Мой поезд ото всех придет к обеду,
Жизнь утекала сквозь пальцы. Она теряла значение. Растекалась по годам, месяцам, дням и минутам. Годы были такими бесконечными, почти как вечность. А минуты, словно звезды галактики, было невозможно сосчитать вовсе... Осознавать это было не выносимо. И так нестерпимо, что хотелось хоть что-то изменить…так бесконечно много…всю вселенную.
Поэтому она решилась на отважный поступок – путешествие в новый мир.
Дорога в новый мир лежала через Керженский край – царство сосновых лесов и болот.
Странно, но ей всегда было хорошо в сосновом бору. Он никогда не казался ей влажным, темным и холодным, как многим людям, наоборот, в нем она чувствовала себя защищенной. Бор манил её своей сосновой пахучестью, тенистостью и прохладой. Мерный скрип древних сосен казался ей музыкой.
И когда на майские праздники друзья позвали её на сплав по Керженцу, она с радостью и предвкушением чего-то долгожданно нового, согласилась.
Она всегда была легкой на подъем. Её всегда что-то манило. Теперь её манила южная тайга, с её хвойно-широколиственными лесами.
Когда они доплыли до Рустая, то перед ними открылось множество извилистых речек, по топким берегам которых, разрослись ивняки и ольшаники. До устья реки Пугай они не доплыли. Не потому что не хотели, или не могли, а потому что началась гроза.
Последнее, что она помнила, были резкий толчок, удар о воду и темнота… Тягучая, бездонная темнота, в которой нечем дышать.
-//-
Его мир был давно разрушен кем-то более сильным, чем он сам; кем-то может быть равным ему; а может быть и им самим – он об этом точно не знал, поэтому был здесь. Теперь здесь… В этом глухом Керженском лесу он прятался от самого себя, которого считал чужим. Как когда-то, в этих заволжских лесах, прятались русичи, бежавшие от холопства, от царской каторги, и которых позже, люди стали называть раскольниками.
Два дня по течению реки, не встретив ни одной человеческой души, один, на резиновой вёсельной лодке, он плыл в весенний разлив, когда нельзя понять где русло, а где берега.
Он плыл долго… Плыл мимо манящих дубовых рощ, богатых желудями и кабанятиной, и мимо пустующих колхозных полей, заросших березняками, пока не приметил на крутом берегу очертания бывшего керженского скита и одинокий крест на могиле старовера.
С крутого песчаного берега на него смотрели могучие сосны, бессменные стражи дремучего и таинственного леса, затерявшегося где-то в глуши Нижегородской земли. Это – территория природы. Человек не имеет права здесь жить. Он может только приходить в гости.
Он пришел в гости в ту самую минуту, когда косые лучи солнца окрасили антикварные сосны на правой стороне реки в сказочный янтарно-желтый цвет, а на противоположной стороне мягко мерцали золотистые почки ивняка и розовые кусты волчьего лука. В это время лес начинал жить своей зеркальной жизнью – отраженной лучами заходящего солнца.
- Как глупо только сейчас полюбить закаты. – молча он сказал сам себе.
Воздух был до краев пропитан влагой и весенней майской свежестью… Сиреневая дымка смягчала холодный блеск реки, клубилась между деревьями и мягко стелилась под ноги, словно сами облака опустились на землю для ночного сна.
- Прекрасный вечер, не правда ли? – сказал он, глядя в пространство.
Темнело. Не став зажигать костер и разбивать палатку, он лег на землю и восхищенно смотрел в засыпающее небо. Так он лежал очень долго, почти не дыша, в полной тишине, весь отдавшись созерцанию, которое постепенно вытесняло из его головы все навязчивые мысли и рожденные еще в детстве, окрепшие в юности и ставшие частью его взрослой жизни, страхи.
А тем временем окончательно стемнело, и в мир пришла ночь.
Лес стал жутким. Да любой лес ночью жуткий, но этот в особенности. Деревья плавали в тумане и время от времени поскрипывали. Где-то недалеко ухала сова.
- Отличное место, чтобы сходить с ума, - подумал он.
Луна тактично ожидала своего часа за густыми кронами сосен, а ночной сумрак, словно надгробная плита, давил на него с тяжестью всей вселенной, не меньше.
Он всматривался в ночь. На мгновение ему показалось, что между деревьями промелькнула тень.
- Ты здесь живешь? – первой спросила тень.
- Да. Временно. – ответил он.
- Здесь все живут временно. Но многие задерживаются дольше, чем нужно.
Эта тень всегда ходила за ним по пятам, а еще она умела заползать туда, где он не мог с ней справиться. Заползала в его сны, в его подсознание… Вот и сейчас, нарушая законы физики, она выползла из кромешной тьмы, чтобы снова заползти в его душу.
- Почему ты всегда преследуешь меня? – глядя в никуда, спросил он.
- Не всегда… - ответила тень.
- Ах, да… ты же иногда уходишь!
- Я никогда не ухожу, просто меня иногда не видно.
- В полдень? - с ироничной грустью спросил он и вспомнил советский фильм про сибирскую деревню, который назывался «Тени исчезают в полдень»
- Ты опять забыл…Я всегда есть, просто меня иногда не видно.
- Да-да. Все мы в этом мире есть, просто нас иногда не видно, будто мы призраки. Хотим появляемся, хотим испаряемся. – с грустной иронией прокомментировал он её слова.
- Ты знаешь мое второе имя? – испугалась тень и заколыхалась чернотой по земле.
- Какое-такое-твое второе имя? – он уставился в темноту удивленным взглядом.
Тень замерла и не подавала признаков жизни.
- Я понял, твое второе имя – Призрак. – его глаза заблестели в темноте.
- Но если ты призрак, то тогда ты должна быть чей-то призрак? – он продолжал догадываться о сути, - Призраки - это не успокоившиеся души умерших. Они не могут оставить мир живых и уйти в мир мертвых по каким-то определенным собственным мотивам, о которых никто не знает, кроме них самих, ну и пары десятков настоящих экстрасенсов. Больше того, им иногда просто в кайф болтаться между двумя мирами и мешать жить простым смертным. Этакие «собаки на сене»: и сам не могу и другим не позволю.
-Ты ведь ты чья-то душа?- в догадливом испуге закричал он с такой неимоверной силой, что её волна всполошила всю вселенную.
Тень содрогнулась от такой наглости и оставила вопрос без ответа. А звезды в ночном небе, сбитые с законного места его энергетическим ударом, выстроились в новом порядке так, что можно было прочитать фразу – «Ты не оправдал моих надежд».
- По-моему, меня преследуют галлюцинации. – подумал он, глядя на звездные буквы, и погрузился в глубокий сон. Его душа, получив полную свободу от разума, доверчиво полетела в другие, разно-вариантные миры.
-//-
В новое утро его разбудил рассвет и оглушил тишиной, звенящей в мелочах, проникающей в каждую клетку его тела, упрямой, ненасытной, но такой радостной.
Такой, какой он никогда её не знал. В этой тишине было много: токанье тетеревов, цокот белок, плеск бобров, но в ней не было, и это важно – не было карканья ворон и визга чаек, не было гула моторов и шарканья шин по асфальту. В ней не было того, что мешало ему слышать себя.
Это было его новое утро и его первый настоящий день.
Оглушенный тишиной, он ничего не видел и не слышал. Но постепенно он приобрел первобытное зрение и слух. Он услышал, как скрипят сосны, раскаченные свободным ветром. Он увидел, как извилисто петляя, торопится к Волге, сильный и упрямый Керженец. Он почувствовал, как сердится и собирается в тучи небо, и волнуется трава перед грозой.
Гроза в лесу! Это удивительно, если ты ничего не боишься. А он очень хотел ничего не бояться, особенно своей собственной тени. А точнее - тени своей любимой, недавно умершей матери…
Где-то наверху, столкнулись своими раздутыми боками невидимые черные тучи.
Электрический разряд ударил в самую высокую и древнюю сосну на другом берегу Керженца. Она была очень красивой при жизни. И так же красивой сейчас умирала – её хвоя, словно светящийся нимб, горела желто-белым огнем по контуру кроны, а ствол дерева, на секунду вздрогнув от неожиданного удара, оставался прямым и непоколебимым. Ровно три секунды. А потом с глухим внутренним скрипом, словно с последним вздохом, она медленно завалилась на бок, аккуратно приникая к земле, будто прося разрешения войти в нее. Падая от неожиданного удара молнии, не сломавшись ни в одном месте, она умудрилась не задеть ни одного, рядом стоящего с ней дерева.
Он увидел что-то очень сакральное в этом горящем и покорном поклоне.
И тут, словно ударник из похоронного оркестра, изо всех сил, что есть мочи, стукнул по тарелкам громовой раскат.
Для кого-то гроза, это просто гроза… Ну сверкает, ну гремит - какая разница!
А для кого-то – это воспоминания из детства, далёкого и такого близкого, как эта самая гроза….
-//-
Его отец был военным летчиком. Он служил в 786-м истребительном авиационном полку, который дислоцировался под городом Правдинск Нижегородской губернии в поселке Истомино. Этот военный аэродром построили в сентябре 1941 года, после начала Великой отечественной войны и его основной стратегической задачей была охрана промышленных предприятий тогда еще города Горького и его области от авиационных налетов немецких бомбандировщиков.
После войны на аэродроме Истомино исследовали новые, принятые на вооружение, летательные военные аппараты и их боевое применение. Его отец как-раз и был одним из тех летчиков-испытателей, пока в 2000 году не пришла директива от министра обороны РФ о том, что лидерный 786 истребительный авиационный полк перестал быть нужным.
Отличный полк, десятилетиями занимавший 1-е места в округе, множество раз награждённый переходящими Знамёнами и Грамотами, дважды - Вымпелами Министерства Обороны, воспитавший нескольких видных военачальников к концу лета 2001 года был окончательно расформирован.
К концу следующего лета, не имея сил преодолеть внутреннее сопротивление событиям, не имея согласия с правилами нового мира и никакого желания переводиться из родных мест в другую военную часть, его отец самолично и в уединенной обстановке расформировал сам себя из рядов Российской Армии в собственном сарае выстрелом в упор в грудь из своего любимого охотничьего ружья.
Он уважал охоту и часто брал своего единственного сына с собой в лес, который любил не меньше, чем небо. Отец был потомственным охотником, первенцем самого настоящего лесного егеря, который погиб в расцвете лет от намеренного выстрела браконьера.
Сколько медведей, лосей, лисиц и куниц он перевидал в Правдинских лесах! А какие там торфяные озера! Чистейшая и прозрачная, но видимая в розово-фиолетовом цвете из-за торфяного дна, вода была настолько мягкая и вкусная, что её вкусно пить прямо с рук.
Но это все было в далеком 2001 году. И заднее место на папином мотоцикле, и охотничья избушка на выселках, и лыжня на танковой дороге и бабушкины пироги с солеными огурцами…
Бабушка не приняла смерти своего сына и тихо скончалась в эту же ночь, лежа на печке своего рубленого домика, стоящего на самом краю села. Егеря всегда ставят избу на краю села, ближе к лесу.
Его мать, оказавшаяся в одночасье вдовой, женщина с безупречным культурным образованием и породистой родословной, не дожидаясь 9 дней после похорон своих мужа и свекрови, собрала себя и своего маленького 10 летнего сына и быстро переехала в Нижний Новгород к своим интеллигентным родителям, так и не простив его отцу такой поступок, искренно считая, что он осознанно бросил её и сына в глухой нижегородской глуши.
Спустя 10 лет ее сын тоже получил безупречное высшее образование, как и она сама когда-то, но в отличие от нее, достаточно удачно сдал себя в рабство одной из ведущих российских компаний. Хотя он всегда мечтал стать лесным егерем, как его дед.
За прожитые под беспощадной маминой опекой новые 10 лет, он вырос из холопов, заслуженно перейдя в статус дворовых людей при княжем дворце. Удачно сделал себе карьеру, резво прыгая из конюших в казначеи, и из бояр во дворяне. К 30 годам от роду он имел шикарную квартиру в центре Нижнего, дачу на Горьковском море и яхту, которая не плавает по морям; а также, в догонку, пакет акций в 30 % от той самой ведущей российской компании. А еще молодую жену, выбранную для него его же собственной мамой, по её воле и без его согласия. Так сказать, во благо карьеры.
Так же может быть и было бы, до конца его тухлой жизни, пока не случилась беда…
Его мама, всегда позитивная к жизни и доброжелательная к людям, вдруг в одночасье схлопнулась, отвернулась от всех обоих и быстро начала сгорать от какой-то неизлечимой хвори.
Никакие деньги и связи не смогли ему помочь вылечить её. Она умерла за один день, даже не успев ему позвонить, чтобы он, отложив все свои важные дела, приехал к ней и просто подержал её за руку. Она ушла из этого мира в пустом одиночестве, хоть так много сделала для того, чтобы ее сын был всегда при ней. Но его не было в эту минуту, в ее самую последнюю минуту жизни на земле – его не было. Он был занят делами. Теми самыми делами, которые для него придумала она сама.
Всегда подтянутая телом и гордая духом, не позволявшая себе ничего эмоционального, верная чувству своего собственного долга – она была образцом мачехи, которая желает добра своему пасынку и делает все, чтобы он вырос достойным человеком ради одного: ради отсутствия упреков в её адрес.
Но она не была ему мачехой, а была родной матерью, которая не умела выражать любовь, а лишь возлагать надежды.
«Ты не оправдал моих надежд» - всегда говорила она ему при своей земной и очень осмысленной жизни.
-//-
Небо раздвоила новая молния. Громовой раскат пришел после неё через три секунды. Мир продолжал жить своей полноценной жизнью, а не чужими ущербными воспоминаниями… Его сила была настоящей настолько, что прорвала собой ночное небо, и оно опрокинулось ведрами чьих-то очень холодных невыплаканных слез.
- Никакие деньги и дела не смогут заменить человеку его собственной души! Никакие театры и книги не смогут передать её истинную красоту. Ничто из искусственного не сможет дать того, что создано высшими силами!
Плача от откровенности он посмотрел в ночное небо. В ответ оно дождем хлестнуло ему по глазам, пряча его самого от собственных слез. Он перевел взгляд на другую строну реки.
Там, на другом берегу, догорая сама собой, умирала самая красивая и древняя сосна. Не поддаваясь сильному ливню, она продолжала гореть и освещать лес своим пламенем, мерно поскрипывая в диких языках огня.
В эту секунду он понял, как надо жить.
Босиком по мокрой траве, скинув страхи и предубеждения, он подошел к одиноко стоящему кресту старовера, положил свою руку на его перекрестье и … впервые в жизни услышал … давно забытую музыку в соснах. И шепот звезд над головой.
-//-
Следующее утро разбудило его плеском воды на берегу реки. И несуразными, похожими на человеческую речь, звуками. Он спустился к воде.
В ольшанике, между крутым песчаным берегом и сильным течением холодной реки боролась за жизнь она.
Уже в беспамятстве, цепляясь за гибкие ветки ольхи, она спорила с течением воды, как спорят с собственной жизнью: негромко, в полголоса, но достаточно, чтобы понять, о чем.
-Мама, я знаю, ты хочешь, чтобы я была такой, какой ты себе меня придумала. – захлебываясь то ли слезами, то ли речной водой, бредила она.
- Конечно. Именно поэтому я вскрываю то, что ты предпочла бы оставить при себе. Я намеренно нарушаю твою интимность, выставляя тебя обнаженной всем напоказ. – отвечало ее подсознание голосом матери.
– И я не принимаю все твои достижения без моего участия. – продолжал голос матери. - Поэтому я кладу камень за камнем в сооружение твоей собственной тюрьмы. Ты не сможешь себя проявить, творить, пробовать, самовырожаться и достигать чего- то без моего ведома. Ведь я должна влиять на тебя. Поэтому я вменяю тебе чувство вины и неполноценности.
- А еще, я не доверяю тебе. Поэтому вселяю в тебя страх перед собственными ошибками, недостатками и поступками. - Кроме того, ты не любишь меня так, как я этого хочу. Поэтому я делаю всё, чтобы ты ощущала себя не благодарной, и это чувство навсегда застрянет в твоем подсознании.
- Но все-таки, я тобой горжусь: твоими достижениями, твоими способностями. Но я боюсь потерять власть над тобой. Поэтому, я утверждаю, что у тебя нет силы воли, контроля, опыта и ума. А у меня есть! - спрятав стальные нотки, забархатился голос, ожидая доверия.
- Так поэтому ты заменяешь мою внутреннюю волю своей? - умирая, спорила она.
- Да-а-а-а, иначе ты не сможешь жить – добивал её голос матери, которому она привыкла так верить с самого раннего детства.
Она умирала. Умирала всерьез и навсегда. Но продолжала спорить. Спорила, потому что была не согласна с тем, как устроена жизнь, в которой ей приходилось жить. И она не хотела жить по-старому. Она хотела жить по-новому. Выбирать свою жизнь сама, а не так как ей диктовала её мама.
Ее мама мечтала видеть свою дочь бухгалтером в серьезной фирме, замужем за серьезным бизнесменом, и чтобы её внуки были при ней, а их родители сильно занятыми на работе так, что ей, единственной бабушке не было бы замены и цены. Она очень надеялась компенсировать свою жизненную ценность за счет собственной дочери. Частично ей это удалось.
Дочь выросла, получила экономическое образование, похоронив свои творческие задатки и мечту стать модельером-дизайнером, продала свои знания за бесценок самой паршивой компании в городе и работала на износ. А замуж так и не вышла, оставив не случившейся бабушке огромный потенциал для её самых лучших ожиданий.
Неужели я умру! – подумала она в последнюю секунду и потеряла сознание.
Смерть стояла за невидимой дверью и ждала, когда эта девочка решится ее открыть. Когда она поверит, что её миссия окончена. Когда она сделает выбор жить или умереть.
-//-
Её лихорадило. Он вынес ее из реки и разбил палатку. Три бесконечных дня он поил её речной водой и мёдом, который научился добывать у диких пчел. Больше он не мог ей ничем помочь, остальное она могла сделать сама, если бы захотела жить. Но он не знал: не думал, не верил, не надеялся, он просто видел – что она хочет и будет жить.
Потерявшись когда-то в системе чужих ценностей и ожиданий, она безвозвратно умирала… для социума. Далекого и больше не нужного ей социума…
…Умирая, ей казалось, что с бредом и потом из нее выходит что-то чуждое и неподвластное. Произошла перезагрузка всех систем психики. Убились враждебные программы, стерлись не нужные файлы и в декларативной памяти освободилось место для нового. Лихорадка прошла.
Она рождалась снова, чистая как слеза, новая история жизни…
- Где я? – открыв глаза, прошептала она.
- Ты в лесу. Со мной. – тоже шепотом ответил он.
- А кто ты? Как тебя зовут?
Он не мог ей ответить. У него не было больше имени. На то имя, которым звали его люди, он давно перестал откликаться. Поэтому он промолчал.
Она посмотрела в его янтарно-теплые глаза, ее сознание закачалось и мягко упало под его крону.
- Я знаю. Твое имя – Лес – падая в его тепло, прошептала она.
Он молча кивнул, нырнул в глубину ее глаз, и поплыл в бездонной серебристой синеве.
- Я знаю. Твое имя – Река – тихо сказал он, уплывая по течению новой жизни.
-//-
Мир не торопился с развитием событий.
Он был тих и спокоен, ни с кем не боролся и не спеша отражался в их новой осознанной реальности…
Автор текста:
Дрожилова (Рахнина) Ольга
28.01.2015 г.