на задние ноги, не сводя моргающих глаз с хозяина.
– Служить, Арто! Так, так, так… – проговорил старик, держа над головой пуделя хлыст. – Перевернись. Так. Перевернись… Еще, еще… Танцуй, собачка, танцуй!.. Садись! Что? Не хочешь? Садись, тебе говорят. А-а… то-то! Смотри! Теперь поздоровайся с почтеннейшей публикой. Ну! Арто! – грозно возвысил голос Лодыжкин.
«Гав!» – брехнул с отвращением пудель. Потом поглядел, жалобно моргая глазами, на хозяина и добавил еще два раза: «Гав, гав!»
«Нет, не понимает меня мой старик!» – слышалось в этом недовольном лае.
– Вот это – другое дело. Вежливость прежде всего. Ну, а теперь немножко попрыгаем, – продолжал старик, протягивая над землею хлыст. – Алле! Нечего, брат, язык-то высовывать. Алле! Гоп! Прекрасно!..» (А. Куприн).
Диалог старика с пуделем построен на интонации, мимике и жестах, обуславливающих соответствующую реакцию собаки, что подчеркивается на письме многочисленными запятыми, тире, восклицательными, вопросительными знаками и многоточиями;
г) Язык кризиса. Общество и личность [3] – точка между частями акцентирует внимание на двух проблемах: кризиса и роли личности в обществе;
Власть Советам – иллюзия или реальность? [2] – тире между подлежащим и составным именным сказуемым указывает на двусоставное предложение с пропущенным глаголом есть;
Переименования топонимических объектов Донбасса: объективная необходимость или орудие экспансии? [4] (двоеточие объясняет причину переименований) и т.п.