С грузинского Мцыри переводится как 1-послушник и 2-пришелец, чужеземец, прибывший добровольно или привезённый насильственно из чужих краёв, одинокий человек, не имеющий родных, близких. Наш герой относится к обоим из приведённых определений – он послушник при монастыре, ещё в детстве привезённый туда с родины, оторванный от родных. Характер героя обозначен в эпиграфе из первой книги Царств (Библия): «Вкушая, вкусих мало мёда, и се аз умираю». Этот библейский эпиграф имеет символическое значение запрета, а также свидетельствует о жизнелюбии героя и о его трагической обреченности. Но изначально поэма называлась иначе – «Бэри», с примечанием «по-грузински монах»- и имела другой эпиграф:«On n’a qu’une seule patrie» («У каждого есть только одно отечество»).
Существует рассказ П. А. Висковатова о возникновении замысла поэмы, основанный на свидетельствах А. П. Шан-Гирея и А. А. Хастатова. «Поэт, странствуя в 1837 г. по старой Военно-грузинской дороге, наткнулся в Мцхете… на одинокого монаха или, вернее, старого монастырского служку, «Бэри» по-грузински. Сторож был последний из братии упразднённого близлежащего монастыря. Лермонтов разговорился с ним и узнал, что родом он горец, ещё ребёнком пленённый генералом Ермоловым во время экспедиции. Генерал хотел увезти его с собой, но был вынужден оставить при одном из монастырей по причине неожиданной болезни мальчика. Там он и вырос; долго не мог свыкнуться с монастырём, тосковал, делал попытки к бегству в горы. Последствием одной такой попытки была долгая болезнь, приведшая его на край могилы. Излечившись, дикарь угомонился и остался в монастыре, где особенно привязался к старику монаху»*. Любопытный и живой рассказ «Бэри» произвёл на Лермонтова огромное впечатление.
Если даже сведения, сообщенные Висковатым, не совсем достоверны, нельзя не учитывать того обстоятельства, что захват русскими в плен горцев-детей был в период завоевания Кавказа типичным явлением. Известно, например, что художник-академик П. З. Захаров ребёнком был взят в плен русскими, и генерал Ермолов отвёз его в Тифлис. Лермонтов мог знать полную драматизма историю Захарова и другие, аналогичные ей. Сюжетная ситуация и образы вполне конкретны, хотя одновременно и символичны. Реальный образ томящегося в неволе героя-горца вместе с ним – символ современного Лермонтову человека, переживающего в условиях после восстания декабристов подобного рода драму.
Вся поэма, кроме эпического зачина, представляет собой исповедь-монолог Мцыри, главного героя и рассказчика. Он повествует нам о трёх днях жизни на свободе, за стенами монастыря. Образы монастыря и главного героя символичны, они контрастны по духу. Мцыри – воплощение порыва к воле, монастырь – ограниченное жизненное пространство, символ неволи и чуждого герою уклада жизни.
Мцыри – герой действия, непосредственного поступка. Жить для него значит действовать. Он «естественный человек», вынужденный жить в неволе монастыря. Бегство в естественную среду означает для него возвращение в родную стихию, страну отцов, к самому себе, куда зовёт его «могучий дух», и этот «могучий дух» дан ему с рождения. И герой откликается на этот зов природы, чтобы ощутить жизнь, предназначенную ему по праву. Однако пребывание в монастыре наложило свой отпечаток – Мцыри слаб телом, жизненные силы его не соответствуют могуществу духа. Состояние души и возможности тела находятся в разладе. Причина в том, что герой отдалён от естественной среды. Раздвоённость сознания Мцыри выражается как в тоске по родине, так и трагической гибели иллюзии, будто он может стать частью природного мира и гармонично слиться с ним. Убежавший на волю Мцыри оказывается неприспособленным к такому близкому, родному, но одновременно и непривычному укладу. Это выражается в его метаниях по кругу. Путь героя внутренне замкнут. Природа сначала оправдывает его надежды. Он ликует, рассказывая старику-монаху о первых впечатлениях от родного края:
Мне тайный голос говорил,
Что некогда и я там жил.
И стало в памяти моей
Прошедшее ясней, ясней.*
Ему становятся понятными и доступными «думы скал», духовная жизнь природы в целом. Он будто сливается с природой, постигая смысл мироздания («О, я как брат//обняться с бурей был бы рад!//Глазами тучи я следил//Рукою молнии ловил…»**)
Но одновременно он и страшится стихийных сил («Мне стало страшно,
на краю//Грозящей бездны я лежал». «Всё лес был, вечный лес кругом//Страшней и гуще каждый час//И миллионом чёрных глаз//Смотрела ночи темнота//Сквозь ветви каждого куста…») Естественная природа угрожает Мцыри, становится его врагом, и преодолеть её дикость, необузданность, сжиться с ней он не может. («И смутно понял я тогда,// Что мне на родину следа//Не проложить уж никогда»). Оказывается, возвращение героя, выросшего в неестественной ему среде, в родную природу невозможно, как невозможно и пребывание в монастыре (В этом выражается одна из черт романтического героя – его неприкаянность). Мцыри терпит поражение, но это не уничтожает порыва к свободе, жажды гармонии с природой. Уже сам по себе этот порыв – неуступного и неуспокоенного духа. Несмотря на то, что сила духа угасает, и Мцыри ищет «приют в раю, святом, заоблачном краю», он всё-таки готов отдать «рай и вечность» за вольную и полную опасностей жизнь в стране отцов. Страдания и тревоги героя умирают вместе с ним, не воплощаясь, и достижение свободы остаётся нереальным. Герой бежит не в чуждое ему, а в родное, бежит в естественный для него мир. Он родился в той самой природе, откуда его вырвали. Но, пожив в монастыре и будучи там воспитан, он оказывается не в силах окунуться в природную жизнь. «Природность» героя искажена монастырём. И Мцыри, сравнивая себя с «в тюрьме воспитанным цветком…» признаётся: «На мне печать свою тюрьма оставила…» В этом и заключается проблема поэмы: предвосхищение Мцыри свободной жизни на родине (у героя естественная среда ассоциируется со свободой и родиной) и невозможность реализовать своё стремление к ней.